Вторая деревня как и первая, была обращена в пепел.
Затем, чтобы в полном объеме закончить свою карательную экспедицию, отряд на обратном пути спустил на воду две боевые пироги и, взяв их на буксир, привел с собой в воды, где на якоре стоял "Маскарен".
Сняв с пирог все, что могло пригодиться, предали огню их каркасы, имевшие в длину около шестидесяти футов.
При зареве этого последнего пожара 14 июля 1772 года оба корабля, "Кастри" и "Маскарен", покинули бухту Убийц.
"Юнона"
I
1795
Когда Байрона, еще ребенка, перевезли из Шотландии в Англию, из Абердина - в аббатство Ньюстед, его определили в пансион, находившийся в Ноттингеме, к некоему славному человеку по имени г-н Друри, который привязался к мальчику и часто разрешал ему посещать свою библиотеку, в то время как другие ученики бегали на прогулках, что с его хромотой было утомительно.
В этой библиотеке, наполненной серьезными книгами, было отделение, полностью посвященное путешествиям.
Именно это отделение охотнее всего посещал будущий поэт.
Однажды на глаза ему попало и задержало его внимание описание гибели английского судна "Юнона", и в страшном рассказе, оставленном Джоном Маккеем, вторым помощником капитана, мальчика настолько поразила сцена, относящаяся к смерти молодого матроса и горю его отца, - так замечает Томас Мур, приводя этот отрывок повествования, - что двадцать лет спустя воспоминание о ней появляется в "Дон Жуане".
Этот отрывок, запомнившийся Байрону и приведенный Томасом Муром, давно внушал нам желание самим прочитать, причем полностью, повествование Джона Маккея.
И вот теперь, начав в свою очередь писать сочинение о некоторых из морских бедствий, мы стали искать эту книгу и нашли ее.
На страницах, которые предлагаются читателю, он легко обнаружит эпизод, использованный автором "Дон Жуана".
В Индии, на краю королевства бирманцев, в устье реки Иравади, образующем превосходную гавань, стоит город Рангун, один из самых значительных торговых городов в Пегу.
В первых числах мая 1795 года в его гавани находился английский корабль "Юнона" водоизмещением в четыреста пятьдесят тонн, с грузом тикового дерева, предназначенным для перевозки в Мадрас; командовал им капитан Александр Бремнер.
Накануне отплытия второй помощник капитана заболел, и вскоре стало ясно, что он не в состоянии совершить переход.
Судну предстояло пересечь Бенгальский залив в самой широкой его части, что довольно опасно, особенно когда дует юго-западный муссон, поэтому нужно было найти человека, который мог бы заместить заболевшего второго помощника.
Искать капитану Бремнеру пришлось недолго.
Человек в расцвете сил - другими словами, в возрасте тридцати пяти-тридцати восьми лет, опытный моряк, плававший с юных лет, представил отличные документы, свидетельствовавшие о том, что он вдоль и поперек знал воды, в которых находилось судно.
Звали его Джон Маккей.
Капитан Бремнер поговорил с этим человеком, изучил его бумаги и, убедившись, что тот с успехом заменит второго помощника, из-за которого возникли такие трудности, заключил с ним договор на год.
Поскольку судну, на котором моряк отправляется в плавание, вверяя ему свою жизнь, он придает немалое значение, Джон Маккей, едва вступив на борт, всесторонне обследовал корабль.
Обследование представило "Юнону" в самом невыгодном свете.
Судно было старым, в плохом состоянии, скверным во всех отношениях, а команда, состоящая из пятидесяти трех человек, только ласкаров, за исключением восьми-десяти европейцев, не внушала опытному Джону Маккею доверия, которое могло бы возместить недоверие, возникшее у него при виде старости трехмачтового корабля, его плохого состояния, а также недостатков в его оборудовании.
А посему он счел своим долгом откровенно объясниться с капитаном и признаться в дурном впечатлении, оставшемся у него после обследования судна.
Однако капитан Бремнер был одним из тех беззаботных моряков, кто провел на море годы и для кого благополучное прошлое служит залогом такого же будущего.
Он отвечал второму помощнику, что плавает на "Юноне" двадцать лет и что ничего плохого за это время не случилось, а раз с "Юноной" двадцать лет все было в полном порядке, с ней все будет в порядке и двадцать один год, то есть до того, как истечет срок только что заключенного ими договора.
Джон Маккей возразил, что он позволил себе эти замечания вовсе не из эгоистических соображений, а руководствуясь общими интересами; что лично он, слава Богу, достаточно хорошо знает море, чтобы при необходимости пересечь Бенгальский залив хоть на шлюпке, однако, поскольку все командование на борту несет ответственность за судно, он полагал, что ему следует, дабы снять свою долю ответственности, отважиться на замечания, только что им сделанные.
Капитан с чуть насмешливым видом поблагодарил своего второго помощника и, кивнув в сторону своей жены, которая поднималась в эту самую минуту на борт корабля, чтобы отправиться в плавание вместе с ними, спросил, не полагает ли тот, что он более всех заинтересован в счастливом плавании.
В самом деле, достаточно было бросить беглый взгляд на г-жу Бремнер, чтобы понять чувства мужа, желавшего сберечь столь очаровательную жену.
Госпожа Бремнер, всего лишь полгода назад вышедшая замуж, поистине была очаровательным созданием.
Рожденная в Индии, в семье европейцев, она обладала, помимо поразительной красоты, еще и пленительной грацией креолок, чей облик словно заимствует что-то у роскошной природы, среди которой они появляются на свет, растут и неизбежно умирают.
Ее сопровождала рабыня-малайка в живописном наряде, дополняя собой композицию сцены, в которой хозяйка была главной фигурой.
Джон Маккей понял, что ему, рискующему только собственной жизнью, будет неуместно продолжать говорить об опасностях, угрожающих судну, которому его капитан доверил свою очаровательную жену.
А потому последние приготовления были закончены без всяких новых замечаний со стороны второго помощника, и 29 мая 1795 года с началом прилива трехмачтовый корабль поднял паруса, имея под собой двадцать пять-тридцать футов воды, которая отделяла его от дна, покрытого мягким илом.
С самого начала второму помощнику показалось, что "Юнона" отклоняется от нужного курса, но капитан Бремнер слишком много лет плавал в этих водах, чтобы можно было заподозрить его в ошибке.
Тем не менее Джон Маккей поделился с первым помощником Уэйдом своими соображениями о том, что судно, по-видимому, слишком забирает вправо, и тот, признав справедливость его замечания, тотчас же приказал бросить лот.
Глубина была менее двадцати футов.
Положение было серьезное, о чем и сообщили капитану; сначала он никак не хотел в это верить, но, лично убедившись в опасности, немедленно отдал приказ сменить галс.
Однако, прежде чем рулевому удалось развернуть судно под ветер, сильный толчок дал знать, что корабль сел на мель.
Нельзя было терять ни секунды; капитан приказал брасопить, чтобы высвободить судно, однако эта команда была бесполезна; оставалось только одно - удерживать судно от дрейфа.
Немедленно были отданы два фертоинговых якоря, и, к великой радости всех, корабль остановился на месте.
Теперь было время изучить обстановку.
"Юнона" села на песчаную мель, твердую как камень, однако судно устояло и не было замечено никакой течи; на самом деле не все еще было потеряно, но тут один из якорей оторвался от дна и потянул за собой другой.
Тотчас была дана команда спустить главный якорь.
Корабль, уже начавший дрейфовать, потянул цепь, и она, пытаясь удержать судно, напряглась, как тетива лука.
Наступила минута тревожного ожидания, и вот судно замерло.
Капитан Бремнер в глубине души начал осознавать правоту замечаний второго помощника и все же, вместо того чтобы быть благодарным ему за то, что он предвидел опасность, сердился на него, словно она была им напророчена.
Впрочем, как мы уже сказали, не все еще было потеряно: если кораблю не дадут опрокинуться во время отлива, то прилив скорее всего снимет его с мели, а поскольку случившееся не повлекло за собой серьезных повреждений судна, то можно будет продолжить путь и оставить позади себя, не вспоминая о нем больше, это первое опасное происшествие в море.
А пока необходимо было облегчить корабль.
Матросы спустили брам-стеньги и брам-реи.
Наступил отлив, и судно угрожающе накренилось.
Этого ожидали; момент был страшный, но обошлось без новых осложнений.
Капитан с гордым видом подошел к Джону Маккею.
- Ну, как? - спросил он. - Сдается мне, что для старого судна "Юнона" ведет себя неплохо.
Джон Маккей покачал головой.
Без сомнений, "Юнона" вела себя хорошо; вопрос заключался в том, будет ли она вести себя так же и дальше.
Впрочем, события, казалось, подтверждали правоту капитана.
Под действием прилива корабль тронулся с места; едва это было замечено, как последовала команда поднять якоря. Тотчас же были распущены все имевшиеся на борту паруса, и вскоре судно оказалось на воде достаточно глубокой, чтобы исчезли все опасения снова сесть на мель.
Первого июня ветер переменился и неистово задул зюйд-вест; почти сразу море заштормило и корабль стало сильно трепать.
Второй помощник поставил одного из матросов следить за трюмом; часа через четыре тот с криком поднялся наверх, объявив, что появилась течь.
Именно этого все время боялся Джон Маккей.
Капитан лично спустился в трюм, куда и в самом деле начала проникать вода; к несчастью, на борту не оказалось даже плотника и почти не было инструментов.
Необходимо было откачивать воду, и все собрались у помп, работая вне зависимости от своей должности на судне; но, как если бы все должно было способствовать гибели несчастной "Юноны", ее балласт состоял из песка и этот песок, смешиваясь с водой, быстро забивал помпы.
Справиться с водой не удавалось - напротив, вода побеждала людей.
Буря продолжалась неделю, и все это время корабль нещадно трепало.
Стали обсуждать, не вернуться ли в Рангун; но, поскольку для капитана это означало признать правоту второго помощника - а ни один капитан не может быть неправым, - Бремнер заявил, что берег Рангуна очень низкий, и потому его можно увидеть только с расстояния в три-че-тыре льё; что, следуя точным курсом и на легко управляемом судне, необходимо держаться там своего рода канала глубиной не более тридцати футов; что с обеих сторон этого канала тянутся песчаные мели, на которые они уже садились и которые оставляют судну настолько узкий проход, что можно сесть там снова; что лучше продолжать рейс с риском возможных происшествий; что, впрочем, буря длится уже неделю и, по всей вероятности, вот-вот сменится спокойным морем, а при спокойном море появится средство справиться с течью.
Капитан - хозяин на судне, его мнение о том, каким идти курсом, - закон, и '"Юнона" продолжала плыть в Мадрас, насколько это позволяла буря.
И вначале казалось, что капитан прав.
Шестого июня ветер стих, море успокоилось, и, как и предсказывал Бремнер, течь настолько уменьшилась, что для борьбы с ней достаточно было работы лишь одной помпы.
Когда было проведено обследование, выяснилось, что течь находится у ахтерштевня, на уровне ватерлинии.
В таком месте силами команды ремонт проводить нетрудно.
В первый же день штиля на воду спустили шлюпку и, поскольку, как мы уже сказали, на корабле не было не только плотника, но и инструментов, удовольствовались тем, что трещину заткнули паклей, покрыли пробоину куском просмоленной парусины, а сверху прибили лист свинца.
Эти временные меры, при всей их примитивности, вначале показались вполне успешными, и, поскольку погода стояла прекрасная, в течение вахты помпу приходилось пускать в ход только один раз, так что вполне естественно было предположить, что с течью удалось справиться.
Все поздравляли друг друга с тем, что им удалось избежать гибели, и с легкой душой продолжали путь; исключение составлял только Джон Маккей, который во время всех этих поздравлений то и дело качал головой и бормотал про себя английскую пословицу, соответствующую нашей французской: "Доживем - увидим".
II
КРЮЙС-МАРС
Увы! Не пришлось долго ждать, чтобы увидеть, что на борту оказался прав один только второй помощник и что "Юноне", при всех опасностях, которые ждали ее у берегов Пегу, лучше было вернуться в Рангун, чем продолжать переход через Бенгальский залив, где ее подстерегал юго-западный муссон.
Двенадцатого июня, когда поднялся сильный ветер и по жалобным стонам, исходившим из корпуса судна, чувствовалось, что "Юноне" приходится тяжело, вновь прозвучал крик, который уже заставлял бледнеть команду: "Капитан! Судно дало течь!"
Все немедля бросились в твиндек: это открылась прежняя течь.
Примитивная починка была достаточной в дни штиля, но оказалась несостоятельной при первой же буре.
Однако теперь открывшаяся течь была значительно больше, чем в первый раз, и, поскольку затруднения, которые вызывал балластовый песок, оказались тем серьезнее, что течь была сильнее, помпы вскоре перестали справляться с водой, хотя работало их три и воду вычерпывали еще и деревянными ведрами.
К 16 июня команда, уже четыре дня трудившаяся без перерыва, изнемогала от усталости и недостатка отдыха.
К тому же к ней пришло понимание того, насколько серьезна опасность.
К несчастью, на этот раз возвращаться назад было уже поздно: до Рангуна было по крайней мере так же далеко, как и до Мадраса.
Решено было поставить на карту все, поднять все паруса от гротов до лиселей в надежде подойти как можно ближе к Коромандельскому берегу.
Оказавшись у берега, они поплывут вдоль него на судне или высадятся на сушу - в зависимости оттого, сможет ли еще "Юнона" держаться на воде или она не в состоянии будет двигаться дальше.
И судно быстро пошло вперед, даже быстрее, чем на это можно было рассчитывать, но чем большую скорость оно набирало, тем сильнее изнашивалось, а так как все были заняты откачиванием воды, то некому было подумать о снастях.
К концу второго дня ветер сорвал все паруса, за исключением фока; поэтому 18 июня судно было вынуждено лечь в дрейф до полудня 19 июня; в этот день и час занялись определением высоты и выяснили, что корабль находится на 17 градусах 10 минутах северной широты.
Несмотря на почти сверхчеловеческую работу, которую вынуждена была выполнять вся команда, вода непрерывно прибывала и судно мало-помалу погружалось. По мере погружения оно становилось все тяжелее, и вскоре стало понятно, что корабль уже никогда не сможет подняться до своей обычной ватерлинии.
С этого времени мрачное уныние охватило всех на борту, и, поскольку каждый уже ощущал себя обреченным, поскольку было понятно, что все усилия напрасны, стало чрезвычайно трудно удерживать людей на их постах.
Тем не менее к полудню по распоряжению капитана и по просьбе его жены прерванную работу возобновили.
Была дана команда брасопить фок; ее выполнили, и судно пошло без парусов на корме.
Одновременно усилились попытки откачать воду.
Моряки взялись за помпы и ведра, но после двух часов работы стало ясно, что это лишь средство продлить агонию судна и оно несомненно обречено.
И действительно, около восьми часов вечера матросы, находившиеся внизу, поднялись оттуда в растерянности и объявили, что вода поднялась до первой палубы.
И тогда, подобно тому как осуществилось все то, что Джон Маккей говорил о корабле, осуществилось и то, что он говорил о команде.
Ласкары, составлявшие три четверти команды, первыми отказались работать и поддались отчаянию, заражая своим унынием несколько матросов-малайцев, находившихся на борту.
Что касается европейцев, то они крепились дольше, но по мрачному выражению их лиц было видно, что этих людей поддерживает только сила духа и что они не заблуждаются относительно уготованной им участи.
Лишь одна г-жа Бремнер, то ли не зная об опасности, то ли обладая подлинным мужеством, - лишь она одна, это хрупкое создание, которое, казалось, должно было бы согнуться от одного дуновения, как тростинка на ветру, - утешала и ободряла всех.
Она была словно затерявшийся среди людей ангел, которому не могут угрожать земные опасности и который в ту минуту, когда ему надо покинуть этот мир, расправляет свои крылья, дотоле невидимые, и возвращается на Небо.
Около семи часов вечера на борту ощутили два-три толчка и услышали что-то напоминающее жалобные стоны.
Эти звуки издавал корабль, все более и более погружавшийся в воду. У кораблей, как и у людей, тоже бывает агония, и при этом они плачут и напрягают силы.
И тогда, чувствуя, что судно идет ко дну, команда громко потребовала спустить лодки на воду; однако достаточно было одного взгляда на две корабельные лодки, чтобы прийти к убеждению, что от них в подобных обстоятельствах никакой пользы не будет.
Одна из них, большая шлюпка, почти вышла из строя, настолько она была стара, другая была легкой шестивесельной лодкой.
Изучив состояние этих двух корабельных лодок, команда сама отказалась от мысли использовать их.
Около девяти часов вечера капитан призвал на своего рода совет первого и второго помощников, и на нем было принято решение срубить грот-мачту, чтобы облегчить судно; за счет этого можно было надеяться продержаться на воде еще около суток.
Все немедленно принялись за дело.
В подобных обстоятельствах пыл, с которым матросы выполняют приказ что-то сломать, похож на неистовство.
В мгновение ока грот-мачта, на основание которой они набросились, затрещала под ударами топора, накренилась и рухнула.
К несчастью, вместо того чтобы упасть в море, она упала на палубу.
Нетрудно понять, какое смятение на борту вызвало это падение.
Те, кто стоял у руля, не могли больше управлять судном, и "Юнона" встала боком к волне; в ту же минуту она зачерпнула бортом огромный вал и со всех сторон стала проникать вода.
Полагая отсрочить гибель, ее лишь ускорили.
И тогда повсюду на корабле раздались крики: "Тонем!", "Идем ко дну!"
Госпожа Бремнер, полагавшая, что все это продлится еще несколько часов, и к тому же, вероятно, не предупрежденная мужем о непосредственной опасности, удалилась к себе в каюту.
Почувствовав, что судно уходит у него из-под ног, капитан издал вопль и бросился к люку, ведущему вниз, но запутался в такелаже и успел лишь крикнуть оказавшемуся рядом с ним Джону Маккею:
- Джон! Джон! Моя жена!
Второй помощник кинулся к люку, но там уже стоял первый помощник Уэйд, протягивая руку жене капитана.
Услышав грохот обрушившейся мачты, г-жа Бремнер соскочила с постели.
Они помогли бедной женщине выбраться на палубу; к их крайнему удивлению, во всем этом страшном смятении она нисколько не растерялась: не имея времени полностью одеться, она натянула поверх рубашки лубяную нижнюю юбку и опустила в ее карман тридцать рупий (примерно 180 франков), которые лежали на ночном столике и попались ей на глаза.