11
Рано утром прошел короткий сильный дождь, смыв уличную пыль и освежив деревья и клумбы. Асфальт уже подсыхает, но кое-где еще стоят лужицы. Небо прояснилось, и над Бережанском повисло солнце – большое, яркое и ласковое. Воздух необыкновенно чист и свеж.
В такое утро нет ничего лучше пешей прогулки. Впрочем, Галич всегда, независимо от погоды, старается ходить пешком. Тем более по утрам, когда в автобусах и троллейбусах неимоверная давка и духота, и ты ничего не видишь кроме спины впереди стоящего. То ли дело пройтись по знакомым с детства улицам!
Галич любит свой город. В особенности старую его часть, не тронутую новостройками.
У витрины книжного магазина Галич замедляет шаг, бегло просматривая названия выставленных книг. Заметив среди разноцветных обложек двухтомник Александра Грина, останавливается. Галич намеревается войти в магазин, но тут кто-то осторожно трогает его сзади за рукав. Он оборачивается и видит перед собой соседку Крячко Корецкую. В руках старушки сетка с бутылкой молока и несколькими булочками. Легкий ветерок теребит ее белую газовую косынку.
– Смотрю: вы или не вы… – говорит она, беспокойно заглядывая в глаза. – А дай-ка, думаю, все-таки подойду…
– Ну, конечно, это я, – добродушно усмехается с чуть ли не двухметровой высоты своего роста Галич – рядом с ним маленькая Корецкая похожа на девочку. – Здравствуйте, Александра Ивановна!
Видя, что старушка хочет что-то сказать, но не решается, капитан приходит ей на помощь:
– Слушаю вас внимательно, Александра Ивановна.
– Мне нужно поговорить с вами, – понизив голос, таинственно произносит Корецкая. – Это очень важно. Очень важно! – еще больше понизив голос, повторяет она. – Только давайте отойдем куда-нибудь в сторонку.
Они сворачивают за угол дома, где есть нечто похожее на скверик: небольшая асфальтированная дорожка, по сторонам которой растут кусты дикой розы и стоят две пустующие садовые скамейки.
– Вы еще не поймали его? – осторожно спрашивает Александра Ивановна, после того как они усаживаются на одной из скамеек.
– Кого – его?
– Ну… убийцу Степана Васильевича.
– Пока нет. К сожалению, мы даже не знаем еще, кто убийца.
– Значит, хорошо, что я вас встретила. Знаете… мучит совесть, что не все тогда рассказала.
– Лучше поздно, чем никогда, – замечает Галич.
– Вот именно! – пробует усмехнуться Корецкая и, снова понизив голос чуть ли не до шепота, начинает: – Ну, так вот, слушайте. Было это за день до смерти Крячко. Вечером. Я сидела у раскрытого окна и слышала, как пьяный Марченко грозился в адрес Степана Васильевича. Стучался к нему в окно и ругался – хоть уши затыкай.
– Как вы думаете, из-за чего они могли поссориться?
– Похоже, Степан Васильевич не пустил Марченко к себе. А может, не дал чего-то ему… Когда Марченко пьян, его речь становится бессвязной, малопонятной.
– И все же, что говорил Марченко?
– Грозился. "Я до тебя, жмота, доберусь еще! – кричал. – Задавлю как козявку! И не пикнешь у меня! Попадись только мне в руки! Ишь, алкашом обзывается! А сам-то ты кто? Погоди, я еще припомню тебе сегодняшний день!" Ну и слова там еще всякие… непотребные…
Корецкая умолкает и, вся как-то сжавшись, тихо добавляет:
– Вы знаете, я боюсь.
– Кого? – удивляется Галич.
– Как кого? Марченко, конечно! Что ему стоит сделать со мною то же самое, что он сделал со Степаном Васильевичем. Достаточно, чтобы он узнал о нашем с вами разговоре…
– Александра Ивановна! – укоризненно качает головой Галич. – Неужели вы думаете, что в милиции работают болтуны? Так вы хотите сказать, что Степана Васильевича удавил Марченко?
– А то кто же? – сделав большие глаза, громким шепотом восклицает старушка. Она даже розовеет от волнения. – Вы слушайте дальше! Было это в субботу. В тот вечер я сидела на балконе. Ах, да! – я уже рассказывала вам об этом в прошлый раз… Но я не сказала, что Марченко не сразу ушел из дому. Перед тем как уйти, подошел к окну Крячко и заглянул в него. Наверное, с минуту топтался под окном. Затем вернулся в дом. Минут пять его не было. Потом снова вышел и подался куда-то, на ночь глядя.
– Вы не обратили внимания: в квартире Крячко горел свет?
– Сейчас вспомню… – морщит личико Корецкая. – Окно Степана Васильевича… светилось. Точно, светилось! Это я хорошо помню. А вот перед тем, как должен был выйти Марченко, свет погас.
– Большое вам спасибо, Александра Ивановна! – проникновенно говорит Галич. – Все, что вы рассказали мне, очень важно.
– Не за что! – смущенно отзывается старушка. Ей явно не по себе, что не рассказала обо всем сразу. – Только вы уж смотрите – о нашем разговоре никому ни слова…
Галич успокаивает старую учительницу и возвращается в магазин за Грином. К счастью, двухтомник не успели распродать. Выйдя из магазина, капитан не удерживается, чтобы не полистать книгу.
Удар в левое бедро оказывается настолько неожиданным и сильным, что Галич, потеряв равновесие и нелепо взмахнув руками, падает на тротуар и растягивается во весь свой длинный рост. Одна из книг каким-то чудом остается в руках, а другая летит далеко вперед и, упав, раскрывается веером.
Галич быстро вскакивает на ноги и осматривается. Сбившие его "жигули" уже далеко и, по всей видимости, не собираются останавливаться. Задний номер машины настолько забрызган грязью, что разобрать его совершенно невозможно. Не проходит и минуты, как "жигули" скрываются за поворотом.
– И куда только милиция смотрит! – подавая пострадавшему книгу, с неподдельным возмущением восклицает тощий старичок в серой полотняной рубахе навыпуск.
Несмотря на тупую боль в бедре, сердитая реплика в адрес милиции вызывает у Галича невольную усмешку. Старичок ничего этого не замечает, а потому и дальше продолжает тем же сердитым тоном:
– Гоняют, как сумасшедшие, и нет на них никакой управы. Того и гляди – если не убьют, то сделают калекой.
– Вы номер машины не заметили? – спрашивает на всякий случай капитан.
– Как же его заметишь, если он заляпан грязью? – так и клокочет благородным гневом старичок. – Этих шоферов всех подряд судить надо! А с ними цацкаются… Развели тут, понимаешь, сопливый гуманизм…
12
– Рассказ пенсионерки в корне меняет всю ситуацию, – выслушав Галича, заключает Горейко. Но тут же спохватывается: – Хотя, постой! Как же она могла видеть, что Марченко заходил именно к Крячко, если сидела на балконе? Он мог ведь вернуться и к себе. Что ты на это скажешь?
– Скажу лишь то, что полчаса тому назад услышал от Веры Марченко. Она утверждает, что муж больше домой не возвращался. И даже в дверь не стучал – она заперлась на крючок. И к тому же свет… Перед тем как Марченко вышел на улицу, в комнате Крячко погас свет.
– Свет мог погасить и сам хозяин.
– В таком случае он наверняка запер бы дверь.
– Резонно. Слов нет, улика против Марченко серьезная. Неужели он?
– А почему бы и нет? В комнате Крячко Марченко был? – начинает загибать пальцы Галич. – Был! Отпечатки пальцев на бутылках оставил? Оставил! Перед этим угрожал Крячко? Угрожал! Дома третьи сутки не появляется? Не появляется! Улик предостаточно. Кровь из носа, а надо найти этого Марченко.
– И чем скорее, тем лучше, – вторит ему подполковник.
13
Анатолий Марченко, черный как жук, худощавый мужчина с вьющимися волосами и выразительными цыганскими глазами, босой и голый по пояс, ковыряет землю лопатой в крошечном огородике подле небольшого кирпичного домика. Он как две капли воды похож на своего младшего брата. Можно подумать, что в кармане Галича вместо фотографии непутевого мужа Веры Марченко лежит фотография ее деверя. И в голове Галича моментально созревает план…
Он подходит к низенькому штакетнику и, сделав удивленное лицо, развязно восклицает:
– Привет, Юрка! С каких это пор ты заделался землеробом?
Как и следовало ожидать, Марченко-старший поднимает голову и недоуменно смотрит на высокого дылду, который, судя по всему, успел порядком "нагрузиться".
– Вы ко мне?
– Юрка, ты что! – удивленно таращит глаза Галич. – Брось выпендриваться!
– Слушай, парень, тебе что нужно? – сдержанно выговаривает старший Марченко. – Я же, по-моему, ясно дал тебе понять, что никакой я не Юрка. Протри глаза.
– Юрка, да ты что в самом деле? – не перестает удивляться Галич. – Может, не опохмелился сегодня? Что это на тебя нашло?
Разговор этот Марченко-старшему начинает надоедать. Он с силой втыкает лопату в землю, не спеша подходит к забору и внятно спрашивает:
– Теперь-то ты видишь, что я не Юрка? Видишь или нет?
– В самом деле… – Галич недоуменно хлопает глазами. – Вроде Юрка… и не Юрка. Что за ерунда? Слушай! – Галич разводит в стороны руки, словно собирается заключить на радостях Анатолия в объятия. – Так ты, наверное, Юркин братан! А я-то думаю, чего это Юрка придуриваться вдруг начал?
– Ну, брат я, брат, – терпеливо говорит Марченко, по-прежнему не выказывая ни малейшей радости по поводу этой встречи. – Что дальше?
– Юрка у тебя?
– Нет у меня никакого Юрки! У него есть своя квартира. Там и ищи его. Понял?
– Слушай, я же серьезно! Во как нужен Юрка! – для пущей убедительности Галич черкает себя по горлу ребром ладони.
– Ты знаешь, где он живет?
– Ну… знаю. Как-никак кореш.
– Вот иди туда и ищи там, – бесстрастно чеканит Анатолий Марченко.
Как ни странно, но ни высокий рост Галича, ни его широкие плечи не производят на невзрачного Марченко-старшего ровно никакого впечатления. "Гвоздь-парень"! – с уважением думает капитан, привыкший к тому, что его внушительная комплекция вызывает у собеседников по крайней мере учтивость.
– Так в том-то и дело, что нет его дома, – доверительно говорит Галич. – Поцапался, понимаешь, с женой, она и вытурила его.
– И правильно сделала. Давно бы так!
– Ну, ты даешь… А еще родной брат! – возмущается Галич. Малость поостыв, переходит на более мирный тон: – Слушай, Верка сказала, что Юрка должен быть у тебя.
– Нет его у меня! Сколько тебе талдычить одно и то же? И вообще я его больше года уже не видел. Понял?
– Понял! Больше вопросов не имеется… – поспешно соглашается гость и тут же начинает по-новому: – Слушай, друг, так ты в натуре не знаешь, где Юрка? Говорю же тебе: во как нужен! – Галич повторяет свой жест с ладонью у горла.
– Не с кем выпить?
– Да что ты в самом деле заладил: выпить да выпить? Можно подумать, что ты не пьешь! – прикидывается обиженным Галич. Он ждет, пока мимо пройдет молодая женщина с коляской, из которой выглядывает розовая мордашка годовалого ребенка, и только после этого, понизив голос, продолжает: – Серьезное, понимаешь, дело… Выручать надо мужика. Юрку ищет милиция. Хотят засадить как тунеядца и… алкоголика. Теперь понял? Хороший ведь парень. Жаль, понимаешь. У меня есть надежная хата, куда его можно спрятать, – сам черт не сыщет!
– И хорошо сделают, если засадят! – самым что ни на есть решительным тоном заявляет Анатолий Марченко. – А если он сунется сюда, я сам вызову милицию. Вот так! Усек?
– Усек… – обиженно бормочет Галич.
– Ну и топай отсюда! И смотри, чтобы и тебя вместе с ним не забрали, – говорит Марченко и направляется к своей лопате, бросив напоследок через плечо: – Покедова!
Спохватившись, Галич кричит:
– А ты за меня не беспокойся! Руки у милиции коротки, чтобы забрать меня! Понял? Тоже мне… брат называется!
Уходя, он слышит еще, как Анатолий Марченко, ни к кому не обращаясь, брезгливо цедит:
– Развелось вас алкашей… Нет на вас погибели!
14
Несмотря на сравнительно ранее время, пивная с несколько неожиданным названием "Горячие сосиски" (горячих, равно как и холодных, сосисок там отродясь никто не видел), именуемая в просторечьи "Сосиска", битком набита народом. Разумеется, исключительно мужского пола. Единственная женщина в этом почтенном заведении – пожилая дебелая продавщица с безразличным выражением на пухлом и чрезмерно напудренном лице. Она торопливо, стараясь, чтобы как можно больше было пены, наливает в тяжелые бокалы пиво, мокрыми руками берет деньги и небрежно швыряет сдачу на прилавок, покрытый пивными лужицами. Все это она проделывает, не глядя на клиентов, с таким видом, будто оказывает им неоплатную услугу. Естественно, что после такого обслуживания редко у кого из любителей пива поворачивается язык требовать долива или точную сдачу.
На Галиче желтая футболка и потертые джинсы. Его появление в пивной ни у кого не вызывает интереса.
Получив свое пиво и не получив полную сдачу, Галич протискивается к одному из столиков, за которым стоят двое молодых мужчин с мятыми лицами и мутными глазами. Поставив на столик пиво, он достает из кармана завернутого в обрывок газеты вяленого леща и, разломив его надвое, начинает счищать кожу. По пивной распространяется дразнящий запах. Галич отправляет в рот кусочек спинки леща и медленно жует его, запивая маленькими глотками пиво. На его лице – невообразимое блаженство.
– Смотри, Петька: живут же люди! – говорит нарочито громко один из соседей по столику. – По целой рыбе сразу съедают… Поимел бы совесть – вся слюна вытечет!
Ему вторит его приятель:
– И не боится, что целый день воду хлестать придется!
– Намек понял, – отзывается Галич и отодвигает от себя одну половинку леща. – Угощайтесь, мужики.
Дважды просить не приходится – приятели мгновенно разрывают щедрый подарок на части и, щурясь от удовольствия, принимаются жевать леща и нарочито громко отхлебывать пиво. Допив, уходить тем не менее не собираются. Тот, которого зовут Петькой, облизывается, чмокает языком и мечтательно тянет:
– Хо-ро-шее пивко! Особенно под рыбку. А, Мишаня?..
– Так, может, еще по кружке сообразим? – спрашивает Мишаня.
– Я бы, конечно, не против, да только вот… – порывшись в карманах, разочарованно произносит Петька – на его ладони всего лишь несколько медяков.
– А ну-ка поглядим, что там у меня… – говорит Мишаня и сует руку в карман. Его финансы в еще более плачевном состоянии.
– Жаль… – вздыхает Петька.
– А, может, шибанем у кого?
Весь этот разговор ведется вполголоса, но с таким расчетом, чтобы каждое слово было слышно Галичу. Тот понимающе усмехается, достает из кармана скомканный рубль и протягивает его Петьке:
– Я добавляю. Тащи три пива!
– Неудобно как-то… – поспешно выхватив из рук Галича рубль, пытается изобразить на лице нечто, похожее на смущение, Петька.
– Ладно! Считай, что мы твои должники, – приходит ему на помощь Мишаня. – В следующий раз мы угощаем.
– Бросьте, мужики, ерундой заниматься! – возмущается Галич. – Не будем мелочиться.
В пивной ни на минуту не смолкает громкий хмельной говор, то и дело слышится крепкое словцо.
– Слушай, Миш, а что это Юрки не видать? – спрашивает как бы между прочим Галич.
– Ты о каком это Юрке? – настороженно спрашивает Мишаня.
– О Марченко. О каком же еще?
– Какой еще Марченко? – упирается в Галича мутным взглядом Мишаня.
– Их тут что, десяток? – недоуменно пожимает плечами Галич. – По-моему, Юрка Марченко в Бережанске один.
– Ах, Юрка! – хлопает себя по лбу Мишаня. – Тьфу ты! Как-то не врубился сразу. Котелок с перепою плохо варит. Значит, Юрка?.. А хрен его знает, где он, Юрка. Сам три дня не вижу.
– И я три дня не вижу. Может, милиция замела?
– А тебе он зачем?
– Дело есть.
– Дело, говоришь? – Мишаня умолкает, что-то соображая. В это время возвращается Петька, бережно неся перед собой три бокала пива. – Слушай, Петька, – обращается к нему приятель, – ты, случаем, не слышал, куда запропастился Юрка Марченко?
– На кой он тебе?
– Да вот… человек интересуется.
– Не знаю. Может, скопытился… Сходи к нему, узнай.
– Ходил… – неохотно отвечает Галич.
– Ну и что?
– Юрку жена вытурила из дому… И меня тоже.
– Вот стерва! – качает головой Петька. – Ну, раз нет его дома, значит, он у Хорька.
– Кто это, Хорек? Что-то знакомое, вроде…
– Ты что, друг, с Луны свалился? Он Хорька не знает… – удивляется Петька и толкает локтем в бок приятеля, призывая его в свидетели. – Да его в Бережанске каждая собака знает!
– Так я ведь не собака! – обиженно бубнит Галич.
– Да Хорьков же! Серега! Живет на Ленинградской. Там у него все ночуют – лишь бы с бутылкой приходили. Да! Вспомнил! – оживляется Петька. – Вчера ребята рассказывали, что видели Юрку в "Гастрономе" возле вокзала – покупал бутылку водяры. Видать, деньжатами обзавелся…
Дальнейший разговор с Мишаней и Петькой теряет для Галича всякий интерес и, оставив им свое пиво, он с облегчением покидает "Сосиску".