Большой горизонт - Линьков Лев Александрович 12 стр.

Глава седьмая
Последняя улыбка "Хризантемы"

Трудно узнать в этой обледенелой, засыпанной снегом шхуне красавицу "Хризантему". Бушприт превратился в огромную, неуклюжую ледяную болванку, наклоненные к юту фок- и грот-мачты и длинные реи тоже обледенели. Снасти смерз­лись, провисли под тяжестью снега. Даже рын­да и та в снеговой шапке.

Вокруг "Хризантемы" громоздятся торосы. Они сжали ее, накренив на левый борт.

Не видно на местах расторопного экипажа, не отдает с мостика команды юркий черноволосый шкипер. Если бы не дымок, поднимающийся из железных труб над носовым кубриком и над кам­бузом, да не занесенная снегом фигура человека с автоматом через плечо у двери в тот же кам­буз - можно было бы подумать, что на "Хризан­теме" давно уже никого нет, что это мертвый ко­рабль.

- У камбуза Алексей Кирьянов, - объяснил капитан 3 ранга, когда я опустил фото­графию.

- Почему же он оказался на "Хризантеме"

один?

- Фактически оказался один, - с всегдашней своей точностью поправил Баулин. - Первое время нарушителей в кубрике сторожил и боц­ман Доронин.

- Это та самая операция у мыса Туманов?

- Она самая,- кивнул Баулин. - Ох, и переволновались за трое суток все мы на "Вихре"! Рацию "рыбаки" успели испортить, самолетам мешала непогода, и мы никак не могли узнать, что же происходит на "Хризантеме".

Баулин вдруг довольно усмехнулся:

- Если вы захотите описать эту историю, обя­зательно озаглавьте ее "Последняя улыбка "Хри­зантемы". Больше уж она никогда не будет на­смехаться над нами и водить за нос.

- Она затонула?

- Цела-целехонька.

- Тогда я ничего не понимаю, - осталось при­знаться мне...

В ту зиму свирепые январские циклоны разло­мали лед в Беринговом море, и его донесло к Ку­рильской гряде. С каждым днем льды навалива­лись с севера все гуще и вскоре начали забивать бухточки и узкие проливы между островами. Гро­моздясь друг на друга, они раздроблялись с пу­шечным грохотом, образуя у берегов гряды то­росов.

В сравнении с материковыми морозы были не так уж злы - двенадцать - четырнадцать граду­сов, но на океанском ветру всех румбов стоили тридцати.

Волны, обрушиваясь на корабль, стыли на сту­деном ветру, покрывая толстым слоем льда фальшборт, палубу, надстройки, орудия. Корабль тяжелел, погружаясь глубже ватерлинии. Ска­лывание льда превращалось чуть ли не в беспрерывный аврал.

Четыре часа вахты тянулись, как вечность, время отдыха пролетало мгновением. В сушилке не успевали просыхать панцири-плащи и буш­латы, кок не успевал кипятить обжигающий чай.

Одним словом, плавать в эту пору было крайне трудно, но плавать было необходимо...

Пересекая разными курсами заданные ему квадраты, "Вихрь" только что сбросил за борт несколько тонн сколотого льда. Наступило оче­редное хмурое утро. Капитан 3 ранга собирался сдать вахту помощнику и спуститься в каюту, чтобы хоть часика два да поспать, когда вперед­смотрящий Левчук доложил о появлении в наших водах "Хризантемы". Впрочем, тотчас же увидел ее и сам Баулин.

Шхуна вынырнула из-за скалистого мыса не­обитаемого островка, ритмично постукивая своим стосорокасильным "Симомото". До нее было меньше кабельтова, метров сто, и Баулину даже показалось, что знакомый черноволосый шки­пер- на этот раз голову его украшал треух из меха лахтака - осклабился во весь рот.

"Смеешься?!" - Баулин вмиг вспомнил все не­приятности, которые пришлось претерпеть из-за этой нахальной шхуны.

Однако тут же он понял и всю серьезность по­ложения: метрах в полутораста левее "Хризан­темы", как гигантский занавес, надвигался ту­ман. Такой туман, наплывающий резко обозна­ченными полосами, явление редкое вообще и осо­бенно в холодное время года, но факт оставался фактом.

"Хризантема" свернула с курса и ринулась на­встречу туману, как напуганный ястреб.

Колоколом громкого боя на "Вихре" была объ­явлена боевая тревога, в машину дана команда: "Полный форсированный!" - на фалах подняли сигнал по международному коду: "Требую оста­новиться!"

Никакого впечатления! "Хризантема" продол­жала нестись к спасительному туману. Не оста­новила ее и зеленая ракета.

Баулин знал, что шхуна хорошо приспособлена для плавания в битых льдах: у нее окованный форштевень, противоледовая обшивка из дуба, стальной руль. Неужели опять удерет? В густом тумане, во льдах поймать ее будет трудно. Еще пара минут - и "Хризантема" войдет в этот ту­ман...

Баулин снова пошел на крайность: дал преду­предительный выстрел из носового орудия.

Шхуна застопорила ход.

"Следовать за нами!" - подняли сигнал на "Вихре". "Следовать своим ходом не могу, сло­малась машина",- ответил шкипер "Хризан­темы", хотя всего минуту назад "Симомото" сту­чал без перебоев.

Уже в полосе тумана "Вихрь" подошел к шху­не и, высадив на ее борт досмотровую партию, взял "Хризантему" на буксир.

На этот раз юркий черноволосый шкипер не кланялся, не извинялся, он лишь зло сказал, что очутился в советских водах из-за тумана.

- Из-за тумана? Но ведь туман только-толь­ко нагрянул,- возразил Баулин.

Однако шкипер продолжал гнуть свое: он бу­дет протестовать, он не виноват, виноват туман. И опять старое: "Хризантема" не собиралась ло­вить рыбу. Советские пограничники могут убе­диться - в трюмах ни одной рыбешки. Сети су­хие, уложены в ящики в форпике.

Наглость шкипера могла бы вывести из себя даже глухонемого. Баулин, заложив руки за спину, барабанил пальцами о ладонь.

Рыбы действительно в трюме нет; сети действи­тельно сухие и уложены в ящики, но зачем все же понадобилось "Хризантеме" заходить в совет­ские воды? Опять туристская прогулка? Тогда где же путешественники? Ах, шкипер тренирует молодой экипаж? Обучает молодежь плаванию в сложных метеорологических условиях, обращению с локатором, эхолотом и радиопеленгато­ром? Допустим. Но как же можно выходить в учебное плавание с неисправной машиной?..

- Двигатель в полной исправности, - доло­жил Баулину боцман Доронин.- Нет подачи в топливной магистрали.

Двигатель новенький, а хитрость старая, шитая гнилыми нитками: пока "Вихрь" подходил к "Хризантеме", "молодые рыбаки" постарались насовать в трубопроводы всяких затычек.

Механик не видел, как это сделали? Очень по­хвально для опытного аккуратного механика!..

Кожаная заграничная куртка с застежками-молниями на механике новенькая. И все крепыши матросы почему-то в новеньком американском шерстяном белье, будто японцы разучились сами делать отличное белье.

Зачем же на этот раз "Хризантема" пожало­вала в советские территориальные воды?

Ответ на вопрос нашелся не сразу, но оказался как нельзя более убедительным.

Обыскивая один из отсеков носового трюма шхуны, Баулин - он и на сей раз сам возглавил осмотровую группу - обратил внимание на то, что отсек этот как будто бы на метр короче дру­гих. Измерили соседние - точно: короче на семь­десят сантиметров. Глухая поперечная переборка при простукивании загудела, как днище пустой бочки. Что же за ней?..

Громкие протесты шкипера ни к чему не при­вели: Баулин приказал взломать переборку. Впрочем, пускать в ход топор и ломики не приш­лось: боцман Доронин обнаружил дубовые клинья, загнанные между внутренней обшивкой борта и верхним и нижним брусьями продольной переборки. Стоило вытащить клинья, и ложная поперечная переборка отвалилась сама собой. За ней находился потайной отсек, до половины за­полненный какими-то тщательно упакованными приборами, аккуратно свернутыми оболочками малых воздушных шаров, легкими контейнерами и стальными баллонами.

Картина ясная: "Хризантема" никогда не была гидрографическим судном и не несла метеороло­гической службы. А если бы даже и несла такую службу, то зачем же упрятывать научные при­боры в тайник? И зачем снаряжать воздушные шары-зонды американскими фотоаппаратами с те­леобъективом? Оборудование явно разведыва­тельного назначения!

Шары предназначались для запуска в наше, со­ветское воздушное пространство - тут нечего и гадать!. Вопрос в другом - не успела ли "Хризантема" уже запустить несколько таких шаров-шпионов? И кто из команды руководил их запу­ском? Конечно же, не этот юркий шкипер?.. Однако все это будет выяснять уже не Баулин. Задача "Вихря" - задержав нарушителя гра­ницы с поличным, доставить его в пограничный отряд. И доставить как можно скорее, пока не испортилась вконец погода.

Баулин невольно прислушивался к шороху и скрежету за бортом: льды все напирают и на­пирают. Должно быть, где-то к северу тайфун разломал огромное ледяное поле. Вот о борт уда­рилась крупная льдина, еще одна. Шхуна задро­жала от киля до клотика. А "Вихрь" ведь почти не приспособлен к плаванию в ледовых ус­ловиях, металлическая обшивка его корпуса не так мягко пружинит, как деревянная, усиленная дубовыми обводами обшивка "Хризантемы".

Поднявшись из трюма шхуны на палубу, Бау­лин понял, что заниматься "Симомото" уже нет времени: льды окружили суда со всех сторон.

- Останетесь со старшиной первой статьи Кирьяновым на шхуне, - приказал Баулин боц­ману.

Трюм с отсеком-тайником был задраен и опе­чатан, команду шхуны заперли в носовом куб­рике, переброшенный с "Вихря" буксирный трос закрепили за кнехты на носу шхуны.

Разумеется, Баулин строго-настрого наказал боцману, чтобы ни одна душа из экипажа "Хризантемы" не пробралась в трюм: там ве­щественные доказательства того, что шхуна заслана в советские воды с преступными целя­ми. На сей раз юркому шкиперу не увильнуть от суда!

С трудом развернувшись в битых льдах,

"Вихрь" лег курсом к острову Н.

Похолодало. Туман отступил перед крепчаю­щим морозом, волнение было не больше трех баллов, и Баулин прикинул, что часа через три сторожевик ошвартуется на базе.

Время от времени поглядывая за корму, Бау­лин видел там кланяющуюся волнам "Хризан­тему", фигуру Алексея Кирьянова на баке и ра­довался, что на этот раз все обошлось как нельзя более удачно.

Он вспомнил последнюю встречу с "Хризанте­мой", когда она пыталась отвлечь сторожевик от кавасаки, груженных креозотом, тайфун "На­дежду" и то, как он волновался тогда за судьбу унесенных в ночь пограничников...

Теперь песенка разбойничьей шхуны спета!

Можно бы наконец-то спуститься в каюту, ну да успеем отдохнуть и дома. Он только попросил вестового принести в рубку термос чаю "погоря­чее и покрепче".

За годы службы на границе частенько прихо­дилось сталкиваться с врагом, вступать с ним в схватку, но почему-то именно сегодняшняя победа казалась Баулину наиболее значимой.

И он вспомнил, как безошибочно угадывала всегда Ольга его тревоги и, ничего не выспраши­вая, умела успокоить его. Как бы сейчас рада была она за него...

Всматриваясь в очертания скалистых остро­вов, возникающих один на смену другому, он вновь переживал свою жизнь с Ольгой...

"Ты поедешь со мной на Дальний Восток?" - спрашивает он. "А ты возьмешь меня с собой?"

Они идут, взявшись за руки, по Ленинграду, аллеями Летнего сада, мимо мраморных статуй. Бог Сатурн, богиня Флора, Антиной и Весна по­нимающе смотрят на них с пьедесталов. Дедушка Крылов склонил голову, будто подслушивает.

"Там трудно будет, ты не боишься?" - говорит он. "С тобой мне нигде не будет трудно..."

И вот они на Чукотке, на Командорах, на Чер­ном море. Опять на Дальнем Востоке, на Кури­лах. Все их имущество - в чемоданах, единствен­ное их богатство - книги, но они счастливее и богаче всех людей на земле.

"Ты не соскучилась? - спрашивает он после первой злой зимы на острове Н. - Может быть, ты съездишь с Маришей на лето в Ленинград?"- "Разве я тебе надоела? - говорит она.- Разве у меня есть время, чтобы скучать?"

Она и в самом деле ни разу не посетовала на то, что здесь скучно, ни разу не запросилась на материк, в Ленинград, в привычную кипучую го­родскую жизнь. Ей нравилось здесь. С утра до ночи она была занята: хлопотала дома, занима­лась математикой с матросами, которые готови­лись поступать в училище, помогала соседкам по поселку...

Как они были счастливы друг другом, их сол­нышком Маринкой, счастливы всей жизнью, ко­торая выпала на их долю...

От резкого ветра на глаза навернулись слезы. Сморгнув их, Баулин схватился за бинокль. "Этого еще не хватало!"

С юго-запада неслось сизо-свинцовое, растре­панное облако. Шквал! Минут через пятнад­цать-двадцать он пригонит вздыбленные океан­ские волны.

Не будь за кормой "Вихря" шхуны, Баулин по­ставил бы его встречь шквалу. Но "Хризантема" беспомощна: машина не работает, у штурвала один боцман Доронин. Кругом битые льды. Шквал, без сомнения, оборвет буксирный трос. Слишком памятен был капитану 3 ранга тайфун "Надежда", чтобы он отважился рисковать и людьми, и шхуной... "Вихрь" находится непода­леку от необитаемого скалистого островка. Там есть бухточка. Нужно завести туда шхуну и по­ставить на якорь. Баулин отдал необходимые команды.

За несколько минут до того, как налетел шквал, Доронин и Кирьянов успели отдать якорь за скалистым мыском. Для второго судна места в бухточке не было, и "Вихрю" пришлось выйти в открытый океан.

Баулин рассчитывал, что, как только пройдет шквал - ну, через полчаса, через час, - "Вихрь" вернется к острову и снова забуксирует шхуну. Однако на деле все обернулось иначе: шквал при­нес с юго-запада потоки теплого воздуха, с се­вера вместе с битыми льдами шли массы холод­ного. Они столкнулись, и начался затяжной ледо­вый шторм. Температура упала до минус восем­надцати.

Двое суток боролся "Вихрь" с волнами, ветром и битыми льдами, поневоле отходя к югу. Когда же шторм утих наконец, обледенелый сторожевик не смог пробиться к бухточке: путь преграждали торосы.

- Веселей, чем у бабушки на свадьбе! - ус­мехнулся Доронин, оттирая щеки и уши.

Наступал ранний январский вечер, а шторм и не думал утихать. Не надейся, что "Вихрь" вер­нется сегодня за "Хризантемой".

Бухточка скорее походила на ловушку ставного невода, чем на спасительную гавань. От океана ее отделяла невысокая каменистая гряда, шири­ной метров в семь, не больше. Ударяясь о гряду, огромные волны перехлестывали через нее и ока­тывали притулившуюся шхуну холодным, тяже­лым ливнем.

Выбивая на обледенелой палубе чечетку и от­чаянно размахивая руками, Алексей никак не мог согреться.

Дверь носового кубрика сотрясалась от беспре­рывных ударов. "Ловцы" вопили, что они замер­зают, что они голодны, требовали затопить печку и дать им горячий ужин. Из всех голосов выделялся пронзительный фальцет шкипера.

- Образованный господин, - кивнул Доро­нин на дверь: шкипер выкрикивал ругательства и на японском, и на английском, и на русском языках. Вперемежку с бранью он требовал, про­тестовал и взывал к гуманным чувствам погра­ничников.

- Две недели в нервном санатории, и снидо будет здоров,- пробормотал сквозь зубы Алек­сей.

- Плюс два года за решеткой, без права пере­дачи,- уточнил Доронин.

Однако шутки шутками, а нужно было что-то предпринимать. Приказав Алексею встать с авто­матом на изготовку у двери в кубрик, Доронин притащил из камбуза корзину угля и, вежливо предупредив японцев, чтобы они не шумели зря, передал им уголь и коробок с двумя спичками. Когда в железной печке затрещал огонь, Доро­нин потребовал коробок обратно: "Со спичками баловать не положено".

Вскоре разгорелась и печка в камбузе, был разогрет бульон из кубиков и чай.

Бульонные кубики, галеты, шоколад говорили пограничникам не меньше, чем новенькое загра­ничное белье экипажа: обычно ловцы и матросы японских шхун питаются вонючей соленой трес­кой и прогорклой морской капустой.

- Усиленный рацион шпионского образца! - буркнул Доронин.

Они с Алексеем по очереди поужинали в кам­бузе.

В том же камбузе они будут и отогреваться по очереди. Через каждые два часа. Так решил боц­ман. Правда, можно располагаться на отдых в кормовой кают-компании: два мягких кожа­ных кресла, все удобства. Но, во-первых, следует экономить уголек, а во-вторых - и это главное, - от камбуза ближе к кубрику с арестованными. Мало ли что может случиться.

Сняв гакабортный и бортовые фонари, Доро­нин дополна заправил их маслом, зажег и поста­вил на палубе, прикрыв с боков бухтами манильского троса. Из шкиперской кладовой были из­влечены запасные парусиновые плащи.

- Теперь нам сам "Егор-сними шапку" не страшен,- сказал боцман, первым заступая на ночную вахту.

- Какой Егор? - не понял Кирьянов.

- Так мой батя норд-ост кличет.

Ночь прошла спокойно, если не считать того, что волны окатывали и окатывали шхуну, и она обледенела, потеряв всю свою недавнюю красоту. Раз десять принимался падать сухой снег, и пограничники не успевали очищать от него фо­нари.

Зато с рассветом неприятности посыпались, как горох из худого мешка. Бухточку начало за­бивать обломками льда. Они с грохотом громоз­дились друг на друга, подпирали шхуну, и та за­метно накренилась на левый борт. Крепкий кор­пус потрескивал, в кормовом трюме обнаружи­лась течь. Если бы двигатель работал, можно было бы пустить в ход мотопомпу, но "если бы", как известно, в помощники не годится.

Кое-как законопатив трещину паклей и отка­чав воду ручной помпой, Доронин поспешил на стук и вопли арестованных к носовому кубрику.

- Роске, роске! - звал перепуганный шки­пер.- Летаем воздух! Бомба! Ба-бах! Будет взрыв!

- Тихо! - прикрикнул Доронин. - Говорить реже и точнее.

"О какой бомбе вопит снидо? Во время обыска на "Хризантеме" не было найдено ни одной бомбы..."

И тут Доронина осенила догадка. Это действи­тельно вроде бомбы! В трюмном отсеке, под фо­нарной и малярной кладовкой, хранятся банки с карбидом. Обычно рыбаки заправляют карби­дом плавучие фонари на ставных неводах "Ако-Мари". По ночам фонари обозначают линии не­вода, оберегая его таким образом от судов. Сое­динись карбид с водой - взрыв!

Что делать? Выбросить банки с карбидом за борт нельзя: они разобьются о торосы - опять-таки взрыв или пожар...

Вспотев от страха и тяжести, Доронин перета­щил все банки в штурманскую рубку. (Алексей в это время стоял на часах.) Теперь, даже если шхуна полузатонет и ляжет на грунт, вода не дойдет до карбида. Доронин измерил глубины по бортам шхуны и несколько успокоился: вода не покроет и палубы.

Ликвидировав "очаг возможной опасности" - так он назвал склад карбида,- боцман перелез через фальшборт на торосы и сфотографировал "Хризантему".

- Для отчета, - объяснил он Алексею.

С запада бухточку обступали отвесные скалы, со стороны же океана низкая каменистая гряда не могла препятствовать шторму творить все, что ему вздумается. Фока-рей, утяжеленный льдом и снегом, не выдержал порывов девятибалльного ветра, переломился и с треском и звоном поле­тел вниз. Раскачиваясь на смерзшихся вантах, он со всего размаха ударил Доронина в грудь, и тот свалился как подрубленный.

Алексей фактически остался один против три­надцати здоровенных озлобившихся парней. Правда, парни были заперты в кубрике, но ведь им нужно носить и уголь и пищу...