И еще он подумал, как здорово, что в свое время он в совершенстве овладел японским языком. Ведь дельфины общались с людьми только по-японски.
- Мое имя Степан, - сказал Бакшеев.
- Я слушаю тебя, Степан, - откликнулась Фист-кых. - Говори, я слушаю тебя, - повторила она.
И Степан стал говорить, вернее, мысленно произносить слова, какими он хотел поведать Фист-кых подлинную историю человеческого рода, не приукрашивая и не сгущая краски, историю, подчас жестокую и не делающую чести человечеству. Но она была, эта история, и люди не могут от нее отказаться. Другое дело - будущее. Люди живут ради него, и каждое столетие приближает их к такой жизни, какая единственно достойна человека. И если сейчас идет страшная война, люди убивают друг друга, то начали эту бойню те, кто хочет будущего лишь для одной группы населения Земли. Как если бы дельфины-гринды напали на дельфинов-афалин и уничтожили их под предлогом того, что им, гриндам, стало тесно в Океане. Тяжело рассказывать об этом, потому что война - позор человечества, но собратья по разуму должны знать правду. На Земле есть люди, они учат других, как навсегда избавиться от этого позора, и он, Степан, принадлежит к их числу…
Бакшеев заторопился. Он знал, что разговор слушает профессор Накамура, старался строить мысли так, чтоб не вызвать у него подозрений. Степан знал и то, что через несколько минут Аритомо Ямада отключит профессора от общей сетп и даст сигнал… И тогда он, Бакшеев, сумеет сказать Фист-кых самое главное, но в его распоряжении всего несколько мгновений…
Вот он, сигнал!
Торопясь, Бакшеев сообщил Старшей Матери самое главное и услыхал далекий, замирающий, с оттенком глубокой боли голос:
"Нас обманули… Мы видели мертвых людей среди обломков и терялись в догадках. Значит люди умеют лгать?"
- Нет-нет! - закричал Степан. - Старший Самурай не такой, как другие! Он плохой человек, враг остальных людей!
"Я сообщу Совету Старших Матерей. Как встретиться с тобой?"
- Уходите! Все уходите! Здесь ждет вас опасность!
"Мы уйдем вместе, - донеслось до сознания Степана, вместе уйдем…"
Завертелся оранжевый шар, разбрызгивая искры. Он вертелся все сильнее и лопнул наконец, осыпав Степана радужными осколками.
Когда он открыл глаза, то увидел перед собой искаженное злобой лицо профессора Накамура. Профессор широко разевал рот и размахивал руками. Степан понял, что Накамура кричит, но до его слуха не доносилось ни единого звука.
"Оглох, наверное, - подумал Бакшеев. - Успел он услышать или нет? Кажется, успел. Иначе, чего ему так бесноваться?"
Он скосил глаза и увидел рядом трех охранников с автоматами в руках. Поодаль стоял майор Масаси Кэндо.
"Попался, - подумал Степан. - Меня успели засечь… Но о чем кричит профессор?"
В голову пришла мысль о преимуществах глухого, которого разносят в пух и прах, он улыбнулся, и Накамура, увидев это, вдруг подпрыгнул, затопал ногами, размахнулся и сухоньким кулачком неожиданно больно ударил Степана.
Степан дернулся, инстинктивно напрягся, намереваясь ответить, но сдержался…
И вдруг почувствовал, что он слышит.
- …Животное! Да, превращу вас в животное! - визгливо кричал профессор Накамура. - И ваших приятелей, этих тварей, тоже!
Очевидно, перед этими словами профессор Накамура разъяснил причину своего негодования, но Бакшеев не слышал начала разговора и очень сожалел об этом, так как не мог установить, что известно и чего не знает Накамура.
- Заприте его, - приказал профессор майору Масаси Кэндо. - И не спускайте с него глаз. Эти большевики умеют проникать сквозь стены. Уберите же его! - пронзительно завизжал он.
4
Подводные лодки уходили ночью.
Одна за другой, с промежутком в тридцать минут, отошли таинственные субмарины от причалов Вильгельмсхафена, главной базы германского подводного флота, расположенной на левом берегу устья реки Везер. Оставив с правого борта остров Гельголанд, обе подводные лодки направились в сторону английского канала, где во французском порту Шербур их ждали еще две субмарины.
Отряду подводных лодок предстоял тяжелый поход - пересечь по диагонали Атлантику, спустившись на юг до мыса Горн, а затем сложный переход через Тихий океан, с заправкой в тайных базах, то там, то здесь разбросанных по островам Полинезии.
В ночь, предшествующую выходу субмарин из Вильгельмсхафена, флагман отряда, фрегатен-капитан Отто Шрайбер, был вызван в Берлин, на улицу Тирпицуфере, 74. Его принял в своем кабинете начальник одного из отделов абвера генерал Лахузен.
- Послушайте, фрегатен-капитан, - сказал Лахузен, - вашей операции придается такое значение, что напутствовать вас хотел лично адмирал Канарис. Но, к сожалению, шеф срочно вылетел на Восточный фронт, так пожелал сам фюрер. Мне поручено передать вам, что руководство абвера разделяет мнение гросс-адмирала Деница о ваших высоких командирских качествах. Однако не забывайте, фрегатен-капитан, о том, что вы не только моряк, но и разведчик. Никаких необдуманных действий по дороге туда, как ни велико было бы искушение пустить на дно парочку-другую кораблей противника. Помните, что удачное проведение порученной вам операции позволит нам отправлять на дно десятки и сотни вражеских кораблей, сделает нас подлинными хозяевами в мировом океане. Все инструкции вами получены. Избегайте излишних радиопереговоров. Информация о переходе только с условленных пунктов на Огненной Земле, с острова Пасхи и по завершении задания. И еще. Пользуюсь случаем передать вам привет от вашего брата Генриха.
- Где он, господин генерал? Я не видел его около двух лет…
- Он там, куда вы направляетесь. Может случиться и так, что вы встретитесь. Толька не задерживайтесь в пути. Обстановка в мире постоянно меняется, а нам нельзя опаздывать. Промедление разведчика равносильно его гибели, фрегатен-капитан. С нами бог!
5
- Мне нужна хорошая яхта с небольшой и надежной командой, - сказал Генрих Раумер, корреспондент берлинской "Фелькишер Беобахтер" в Японии, доктору Адольфу Гофману-Таникава.
- Не слишком подходящее время для морских прогулок, отозвался резидент. - Куда вы собрались, Раумер?
- В гости к профессору Накамура.
- Вы шутите?
- С чувством юмора у меня всегда было неладно. По крайней мере, во время общения с коллегами по разведке. Вот малая толика юмора в самом существе задумываемой операции - это совсем другое дело. Юмор здесь придает ей элегантность и интеллектуализм. Итак, вы поможете найти мне яхту? Разрешение на выход в море у меня есть…
- Вы намерены вернуться? - спросил Гофман-Таникава.
- Все зависит от того, как справится с порученным заданием ваш препаратор…
- Патологоанатом, - поправил доктор.
- Именно он. Прошу меня извинить за недостаточную откровенность, дорогой Адольф, но вы согласитесь, что чем меньшее число людей будет знать о цели моего выхода в море, тем лучше для сохранения тайны. И вам так спокойнее…
- Резонно, Генрих. Я, собственно, и не допытывался… Это хорошо, что вы довольны Косаку Хироси. И я рад за него и за вас. А главное - за дело, которое, судя по всему, успешно продвигается вперед. Будет у вас яхта, Генрих…
- Спасибо. Что еще вы приготовили по тому вопросу?
- Ряд научных материалов о работах ученых самых различных стран по дельфиньей проблеме. Я старался составлять эту подборку как можно осторожней. Наш интерес к дельфинам может навести кое-кого на далеко идущие домыслы.
- Вы правы, Адольф. Давайте-ка посмотрим вместе, что вы раздобыли. И я возьму все с собою. Мне это может пригодиться в самое ближайшее время.
Адольф Гофман-Таникава молча протянул Генриху Раумеру, известному в Берлине как старший лейтенант абвера Генрих Шрайбер, синюю коленкоровую папку.
- Все здесь, - сказал он.
Раумер развязал тесемки и поднес к глазам первый листок.
- "На греческой монете, выпущенной около 2500 лет назад, - вслух прочитал разведчик, - был изображен человеческий глаз, в поле зрения которого дельфин…"
Гофман-Таникава улыбнулся.
- Издалека вы начали, Адольф, - заметил Раумер.
- Скажу больше, - отозвался резидент абвера, - я предложил бы считать этот знак символом нашей операции. Открытие профессора Накамура в поле зрения германской разведки… Ваше мнение, Генрих?
- Вы романтик, Адольф… В определенной мере это не лишнее качество для разведчика. Но только в определенной мере… Не больше. Ваше предложение будет приятно шефу. В своем рапорте я непременно подчеркну информацию о монете древних греков. Но пойдем дальше. Это что?
Он стал читать вслух:
- "…Они плавают быстрее всех, выпрыгивают из воды на огромную высоту, они приветливы и любят человека. Уже этого было бы достаточно, чтобы заинтересоваться дельфинами. Но есть и еще один фактор. Предполагают, что дельфины умеют говорить, во всяком случае, они общаются друг с другом, и при этом их средства общения гораздо сложнее, чем известные нам средства общения других животных.
Недавно на заседании Американского акустического общества было сообщено о новых экспериментах.
Исследование многих тысяч различных "звуковых обменов" между человеком и дельфином позволило ученым прийти к выводу, что этот последний издает целый ряд звуковых импульсов, соответствующих по частоте колебаний импульсам человеческого голоса. По их мнению, существует возможность установить-связь между человеком и дельфином с помощью приемопередаточных устройств с одинаковой гаммой частой. Ученые заявляют также, что дельфины имитируют "окраску" гласных и частотный контур интонаций человеческой речи.
Новые результаты были получены профессорами У. Батто и Дж. Бастианом, которые работали в сотрудничестве с Союзом по изучению дельфинов при министерстве военно-морских сил США в Пойнт-Мьюгу. Они выступили с докладом на коллоквиуме, посвященном изучению сонарных систем животных.
Профессор Батто изучал способность дельфинов имитировать акустические сигналы.
Поскольку дельфины не могут воспроизводить звуки человеческой речи, ведь у них нет голосовых связок, Батто преобразовал голос с помощью ряда фильтров и модуляторов. Получившийся в результате этого акустический сигнал представляет собой свист, модулированный по частоте и напряжению в диапазоне 6-12 килогерц, то есть в обычном звуковом диапазоне этих животных.
Батто посылал через свои аппараты сигналы, соответствующие фонемам человеческого языка.
Проведенные опыты показали, что дельфины в состоянии очень точно имитировать тот тип сигналов, который они получили через аппараты. Их имитацию с помощью другого аппарата вновь преобразуют в фонацию человеческого языка. Исследования кроме всего прочего показали, что животные не только правильно воспроизводят сигналы, но и быстро запоминают их для этого достаточно двух десятков "уроков".
Поразительные результаты дали эксперименты профессора Бастиана. Профессор Бастиан исходил в своей последней работе из следующего предположения: если у дельфинов есть сложная акустическая связь, значит, в определенной ситуации, когда дельфину нужно сделать какой-то выбор, он сможет передать информацию о результате своего выбора другому дельфину. При этом он передаст ее таким образом, что дельфин, получающий сигнал, расшифровав полученную информацию, сможет совершить нужное действие. Короче говоря, речь шла о том, чтобы доказать, что у дельфинов есть настоящий язык…"
Генрих Раумер перестал читать и внимательно посмотрел на хозяина дома.
- Нет, - сказал Гофман-Таникава, отвечая на невысказанную мысль корреспондента "Фелькшпер Беобахтер". - Янки еще далеки от успехов профессора Накамура. Прямого контакта с дельфинами у них нет. Пока они не придают подобным экспериментам серьезного значения.
- Не обольщайтесь беспечностью американцев, - возразил Раумер. - Мне известно, что их головастый физик Роберт Вуд еще в первую мировую войну предложил использовать дельфинов для обнаружения наших субмарин. С этой целью Британское адмиралтейство проводило даже опыты… И опыты эти показали, что дельфинов действительно можно приучить гоняться за подводными лодками, ориентируясь по звуку винтов, запахам масла и выхлопных газов.
- Информация об этом тоже хранится в папке, - сказал Гофман-Таникава. - И все-таки у наших противников нет того, что имеет профессор Накамура и скоро будем иметь мы.
- Дай бог… Сейчас, когда профессор Гельмут Вальтер изо всех сил трудится над новым двигателем для невиданной еще субмарины, нам вовсе ни к чему сюрпризы вроде дельфинов-ищеек. Хватит с нас английских гидролокаторов… И все-таки с трудом верится, что с дельфинами можно установить прочный контакт.
- А вы прочтите следующий листок, Генрих, - предложил Гофман-Таникава.
"Когда немецкому физиологу М. Тидеману, - прочитал Раумер, - впервые довелось увидеть мозг дельфина, он был поражен. "Замечательное развитие мозга дельфина! - воскликнул Тидеман. - Это развитие предоставляет ему место сразу же за человеком и орангутангом. И оно могло бы дать основание для выводов о соответствующем развитии умственных способностей…" Проводя свои анатомические исследования в 1827 году, Тидемав установил, что мозг дельфина больше, чем у обезьяны, и почти такой же, даже немного шире у основания, как у человека.
В наши дни всерьез взялись за изучение мозга дельфина. Профессор из Швейцарии А. Портман так подвел результаты тестовых испытаний: на первом месте человек - 215 баллов, на втором дельфин - 190 баллов, третий призер - слон. Обезьяна заняла четвертое место.
У дельфина на 50 процентов больше нейронов, чем у человека. Следовательно, он спосрбен усвоить объем знаний в полтора раза больше, нежели люди. С такой феноменальной головой можно обойтись без искусственных средств хранения информации…"
- Да, - протянул Раумер. - Не думаю, чтоб у меня было или будет когда-нибудь задание, сложнее нынешнего.
- "Тому, кто по несчастью оказался среди волн, следует плыть, уповая на помощь дельфина или богов", - процитировал резидент.
- А это еще откуда? - сощурился подозрительно Раумер.
- Из Платона, - ответил Гофман-Таникава. - Известно, что древние жители Средиземноморья часто сталкивались с дельфинами во время плавания и ловили вместе рыбу. Имеется немало красочных описаний такого "сотрудничества".
Плиний Старший писал, как афалины метали косякам кефали выходить из мелководного залива в море. По окончании удачного лова рыбаки вознаграждали дельфинов частью добычи и никогда не трогали своих "помощников". Заготовляли же дельфинье мясо в пищу и жир для замены оливкового масла, по мнению писателя древности Плутарха, не греки, а византийцы…
- Судя по всему, - проговорил Генрих Раумер, - вы, Адольф, всерьез занялись этой проблемой. Не собираетесь ли в помощники к профессору Накамура?
Гофман-Таникава рассмеялся.
- Боюсь, что в таком серьезном деле я окажусь беспомощным дилетантом. Но кое-какими сторонами дельфиньего вопроса я заинтересовался. Возьмите, к примеру, воззрения древних на этих животных как на бывших людей, ушедших когда-то с суши в океан. Вообразите себе, Генрих, подобный опыт. Если погрузить в быстрый поток детский воздушный шарик, то, обтекаемый струями, он, конечно, не сохранит сферической формы - сплющится в направлении потока, раздастся в боках.
Гораздо сложнее обстоит дело с обтеканием живой, организованной материи. Она воспринимает давление набегающего потока, старается изменить свою форму, приспособиться к потоку. Если эта своеобразная задача решается на протяжении жизни многих поколений какого-либо вида животных, то в процессе эволюции ее оптимальное решение отыскивается удивительно точно.
Как мне стало известно недавно, известный английский ученый Ферст Овэйприл решил такую задачу для обтекания человеческой головы потоком, набегающим в направлении "нос - затылок". Для исходного профиля рассчитывалось поле скоростей и давлений на поверхность головы. Методами теории оптимального регулирования определились возможные малые деформации черепа, позволяющие снизить максимальное давление жидкости на голову, воспрепятствовать зарождению вихрей… Для этой новой формы вновь решалась задача обтекания и вновь определялись оптимальные деформации и так далее. Полученные результаты проливают неожиданный свет на загадку Атлантиды. Неотвратимость погружения под воду поставила обитателей этой страны перед дилеммой: либо погибнуть, либо приспособиться к новым условиям жизни.
Победа в борьбе со стихией давалась людям ценой коренной перестройки физического строения. Их тела постепенно становились более "обтекаемыми", ноги срослись, образовав хвостовой плавник, руки превратились в боковые, нос сильно выдался вперед, разросся, округлился, глаза заплыли, лоб стал более покатым. Кожный покров был доведен до совершенства, которое до сих пор озадачивает исследователей: на самых высоких скоростях движения вокруг тела дельфина не образуется вихрей. Разговорный язык заменился свистом, хорошо, распространяющимся в воде. В корне изменились дыхательная и нервная системы…
Так человек мог превратиться в дельфина. И, возможно, те, в ком мы видим "братьев по разуму", - родные братья нам и по происхождению, Генрих.
- Логично, хотя и сдобрено изрядной долей фантастики, отозвался Генрих Раумер. - Странно лишь одно: почему осуществить контакт с этими "бывшими людьми" удалось японцу… Именно японцу. Почему?
- Японцы не занимались массовым промыслом дельфинов, ответил Гофман-Таникава. - И, может быть, "людям моря" как-то известно об этом… Ведь еще Плутарх писал, что из всех живых существ лишь дельфину природа даровала то, что ищут лучшие философы человечества - способность к бескорыстной дружбе. Дельфину ничего не надо от людей, - подчеркивал Плутарх, - но тем не менее он их великий друг и многим оказывал помощь… Правда, сами люди оставались глухими к настойчивым призывам иной цивилизации…
- Позвольте, Адольф! - прервал хозяина дома Раумер. - Вы и в самом деле считаете этих животных цивилизованными существами?
- Я только исхожу из тех сведений, которые передал наш агент, Косаку Хироси. Если они достоверны, а в этом нет причин сомневаться, у Косаку Хироси трезвый, аналитический ум, то следует признать, что профессор Накамура вступил в контакт со второй земной цивилизацией. Правда, почти во все времена люди оставались глухими к ее настойчивым призывам объединиться. Преследуя сиюминутную выгоду, мы постоянно и нещадно уничтожали дельфинов. Во времена Генриха Восьмого мясо дельфинов считалось королевским блюдом. За последние сто лет уничтожено около двух миллионов животных. Собственно, сейчас эти существа находятся под угрозой полного уничтожения. И лишь теперь, начав освоение Мирового океана и борясь за владычество в нем, человек наконец заинтересовался странным, разумеется, с нашей точки зрения, поведением "царя морских просторов". Однако интерес этот своеобразен, в нем нет и следа "бескорыстной дружбы", о которой говорил Плутарх.
Раумер хмыкнул.
- Боюсь я, - сказал он, - что ведомству, занятому расовыми проблемами, не по вкусу придется вся эта история. Ведь мы не сумели до конца убедить мир в превосходстве одних человеческих рас над другими, а тут появляются эти морские бестии, у которых мозг в полтора раза больше нашего. Может быть, оставить их в покое? А? Что скажете, Адольф?
Гофман-Таникава с интересом взглянул на берлинского коллегу.