- Посмотрим. - Он состроил гримасу. - В чем я наверняка уверен, так это в том, что мы ведем войну черт знает чем.
- Мы готовы! - прокричал Армстронг.
О'Хара сделал отмашку, и Армстронг дернул за рычаг спуска. Вес полетел вниз, а длинное плечо взметнулось кверху. Ведро с грохотом бухнулось о землю, и О'Хара увидел, как камень помчался по дуге над его головой. Он долго был в воздухе, набрал большую высоту и с верхней точки траектории стал падать, с каждым мгновением стремительно набирая скорость. Он упал на той стороне моста, далеко за дорогой и сожженным грузовиком, на склоне горы. На месте, где он грохнулся о землю, вырос фонтан пыли.
- Господи! - прошептал О'Хара. - Вот это дальность! - Он отполз назад и подбежал к требуше. - Перелет тридцать ярдов, пятнадцать - вправо. Сколько весил этот камень?
- Около тридцати фунтов, - моментально ответил Виллис. - Нужно побольше? - Он навалился на требуше. - Подвинем его немного вправо.
На другом берегу раздались голоса и несколько одиночных выстрелов. Засмеявшись, О'Хара хлопнул Армстронга по спине.
- Поздравляю с успехом! - проревел он. - Мы разнесем этот мост в щепки.
Это, однако, оказалось не таким уж легким делом. Целый час ушел на то, чтобы сделать шесть первых выстрелов, и ни один из них не попал в цель. Следующие два прошли совсем близко, а третий задел один из канатов, отчего мост зашатался из стороны в сторону.
Странным было то, что никакой осмысленной реакции со стороны врага не было. Было много беготни и стрельбы после каждого выстрела, но толкового ничего не сделано. "С другой стороны, чем они могут ответить? - подумал О'Хара. - Камень в полете уже ничем не остановишь".
- Почему мы не можем так долго пристреляться? Что с этой чертовой машиной? - раздраженно спросил он.
Армстронг ответил спокойно.
- Требуше вообще не очень точное оружие. В теории я это знал, а теперь вижу и на практике. Действительно, разброс имеет место.
Виллис выглядел встревоженным.
- Метательное плечо немного вихляет, - начал объяснять он. - Мы не могли закрепить его прочнее. Потом у нас нет стандартных снарядов. От этого то недолет, то перелет. А из-за вихляния они разлетаются вправо-влево.
- Можно что-нибудь с этим сделать?
Виллис покачал головой.
- Подошла бы стальная балка, - сказал он иронически.
- Нужно найти способ нахождения стандартного веса.
Тогда изобретательный Виллис соорудил нечто вроде грубых весов, которые, как он сказал, смогут уравнивать камни с каким-нибудь одним с точностью до половины фунта. И они начали снова. Через четыре выстрела им удалось сделать их лучший выстрел.
Требуше заскрежетал, ведро грохнулось о землю, вздымая кучу пыли, балка взметнулась вверх, и камень взвился в небо, забирая все выше и выше. Над головой О'Хары он достиг своей высшей точки и начал падать, стремясь па этот раз к цели.
- Ну же, ну! - проговорил О'Хара в нетерпении. - Кажется, теперь он должен бабахнуть куда надо.
О'Хара затаил дыхание. Камень под воздействием силы тяжести летел быстрее и быстрее. Он пролетел между тяговыми канатами моста и, к ужасу О'Хары, прошел точно сквозь проем в середине и скрылся в кипящей воде, вызвав столб брызг, оросивших нижнюю поверхность досок.
- Боже всемогущий! - вскричал О'Хара. - Такой прекрасный выстрел и какая досада - не по мишени!
Но в то же время он вдруг ощутил, что слова, которые он говорил Виллису в лагере, могут оказаться и неправдой. Нет, он не был еще мертвецом, и враг не пройдет через мост - у них появился хороший шанс на успешную борьбу. По мере того как росла в нем надежда, что-то сжималось у него в груди. Когда же надежды не было, нервная система была в порядке и готовности, но появившаяся возможность выжить сделала саму жизнь более ценной, с ней труднее было бы расстаться, и О'Хара немного занервничал. Человек, считающий себя уже мертвым, не боится умереть, страх приходит только с надеждой.
Он пошел обратно к требуше.
- Ну вы и артиллерист, черт возьми! - сказал он Виллису с горькой иронией.
Тот вспыхнул:
- Что вы имеете в виду?
- То и имею, что сказал, - какой вы прекрасный артиллерист. Последний выстрел был замечательным. К сожалению, в этот момент там не оказалось моста. Камень прошел через проем.
Виллис усмехнулся и был, кажется, доволен.
- Что ж, кажется, мы пристрелялись.
- Давайте продолжать, - сказал О'Хара.
Требуше, содрогаясь и стуча, метал каменные бомбы весь оставшийся день. Они работали, как рабы, натягивая веревки, поднося камни, взвешивая их на весах, которыми заведовала мисс Понски. Постепенно им пришлось довольно точно научиться определять вес камня на глазок - тащить сорокафунтовый камень на пару сотен ярдов только для того, чтобы мисс Понски его забраковала, было занятием не из веселых.
О'Хара все время поглядывал на часы и регистрировал выстрелы и их частоту. Он обнаружил, что за два часа скорострельность возросла до двенадцати камней в час. Попаданий было семь - одно в час. Сам О'Хара видел лишь два из них, но этого было достаточно, чтобы убедиться в том, что мост не мог выдержать долго такой бомбардировки. К сожалению, удары по нему шли вразброс - бить в одну точку было бы лучше, но все же проем увеличился на две доски, и несколько досок надломилось. Конечно, это не могло помешать человеку перебраться по мосту пешком, но на автомобиле сделать это вряд ли кто-нибудь рискнул.
Он был удовлетворен главным образом тем, что противник бессилен сейчас что-нибудь предпринять. Действительно, предотвратить постепенное размолачивание моста в щепки мог бы только минометный огонь по требуше. Сначала с той стороны раздавались винтовочные выстрелы, но вскоре и они прекратились. Теперь там были слышны одни лишь крики - радостные возгласы, когда камень пролетал мимо, и раздосадованные стоны, когда удар приходился по мосту.
За полчаса до наступления темноты к О'Харе подошел Виллис и сказал:
- Мы не можем так мучить это животное. Оно уже еле на ногах стоит и может развалиться на куски. Еще два-три выстрела, и ему придет конец.
О'Хара выругался и посмотрел на стоящую перед ним серую фигуру - Виллис был с головы до ног покрыт пылью.
- А я надеялся, что мы сможем заниматься этим всю ночь, чтобы к утру от моста ничего не осталось.
- Нет, мы не сможем, - без лукавства сказал Виллис. - Требуше сильно расшатался, в одной из балок появилась трещина. Если мы не отремонтируем машину, она развалится и превратится в груду хлама, из которого и возникла.
О'Хара почувствовал в себе прилив бессильной злобы. Он резко повернулся и сделал несколько шагов, но тут же вернулся.
- Вы можете поправить дело?
- Я могу попытаться, - сказал Виллис. - Надо посмотреть.
- Не надо пытаться, не надо смотреть, надо сделать! - рявкнул О'Хара и зашагал прочь не оборачиваясь.
III
Ночь. Луна окружена туманной дымкой, но О'Хара все же без особого труда лавировал между камнями. Наконец он нашел укромное местечко и сел, привалившись спиной к скале. Перед ним был плоский камень, на который он осторожно поставил бутылку. В ее глубине мерцал тусклый отблеск лунного света, словно там хранилась перламутровая жемчужина.
Он долго смотрел на нее. Он страшно устал, в последнее время спал урывками, и напряжение этих дней сказывалось. Правда, теперь на ночное дежурство становились также мисс Понски и Бенедетта, так что стало немного полегче. Вблизи моста Виллис и Армстронг возились с требуше. О'Хара сначала решил пойти и помочь им, но передумал. "Ну его к черту! - пронеслось у него в голове. - Может же О'Хара хоть час уделить самому себе!"
Противник - этот странно безликий противник - раздобыл еще один джип. Его подогнали к мосту, и он теперь вновь был освещен. Они явно не хотели, чтобы в ночное время кто-нибудь подобрался к мосту и поджег его. О'Хара никак не мог понять, чего они там ждут. Прошло уже два дня, как был сожжен грузовик, а никаких наступательных действий на том берегу не предпринимали, если не считать бесполезной и беспорядочной винтовочной стрельбы. "Что-то они все же готовят, - подумал он. Это, видимо, окажется сюрпризом".
О'Хара задумчиво разглядывал бутылку. Форестер и Родэ к утру будут уже на пути из рудника к перевалу.
Интересно все-таки, удастся ли им пройти? Он был честным в разговоре с Виллисом: он действительно сомневался в том, что есть хоть какая-то надежда на них. Если они не перейдут на ту сторону, а может, даже если и перейдут, - противник одержит победу. Бог войны - на его стороне, потому что там народ.
Протяжно вздохнув, он взял бутылку, откупорил ее, сдаваясь на милость сидевшим у него в душе бесам.
IV
Мисс Понски сказала:
- Вы знаете, мне все это нравится. Правда.
Бенедетта посмотрела на нее с беспокойством.
- Нравится?
- Да, нравится, - повторила мисс Понски с удовлетворением. - Я никогда не думала, что мне выпадут такие приключения.
Бенедетта сказала осторожно:
- Вы знаете, что нас всех могут убить?
- Да, дитя мое. Я знаю. Но теперь знаю, почему мужчины воюют. По той же причине они любят игры. Только на войне ставка более высока - их собственные жизни. Это придает переживаниям определенную остроту. - Она плотнее запахнула пальто и улыбнулась. - Я учительствую в школе уже тридцать лет. И я знаю, что обычно думают об училках - они скучны, ворчливы, прозаичны. Но я такой никогда не была. Пожалуй, я была слишком романтична, в ущерб себе. Я рассматривала жизнь через призму старинных легенд, исторических романов, а она ведь совсем другая. Однажды я встретила человека… - Бенедетта молча слушала, не желая прерывать эти удивительные откровения. Мисс Понски запнулась и затем взяла себя в руки. - В общем, вот такой я и была - романтической девушкой, постепенно взрослевшей, продвигавшейся по службе. Я стала старшим учителем - своего рода драконом для школьников. Но в свое свободное время я по-прежнему чувствовала себя немного романтиком. Я, кстати, неплохо фехтовала, когда была помоложе, а позже стала упражняться в стрельбе из лука. Но мне всегда хотелось быть мужчиной, уехать куда-нибудь, испытать острые чувства от приключений. Мужчины все же намного свободнее нас, знаете ли. Я почти оставила все свои надежды, когда случилось все это. - Ее лицо расплылось в счастливой улыбке. - И вот сейчас, когда мне уже почти пятьдесят пять, я попала в такую отчаянную переделку. Я знаю, что меня могут убить, но это стоит того. Я за многое вознаграждена.
Бенедетта в недоумении смотрела на нее. То, что происходило с ними, угрожало разрушить все надежды ее дяди на будущее страны, а мисс Понски видела все в романтическом свете какого-нибудь романа Стивенсона, как пряную приправу к ее пресной жизни. Совсем недавно она была в состоянии паники, когда ей пришлось убить человека, а теперь, когда руки ее уже окрасились кровью, ее взгляд на человеческую жизнь изменился. И теперь, когда или если она вернется домой, в свой любимый, безопасный Саутбридж, он ей будет казаться слегка нереальным, а реальностью будут мрачные склоны гор, над которыми витает смерть, и чувство скоротечности жизни оттого, что опасность заставила сильнее биться в жилах ее старую девичью кровь.
- Но я что-то разболталась, - проговорила быстро мисс Понски. - Пойду к мосту. Я обещала мистеру О'Харе. Такой мужественный молодой человек, не правда ли? Но временами он выглядит таким печальным.
- Я думаю, что он несчастлив, - тихо ответила Бенедетта.
Мисс Понски важно кивнула в знак согласия.
- В его жизни было большое горе, - сказала она.
И Бенедетте стало ясно, что она видит О'Хару в качестве мрачного байронического типа, соответствующего тому мифу, в котором она жила. "Но он же не такой, - воскликнула она про себя. - Он нормальный человек из плоти и крови и глупый, конечно, потому что не хочет, чтобы ему кто-нибудь помогал, чтобы кто-то разделил его переживания". Она думала о том, что произошло с ними в лагере, о его поцелуе, о том, как он взволновал ее, и о том, как он стал необъяснимо холоден к ней после этого. Если он не хочет никому отдавать частицы своей души, то такой человек - не для нее, но ей так хотелось в этом ошибиться.
Мисс Понски подошла к выходу из убежища.
- Смотрите, какой туман! - воскликнула она. - Надо быть еще более внимательными на дежурстве.
Бенедетта отрешенно сказала:
- Я спущусь через два часа.
- Хорошо! - жизнерадостно отозвалась мисс Понски и застучала каблучками по камням на пути к мосту.
Некоторое время Бенедетта сидела молча и штопала прореху в своем пальто. Иголку она всегда носила с собой, воткнутой во внутренний карман своей сумочки. Закончив эту небольшую домашнюю работу, она подумала, что рубаха у Тима тоже порвана и она смогла бы заштопать ее.
Он был мрачен и отчужден за ужином и после сразу же ушел вдоль берега вправо от моста. Что-то было у него на уме, но она не остановила его, а только заметила направление, в котором он скрылся. Теперь она накинула пальто, вышла из убежища и направилась на его поиски, осторожно обходя камни.
Она нашла его неожиданно по звяканью стекла о камень. Тихо подошла сзади и увидела, что он сидит с бутылкой в руке, смотрит на луну и напевает какой-то мотив. Бутылка была уже наполовину пуста.
Заметив ее, он повернулся и протянул ей бутылку.
- Выпейте, это полезно для здоровья. - Он говорил хрипловато и невнятно.
- Нет, спасибо, Тим. - Она села рядом. - У вас порвана рубашка. Я ее заштопаю, пойдемте в убежище.
- Ах, маленькая женщина, дом в пещере - это прекрасно. - Он невесело рассмеялся.
Она показала на бутылку.
- Вы думаете, сейчас это так необходимо?
- Это необходимо в любое время, но сейчас - особенно. - Он помахал бутылкой в воздухе. - Пейте, ешьте, веселитесь, все равно мы все умрем. - Он протянул ей бутылку. - Отпейте-ка глоточек.
Она взяла ее и быстрым движением разбила о камень. Он протянул руку, словно желая спасти бутылку, и сказал раздраженным тоном:
- Для чего это вы сделали, черт возьми?
- Ваше имя не Пибоди, - отрезала она.
- Что вы об этом знаете? Мы с Пибоди старые приятели, дети бутылки. - Он вдруг стал шарить рукой по земле: может, она не совсем разбилась, может, что-нибудь осталось. Внезапно он отдернул руку. - Черт, я, кажется, порезался. - И он истерически засмеялся. - Смотрите, у меня палец в крови.
Она увидела, как из пальца действительно текла черная в лунном свете кровь.
- Вы безответственны, - строго сказала Бенедетта. - Дайте-ка руку. - Она приподняла юбку и оторвала от белья кусок материи для бинта.
О'Хара разразился хохотом.
- Классическая ситуация. Героиня бинтует раненого героя и делает все, что придумал для таких случаев Голливуд. Как благородный человек, я сейчас должен скромно отвернуться, но у вас красивые ноги, и мне нравится на них смотреть.
Она молча бинтовала его руку. Он посмотрел на ее темную головку и сказал:
- Безответствен? Наверное, так. Ну и что? За что мне нести ответственность? Пусть он провалится, весь этот мир, мне до него нет дела! - Он опять стал напевать. - Нагим пришел я в этот мир, нагим я выйду из него. А что лежит в середине, все это чепуха.
- Ничего себе - философия жизни, - сказала она, не поднимая головы.
Он взял ее за подбородок, поднял ее лицо, посмотрел в глаза:
- Жизни? Что вы знаете о жизни? Вот вы - ведете борьбу в этой поганой стране, чтобы живущие здесь глупые индейцы получили то, что они могли бы получить сами, будь у них смелости побольше. А вокруг - огромный мир, который постоянно вмешивается во все. И в конце концов бухнетесь в ножки русским или американцам. Этого вам не избежать. Если вы думаете, что будете хозяевами в этой стране, то вы более глупы, чем я думал.
Она не отвернулась от его взгляда и спокойно сказала:
- Мы можем попытаться.
- Ничего подобного, - он опустил руку. - Это мир, в котором все грызутся друг с другом, и ваша страна - кусок, из-за которого грызутся большие псы. Не съешь - тебя съедят, не убьешь - тебя убьют.
- Я в это не верю, - сказала она.
Он коротко засмеялся.
- Неужели? А что же мы здесь делаем, черт возьми? Почему бы нам не собрать вещички и не разъехаться по домам? Представим себе, что на другом берегу никого нет, никто в нас не стреляет, никто не хочет нас убить.
Она ничего не ответила. Он обнял ее одной рукой, а другую положил ей на колено и медленно повел вверх под юбку. Она рывком освободилась от него и изо всей силы ударила по лицу. Он уставился на нее, потирая щеку, с выражением полного недоумения.
Она закричала:
- Вы, оказывается, слабак, Тим О'Хара, вы - один из тех, кого убивают и едят! У вас нет мужества, и вам все время необходимо утешение - в вине, в женщине, какая разница. Жалкий, исковерканный человек.
- Господи, что вы знаете обо мне? - проговорил он, пораженный ее презрительным тоном, но чувствуя, что это презрение нравится ему больше, чем ее сострадание.
- Немного, - отрезала она. - А то, что знаю, мне не особенно нравится. Но я теперь точно знаю, что вы хуже Пибоди. Он слабый человек, но он с этим поделать ничего не может. А вы - сильный, но поддаетесь легко слабоволию. Вы все время проводите, разглядывая свой пупок, и думаете, что это центр мира, и нет никого на свете, кто бы посочувствовал вам.
- Посочувствовал? - взорвался он. - На что мне ваше сочувствие! С людьми, которые меня жалеют, я не общаюсь. Этого мне не нужно.
- Это всякому нужно. Мы все испытываем страх - это слабость, присущая любому человеку, и любой, кто говорит обратное, лжет. - И, понизив голос, она спросила: - Вы не были таким, Тим, что случилось?
Он обвил голову руками. Сам чувствовал, что что-то в нем надломилось. Стены и бастионы, которые он нагромоздил в своей душе, за которыми он так долго прятался, начинали рушиться. Он вдруг понял, что слова Бенедетты - правда: его внутренний страх - не что-то ненормальное, а понятное человеческое чувство, и в том, чтобы это признать, нет никакого стыда.
Он сказал придушенным голосом:
- Боже мой, Бенедетта! Я действительно напуган. Я не хочу опять попасть им в лапы.
- Коммунистам?
Он кивнул.
- Что они вам сделали?