Столь же обстоятельно Стойбеда объяснил суду, как вместе с двумя другими пограничниками он задержал второго японца и грузного мужчину, как те отчаянно отстреливались и даже бросали гранаты, только неудачно, и как после двухчасовых поисков удалось найти в кустах лещины два пистолета "Маузер № 2", пленочный фотоаппарат "Контакс" с четырьмя касетами, компас, топографическую карту и блок-книжку с записями на японском языке и кроками местности, уточняющими карту, а также бумажник с двумя тысячами рублей советскими деньгами и прочие вещественные доказательства - те, что лежат сейчас на столе.
- А до этого случая, гражданин свидетель, вам приходилось встречать кого-нибудь из подсудимых? - задал председатель суда новый вопрос. - Подсудимые утверждают, что они никогда не нарушали советскую государственную границу.
- Приходилось, - подтвердил, ко всеобщему удивлению, Стойбеда.
- Кого же именно?
Стойбеда повернулся к скамье подсудимых и показал на сидящего с левой стороны японца.
- Вот с этим господином мы сегодня третий раз встречаемся. Первый раз мы с ним встречались за Тигровой падью, у старой мельницы, двадцать третьего сентября прошлого года. Осечка у меня тогда получилась.
- Вы стреляли в указанного вами подсудимого?
- Он ушел тогда от нас.
- Следовательно, слово "осечка" вы употребляете в том смысле, что двадцать третьего сентября тысяча девятьсот тридцать пятого года подсудимому удалось скрыться от пограничников?
- В этом самом, - подтвердил Федор, нахмурившись. Он считал прошлогоднюю историю самой неприятной в своей жизни.
3
Произошло же это дело так.
23 сентября 1935 года, утром, во двор заставы № 3 на галопе влетел пограничник Сергей Терентьев. Осадив коня, он поспешно соскочил наземь и стремительно вбежал в канцелярию.
Терентьев доложил начальнику заставы, что в Тигровой пади обнаружен след нарушителя границы. След привел к Длинному озеру и пропал. Видимо, нарушитель переплыл на ту сторону. Без собаки его не обнаружить.
Не прошло трех минут, как с заставы в сторону Длинного озера ускакали три всадника: Усанов, Терентьев и Стойбеда. Рядом с лошадью Федора бежал Джек.
Всадники спешились у восточной оконечности озера, где их поджидал старшина заставы Дятлов. За озером начинались такие густые заросли лещины и тростеполевицы, что нечего было и думать проехать дальше верхом. Оставили лошадей на попечение Терентьева и углубились в кустарник.
На берегу, напротив того места, где пропал след, как и ожидал Усанов, признаков человека обнаружить не удалось. Густой кустарник навис над самой водой. Лодки не оказалось и в устье маленькой речушки: видимо, нарушитель утопил ее. Но зато Джек взял след и побежал вверх по течению. Потом след исчез: нарушитель вошел в воду. Джек остановился было, но пограничники привыкли к вражеским уловкам и пошли вперед. Они не ошиблись в расчете: метров через шестьдесят пес снова напал на след.
- Далеко ушел, пока мы возились, вот что! - нащупав примятую траву, с досадой прошептал Усанов. Примятая трава уже приподнималась.
Прибрежный кустарник уступил место высоким багряно-желтым ильмам, перистолистому пробковому дереву, дубу и липе. Местность все чаще перерезали пади, все круче подымались сопки.
Километрах в восьми от ручья Джек опять потерял след и остановился.
Впереди высилась крутая сопка. По одну сторону от нее тянулось болото, по другую зеленели густые заросли.
- Он спешил: значит, пошел напрямик, - сказал Усанов.
"Все знает!" - изумился Стойбеда, пожалев, что ему это и в голову не пришло.
Не останавливаясь, начальник, старшина и проводник розыскной собаки вскарабкались на вершину сопки, и здесь Джек опять напал на след.
- Недавно прошел: трава подняться не успела, - переводя дыхание, сказал лейтенант, и они снова побежали.
Каждый шаг отдавался у Федора во всем теле, ноги подгибались от усталости.
Позади слышалось тяжелое дыхание Усанова и Дятлова. Вскоре они начали отставать. Первым отстал Дятлов, потом сбавил шаг Усанов. Федор остановился было, но начальник махнул ему рукой: "Беги, мы тебя догоним".
И Стойбеда побежал один.
Часам к двум дня он с трудом уже карабкался на крутые сопки, медленно перебирался через заросшие кустарником пади, часто останавливался, чтобы немного отдышаться.
След пересек длинную поляну и привел к запруде у старой заброшенной мельницы.
Джек бросился прямо к двери. Федор толкнул ее ногой. Взведя курок нагана и сдерживая Джека за поводок, он вошел внутрь мельницы и, быстро оглядевшись, заметил в полу, рядом с обломками жернова, люк в подполье; однако Джек, не обращая никакого внимания на люк, подпрыгивал к потолку. Шерсть на спине пса ощетинилась.
Федор посмотрел наверх: в потолке чернел лаз на чердак.
За полтора года, проведенные на заставе, Стойбеда видал виды, пора бы и привыкнуть! И все-таки ему стало не по себе: ведь там, наверху, притаился враг. Может быть, он видит пограничника сквозь какую-нибудь щель и целится ему в сердце.
Как попасть на чердак? Лестницы нет: видимо, нарушитель втащил ее наверх.
Прежде чем Стойбеда успел принять решение, сверху грянули подряд два выстрела. Одна из пуль сшибла с головы фуражку, другая вонзилась в пол. Федор инстинктивно пригнулся и тотчас услышал на чердаке шум, потом что-то застучало на крыше и раздался плеск воды.
"Проворонил я, проворонил! Он спрыгнул в камыш!" Федор выбежал из мельницы, наугад выстрелил в заросли камыша. Камыш стоял недвижно.
- Шуруй, милый, шуруй! - прошептал Стойбеда Джеку.
Но Джек и так почуял врага и стремительно потянул в заросли камыша. Грунт там был вязкий, и Федор обрадованно подумал, что нарушитель далеко уйти не сможет. Прислушался: тихо. С трудом вытаскивая из тины ноги, пошел за Джеком. И чем дальше, тем все более вязкой становилась тина.
Пригнувшись, Стойбеда расстегнул карабин поводки, и пес скрылся в камышах.
"Тебе, чорту, тоже нелегко!" - подумал Стойбеда о нарушителе. В тот же момент послышался выстрел, и тотчас завизжал Джек.
Федор побежал, раздвигая руками стебли, поскользнулся, торопливо огляделся по сторонам.
У невидимого противника были неоспоримые преимущества: автоматический пистолет давал ему возможность выпустить в пограничника сразу все семь оставшихся в обойме пуль, а у Федора осталось в нагане пять патронов; противник притаился, а Федор должен был искать его, обнаруживая себя шорохом стеблей, чваканьем тины, громким дыханием, которого не в силах был сдержать.
Смертельная опасность, подстерегающая Федора среди высокого, густого камыша, заставила его напрячь слух и зрение.
О дальнейшем Стойбеда не любил не только рассказывать, но и вспоминать, хотя это и невозможно было забыть. Сделав еще несколько шагов, он наткнулся на повизгивающего раненого Джека и тотчас услышал новый выстрел и почувствовал резкий толчок в левое плечо.
- А-а-а! - вскрикнул от ярости Федор, попытался взвести курок и свалился в тину.
Падая, он увидел и на всю жизнь запомнил черные глаза на маленьком скуластом желтом лице.
Через полчаса Стойбеду и Джека подобрали в камышах подоспевшие Усанов и Дятлов.
Нарушитель границы скрылся, и самые тщательные поиски его не дали никаких результатов.
Так у Стойбеды получилась "осечка", о которой он рассказывал на суде.
- Может, он еще попадется нам, - сказал Стойбеда Усанову, который пришел в госпиталь навестить его.
- Может, и попадется, - ответил тогда Усанов, но по его тону Федор понял, что начальник сам не верит в такую возможность.
И ведь попался-таки!
Как рад и горд был Федор сейчас, глядя на мерзавцев, сидящих на скамье подсудимых, - горд и счастлив, что помог изловить их и его показания слушает советский суд. Врагам не уйти теперь от кары.
Сегодня на суде он узнал все подробности о черных замыслах этих людей, узнал он также, что за "птица" японец, ускользнувший от него в прошлом году у старой мельницы. Оказывается, это не какой-нибудь рядовой диверсант, а матерый японский шпион капитан Арки, уроженец города Кусиро с острова Хоккайдо. В 1930 году он окончил офицерскую школу в Нагасаки и в течение последних шести лет орудовал в Маньчжурии, сначала выдавая себя за механика харбинской электростанции, потом выступая в качестве преподавателя на курсах шоферов, являвшихся фактически школой шпионов, а с 1934 года перешел на службу в разведывательный отдел штаба Квантунской армии.
Что ж, попались "слуги", когда-нибудь сядут на скамью подсудимых и их "хозяева"!..
После суда из Хабаровска до Владивостока Федор ехал поездом; до комендатуры - на автомобиле; в комендатуре его ждала тачанка с заставы.
Глядя на знакомые, ставшие милыми сердцу сопки, он вспомнил, как почти три года назад приехал сюда впервые.
"Какой же наивный я был тогда, - с улыбкой думал Федор, - какой наивный!"
- Вот мы и дома! - прервал размышления Федора сидевший рядом с ним Усанов. Он сам выехал сегодня встречать Стойбеду.
Дома!.. Федор привстал, чтобы лучше видеть появившееся среди деревьев здание заставы с ярко-алым флагом на мачте.
ОБЫКНОВЕННАЯ ОПЕРАЦИЯ
Ветер дул из гнилого угла - с северо-запада. Океан дышал тяжело, вздымая длинные, отлогие волны. Как обычно, небо закрывали тучи. За целое лето метеорологи зарегистрировали на Курилах всего тринадцать солнечных дней. Мелкий моросящий дождь - "бус" - высеивался, не переставая.
Сторожевой пограничный корабль "Кит" возвращался после трехсуточного дозорного крейсерства в районе Средне-Курильских островов. Барометр продолжал падать, и капитан-лейтенант Мугаров приказал прибавить ходу, торопясь до наступления шторма ошвартоваться на своей базе.
Старые камчатские пограничники говорили, что лет пять назад Мугаров дал труса, выскочив на банку у Шантар. Но с тех пор он выдержал столько тайфунов и штормов, что сам Челюскин снял бы перед ним шляпу.
Начиная от Олюторки и Карагинского острова, что у северо-восточной оконечности Камчатки, до мыса Лопатки и Курильских островов, во всех гаванях, стоянках и прибрежных факториях знали лихого командира. На "Ките", как и на других пограничных кораблях, служили смелые, решительные парни, готовые в любую минуту отправиться в море, навстречу любой опасности.
Но из этого вовсе не следовало, что Мугаров предпочитал ровным попутным ветрам крепкие "лобачи", любил нырять в водяные ямы и безразлично относился к солнцу. Плохая погода наруку только нарушителям границы.
И Мугаров обрадовался, когда вдруг в мрачных сизо-серых тучах образовалась узкая голубоватая полынья. Полынья на глазах увеличивалась и стала похожа на гигантский моржовый бивень. Острие бивня вспыхнуло оранжево-красным огнем и вонзилось в солнце. Паутинная сетка "буса" оборвалась.
Появление солнца в этих широтах Тихого океана было событием столь необычным, что Мугаров счел необходимым сделать запись в вахтенном журнале: "29 сентября 194… года 10.06. На траверзе мыса Ю… показалось солнце".
А комендор Петя Пахомов спустился с палубы в тесный кубрик, где свободные от вахты матросы и главстаршина слушали радиоконцерт, и шутливо крикнул:
- Всем наверх, солнце!
Первым, как положено, вылез на ют главстаршина Семен Майков. Высоченный, широкоплечий богатырь, он, снисходительно прищурившись, поглядел на солнце:
- Давно не виделись, соскучилось!..
- Сейчас опять спрячется, - убежденно сказал сигнальщик Валентин Яров.
Худощавый, коротко стриженные волосы бобриком, рябинки веснушек даже на ушах, - он стоял, прислонившись спиной к маленькой шлюпке-тузику.
- Что оно, радиограмму тебе прислало? - спросил комендор Пахомов.
- А это и без радиограммы известно: на тебя больше двух минут смотреть нельзя.
Капитан-лейтенант слышал очередную словесную "стычку" на юте и улыбнулся.
Обогнув остров с юга, "Кит" повернул против ветра и пошел параллельно берегу.
На фоне посветлевшего неба скалистые кряжи острова, круто падающие в океан, казались еще более высокими. В случае нужды тут не надейся укрыться от непогоды: на Курилах мало бухт, где бы корабль мог спокойно отстояться во время шторма или тайфуна. Недаром капитаны торгового флота предпочитают поменьше находиться близ этих выброшенных подземной силой скал.
А пограничники плавают каждый день: такова их служба!
Со стороны острова доносился непрерывный однотонный рокот, напоминающий шум воды на могучих порогах.
Прибрежные скалы отливали то иссиня-черным цветом, то белым, будто по ним пробегала рябь. Казалось, каменные громады ожили.
На скалах шумел "птичий базар": десятки тысяч кайр и гаг.
Стаи кайр то и дело поднимались в воздух. Когда они дружно, крыло к крылу, летели навстречу сторожевику, то напоминали быстро несущееся облачко - грудь и шея птиц были белыми. Неожиданно они поворачивали обратно, и в одно мгновение облачко превращалось в черную пелену, падающую в океан. Это поистине фантастическое зрелище способно поразить любого человека, впервые попавшего на Курилы, но пограничники не обращали на него внимания. Однако вскоре после того, как сторожевик миновал "птичий базар", все, даже всегда невозмутимый сибиряк Игнат Ростовцев, перешли на правый борт, и никто уже не отрывал глаз от берега.
"Кит" поравнялся с бухтой - лежбищем ушастых тюленей-котиков. Мугаров еще издали увидел, что берег заполнен пугливыми животными, и скомандовал сбавить ход. Зачем их тревожить?
Котики располагались на узкой каменистой береговой полосе гаремами по тридцать-сорок коричневато-серых, окруженных детенышами маток.
В середине каждого гарема видны были самцы, выделяющиеся своими размерами и темносерой шкурой.
Пограничники с любопытством разглядывали редкостных морских животных.
- Нежатся!.. Небось, тут их тысяч на сто золотом, не меньше, - с ласковым восхищением сказал Майков.
- А вон тот секач здоров, пудов на сорок! - показал Пахомов.
- Который? - поинтересовался Яров.
- Да вон он, поправее рыжей скалы.
Огромный секач, о котором шла речь, видимо, был встревожен. Он поводил из стороны в сторону усатой мордой и, обнажив клыки, зло поглядывал на четырех расхрабрившихся и совсем близко подползших молодых котиков-холостяков.
За бухтой, где берег был совсем крутым, на едва возвышающихся над водой камнях нежились камчатские бобры.
Мугаров, облокотившись на поручни ходового мостика, с интересом смотрел на морских зверей в бинокль.
Вот плывет на спине самка, а на груди у нее пристроился смешной, круглоголовый бобренок, а вот этому самцу то ли нехватило места на камнях, то ли такая уж ему пришла охота - он перевернулся на спину и блаженствует, покачиваясь на волнах.
Интерес, который проявляли пограничники к котикам и бобрам, объяснялся не только тем, что всем добрым людям свойственна любовь к мирным животным, но и тем, что эти звери были частью тех богатств, которые охранял сторожевик.
Мех котиков и морских бобров славится своей красотой на весь мир, и их лежбища - заманчивая приманка для шхун самых различных национальностей. Пренебрегая тайфунами и рифами, хищники-зверобои иногда подходят к островам. Авось, зеленый вымпел советского сторожевика не покажется над волной. Тогда риск окупится с лихвой.
Пограничники отлично знали этих "хищников", которые, не считаясь с международными законами, пытались уничтожить ценного зверя.
Мугаров выпрямился, спрятал бинокль в футляр и, заложив руки за спину - первый признак плохого настроения, посмотрел на голубую полынью в небе. Тучи почти совсем уже затянули ее, и солнце поглядывало какой-нибудь осьмушкой. Ветер заметно посвежел.
Сомнительное удовольствие - снова попасть в шторм. И без того двое суток уткой ныряешь в волнах.
Вспомнилось, что сегодня четверг. Жена в клубе на занятиях. Значит, мальчишки дома одни с бабкой. Бабка, ясное дело, спит - она заваливается с петухами. Убрала ли мать спички и ножницы? Чего доброго, Витька опять вспорет подушку и разукрасит себя и младших братьев перьями на манер индейцев…
Шторм навалился раньше, чем его ждали.
Смахнув с лица соленые капли, Мугаров натянул капюшон и пошире расставил ноги.
Мысли о доме нарушил взобравшийся на мостик вестовой. Он передал донесение радиста. Радист сообщал, что где-то поблизости сыплет "морзянкой" старым японским шифром какое-то судно.
"Ого! Пожаловали!" Капитан-лейтенант скомандовал лечь на обратный курс, и через несколько минут "Кит" уже мчался по направлению к нарушителям. Судя по пеленгу, незваные "гости" находились где-то в районе восточного лежбища котиков.
Через полчаса хорошего хода среди волн вырисовалась двухмачтовая белая шхуна.
"Хризантема"! Мугаров узнал ее по рангоуту. Старая знакомая! До войны она частенько шныряла между Командорами и Курильскими островами, вызывая подозрения у пограничников, но ни разу не попадалась с поличным в советских водах. Давненько ее не было! Давненько! Но, видно, старого бандита только могила вылечит. Американские власти в Японии явно обнадеживают самураев, и те нет-нет, да и приплывут с Хоккайдо. То, видите ли, у них поломалась машина, то их занесла непогода. Правда, это совсем уж не те самураи: впервые с них сбил спесь Хасан, Халхин-Гол научил их вороватой осторожности, а с сентября 1945 года они не только стали кланяться первыми, но и до тошноты заискивать.
"Интересно, что ты у нас забыла?" - подозрительно глядя на "Хризантему", подумал Мугаров.
С неменьшей подозрительностью смотрели на незваную "гостью" и матросы на баке.
- Самураи спят и видят, как бы им опять утвердиться на Курильских островах. Только зря они надеются на американского дядюшку: не поможет им ни атом, ни будда! - прокомментировал появление шхуны сигнальщик Яров.
- Бывало ведь до чего дело доходило, - сказал главстаршина Майков новичку Ванину: - как выйдешь в дозор, обязательно их встретишь. Эти ихние кавасаки в нашу зону за иваси и горбушей, как мухи на мед слетались. А схватишь за шиворот, бормочут: "Наса не знала, наса осиблася". А куда тут "осиблася"! Под самый берег, черти, подваливались. За крабами с целыми пловучими заводами приплывали…
Не разворачиваясь против ветра и не обращая внимания на свежую волну, Мугаров с ходу подошел к японской шхуне.
Шкипер "Хризантемы" не скупился на извинения за пребывание в советских водах. Льстиво кланяясь и прижимая к животу документы, он с готовностью предложил обыскать свою шхуну. Он очень рад видеть советского офицера своим гостем.
О! Неужели русские сомневаются в искренности его слов? У него абсолютно ничего нет. Он не собирался ловить рыбу или бить котика. Он никогда бы не позволил себе этого, никогда! Скоро начнется тайфун, очень сильный тайфун. Шкипер надеялся получить приют в советской бухте.