На палубу вынесли оба карабина и егерский штуцер с нарезным стволом. Их положили на брезентовый полог, укрывающий барказ. Предвкушая интересное зрелище, свободные от вахты матросы собрались на своей территории – на возвышающимся над шкафутом баке , около корабельного колокола. Это очень обозлило аржановских мужиков, но сделать они ничего не могли, так как более удобного места для учений, чем у барказа, на паруснике не имелось.
Сержант Новотроицкого полка Остап Чернозуб из конвоя Потемкина, лично известный князю, ростом 2 аршина и 12 вершков , могучий, но медлительней украинец, взял в руки карабин, как невесомую игрушку.
– Шо треба помнить, як "Отче наш"? – спросил он и в упор посмотрел на Досифея, Николая и Кузьму, вальяжно привалившихся к фальшборту "Евангелиста Матфея". – Треба помнить, шо при нажатии на спуск от тут… – Он показал на медную затравочную полку замка. – Происходить взрыв!
Досифей, Николай и Кузьма невольно выпрямились и встали по стойке "смирно". Чернозуб поднес ко рту бумажный патрон и надкусил зубами его край.
– Почему происходить взрыв? – продолжал он. – Потому, шо порох горить от искры. Вы бачили ту искру?
– Нет, – зa всех ответил Николай.
– Зараз я тоби покажу…
Сержант насыпал часть пороха из патрона на полку замка и щелкнул огнивом, опуская его. Затем перевернул карабин прикладом вниз, ссыпал остатки пороха в ствол, закатил туда же пулю, сбросил на нее бумажный патрон и взялся за шомпол: прибить заряд. Не спеша он взвел курок, приложил ружье к плечу, направив его ствол в море, и сам себе скомандовал:
– Пали!
Курок с кремнем ударил по огниву. Посыпались искры. Но возгорания заряда в дуле не произошло. Вместо выстрела получилась осечка. Матросы на баке покатились со смеху.
– Чого ржете, дурачье? – невозмутимо остановил их сержант. – Оружие новое. Это раз. Карабин – не фузея. Это два. Он даеть на сто выстрелов двадцать осечек. Ясно?
– Ясно, – кивнул Николай, заинтересованный действием необычного механизма.
Повозившись с замком, Чернозуб снова приложился к ружью. На этот раз затравочный порох вспыхнул с большей силой и раздался выстрел. Чайки, мирно сидевшие на рее грот-мачты, шарахнулись в море.
– Примерно так, – довольным собой, сказал Чернозуб, расправил усы и передал карабин Николаю. – Заряжай, бo я вижу, шо ты хлопец гарный…
– По-настоящему? – спросил тот, весьма польщенный доверием великана кирасира.
– Не. Сперва понарошку. Нo по разделениям, як то було показано…
Знатные пассажиры считалась гостями шкипера и обедали вместе с ним и его помощниками в маленькой кают-компании парусника. Kок готовил на камбузе обед, общий для всей команды, но трапезу командира могли украшать более дорогие закуски вроде сельди под маринадом из белого вина или десерта из засахаренных фруктов. Теперь Хитров сидел во главе стола и потчевал госпожу Аржанову именно сельдью. Рядом с Анастасией находился князь Мещерский. По левую руку от шкипера были первый штyрман и штyрман-мастер. Подштурман как раз нес вахту, и для него на столе только поставили прибор.
Моряки с видимым удовольствием развлекали прекрасную даму рассказами о недавнем рейсе в Стамбул. Там они пробыли неделю и видели все достопримечательности, в том числе огромную мечеть Айя-Софию. Но в этом месте повествование прервал подштурман. Он пришел сообщить шкиперу новость: вахтенный матрос с марсовой площадки на фок-мачте увидел вдали какое-то судно, следующее одним курсом с "Евангелистом Матфеем". Поначалу это сообщение не встревожило Хитрова. Черное море здесь часто бороздили как русские, так и турецкие корабли.
После обеда он сам вышел на шканцы и в подзорную трубу увидел трехмачтовик с зеленым исламским флагом. Сомнений не было. Корабль летел на всех парусах. Он гнался за "Евангелистом Матфеем" и, конечно, имел преимущество в скорости. Шкипер выругался длинным морским ругательством. Вот она, дурная примета. Зря он польстился на большие деньги, предложенные госпожой Аржановой.
Но надо было принимать какое-то решение. Хитров приказал изменить курс и идти к берегу, затем достать из кладовой и поставить дополнительные паруса-кливера на бушприт и трисель на фок-мачту. После этого он направился в каюту пассажирки – просить у нее людей для защиты корабля от пиратского приступа.
Хитров боялся женской истерики и слез и потому долго ходил вокруг да около, объясняя Анастасии, что подданные турецкого султана занимаются на Черном море каперством, то есть нападают на торговые суда с целью их ограбления.
– Как это нападают? – не сразу поняла Анастасия.
– Очень просто. Вот сейчас за нами уже три часа идет турецкий корабль. Расстояние сокращается…
– Три часа! – Она вскочила с места. – И вы до сих пор молчали! Надо немедленно поднять всех на ноги… Раздать оружие и боеприпасы, занять выгодную позицию. Я пойду со своими людьми…
– Вы тоже пойдете? – усомнился Хитров.
– Конечно! У меня есть два отлично пристрелянных пистолета. А кроме того, я умею фехтовать…
Удивленный таким сообщением, шкипер недоверчиво покачал головой и вышел на палубу. Никакой паники на его корабле не было. Все занимались подготовкой к бою. Первый штурман отдавал приказы парусной команде через рупор. Три косых кливера уже поднялось над бушпритом. Теперь матросы бегали по вантам и ставили трисель – большой парус трапециевидной формы. Штурман-мастер руководил действиями пушечной команды. Они перетаскивали два трехфунтовых орудия с одного борта на другой, чтобы увеличить мощь залпа.
Под топот и крики, доносившиеся сверху, Анастасия переодевалась в своей каюте в коричневый редингот и серые кюлоты с сапогами. Глафира не помогала, а скорее мешала барыне, двигаясь за ней, как сомнамбула, и хватаясь за разные вещи одновременно с Анастасией. Та просила горничную подать ей то шейный платок, то портупею со шпагой, то расческу, то заколки. Анастасия уже стояла перед зеркалом и закручивала волосы над ушами, когда Глафира принесла ей сандаловую коробочку с подарком Али-Мехмет-мурзы.
– Это зачем? – спросила Анастасия.
– В карман на груди положите.
– С какой стати?
– Положите, матушка барыня, а больше ничего не знаю.
Анастасия посмотрела на служанку внимательно. Та открыла коробочку, не глядя, достала оттуда камею из темного агата с профилем богини Афины-воительницы и подала своей хозяйке. Анастасии показалось, что камень стал теплым. Она выполнила совет горничной и положила его во внутренний карман редингота на груди слева, как раз напротив сердца. Ткань редингота, очень тонкая, плотно облегла камею, слегка показав ее размеры и объем.
Тут на палубе что-то с грохотом уронили. Глафира подняла глаза к потолку, перекрестилась и спросила:
– Что же теперь будет?
– Хорошая драка, – ответила Анастасия.
– Надо обереги читать, а на этой посудине не поймешь, где восток и где запад. Три раза должна я на восток поклониться, иначе силы у них никакой нет…
Анастасия серьезно отнеслась к ее словам. Так же серьезен был и шкипер, когда она вместе с Глафирой вышла к нему на шканцы и объяснила суть дела. Хитров повел горничную к корабельному компасу и показал на нем стороны света. Тогда Глафира исполнила весь ритуал, то есть три раза в пояс поклонилась на восток, трижды перекрестилась и голосом, сильным и звонким, начала читать заклинание, перекрикивая свист ветра к шум волн:
Ангелю мой, сохранителю мой,
Сохрани душу мою, скрепи сердца мое.
Враг-сатана, отступись от меня -
Есть у меня почище тебя да получше тебя:
Марко да Лука.
Третий – Никита, святой мученик.
За меня муку терпит, за меня Христа молит.
Есть Иван-Богослов, друг Христов,
Напереди меня крест,
Назади меня крест.
Крестом я крестилася, Богородицею оградилася.
Господи, благослови!
Аминь!
Эти слова доносились и до шкафута, где тесной толпой стояли те, кто мог защищать себя и корабль от страшной напасти. Не на кого было им надеяться теперь, неоткуда ждать помощи. Но грубые лица матросов, кирасир и слуг Анастасии просветлели при имени единственного их защитника – Иисуса Христа. Ему вверяли они сейчас свои жизни. Вместе с Глафирой они глухо повторили: "Аминь!"– и трижды перекрестились, на минуту выпустив из рук оружие.
Турецкий корабль приближался. Пока различались лишь фигуры нападающих в красных фесках и разноцветных банданах. Хитров приказал убрать большие нижние паруса на обеих мачтах, чтобы сохранить от повреждений при обстреле и улучшить обзор места предполагаемого боя. Он начал маневрировать, стараясь не подставлять противнику левый борт, а принять его справа на ют, где стояли все четыре орудия, уже заряженные, и где за бочками и кулями с песком находились защитники "Евангелиста Матфея".
Анастасия в треуголке и рединготе, перепоясанная портупеей со шпагой, с двумя пистолетами – "Тузиком" и "Мурзиком", – заложенными за ремень, ничем не отличалась от матросов и солдат. Князь Мещерский, вооруженный точно так же, подошел к ней.
– Анастасия Петровна, может быть, вы спуститесь в каюту? Там гораздо безопаснее.
– Ну и что?
– Письма у вас. Светлейший приказал мне охранять вашу персону как зеницу ока…
Отношения с адъютантом Потемкина на корабле у нее складывались странно. Он ее сильно раздражал, потому что был тенью человека, нанесшего ей жестокую обиду. Горечь все еще жгла ее сердце, чувства не притупились и воспоминания продолжали волновать. Объяснить это Мещерскому она не могла и только сердилась про себя, каждый раз встречая его приветливый взгляд.
– Оставьте меня в покое, князь, – неприязненно сказала Анастасия, положив руку на эфес шпаги. – Здесь я буду делать то, что хочу…
– Тогда я останусь с вами.
– Нет, – не согласилась она. – Ваше место – рядом с солдатами. Извольте выполнять долг офицера и командовать людьми, а не держаться за мою юбку.
Наверное, это прозвучало грубо и несправедливо. Мещерский хотел что-то возразить, но рев пушечного залпа прервал их спор.
Рассчитывая лишить парусник хода, турки дали первый выстрел из бортовых орудий по мачтам и парусам. Однако получился перелет. Ядра пронеслись над головами русских и упали в море далеко позади корабля. Второй залп вышел с недолетом. Ядра взрыли воду перед правым бортом "Евангелиста Матфея", обрушив на него целые водопады. Сначала корабль накренился, но потом выпрямился, вода скатилась с его палубы. Третий удар был удачным.
На грот-мачте лопнуло несколько канатов, и обломки реи посыпались на ют.
Мещерский бросил на Анастасию отчаянный взгляд и, закрыв голову руками, перебежал вперед, туда, где за большими бочками спрятались кирасиры, держа наизготовку карабины. Сержант Чернозуб, вооруженный пистолетом, подвинулся и уступил место офицеру. Хитров удерживал корабль на волне так, как задумал – правым бортом к пиратам, – и ждал их приближения. Все четче, все ясней было видно вражеское судно. Уже различались детали: загорелые лица с бородами, короткие куртки, шаровары, кривые сабли, длинные турецкие пистолеты, абордажные крючья, с помощью которых пираты сцеплялись с кораблем-жертвой.
Счет шел на секунды. Они готовились к четвертому залпу из десяти пушек на левом борту, теперь наведенных на палубу парусника. Но до Бога, видимо, дошло заклинание Глафиры. Может быть, ее просьбу убедительно поддержали Марк и Лука и особенно – Иван Богослов. Всевышний взял под свою опеку добрых христиан на "Евангелисте Матфее". Потому артиллеристы шкипера Хитрова опередили турок на самую малость. Они хорошо прицелились и вовремя поднесли тлеющие фитили к затравочным каналам медных орудий. Четыре выстрела грянуло одновременно.
Две пушки были заряжены картечными снарядами ближнего боя. В каждом из них находилось по 100 круглых пуль диаметром в полвершка , оплетенных для лучшей сохранности веревкой. Свинцовым дождем окатили они пиратский десант, сразу уложив на палубу одних головорезов и внушив страх и растерянность другим.
Третья пушка была заряжена полой внутри чугунной гранатой совсем небольшого диаметра, начиненной порохом и имеющей запальную трубку. Граната разорвалась за спинами пиратов и подожгла нижний парус на фок-мачте. Часть из них бросилась его тушить.
Четвертый выстрел был с ядром весом в полтора килограмма.
Но оно угодило в основание грот-мачты и, отщепив от нее целую пластину, рикошетом полетело на шканцы, где снесло штурвал вместе со штурвальным матросом. До русских донесся только его пронзительный вопль.
Турецкий корабль ответил залпом всего левого борта. Однако в этот момент "Евангелист Матфей" пошел с волны вниз. Потому много ядер проревело над его палубой, не причинив никакого вреда ни надстройкам, ни людям, приготовившимся к рукопашной. "Ура!" – закричали русские, ободренные Божьей помощью.
Все они с огнестрельным оружием в руках находились за самодельными укреплениями из бочек и кулей с песком на юте. Анастасия давно выбрала себе цель. Это был пират в зеленой куртке. В руках он сжимал абордажный крюк. За поясом у него торчали ятаган и пистолет. Он стоял впереди всех на баке корабля, неотступно приближающегося к их паруснику.
Наконец пиратский трехмачтовик со страшным треском и скрежетом навалился на ют "Евангелиста Матфея" с правой стороны. Так как он был длиннее и тяжелее, то сила инерции потащила его дальше. Чтобы задержаться, пираты стали цеплять за борт парусника абордажные крючья.
– Пали! – отдал команду поручик Мещерский.
Тогда Анастасия, поддерживая левой рукой запястье правой руки, нажала на спуск вместе со всеми. Залп получился дружным и вызвал некоторое замешательство в рядах атакующих. Не решаясь на открытый штурм, они с палубы своего корабля начали стрелять из пистолетов и мушкетонов – коротких массивных ружей с расширяющимся дулом и заряжаемых дробью.
Мелкие куски свинца веером разлетелись над палубой "Евангелиста Матфея", зацепив нескольких человек, в том числе и Мещерского, который не успел спрятаться за бочками и кулями. Боковым зрением Анастасия увидела, что молодой офицер схватился за левое плечо и на его кирасирском кафтане соломенного цвета расползается алое пятно.
Только после этого своего залпа, видя, что русские больше не отвечают огнем, пираты полезли на шкафут парусника. Сержант Чернозуб, оглянувшись на Мещерского, крикнул солдатам:
– Ребята! Коли! Руби! Бей! В плен живым не сдавайся!
Огромный турок в черной бандане и с широкой саблей в руке стал подниматься со шкафута по боковому трапу на ют. За ним двинулись другие. Анастасия достала из-за портупеи еще один пистолет. Если в первый раз, стреляя вместе со всеми по пиратам издалека, она пустила в ход "Мурзика", то теперь настал черед ее верного и более надежного "Тузика". Он никогда не подводил свою хозяйку. Так получилось и теперь. Не целясь и почти в упор, она всадила последнюю пулю в чернобородого великана с волчьим оскалом ослепительно белых зубов.
Кто он был, оставалось только догадываться. Но его ранение, судя по всему, достаточно тяжелое, пираты встретили настоящим воем. Турок, схватившись за голову, с трапа повалился им на руки, и они остановились на шкафуте. Затем из толпы выскочил маленький человечек, похожий на карлика. В его ладони, как луч, сверкнуло лезвие длинного ножа. Он указал на Анастасию, крикнул что-то и в прыжке метнул нок в сторону русских. Анастасия успела отпрянуть назад. Нож на излете угодил ей в грудь, но стукнулся о камею и упал вниз, даже не разорвав редингота.
Новая неудача ошеломила атакующих, обороняющихся же она приободрила. Матросы с флотскими тесаками и кирасиры с палашами кинулись на турок, крича: "Ура!" Началась рукопашная. Анастасия достала шпагу из ножен и хотела замешаться в толпу дерущихся людей, но кто-то окликнул ее. Она обернулась. Рядом стоял сержант Чернозуб с обломком реи.
– Ваш-выско-бродь, – сказал он, – дозвольте обратиться… Хиба ж це дило, шоб жинки шпагамы махали? Зараз я встану…
– Где твое оружие? – строго спросила она, видя, что, кроме бревна, нет у него ни сабли, ни палаша.
– Так от же воно! – Кирасир, играючи, перекинул бревно с левой руки на правую. – Треба трошки бусурманам бока почесати…
Вступление сержанта в схватку ознаменовалось падением в море сразу трех воинов ислама, в том числе карлика, бросавшего нож. Великан бревном просто смел их с палубы, точно гигантским веником. А потом принялся махать им направо и налево, приговаривая: "Та шо вы лезете! Шо вы лезете сюды, бисовы диты! Це ж вам не сарай! Це ж корабль…"
Видя, что дело налаживается и без ее участия, Анастасия отступила и оглянулась по сторонам. Поручик Мещерский сидел на падубе, прислонившись к большой бочке, и держался рукой за плечо. По рукаву у него обильно текла кровь. Пригибаясь, она перебежала к нему.
– С крещением вас, милый князь! – сказала Анастасия весело. – Теперь вы – боевой офицер, а не штабной шаркун при важном вельможе.
– Видимо, это – утешение… – Он криво усмехнулся.
– Да будет вам! – Анастасия склонилась над ним и, поддев острием шпаги край сукна, рывком распорола рукав его кафтана от плеча до обшлага.
– Что вы делаете! – Он отшатнулся.
– Вам нужна перевязка.
Анастасия осторожно срезала обрывки рубашки, вытерла кровь.
Стало видно, что свинцовая дробина размером с ноготь взрезала кожу и застряла у Мещерского в мышечной ткани плеча. Адъютант Светлейшего тоже бросил взгляд на свою рану и побледнел, как полотно. Ему стало плохо. Понимая, что он сейчас потеряет сознание, она похлопала его по щеке.
– Ну! Ну же, поручик! Вам придется меня обнять…
– Обнять? – Он вздрогнул и поднял на нее глаза. – К чему такие вольности?
– Я должна вынести вас с поля боя.
– А… – Он ладонью потер лицо. – Хорошо, выносите…
Взяв Мещерского за здоровую руку, Анастасия приподняла его, подставила свое плечо, на которое он действительно навалился, и потащила к трапу. Теперь поручик пытался ей помочь. В коридоре они наткнулись на Глафиру. Не говоря ни слова, горничная подхватила князя с другой стороны, и они быстро добрались до их каюты.
Таким образом, Анастасия и Мещерский не увидели наиболее торжественного момента: корабли расходились в разные стороны. Оставив несколько абордажных крючьев в фальшборте "Евангелиста Матфея", а на его палубе – немало всякого оружия и тела трех убитых, но унеся всех раненых, турки поднимали паруса и поворачивали реи, чтобы поймать попутный ветер. Противники еще грозили друг другу кулаками и кричали ругательства, но было ясно – русские отбились…
Слабый язычок пламени от свечи лизал то металлический пинцет, то скальпель, то хирургические ножницы. Анастасия готовилась провести простейшую операцию: извлечь из раны у кирасира свинцовую дробину. Такие операции после сражения при Козлуджи она не раз наблюдала в лазарете Ширванского пехотного полка у штаб-лекаря Калуцкого и даже ассистировала ему. В Аржановке она не забывала о своих медицинских навыках и часто помогала крестьянам. Никаких трудностей в проведении сейчас подобной операции она не видела. Но Мещерский этого не знал и волновался, спрашивая ее, не будет ли ему больно.