Две повести остросюжетного характера на военно-патриотическую тему. Повесть, давшая название книге, содержит также элементы фантастики. Адресована книга юношеству.
Содержание:
РАЗУМ ОКЕАНА 1
ГЛАВА ПЕРВАЯ - Взрыв в Сангарском проливе 1
ГЛАВА ВТОРАЯ - Самурай Дзиро Накамура - 1 2
ГЛАВА ТРЕТЬЯ - Резидент абвера - 1 3
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ - Испытание темнотой - 1 5
ГЛАВА ПЯТАЯ - Фист-кых - 1 7
ГЛАВА ШЕСТАЯ - Друг или враг? - 1 10
ГЛАВА СЕДЬМАЯ - Тайна профессора Накамура - 1 13
ГЛАВА ВОСЬМАЯ - "Черный ящик" инженера Уэда - 1 16
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ - Дельфины узнают правду - 1 20
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ - Расплата - 1 24
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ И последняя - 1 26
ВОЗВРАЩЕНИЕ В ИТАКУ 28
ГЛАВА ПЕРВАЯ 28
ГЛАВА ВТОРАЯ 29
ГЛАВА ТРЕТЬЯ 31
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ 33
ГЛАВА ПЯТАЯ 36
ГЛАВА ШЕСТАЯ 37
ГЛАВА СЕДЬМАЯ 41
ГЛАВА ВОСЬМАЯ 43
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ 45
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ 50
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ 54
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ 56
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ 60
Станислав Семенович Гагарин
Разум океана
РАЗУМ ОКЕАНА
Еще ничего не было создано на свете прекраснее, чем Дельфы.
Аппиан
"Дельфос" в переводе с древнегреческого означает "брат".
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Взрыв в Сангарском проливе
Диссертацию Бакшеев защищал в субботу вечером. Потом был традиционный банкет. Подвыпивший председатель ученого совета обнимал Степана за плечи и клялся обязательно приехать к нему на Дальний Восток.
Веселились допоздна, потом Володя Данилов увез их с Таней на пустую дачу своих родителей, обещая приехать лишь в понедельник, мол, отдыхайте и наслаждайтесь природой.
Дача стояла на отшибе, кругом был лес, рядом большое озеро. Они хорошо выспались, потом долго купались, загорали, собирали цветы, дурачились, гонялись друг за другом и надеялись, что понедельник никогда не наступит. А вечером примчался осунувшийся Володя и сказал, что началась война.
…Его каюта была у самой воды, и светло-зеленые волны бились в стекло иллюминатора.
Умываясь в тесном закутке, он наплескал на пол, смущенно посмотрел на мокрые следы, оставленные подошвами домашних войлочных туфель, поискал какую-нибудь тряпку или ветошь, не найдя ничего, огорченно вздохнул и стал одеваться.
В кают-компании уже позавтракали, буфетчица Надя гремела посудой за перегородкой, справа от капитанского кресла в одиночестве сидел за столом долговязый старпом.
- Привет науке, - весело махнул он Бакшееву. - Долго спишь, Степан Иванович. Надюша, чайку покрепче Профессору.
Степан хотел снова сказать этому дылде, что никакой он не профессор, но знал, что тот ответит, значит, будешь профессором, это неизменно повторялось вот уже две недели их знакомства, молча пожал Игорю руку и сел напротив.
Сухогрузный пароход "Имандра", приписанный к Владивостокскому торговому порту, шел из Владивостока своим курсом. Его трюмы были забиты мукой, сахаром, различными консервами и промышленными товарами.
Кроме команды на борту находились пять военных моряков с молоденьким лейтенантом-артиллеристом во главе. Они обслуживали зенитные установки, расположенные на кормовых и носовых банкетах парохода. Были и пассажиры: угрюмый капитан-пограничник и военно-морской врач Степан Иванович Бакшеев, он спешил к месту службы, на свой корабль.
Двое суток назад "Имандра" приняла в трюмы последние стропы с грузом, отошла от причала и, оставив по правому борту Русский остров, легла курсом на Сангарский пролив, что между японскими островами Хонсю и Хоккайдо.
Когда Бакшеев вошел в кают-компанпю, судовые часы отметили восемь часов тридцать минут. Полчаса назад вахту принял третий штурман. "Имандра" входила в Сангарский пролив.
Степан допил чай, встал из-за стола, поблагодарил буфетчицу и посмотрел на старпома, продолжавшего сидеть в кресле.
- Что делать думаешь, Игорь?
- На боковую, профессор, до обеда на боковую. С половины четвертого на ногах…
- В такой день… Чудак, - сказал Бакшеев.
- Их будет еще немало, этих солнечных дней, у берегов Страны Восходящего Солнца.
- Что, уже подошли?!
- Спохватился, - лениво зевнул Игорь. - Два часа пдем Сангарским…
Степан повернулся и одним махом вылетел на мостик.
Вдоль бортов "Имандры" тянулся японский берег. Пароход шел левой стороной пролива, и остров Хоккайдо был виден как на ладони, тогда как Хонсю едва синел на горизонте.
Степан поздоровался с Василием Пименовичем Приходько, старым дальневосточным капитаном, кивнул рулевому, посмотрел на подволок рубки. Там шаркали ногами: видимо, третий штурман, юный парнишка, брал пеленги по главному компасу.
- Япония, Василий Пименович? - спросил Бакшеев, хотя ничего другого, кроме Японии, здесь быть не могло.
- Она самая, доктор, - ответил капитан.
Степан вышел на крыло, почувствовал, как начинает припекать солнце, увидел впереди странной формы пароход с четырьмя трубами, взял бинокль и поднес к глазам.
- Железнодорожный паром, - услышал он рядом голос капитана. - Идет из Хакодате в Аомори.
- Вы бывали здесь? - спросил Степан капитана.
- Неоднократно, - ответил Приходько. - Еще до революции стоял на линии Владивосток - Иокогама. Да и в Хакодате приходилось бывать.
Сверху спустился третий штурман, он шмыгнул в рубку, шепча что-то про себя, наверно, пеленги, чтоб не забыть их цифровые значения. Потом он появился на крыле ходового мостика в только теперь заметил Бакшеева, поздоровался и сказал, обращаясь к Приходько:
- Точка есть, Василий Пименович.
- Через пятнадцать-двадцать минут определяйся, - сказал капитан. - Оно тебе не во вред, побегать-то.
- Сводку слыхал, доктор? - спросил он Бакшеева. - Лезет к Волге, сволочь.
- Сегодня еще не слышал, - ответил Степан.
- И эти, - капитан кивнул в сторону берега, - зашевелились…
"Имандра" шла вперед, к Тихому океану, солнце поднималось все выше и выше, слева зеленели, а справа синели японские берега, море было удивительно красивым и безмятежным, и ничто не напоминало о том, что где-то за тысячи километров идут жестокие бои, льется кровь, и воздух пахнет сгоревшим порохом.
- Куда он идет, стервец?! - крикнул Приходько.
Степан вздрогнул от неожиданности и глянул прямо по курсу.
Навстречу "Имандре" полным ходом мчался сторожевой катер с японским флагом на корме.
Расстояние между кораблями сокращалось с каждой секундой. Третий штурман беспокойно глянул на капитана, тот сердито пыхтел, но не произнес ни слова. "Имандра" шла вперед, не меняя курс и не сбавляя ход. Когда до столкновения оставались считанные метры, катер резко принял влево и проскочил по правому борту советского парохода.
На мостике скалил зубы молодой офицер в фуражке с высокой тульей. У носового пулемета стоял матрос и, когда катер поравнялся с "Имандрой", взялся за рукоятку и направил ствол в ее борт, будто намереваясь открыть огонь.
- Вот так каждый раз, - тяжело вздохнув, сказал Василий Пименович, когда японцы, покрутившись вокруг судна минут пятнадцать, ушли в сторону коробок-домиков Хакодате. - И войны с ними нет, а чувствуешь себя, как на бочке с порохом.
Степан вошел в штурманскую рубку, посмотрел на карту, на кружочки по линии курса, означавшие обсервованное место судна в определенный момент. Бакшеев взял циркуль-измеритель и прикинул ширину Сангарского пролива, или Цугару-кайкио, как называют его японцы. Вышло что-то около десяти миль. В рубку ворвался штурман, бормоча цифры, схватил транспортир, параллельную линейку и стал прокладывать пеленги. Все они пересекались почти в одной точке, третий облегченно вздохнул, торжествующе посмотрел на Степана, потом покосился на дверь, за которой на мостике стоял капитан.
- Загонял старик, - пожаловался штурман.
Он поколдовал над картой и объявил, что через три часа выйдут в Тихий океан.
На палубе становилось жарко. Бакшеев спустился в каюту, полчаса сидел над дневником, вернулся к начатому письму Тане, она осталась в Москве, когда его призвали во флот. Потом Степан завалился в койку с томиком "Цусимы" Новикова-Прибоя и незаметно для себя уснул, в море всегда здорово спится. Проснулся он от стука в дверь и голоса Нади, призывавшей к обеденному столу.
В тринадцать часов десять минут пароход "Имандра" миновал Сангарский пролив и вышел в Тихий океан.
Степан Бакшеев вновь поднялся на мостик. Шла вахта второго штурмана. Капитан после обеда ушел в каюту. Пролив миновали благополучно, на вахте стоял достаточно опытный судоводитель, и старик мог позволить себе отдохнуть.
Сразу после выхода из пролива судно окружили дельфины. Их было много, несколько десятков, они обгоняли пароход, пересекали его курс у самого форштевня, ныряли под киль, выпрыгивали из воды, словом, резвились кто во что горазд. В четырнадцать часов дельфины исчезли, словно по команде. Еще через пять минут второй матрос, он стоял на правом крыле, крикнул:
- Смотрите, какой-то предмет!
Штурман и Бакшеев вышли из рубки на крыло.
- Где? - спросил второй штурман.
- Вон смотрите! Движется…
Бакшеев увидел над водой темный веретенообразный предмет, который приближался к правому борту их парохода.
- Вот еще один! - крикнул матрос. - Справа…
"Торпеды!" - подумал Бакшеев. Но сразу же отогнал эту мысль, ибо теперь явственно видел, что это были дельфины.
- Дельфины, - сказал он побледневшему штурману, ухватившему рукоятку машинного телеграфа. - Только странные какие-то…
Животные нырнули под днище "Имандры", второй штурман хотел ответить Бакшееву, повернулся к нему, открыл рот.
Степан таким его и запомнил: бледное лицо в полоборота, рыжеватые волосы, фуражка с позеленевшим крабом и смятым верхом, застиранный белый китель, застегнутый на одну пуговицу…
Штурман подпрыгнул и исчез. Бакшеев судорожно вцепился в поручни, палуба ушла из-под ног, но Степан цеплялся за поручни изо всех сил.
Чудовищный взрыв расколол "Имандру". Над разорванным пароходом поднялся водяной столб. Потом он стал оседать. Бакшеев увидел., как сверху несется белесое, страшное и неудержимое. Он закрыл глаза, мыслей не было, сознание не воспринимало происходившего. Бакшеев успел почувствовать, как неведомая сила подняла его тело, потом он долго куда-то - летел, и все исчезло…
ГЛАВА ВТОРАЯ
Самурай Дзиро Накамура
1
Только что прошел дождь, и умытый асфальт берлинских улиц ярко блестел на солнце.
Такси он отпустил за квартал до особняка на Тирпицуфере.
Здесь находилось Управление военной разведки и контрразведки - абвер.
Человек, приехавший на такси, прошел несколько метров по тротуару, отвернул обшлаг пиджака, посмотрел на часы и замедлил шаги. Берлинское время - тринадцать часов пятьдесят одна минута. Его ждали ровно в четырнадцать, и следовало войти в точно назначенный час.
- Господин полковник, обер-лейтенант Генрих Шрайбер прибыл по вашему приказанию!
- Отлично, Шрайбер. Поздравляю. За парижскую операцию наш фюрер наградил вас Железным крестом. Хайль Гитлер!
- Хайль!
- Перейдем, однако, к делу. Полагаю, что вы хорошо отдохнули и готовы снова выполнять свой долг перед рейхом…
- Так точно, господин полковник.
Заместитель начальника Первого отдела абвера, занимающегося разведывательной работой в иностранных государствах, придвинул кожаную папку, раскрыл ее, достал лист бумаги и положил сверху.
- На этот раз, Шрайбер, вы получите задание весьма щекотливого характера, - сказал он. - Завтра вечером отправитесь самолетом в Японию, к нашим союзникам, в качестве заграничного сотрудника газеты "Фелькишер Беобахтер". Журналистское ремесло вам знакомо, и затруднений в этой части я не вижу. Дело в другом. Япония - активный член "Антикоминтерновского пакта", наша единственная союзница на Тихом океане, и если мы своими акциями ухудшим отношения между обоими государствами… Вы, конечно, понимаете, чем это обернется для нас с вами?
- Разумеется, господин полковник.
- И тем не менее мы не можем оставить союзников нашего ведомства без опеки. Теперь по существу. Токийский филиал Первого отдела информирует о новых работах японских друзей по созданию оружия для ведения морской войны. Известны случаи загадочного исчезновения американских подводных лодок и советских торговых кораблей. Ваша задача - выяснить суть этого оружия, добыть его секрет. Подробностей мы не знаем. Из Токио нам сообщили лишь фамилию автора изобретения: профессор Дзиро Накамура…
2
Перевернутое "А", написанное киноварью на белом фоне, качалось и расплывалось у него перед глазами.
Иногда эта буква пропадала вовсе: наверное, он терял в это время сознание. Других букв, составлявших слово "Имандра" на спасательном круге, Бакшеев почему-то не видел.
После взрыва он очнулся в воде с неизвестно как попавшим в его руки спасательным кругом. Степан попробовал крикнуть, но язык не хотел повиноваться, вокруг никого и ничего не было, кроме полузатонувшего матраца неподалеку и покачивавшейся на мелкой зыби пустой бутылки.
Бакшеев попытался разжать пальцы, охватившие леер круга. Рука онемела и не слушалась Степана.
В лицо повеяло теплым. Верно, бриз пришел с берега. Солнце плавало низко. Ветер развел покруче волну. Бакшеев прошептал: "Помогите…", качнулась в волнах бутылка, вырвался воздушный пузырь и лопнул - бутылки не было. Солнце падало к горизонту.
Бакшеев прислонил щеку к теплой поверхности круга.
Он перестал звать на помощь и, скосив глаза, видел, как колышется рядом в волнах полузатопленный матрац.
Матрац неожиданно стал расти, он надвигался на Бакшеева, угрожая подмять под себя, и это вовсе не матрац - пузатый фрегат с полосатыми бортами наваливается на Степана.
С бледным звоном лопнули синие шарики. Вот и не стало фрегата, матраца Бакшеев тоже больше не видит. Он лежит щекою на букве "А", кружатся желтые пятна, все медленнее кружатся, и когда они прекращают свой танец, в сознание проникает ритмичное: та-та-та-та-та…
3
Если бы существовала машина, способная двигаться и в пространстве, и во времени, мы могли бы присутствовать на торжественных празднествах в честь рождения первенца в старинной самурайской семье. Это произошло в городе Урава, префектура Сайтама, за шестьдесят лет до описываемых событий. Впоследствии новорожденного будут именовать профессором Дзиро Накамура.
Урава - город, где родился Дзиро Накамура, располагался неподалеку от Токио и славился изящными храмами, хорошими поэтами и резиденциями древних самурайских семейств.
Отец Дзиро Накамура доводился дальним родственником последнему сегуну, но в буржуазную революцию 1867–1868 гг. выступил против правительства династии Токугава, просуществовавшей к тому времени уже более трехсот лет.
Накамура-старший был тогда относительно молодым человеком, но выбор сделал правильный - Япония по-своему, сквозь рогатки феодализма, шла к формированию нового общественно-экономического строя.
Потомок древнего рода, отец Дзиро Накамура занял в буржуазно-помещичьем блоке, захватившем власть, прочное положение. До рождения сына он активно участвовал в политической жизни страны, а затем, ближе к японо-китайской войне, занял руководящий пост в одной из крупнейших промышленных корпораций.
У него родилось еще двое детей, но больше других он любил первенца Дзиро.
Мальчику была предоставлена широкая возможность для овладения разнообразными знаниями. Его опекали толковые наставники, но выглядел он в детстве несколько болезненным, был нелюдим, оживлялся лишь при встречах с отцом и поразил всех в пятилетнем возрасте, когда, разорвав пополам лягушку, серьезно объяснил взрослым, что хотел узнать, почему она прыгает.
Когда Дзиро подрос, любимым его занятием стала рыбная ловля, а потом и охота на морского зверя. С необъяснимым любопытством и тщательностью он постоянно рассматривал внутренности своей добычи, словно искал ответы на свои еще неосознанные вопросы…
В девятьсот пятом году Дзиро Накамура - студент-биолог Токийского университета. А с последнего курса он, неожиданно для всех, уходит добровольцем в действующую армию - тогда шла война с Россией.
Его направили, было, в полевые лекари, но Дзиро ответил, что бросил скальпель, чтобы держать оружие, и потребовал отправить его на передовую.
О храбрости этого добровольца рассказывали легенды, но, понижая голос, добавляли, что лучше держаться от него подальше. Он страшен в своей храбрости, в своем диком фанатизме…
В университет Дзиро Накамура вернулся через полгода после войны. Он стал еще более худым, скулы заострились, из-под век тяжелым холодным блеском горели глаза.
Наград, а их было немало, лейтенант запаса Дзиро Накамура не носил.
Как голодный на рис, набросился Накамура на учебу. Окончив университет, он продолжал работать в лаборатории профессора Китазато. Но в чем-то они не поладили, и Накамура ушел. Вскоре он исчез из Токио. Вновь возник Накамура в двадцатых годах. Он опубликовал ряд работ по микробиологии в Америке, появились его статьи и в японской научной печати. Дзиро Накамура с блеском защитил диссертацию и стал работать в Токио в первоклассно оборудованной собственной лаборатории. Одновременно он читал курс микробиологии в университете и вскоре получил профессорское звание.
Когда "доблестная императорская армия" высадилась в Маньчжурии, Накамура уже стал известным специалистом в своей области. Лаборатория его была весьма обширной и прекрасно оснащенной. Все относили это за счет наследства, которое осталось после отца. Но дело обстояло иначе. Деньги профессор Накамура, в обстановке строжайшей секретности, получал от военного ведомства. Такой же тайной была окружена и его подлинная деятельность.