Они вошли в ледяной лабиринт, и Форестера охватил страх перед возможным падением в трещину. Дважды он проваливался в снег по грудь, и Родэ с трудом вытаскивал его оттуда. Наконец, они нашли то, что искали, - щель в ледяной глыбе, куда не задувал ветер. Опустившись на снег, они с облегчением почувствовали, что были вне досягаемости его жгучих порывов.
Родэ наладил керогаз, зажег его и растопил немного снега. Как и в первый раз, мясной жирный вкус бульона показался им тошнотворным, и они ограничились подогретой водой. Форестер почувствовал, что от его живота по всему телу распространяется тепло и, как ни странно, был доволен.
- Сколько отсюда до верха? - спросил он.
- Может быть, футов семьсот, - ответил Родэ.
- Значит, мы потеряли футов двести. - Форестер зевнул. - Господи, как хорошо не испытывать злющего ветра. Мне теперь гораздо теплее, процентов на сто. Это значит, что я приблизился к точке замерзания, - неудачно пошутил он.
Плотнее запахнув куртку, он сквозь полузакрытые веки смотрел на Родэ. Тот не отводил блестящих от усталости глаз от керогаза. Так они лежали в своем ледяном укрытии, вокруг которого бушевал ветер и крутились снежные вихри, изредка тонкими снежными струйками вползая в их райский уголок.
IV
Родэ спал. Ему снился странный сон, будто он на громадной кровати с блаженством погружается в мягкую пуховую перину, а та постепенно обволакивает его уставшее тело. Кровать вместе с ним медленно падала в какую-то глубокую пропасть - вниз, вниз и вниз, и он вдруг с ужасом осознал, что его блаженство - блаженство смерти, и когда он достигнет дна, то умрет.
Он стал отчаянно барахтаться, пытаясь встать, но постель крепко держала его в своих объятиях, и он отчетливо слышал какие-то негромкие высокие голоса, которые упоенно смеялись над ним. В его руке оказался длинный острый нож, и он стал вонзать его в постель раз за разом, взрезая материю и выпуская в воздух фонтаны пуха. Нежные легкие пушинки метелью кружились вокруг.
Он содрогнулся, закричал и открыл глаза. Вместо крика вышел хриплый стон, а вместо пушинок в воздухе перед ним плясали снежинки. Рядом простиралась ледяная пустыня. Он закоченел от холода, все части тела застыли, и он понял, что если будет спать, то уже никогда не проснется.
Что-то было странное во всей картине, открывшейся сейчас его взору, и он никак не мог понять, что именно. Он напряг мозг, и вдруг его озарило: не было ветра. Он с трудом встал и посмотрел на небо. Туман быстро рассеивался, и сквозь образовавшиеся промоины начинало виднеться голубое небо.
Родэ повернулся к Форестеру, который лежал неподалеку прижавшись щекой ко льду. Возможно, он был мертв. Наклонившись над ним, Родэ потряс его за плечо - голова безжизненно замоталась.
- Проснитесь, - прохрипел он. - Ну же, проснитесь!
Он опять встряхнул Форестера, затем взял его кисть, чтобы пощупать пульс. Под синей холодной кожей слабо билась тоненькая жилка, и он понял, что Форестер еще жив - едва жив.
За то время пока он спал, керогаз заглох. В бутылке оставалось еще немного керосина. Он, нервничая, заправил спасительный очаг тепла, согрел воды и вылил ее на голову Форестера в надежде, что тепло выведет его мозг из оцепенения. Через некоторое время тот и в самом деле зашевелился и забормотал что-то нечленораздельное. Родэ ударил его по щеке.
- Просыпайтесь, - сказал он. - Сейчас нельзя сдаваться.
Он попытался поставить Форестера на ноги, но тот не устоял. Снова вздернув его вверх, прижал тело к себе, не давая ему упасть.
- Не спать, не спать, - приговаривал он, - надо идти. - Отыскав в кармане последний оставшийся кусочек коки, он насильно всунул его в рот Форестеру. - Жуйте и идите.
Постепенно Форестер пришел в себя - не полностью, но достаточно для того, чтобы механически передвигать ноги. Родэ провел его несколько раз туда-сюда по ледяной площадке, чтобы он немного размялся и согрелся. И все время говорил - не для того чтобы сообщить что-то Форестеру, а чтобы тишина, охватившая горы после того, как ветер утих, не была такой мертвящей.
- Через два часа будет темно, - сказал он. - Мы должны дойти до перевала задолго до этого. Постойте спокойно, я закреплю веревку.
Форестер послушно встал, покачиваясь из стороны в сторону, пока Родэ возился с узлом.
- Можете идти за мной? Можете? - спросил Родэ.
Форестер медленно кивнул, глаза его были наполовину закрыты.
- Хорошо. Тогда идем.
Родэ вновь был впереди. Они вышли из своего укрытия и двинулись вверх по склону горы. Видимость теперь была хорошая, и перевал лежал вверху прямо перед ними - до него было как будто всего несколько шагов.
Внизу расстилалось море облаков, ослепительно сиявших в свете заходящего солнца. Казалось, они были высечены из тверди и по ним можно было ходить.
Он посмотрел на снежные склоны и сразу же увидел то, чего не было видно во время метели - четкий каменный хребет, ведущий прямо к перевалу. Покров снега на нем не должен быть глубоким, и по нему сравнительно легко можно было достичь цели. Он дернул за веревку и шагнул вперед. Затем оглянулся на Форестера.
Тот был в состоянии какого-то леденящего кошмара. Совсем недавно ему было так тепло, так удобно, а Родэ так грубо и безжалостно вырвал его из блаженства, и он опять оказался в этих горах. Какого дьявола нужно этому парню? Почему он не мог оставить его в покое, в сладком сне, вместо того чтобы тащить куда-то? Ну ладно, Родэ все же неплохой парень, надо слушаться его. Но зачем нужны эти горы? Что им тут делать?
Он пытался направить поток бессвязных мыслей в определенное русло, но ничего не получалось. Смутно вспоминалось падение с обрыва, и то, что этот парень Родэ спас его. Ну что ж, если так, он имеет право покомандовать. Неизвестно, чего он хочет, но нужно идти за ним до конца.
И Форестер брел и брел за Родэ, нетвердо передвигаясь. Часто падал, потому что ноги его были ватными и не слушались. Всякий раз Родэ подходил к нему и помогал встать. Однажды он стал скользить вниз. Родэ тоже потерял равновесие, и они оба чуть не покатились по склону. Родэ удалось каблуками затормозить и остановить падение.
Больная нога мешала Родэ идти, но еще больше задерживал Форестер. Тем не менее они продвигались неплохо, и перевал постепенно приближался. До него оставалось еще футов двести, когда Форестер рухнул в последний раз. Родэ опять попытался поднять его, но не смог - тот не стоял на ногах. Холод и усталость вытянули все силы из этого крепкого человека, и он лежал на снегу не в состоянии пошевелить ни ногой, ни рукой.
Через какое-то время в его взоре появилась осмысленность, и он пристально посмотрел в глаза Родэ.
- Оставьте меня, Мигель, - прошептал он, с трудом сглатывая слюну. - Я не могу больше. А вам обязательно надо дойти до цели.
Родэ молчал. Форестер прохрипел:
- Черт возьми, идите же отсюда.
Хотя голос его был почти не слышен, ему казалось, что он кричит громко и с надрывом. Последние силы оставили его, и он потерял сознание.
По-прежнему молча Родэ наклонился, поднял Форестера под мышки, подсел под него и с громадным усилием взвалил себе на плечи. Нога его болела, он шатался от груза и слабости, но заставил себя сделать шаг вперед. Затем еще один. Еще. Еще…
Так он поднимался в гору, с хрипом втягивая в себя разреженный воздух, чувствуя, что жилы ног вот-вот разорвутся от напряжения. Руки Форестера болтались сзади и при каждом шаге колотили Родэ по пояснице. Вначале это раздражало его, но вскоре он перестал ощущать эти удары. Он вообще перестал что-либо ощущать. Тело его было мертво, и лишь одна искорка воли мерцала в нем и заставляла его двигаться. Он не видел ни снега, ни неба, ни вершин, ни обрывов. Он ничего не видел - в глазах стояла тьма, в которой время от времени вспыхивали какие-то сполохи.
Одна нога шла вперед легко - здоровая нога. Вторая в поисках точки опоры выделывала замысловатый полукруг. С ней было труднее - она совсем занемела и ничего не чувствовала. Однако сам себя подхлестывал: медленно, очень медленно - ногу вперед. Обопрись. Хорошо. Теперь тяни другую. Так. Отдохни.
Он начал считать шаги, но, дойдя до одиннадцати, сбился. Начал снова, и на этот раз дошел до восьми. После этого он оставил счет и был доволен просто тем, что хоть как-то передвигает ноги.
Шаг… остановка… опора… замах… шаг… остановка… опора… замах… шаг… остановка… опора… замах… шаг… Что-то яркое появилось перед его закрытыми глазами. Он разлепил веки и увидел светящие ему прямо в лицо лучи солнца. Он остановился, зажмурился от боли, но перед этим успел заметить на горизонте серебристую полосу.
Это было море. Он снова открыл глаза и посмотрел вниз на зеленую равнину, разбросанные на ней белые Домишки Альтемироса, уютно расположившегося между горой и невысокими холмами вдали.
Он облизал языком холодные, заиндевевшие губы.
- Форестер! - задыхаясь от радости, прошептал он. - Форестер, мы - наверху!
Но Форестеру ничего этого не слышал. Его безжизненное тело плетью свисало с широкого плеча Родэ.
Глава 8
I
Агиляр бесстрастно смотрел на кровь, струившуюся из пореза на его руке, - одного из многих. "Нет, я никогда не буду слесарем, - думал он. - Я могу управлять людьми, но не инструментами". Он положил кусок ножовочного полотна, вытер кровь и стал высасывать ранку. Когда кровь перестала течь, он опять взял полотно и продолжал пилить тело арматурной железки.
Агиляр изготовил уже десять болванок для арбалета, точнее, сделал в них продольные распилы, в которые вставил металлическое оперение. Заострить их было выше его сил. Он не мог одновременно вращать старый точильный камень и подносить к нему болванку. Если бы ему дали в помощь кого-нибудь, в течение часа стрелы были бы доведены до совершенства.
Помимо изготовления стрел, Агиляр занимался также осмотром лагеря. Он проверил все помещения, запасы воды и пищи - в общем, вел себя, как заправский квартирмейстер. Он испытывал противоречивые чувства от того, что его отослали в лагерь. С одной стороны, Агиляр прекрасно понимал, что в сражении от него толку никакого - он был стар, слаб и болен. Но было и другое: он знал, что он вообще человек мысли, а не действия, и это сейчас огорчало его, так как он не мог найти себе достойного места в сложившейся ситуации. Агиляр был политиком, а сражались, испытывали боль, умирали другие люди - даже его собственная племянница. Когда он подумал о Бенедетте, ножовка соскользнула, и он опять поранил себе руку. Он пробормотал проклятие и стал опять высасывать кровь из новой ранки. Затем он посмотрел на распил и решил, что тот уже достаточно глубок. Больше болванок уже не сделать: зубцы ножовки были настолько стерты, что им едва можно было нарезать сыр, не говоря уже о стали.
Агиляр вставил в болванку оперение, закрепил его так, как показывал ему Виллис, и положил ее вместе с другими. "Странно, - подумал он, выходя из домика. - Уже стемнело. Это из-за тумана". Он посмотрел наверх, на горные пики, но не увидел их в сгущавшейся мгле. Ему стало невероятно грустно при мысли о Родэ. И о Форестере - он не должен забывать ни о Форестере, ни о другом североамериканце - Пибоди.
Из ущелья донеслись слабые звуки выстрелов. Он насторожился. Ему показалось, что это пулемет. Он напряг слух, но звук, принесенный случайным порывом ветра снизу, не повторился. Не хотелось верить в то, что противник задействовал пулемет, - их положение и без того было отчаянным.
Агиляр вздохнул, вернулся в домик и взял с полки банку с супом, чтобы устроить себе запоздалый обед. Спустя полчаса он услышал голос своей племянницы, звавшей его. Поглубже запахнув пальто, он вышел на воздух и увидел, что туман совсем сгустился. Он окликнул Бенедетту, и через некоторое время из мглы появилась какая-то странная бесформенная фигура. Агиляру вдруг стало страшно.
Вскоре он узнал Бенедетту, которая шла, поддерживая кого-то. Он бросился к ней на помощь. Задыхаясь, она проговорила:
- Это Дженни. Она ранена.
- Ранена? Как?
- Пулей, - коротко бросила Бенедетта. - Помоги мне.
Они внесли мисс Понски в дом и положили на лавку. Она была в сознании, слабо улыбалась, затем закрыла глаза. Бенедетта укрыла ее одеялом и грустно взглянула на своего дядю.
- Она стреляла, убила человека, помогала убивать других: естественно, что в нее тоже стреляли. Я бы хотела быть на ее месте.
Агиляр с болью в глазах посмотрел на нее и медленно произнес:
- В это трудно поверить. Я словно во сне. Почему эти люди стреляли в женщину?
- Они же не знали, что там женщина, - горячо сказала Бенедетта. - И, думаю, им на это глубоко наплевать. Она стреляла в них, они стреляли в ответ. Мне так хотелось бы самой убить кого-нибудь из них! - воскликнула она с вызовом. - Я знаю, что ты всегда проповедовал мирный путь борьбы, но как можно быть мирным, когда кто-то угрожает тебе оружием! Что, надо обнажить грудь и сказать: давай убивай меня и забирай все, что тебе нужно?
Агиляр молчал. Потом он повернулся в сторону мисс Понски и спросил:
- Она серьезно ранена?
- Нет, опасности нет. Она только потеряла много крови. Когда мы поднимались сюда, я слышала пулеметные очереди.
- Да, мне тоже показалось, что это бил пулемет. - Он посмотрел ей прямо в глаза. - Они перешли через мост?
- Может быть, - прямо ответила Бенедетта. - Мы должны готовиться к сражению. Ты приготовил стрелы? У нас еще остался один арбалет. Тим использует его.
- Тим? Ах да, - О'Хара. - Он слегка приподнял бровь. - Их нужно еще заточить.
- Я помогу тебе.
Она стала вертеть точильное колесо, а Агиляр затачивал на нем стальные болванки.
- О'Хара - странный человек, - сказал он, не прерывая работу. - Сложный. Я, признаюсь, его во многом не понимаю. - Он слегка улыбнулся.
- А я теперь прекрасно понимаю, - ответила она. От напряжения пот выступил у нее на лбу. Визжало точило, сыпались искры, воздух был наполнен запахом металлической окалины.
- Ты разговаривала с ним? - спросил Агиляр.
И она рассказала ему все об О'Харе. Он внимательно слушал с серьезным и печальным лицом.
- Вот таковы наши попутчики, - закончила она свой рассказ. - Это такие же, что сейчас находятся на другой стороне реки.
Еле слышным голосом Агиляр сказал:
- Как много зла в мире, как много зла в людских сердцах!
Они продолжали молча работать, пока не заострили все болванки.
- Пойду посмотрю на дорогу, - сказала Бенедетта. - Приглядывай за Дженни.
Он молча кивнул, и она вышла из домика. Туман стал еще более густым, капли влаги оседали на ее пальто. Если похолодает, пойдет снег, - подумала она.
На дороге было тихо и пустынно. Не было слышно ни единого звука, лишь изредка позванивали капельки воды, падающие с камней. Бенедетта чувствовала себя в туманном облаке, словно завернутой в шерстяной клубок.
Она сошла с дороги, пересекла каменный склон и увидела смутные очертания кабельного барабана. Она постояла рядом с этой гигантской катушкой, спустилась немного ниже. Дорога была еле видна в серой туманной мути.
Бенедетта была в нерешительности - надо было что-то делать, но что - она точно не знала.
- Огонь, - вдруг вспыхнуло в ее мозгу, - мы можем сражаться с помощью огня. Барабан готов к тому, чтобы остановить подошедшую близко машину, а огонь внесет в ряды врагов панику, неразбериху.
Она заторопилась назад, чтобы проверить бутылку с керосином. Заодно она заглянула в домик, где лежала мисс Понски.
Агиляр, взглянув на нее, сказал:
- Поешь супу, дорогая. Ты согреешься.
Бенедетта протянула руки к керосиновому обогревателю и только тогда поняла, как сильно она замерзла.
- Хорошо, - ответила она. - Как вы себя чувствуете, Дженни?
Мисс Понски, которая уже свободно сидела, жизнерадостно ответила:
- Намного лучше, спасибо. Как это было глупо с моей стороны допустить, чтобы меня ранили! Мне не надо было так высовываться. К тому же я не попала по цели и в довершение всего потеряла арбалет.
- Ладно, не переживайте, - сказала Бенедетта с улыбкой. - Плечо еще болит?
- Не очень. А потом, сеньор Агиляр помог мне подвязать руку, так ей намного спокойнее.
Бенедетта быстро проглотила свой суп и поднялась.
- Мне нужно отнести бутылки с керосином, - сказала она.
- Давай я помогу тебе, - предложил Агиляр.
- На улице холодно, дорогой дядя. Побудь лучше с Дженни.
Она отнесла бутылки к барабану, затем спустилась пониже к каменной горловине и некоторое время сидела прислушиваясь. Поднялся ветер, и клубы тумана пришли в движение, сворачиваясь в жгуты и кольца. По временам дорога совершенно исчезала из виду, и даже на расстоянии нескольких футов ничего не было видно.
Она собралась уже уходить, уверенная в том, что ничего особенного не произойдет, когда далеко внизу раздался стук камней. Она замерла на мгновение, вскочила на ноги. "Если это наши, - подумала Бенедетта, - значит они отступают. А в таком случае, сюда могут приближаться и враги". Она подняла бутылку и нащупала в кармане спички.
Долгое время больше никаких звуков не было. Потом она услышала топот ног - кто-то бежал по дороге. Туман на мгновение разошелся, и она увидела темную фигуру, появившуюся из-за поворота. Спустя минуту она поняла, что это был Виллис.
- Что случилось?! - крикнула она.
Он резко поднял голову, слегка испугавшись неожиданно прозвучавшего человеческого голоса и сначала не узнавая его. Он остановился, и им овладел приступ кашля.
- Они перешли реку, - проговорил Виллис задыхаясь. - Остальные идут за мной… Я слышал, как они побежали… если только…
- Поднимайтесь сюда, - сказала Бенедетта.
Виллис посмотрел вверх на ее фигуру, смутно выделявшуюся на фоне темного неба.
- Я обойду по дороге, - сказал он.
Когда он присоединился к ней, Бенедетта услышала, что по дороге идет кто-то еще, и на всякий случай легла на краю каменной стенки, сжимая в руке бутылку, помня о словах Виллиса "если только…". Но это оказался Армстронг, быстро бежавший по дороге.
- Сюда! - крикнула она.
Он быстро взглянул наверх, и с той же скоростью промчался мимо, не теряя времени на объяснения. Через некоторое время Армстронг подошел к ним сзади и опустился за камни.
Оба были совершенно измотаны пятимильной пробежкой в гору, занявшей у них полтора часа. Она дала им возможность отдышаться и прийти в себя, затем спросила:
- Что там произошло?
- Я толком не знаю, - ответил Виллис. - Мы были у требуше и только выпустили снаряд, как О'Хара закричал, чтобы мы уходили, ну мы и побежали. Там стоял страшный шум, я имею в виду - шла дьявольская пальба.
Бенедетта посмотрела на Армстронга.