- Неужели? - сказал он, не замечая моей протянутой руки, и откинулся в кресле. - Значит, вы и есть тот самый вор, который вывозит золото, принадлежащее моей стране?
Я почувствовал, как мне сводит судорогой скулы, но возразил спокойно:
- Очевидно, вы не знаете законов своей страны, сэр.
- О! Быть может, вы просветите меня, мистер Халлоран?
- Эти ценности подпадают под статью закона об утраченной собственности, - сказал я. - В соответствии с итальянским законом, первый, кто заявит на них права, становится их владельцем.
Он задумался, потом отреагировал:
- Возможно, вы и правы, допускаю, но в таком случае, к чему вся эта конспирация?
- Большие ценности имеют притягательную силу. Стервятники уже слетелись, и, несмотря на конспирацию, нам приходится трудновато.
Он прищурился:
- Не думаю, чтобы приведенный вами закон так уж подходил к данному случаю, молодой человек. Ведь эти ценности не назовешь утраченными - они отбиты у немцев с помощью оружия. Какой материал для судебного процесса!
- Даже если мы выиграем процесс, все наши деньги уйдут на судебные издержки, - сухо заметил я.
- Впрочем, поступайте как знаете, - сказал он, - но мне это не нравится, особенно, что мою дочь втянули в подобное дело.
- Ваша дочь была втянута и в худшие дела, - сказал я, зная, что поступаю жестоко.
- Что вы имеете в виду? - требовательно спросил он.
- Брак с Эстреноли.
Он вздохнул и откинулся на спинку кресла, искорки, что плясал в его глазах, потухли, и перед нами снова был угасающий старик.
- Да, знаю, - устало произнес он, - позорная сделка. Я должен был запретить, но Франческа…
- Я должна была это сделать, - заявила она.
- Но вам больше не придется терзаться из-за него - теперь он от вас отстанет.
Граф снова оживился:
- А что с ним случилось?
Франческа слегка улыбнулась и сказала:
- Хал сломал ему челюсть.
- Неужели! Неужели вы это сделали?! - Граф кивнул мне. - Подойдите сюда, молодой человек, садитесь поближе. Вы действительно ударили Эстреноли? Но за что?
- Мне не понравились его манеры.
- Многим не нравятся манеры Эстреноли, но никто до сих пор не пытался вразумить его таким образом. И здорово ему досталось?
- Один мой друг говорит, что я чуть не убил его.
- А! Жаль… - двусмысленно высказался Граф. - Но будьте осторожны, он сам влиятельный человек и имеет влиятельных друзей в правительстве. Вам надо поскорее уехать из Италии.
- Я сделаю это, но не из-за Эстреноли. Думаю, он сейчас достаточно напуган и для меня не опасен.
- Человек, который справился с Эстреноли, заслуживает моей благодарности… и моего глубочайшего уважения.
Франческа встала рядом со мной и положила мне на плечо руку.
- Я тоже собираюсь уехать из Италии, - сказала она. - С Халом.
Граф долго смотрел на нее, потом опустил голову и уставился на свои костлявые руки, сложенные на коленях.
- Поступай так, как лучше для тебя, моя девочка, - тихо сказал он наконец. - На родине ты ничего, кроме несчастья, не узнала, возможно, чтобы стать счастливой, тебе нужно жить по другим законам. - Он поднял голову. - Вы позаботитесь о ней, мистер Халлоран?
Я кивнул, не в силах говорить.
Франческа подошла к отцу, встала перед ним на колени и взяла его руки в свои.
- Мы вынуждены уехать, папа, ведь мы любим друг друга. Ты благословишь нас?
- Разве можно благословлять то, что считается греховным, девочка? Но, надеюсь, Бог мудрее служителей церкви и Он поймет. Так что я вас благословляю вас, и вы должны верить, что Бог тоже благословит.
Франческа склонила голову, плечи ее вздрагивали. Граф взглянул на меня:
- Я был против брака с Эстреноли, но она пошла на это ради меня. Такой уж здесь закон - подобные сделки нельзя расторгнуть.
Франческа вытерла глаза и сказала:
- Папа, у нас мало времени, а я должна сказать тебе еще кое-что. Кариачети - помнишь, маленького Кариачети? - будет заходить к тебе и приносить деньги. Ты должен…
Он прервал ее:
- Мне не нужны эти деньги!
- Папа, выслушай. Эти деньги не для тебя. Их будет много, и ты должен брать какую-то часть на свои нужды, но остальное надо раздать. Дашь денег Марио Прадели, у которого младший ребенок родился больным, дашь Пьетро Морелли - ему не на что послать сына в университет. Раздай деньги тем, кто воевал вместе с тобой, тем, кого, как и тебя, ограбили коммунисты, тем, кто просто нуждается в помощи.
- Моя доля золота теперь принадлежит Франческе, - сказал я. - И она может распоряжаться ею по своему усмотрению. Вырученные за золото деньги тоже можно раздать.
Граф надолго задумался.
- В конце концов из вашего дела может выйти что-то хорошее. Ладно, я приму деньги и распоряжусь ими так, как вы говорите.
- Пьеро Морезе поможет тебе, он знает, где живут твои старые товарищи, - сказала Франческа. - А меня здесь не будет, я отплываю с Халом через несколько дней.
- Нет, - сказал я, - ты останешься. А я потом вернусь за тобой.
- Я уеду с тобой, - настаивала она.
- Прошу, останься пока здесь. Я не хочу, чтобы ты плыла с нами на "Санфорд".
Вмешался Граф:
- Слушайся его, Франческа Он знает свой долг, и, может быть, твое присутствие на яхте помешает ему выполнить его.
Все в ней бунтовало, и уступила она неохотно. Граф сказал ей:
- Франческа, я хочу поговорить с Халом… наедине.
- Я буду внизу.
Граф подождал, пока она уйдет.
- Вы производите впечатление человека порядочного, мистер Халлоран. Так отозвался о вас Пьеро Морезе, когда говорил со мной прошлой ночью по телефону. Каковы ваши намерения?
- Я намерен жениться на вашей дочери, - ответил я. - Сразу же после ее развода.
- А вы понимаете, что при таких обстоятельствах она никогда не сможет вернуться в Италию? Что такой брак будет считаться здесь двоемужеством?
- Я знаю… и Франческа тоже знает. Но вы же сами сказали, что в Италии она ничего, кроме горя, не узнала.
- Это верно, - вздохнул он. - Мать Франчески умерла, когда она была еще крошкой, перед войной. Моя дочь выросла в партизанском лагере в разгар гражданской войны, с ранних лет она узнала людей разных - и героев, и предателей. Оттого и выросла непохожей на других. Кому-то ее жизненный опыт покажется горьким, но в ней самой горечи нет. Ее большое сердце готово сострадать всему человечеству - и мне не хотелось бы видеть его разбитым.
- Я люблю Франческу, - заверил я его. - И не разобью ей сердце, во всяком случае, умышленно.
- Как я слышал, вы конструктор кораблей и судостроитель?
- Не кораблей, а маленьких лодок.
- Понимаю. После разговора с Пьеро я решил побольше узнать о вас, так что один мой друг навел кое-какие справки… Оказывается, у вас высокая профессиональная репутация.
- Возможно, в Южной Африке, но я понятия не имел, что меня знают здесь.
- На вас даже как-то ссылались, - продолжал он. - Скажу прямо: мне понравилось то, что я узнал о вас. Нынешняя авантюра не в счет. Я не верю в ее успех… Но, если вам будет сопутствовать успех, поверьте, вы получите заколдованное золото - в ваших руках оно обернется жухлыми листьями. Приятно знать, что на своем профессиональном поприще вы преуспеваете.
Он подоткнул вокруг ног одеяло.
- Теперь вам надо идти - Франческа ждет. Мне нечего подарить вам, кроме добрых пожеланий, но они всегда и везде будут с вами.
Я пожал его протянутую руку и неожиданно для себя сказал:
- Почему бы вам тоже не уехать из Италии вместе с нами?
Он улыбнулся и покачал головой.
- Нет, я стар, а старики не любят перемен. Теперь мне уже не покинуть свою родину, но благодарен вам за это предложение. Прощайте, Хал, думаю вы сможете сделать мою дочь счастливой.
Я попрощался и вышел. Больше я никогда не видел Графа.
* * *
Просто невероятно, но наступил день, когда киль был отлит. Мы столпились вокруг формы и не верили своим глазам. Неужели весь наш пот и труд воплотился в этой застывшей массе тусклого желтого металла размером в восемь кубических футов?!
- Ну вот, - сказал я. - Через два дня спустим "Санфорд" на воду.
Курце взглянул на часы:
- Мы можем сделать сегодня еще что-нибудь. Нельзя расхолаживаться, киль закончен, но впереди еще масса дел.
Итак, работа продолжалась. Уокер начал разбирать печи, а Курце и Пьеро под моим руководством готовили "Санфорд" к замене свинцового киля. В ту ночь мы были счастливы.
Франческа доложила, что на потенциальном военном фронте - без перемен: Меткаф на борту фэамайла, Торлони в гостинице, наблюдение за верфью ведется в том же составе - в общем, все нормально, насколько это возможно в столь ненормальной ситуации.
Беда придет, если ей суждено прийти, когда мы спустим "Санфорд" на воду. При первых же признаках нашего отъезда противник будет вынужден действовать. Я никак не мог понять, почему они до сих пор на нас не напали.
Следующий день принес сплошные радости. Мы работали, как всегда, напряженно, а когда закончили, "Санфорд" стала самой дорогой в мире яхтой. Килевые болты, отлитые Курце вместе с золотым килем, легко вошли в новые отверстия кильсона, которые Гарри сделал давным-давно в Кейптауне, и, как только мы убрали тали, "Санфорд" удобно и надежно обосновалась на золоте.
- Не понимаю, почему ты не использовал старые отверстия? - спросил Курце.
- Другое распределение тяжести, - объяснил я. - Золото в два раза легче свинца, и такой киль должен иметь другой профиль. Мне пришлось поколдовать с центром тяжести. Конечно, с балластом, сдвинутым к центру, яхта будет испытывать бортовую качку, как шлюпка, но с этим уж ничего не поделаешь.
Я любовался "Санфорд": теперь яхта стоила около двух миллионов фунтов - самая дорогая в истории пятнадцатитоннажная яхта Я испытал за нее прилив гордости - немногие конструкторы могут похвалиться такой изобретательностью!
За ужином мы сидели притихшие и расслабленные. Я сказал Франческе:
- Сегодня ночью лучше бы вывезти отсюда драгоценности, возможно, это последний удобный момент перед "фейерверком".
Она улыбнулась:
- Это сделать нетрудно. Пьеро залил их в бетонные кирпичи - перенимаем у вас опыт камуфляжа. Они сложены около нового ангара, который строит Пальмерини.
Я рассмеялся:
- Нужно взглянуть на них.
- Пошли, - предложила Франческа, - я покажу тебе.
Мы вышли в ночную темноту, и она направила луч фонаря на рассыпанную груду кирпичей около нового ангара.
- Вот они, драгоценные кирпичики, вымазанные известкой.
- Неплохо, - оценил я, - совсем неплохо.
Она прильнула ко мне, и я нежно обнял ее. Нечасто нам выпадала такая возможность, из-за отсутствия времени мы были лишены многих радостей, которыми обычно наполнена жизнь нормальных влюбленных. Через секунду она тихо спросила:
- А когда ты вернешься?
- Как только продам золото, - ответил я. - Первым же рейсом из Танжера.
- Я буду ждать, - сказала она. - Только не здесь, а в Милане с отцом.
Она назвала мне адрес, который я запомнил.
- Тебе не жаль будет покидать Италию?
- Нет. С тобой - нет.
- Я предложил твоему отцу поехать с нами, но он отказался.
- Конечно, ему ведь за семьдесят. Он не переживет этого.
- Я тоже так думал, но все-таки решил попробовать.
Мы еще долго болтали в темноте о всяких пустяках, столь милых сердцам влюбленных. Потом Франческа пожаловалась на усталость и пошла спать. А я остался выкурить сигарету, мне было так хорошо. Я видел, как ее силуэт таял в темноте, на секунду возник прямоугольник света дверного проема, и вот она уже скользнула внутрь.
Из темноты послышался шепот:
- Халлоран!
Я вздрогнул.
- Кто здесь? - Я стал шарить вокруг лучом фонаря.
- Убери свой чертов фонарь. Это я, Меткаф.
Я выключил фонарь и шагнул в сторону, чтобы ухватить один из бетонных кирпичей. Я не разобрал, меченый он или нет; если меченый, то Меткафу достанется по башке драгоценным кирпичом. Темный силуэт приблизился.
- Я уж думал, ты никогда не кончишь любезничать со своей подружкой, - сказал Меткаф.
- Что тебе нужно и как ты сюда попал?
Меткаф посмеивался.
- Пробрался со стороны моря… за воротами верфи наблюдают ребята Торлони.
- Я знаю.
- Знаешь? - В голосе его звучало удивление. - Давно ли? - Я видел, как блеснули его зубы. - Впрочем, какое это имеет значение, теперь это ничего не меняет.
- Что не меняет?
- Хал, мальчик мой, ты в беде, - торопился сообщить Меткаф. - Торлони собирается напасть на вас сегодня ночью. Я пытался удержать его, но он совсем от рук отбился.
- Ты на чьей стороне?
Он засмеялся.
- Только на своей. - Но тут же изменил тон. - Что ты собираешься делать?
Я пожал плечами:
- А что мне остается? Конечно, буду защищаться.
- Ни в коем случае! Тебе не справиться с головорезами Торлони. Яхта готова к спуску?
- Пока нет, ее нужно шпаклевать и красить.
- Какого черта! - рассердился он. - Нашел время думать о червях в обшивке. Ведь новый киль ты уже поставил?
Я удивился - откуда он знает об этом?
- Ну и что?
- А то - втыкай мачту и спускай яхту на воду, не медли! Ты должен любой ценой убраться отсюда поживее. - Он всунул мне что-то в руку. - Вот тебе разрешение на выход. Я же говорил, что капитан порта - мой приятель.
Я взял бумагу и спросил:
- Не понимаю, почему ты помогаешь нам. Разве Торлони работает не на тебя?
Он тихо засмеялся:
- Торлони работает только на себя. Действительно, он выполнял мою просьбу, но не знал, откуда ветер дует. Я просил его присматривать за вами. И вдруг узнаю о происшествии со старым сторожем - это сделали бандиты Торлони, я здесь ни при чем.
- Я так и думал, что калечить стариков не в твоем стиле.
- Ясное дело! - сказал он. - А теперь Торлони знает подоплеку моей просьбы - все выдал этот чертов остолоп Уокер.
- Уокер? Каким образом?
- Один из подручных Торлони залез к нему в карман и украл портсигар. Портсигар, однако, оказался неплохим, из золота, а внутри маленькая надпись: "Caro Benito da parte di Adolfe. Brennero. 1940". Увидев его, Торлони сразу понял, что происходит на самом деле, вот так-то. Еще с войны люди рыщут по всей Италии в поисках этих сокровищ, и теперь Торлони уверен, что держит их в своих жирных лапах.
Мысленно я проклинал этого идиота Уокера, погоревшего на такой ерунде.
- Я пытался удержать Торлони, но это уже невозможно. За такую грандиозную ставку он перережет глотку и тебе, и мне. Вот почему я спешил предупредить тебя.
- Когда он собирается начать атаку?
- В три часа утра. Он бросит на вас всю свою банду.
- Они вооружены?
Меткаф задумался.
- Вряд ли они применят огнестрельное оружие. Торлони выгоднее проделать операцию тихо, ведь ему еще нужно вывезти золото. А это требует времени, и он не захочет, чтобы на хвосте висела полиция. Думаю, оружия у них не будет.
Хоть одна хорошая новость, которую я услышал от Меткафа с того момента, как он застал меня врасплох. Я спросил:
- Где сейчас могут быть его люди?
- Насколько я знаю, отправились спать - они не любят ночных бдений.
- Значит, они в тех же гостиницах - все шестнадцать…
Меткаф тихонечко свистнул:
- Кажется, ты знаешь не меньше меня.
- Я давно знал, что за нами следят, - признался я. - Мы засекали твоих наблюдателей, как только они прибывали в Рапалло. Впрочем, и до этого тоже, в каждом порту, куда мы заходили.
Он медленно произнес:
- Я догадался, когда Дино избили в Монте-Карло. Это твоих рук дело?
- Курце, - односложно ответил я. Тут я покрепче сжал кирпич, который держал во время нашего разговора наготове. Все-таки я принял решение оглушить Меткафа - слишком уж часто он вел двойную игру, пусть хоть раз сыграет в одну. И будет лучше, если он останется здесь под нашим наблюдением.
Он смеялся.
- Да, конечно, это его рука.
Я медленно поднимал кирпич.
- А как ты разгадал нас? - спросил я. - Это случилось в Танжере, я знаю, но что навело тебя на мысль?
Ответа не было.
- Расскажи, как это было, Меткаф! - Я поднял кирпич.
Тишина.
- Меткаф! - наугад позвал я и включил фонарь. Его не было, а со стороны моря послышался слабый всплеск и скрип уключин. Поделом мне, а то возомнил, что могу перехитрить Меткафа, - такой опытный малый мне не по зубам.
Возвращаясь к ангару, я взглянул на часы: десять - до штурма Торлони оставалось всего пять часов. Успеем ли мы поставить мачту и весь такелаж? Вряд ли. Если включить прожекторное освещение, то наблюдатели Торлони сразу поймут, что ситуация изменилась, и нагрянут немедленно. Если работать в темноте, то черт его знает, что из этого выйдет. Я никогда не слышал, чтобы мачту высотой в пятьдесят пять футов устанавливали в полной темноте, и сомневался, что это возможно.
Значит, другого выхода нет: придется остаться и принять бой.
Я разбудил Курце. Услышав новость, он моментально проснулся. В своем рассказе я не упомянул о той роли, которую сыграл Уокер во всей заварушке. Уокер был еще нужен, а я знал, что, если сказать Курце, у меня на руках окажутся труп и убийца. А времени на выяснение отношений у нас не было.
Курце с подозрением спросил:
- А на чьей стороне Меткаф?