- Однако там же можно прочитать, что на Балканах господствует скрытая, хроническая форма заболевания! - энергично возражал полковник Джанкой. - А здесь мы наблюдаем острейшие формы, как будто в кормушки подсыпаны целые пригоршни сапных палочек!
- Что ж, большая скученность поголовья… - не очень убежденно твердил свое генерал Амвросиев и снова успокоительно цитировал справочники: - В 1926 году, например, в одной Болгарии было зарегистрировано четыре тысячи двести четырнадцать сапных лошадей. Однако никто не подозревал диверсию…
- Умней ничего не придумали? - устало вмешался командующий. - Если верна кавалерийская поговорка, что "человек делает коня", то человек и сап может сделать. Вы наших чекистов не разоружайте. Их дело - бдительность. Не так ли?… Полковник Ватагин уже, наверно, кое-что намотал на ус.
И все заулыбались, поглядывая на сидевшего в углу с виду неторопливого, мешковатого, задумчивого полковника.
Второй вопрос, обсуждавшийся в эту ночь, касался непосредственно Машистова и Ватагина, и, когда ветеринарное начальство покинуло комнату, командующий вкратце ввел контрразведчиков в курс дела. Друзья из Болгарии только что сообщили по радио, что фашистские дипломаты уже бежали из Софии в специальном поезде в направлении турецкой границы и там, на полустанке, задержаны крестьянами и пограничниками. Активно действует некто Атанас Георгиев, подпоручик. Он уже разоружил фашистов, солдаты перетащили к нему на квартиру все посольские архивы и канцелярию; он просит помощи. Дело ясное: нужно отправить воздушный десант. Болгары обещают приготовить посадочную площадку.
- Это надо сделать! И чем быстрей, тем лучше, - заметил Машистов.
- Я тоже так думаю… А почему?
- Да потому, что эфир - такая вещь: слушают все, кому не лень. Так что в квартиру Атанаса Георгиева, возможно, уже сейчас стучатся…
Тут спора не было. Командующий подвел черту:
- Значит, решено? - и, чтобы вернуть событию его подлинные масштабы, заключил угрюмой шуткой: - Остальное - дело техники: отправьте на самолетах дневальных комендантской роты.
Член Военного совета тоже усмехнулся:
- Видать, припугнули мы их, нервы не выдерживают…
И разговор снова перешел на дела ветеринарные.
Ватагин не участвовал в спорах. Молчал. Вдруг в памяти его возникла немецкая позывная - "Фюнф хуфайзен фон айнем пферде"… Так неожиданно вспомнилась в разговоре о сапе эта загадочная фраза о пяти подковах с одного коня, что полковник тут же зашептал с улыбкой об этом на ухо своему начальнику.
Машистов выслушал и тоже улыбнулся:
- Ждите! Так они и раскроют вам в условной позывной суть диверсии. Дети, что ли?
- Да, это верно. Однако забавное совпадение.
В ожидании полковника Шустов во дворе болтал под стук движка с генеральским адъютантом. Оба понимали, что их начальники, наверно, получают серьезное задание, но об этом не принято было говорить. И они от нечего делать делились заграничными впечатлениями.
Генеральский адъютант рассказал о хозяине дома, где они с Машистовым квартировали:
- Этот господин-то Арам хорош. Когда стали у него на постой, любезничал, угощал сливянкой, в приятельство ударялся. А утром смотрю: дочка возвращается домой с подушкой. Дочку, значит, подальше отослал на ночь, не доверяет русскому человеку. Сам прохвост и других по себе мерит.
- Ну, знаешь ли… - по справедливости возразил Шустов. - Пока ты в доме, я бы тоже поостерегся.
Заговорили о девушках - о своих и здешних. Шустов рассказал, какое он здесь увидел такси - специально для свадеб. Придумают же! На крыльях саженные свечи, перевитые лентами и гирляндами. А сама машина - ну просто гроб, "модель моей бабушки". Вот ведь буржуазная дурь!
- А в деревнях нищета. В постолах ходят.
Начальники всё не шли - дело и впрямь, видно, очень серьезное. Командующий зря не задержит.
- Что-то твой похудел, - заметил генеральский адъютант о Ватагине.
- Езды много. А "виллис" кого не растрясет, - уклончиво сказал Шустов.
Не хотелось признаться, что только вчера он вернулся к полковнику. Он и сам обратил внимание на то, как тот осунулся в дни наступления. Со слов Ватагина он знал, сколько было у него работы. За Днестром к нему привели многих "старых знакомых". Их след тянулся от Пятигорска, от Павлограда, от Николаева. Полковник допрашивал ночью и днем в погребах, в тени танков, в густой кукурузе… где придется. Шустов выслушал все это с завистью - вот каких впечатлений он лишился, пока возил фургон с унылым Бабиным! Сейчас в разговоре с генеральским адъютантом не хотелось бередить свою обиду.
- Писем давно нету, - заметил собеседник.
- Полевая почта отстала. Не угонится за нами…
И они окончательно умолкли, задумавшись каждый о своем под ночной стук движка.
Ватагин подошел к машине внезапно. Срочно послал Шустова за майором Котелковым.
- Знаешь, где искать?… На обратном пути прихватите Бабина. И - сюда!
В темном переулке майор уже дожидался машины у ворот. Значит, по телефону предупрежден. Мишу Бабина пришлось расталкивать: он спал, как сурок.
Шустов помчал их по сонному городку. Котелков сидел рядом. Бабин терпеливо мотался на заднем сидении.
- Что бы все это значило, товарищ гвардии майор? - спросил Шустов, как обычно, с подходцем.
- Что-нибудь да значит, - бодро ответил Котелков. - Мы здесь - не фиги воробьям давать!
Шустов вспыхнул, но промолчал. Когда же наконец майор научится с ним разговаривать по-человечески! Впрочем, он со всеми такой - грубый, плохо воспитанный человек, в частях держится высокомерно, командует. Смелый до чертиков, это точно, а действует нахально. Разве ж это чекист! Полковник верно однажды о нем отозвался: "Высади его с десантом в пустых плавнях Дуная или хоть на луне, он только гаркнет на хлопцев своей бессмысленной присказкой: "Мы здесь - не фиги воробьям давать! За мной!" Никакого интереса к обстановке. Политически незрелый товарищ…" И хоть бы раз майор Котелков взял с собой в операцию Славку Шустова. Этого не было никогда.
- Товарищ майор… - просительным тоном снова начал Шустов.
Котелков грубо хмыкнул:
- Слушайте, Шустов, ведите машину и помалкивайте. И не просите - не будет. Еще молоко на губах не обсохло…
- Вам так кажется, товарищ майор? - вежливо переспросил Шустов и сильно встряхнул машину на повороте.
В эту минуту он ненавидел Котелкова.
Не прошло и часа, как Шустову все стало ясно, как если бы он всю ночь просидел в Военном совете. Котелков возглавляет опергруппу: воздушный десант в глубоком тылу противника. Летят на двух "Ли-2", даже без прикрытия: ради полной конспирации. Головным идет летчик Колдунов - бесстрашный Колдун, сделавший двести ночных полетов в осажденный Севастополь. С Котелковым - тридцать ребят с автоматами, два отряда. Во главе второго - капитан Цаголов.
Подготовка к операции, как всегда, проводилась в полной тайне, не было привлечено ни одного лишнего человека. За час Шустов трижды побывал на аэродроме: то подвозил Ватагина и Котелкова, то Мишу Бабина с радиопередатчиком. Миша тоже летит. Полковник настоял на отправке Бабина: может быть, захватим ту, софийскую, радиостанцию, тогда радист пригодится - устроить ловушку.
- Сможешь их обдурить? - спрашивал полковник в машине Бабина. - Так и кричи по-немецки: "Фюнф хуфайзен фон айнем пферде". Посмотрим, где отзовется.
Бабин кивал головой, соглашался, но ясно было, что все это ему не очень по душе: в такой операции раз плюнуть старшинские лычки заработать.
Давно не чувствовал себя младший лейтенант Шустов таким униженным. Ненавистный Котелков забыл о нем. Гордость запрещала Славе попросить самого полковника. И он сидел в машине нахохлившись, мрачно поглядывая по сторонам. Обидно было, что Миша Бабин летит, а он, Шустов, только возит.
Все же, поборов недоброе чувство, Шустов догнал Мишу у самолета. Вспомнил: летит, чудак, без свитера, а в воздухе будет холодно, лейтенанты - вон как одеты.
- Где он у тебя? В чемодане? Я враз за ним смотаюсь. Замерзнешь!
- Спасибо, Слава. Не надо.
Все распри забыты, и Бабин это ценит. Славка - настоящий товарищ, и жаль, что его не берут. Бабин ведь слышал, как адъютант просил майора Котелкова взять его с собой в десант, хотя бы на помощь радисту: аппарат таскать. Котелков отрывисто рассмеялся: "Бодливой корове бог рог не дает, - и успокоил: - Вы полковнику понадобитесь - тут не заскучаешь".
Лейтенанты поспешно докуривали папироски, прежде чем войти в самолет. Шустов с завистью и тоской наблюдал, как Ватагин пожимает руки Котелкову, Цаголову. А Колдуну сказал что-то, чего Слава не расслышал.
Десантники с автоматами взбегали по лесенке.
Шустов постеснялся поцеловать Бабина, только сунул ему зачем-то кожаные перчатки и финку с янтарной рукоятью. Миша был бледен - может быть, из-за ночного холодка.
Две тяжелые птицы, нехотя поворачиваясь, нагоняя ветер, пошли вперевалку по выгоревшей траве набирать скорость, потом оторвались от взлетного поля и взяли курс на юг.
Ватагин и Славка молча возвращались с аэродрома. Лишь у квартиры полковника, когда младший лейтенант остановил машину, Ватагин посмотрел на него. Это была сцена без слов.
- Ты на судьбу не жалуйся, Слава. Иди спать. Отдыхай.
Откуда мог догадаться полковник о том разговоре, который был у Шустова с Котелковым?
9
Поздно ночью над болгарским селом раздался тяжелый гул моторов. Было ясно, что летит самолет. Но чей? Если американский, то будет бомбить. А что, если немецкий, на выручку своим? Тогда сражаться насмерть! Во всех дворах взахлеб надрывались собаки. По кирпичным ступеням в погреба бежали женщины и дети. Виноградари сходились на улицах. Чей?…
Два самолета делали круги над селом и вдруг доверчиво засветили бортовыми окнами.
- Русские летят! Ай да руснаки!
Сотни людей, обгоняя друг друга, устремились на широкий луг. Самолет шел на посадку по свету костров, наскоро разложенных пастухами. Тяжко подпрыгнув, он наконец остановился. В свете костров было видно, как выскочил офицер, за ним посыпались другие, - много их, и у всех в руках автоматы.
- Отставить оружие! - скомандовал советский офицер не то болгарам, бежавшим прямо на него, не то своим парням, стоявшим сзади.
Второй самолет тоже шел на посадку.
- Здравствуйте, братья болгары!
Прошло не менее пяти минут, пока десант пробивался сквозь руки, протянутые для объятий. Отовсюду раздавались по-славянски щедрые возгласы:
- Добре дошли, братушки!..
- Да живее Москва!
В толпе слышался злой голос майора Котелкова:
- Колдунов, береги самолет! Черт… Изломают в щепу!
Миша Бабин, командовавший выгрузкой своей радиостанции, видел еще из двери самолета, как отбивался от крестьян майор Котелков.
Каждая минута, сбереженная для броска, решала сейчас успех операции.
- Цепью! Вперед! - Котелков обернулся: - Радист, за мной!
Рядом с Котелковым бежал учитель Никола Цвятков:
- Вы не тревожьтесь, господин офицер.
Но Котелков не удостоил его вниманием. Навстречу от полустанка бежали болгарские пограничники.
- Где начальник заставы? - крикнул издали Котелков.
- Он отдыхает, господин офицер.
- Отдыхать в могиле будем - понятно?
- Его трясет малярия, господин офицер… Да здравствует Отечественный фронт!..
- Меньше слов, больше дела!.. - огрызнулся свирепый майор.
Котелков знал главное: все решает внезапность. Еще в воздухе он решил немедленно отстранить болгар. Теперь эти пограничники с их офицерами показались ему совсем не внушающими доверия. Проще - без них! Пусть Цаголов выбросит засаду в сторону турецкой границы. Ворваться в вагоны - порядочек!
По одному перебегали автоматчики железнодорожное полотно, накапливаясь на полустанке. Из окопа высунулся болгарский подофицер Славчев.
- Где же ваш подпоручик? - с досадой снова спросил Котелков.
- Тяжко болен… Малярия…
- Ну, и мы тут - не фиги воробьям давать! - пробормотал Котелков сквозь зубы.
Болгарин ничего не понял, он радовался, что в тени паровоза рядом с ним стоят русские и, значит, врагам не уйти. Подофицер опасался только, как бы русские сгоряча не подумали, что подпоручик - сам фашист.
- А где бумаги посольства? - спросил Котелков.
- Дома у Георгиева. Все в порядке, товарищ!
- По вагонам! - крикнул Котелков.
Несколько секунд на полустанке мелькали тени. Это десантники вскакивали на площадки вагонов. Два - три выстрела. Немецкая возбужденная речь. Чей-то крик… Бабин вслед за одним из автоматчиков тоже вскочил в ближайший вагон - он должен найти радиостанцию.
Как ни возбужден был Бабин, он удивился тому, что увидел в свете "летучей мыши": германский дипломат стоял перед майором Котелковым навытяжку. Он так нелепо тянулся перед майором, что напомнил Бабину одного пленного обозника, которого шоферы его автобата вытащили из засыпанного снегом стога в донской станице. Однако времени терять нельзя. Миша просунулся между майором и фашистом и смело пошел по всем купе. И немецкие офицеры поднимали при его появлении руки. Где же радиостанция?…
- Взять вагоны под наблюдение! И чтобы мышь не проскочила!.. Давайте, братушки. Ведите к вашему подпоручику, - командовал Котелков.
Освещая фонариками дорогу, Котелков с группой лейтенантов бежал по селу. Учитель задохнулся, отстал. Его сменил подофицер Славчев. Переулок был похож на каменную щель и круто стремился вниз. Впереди, за домами старобалканской застройки, послышался ропот горного ручья. Здесь пахло кожевенными мастерскими, кислым запахом дубления. Подпоручик Георгиев жил в последнем доме, над рекой. Дверь была открыта настежь.
Котелков вошел первым.
- Кто тут живой? - спросил из-за его плеча автоматчик.
Прислушались - тишина. Только за окном шумел поток. Прошли еще две комнаты.
- Господин подпоручик, вы спите? - спросил Славчев, заглядывая в горницу.
Котелков и автоматчики вошли вслед за ним.
Звездный свет ночи едва проникал сюда сквозь решетку полуоткрытого окна. В горнице пахло странной смесью кожи и пороховой гари. Котелков, широко расставив ноги, вглядывался в полумрак. Подпоручик лежал перед ним на тростниковой кушетке. Ужасно длинными казались вытянутые ноги в твердых, тяжелых сапогах. Лицо глядело в потолок. Что-то темное, как будто курчавое, напоминающее каракулевую шкурку, облегало его шею и плечи.
- Порядочек, - сказал Котелков.
Он подошел вплотную. Теперь он видел, что это за каракуль: широкая резаная рана в загустевшей кровавой корке. От шагов Котелкова узкая плетеная кушетка поскрипывала под трупом:
- Понятно…
Горница опустела. В доме слышались шаги солдат, их голоса. Славчев звал хозяйку:
- Костадинка! Где ты, Костадинка?
Котелков посветил фонариком. Вдоль стены лежали разбросанные баулы дипломатического архива. Видно, кто-то второпях рылся в них. Револьвер валялся на коврике под правой рукой Георгиева. Майор поднял, понюхал - подпоручик стрелял. Кровавые следы шли к двери. Котелков оглядывал горницу по порядку. Домотканое одеяло лежало брошенное на пол в ногах подпоручика. На гвозде висела фуражка с бело-зеленой кокардой. На столе стакан с недопитым чаем, облатки, наверно хина, косточки сливы на блюдце. На отсыревших стенах церковная картина с видом Иерусалима и тусклый портрет усатого и завитого мужчины времен оттоманского владычества.
Что же случилось здесь полчаса назад?
Болгарский солдат шепотом позвал майора.
- Кто был в доме? - спросил Котелков.
- Старуха. Больше никого. Она спятила, что-то бормочет.
Вслед за солдатом майор сбежал по крутой лестнице в кухню. Горный поток шумел под открытым окном, возле которого на низенькой скамеечке сидела старуха в черной шали. Она не замечала толпившихся в кухне солдат.
- Вот так гости… - оцепенело твердила она. - Вот так гости…
- Что говорит? - спросил у болгар Котелков.
- Бессмыслица, - ответил Славчев. - Не разберу, при чем тут…
- Вот так гости… - внятно твердила пораженная ужасом старуха. Гортанно и резко звучал ее голос.
В свете фонарика Котелков увидел, как подагрической рукой она поправила седую прядь.
- Послушай, мама, - тронул ее за плечо Котелков. - Ты не бойся, рассказывай. Мы - русские.
Старуха обратила на него застывший взгляд.
- Вот так гости. Они искали подковы. Я слышала: "Пять подков!.. Бързо, бързо… быстро!" Потом стали двигать стульями, как будто подметали пол. Потом - выстрел. Они пробежали по лестнице: один, за ним другой… Вот так гости…
- Ты их узнала, мама? - допытывался Котелков. - Это были болгары или…
Но, видимо, ужас мешал ей ответить членораздельно. В тишине снова стал слышен ропот горного потока.
- Вот так гости… - бормотала старуха.
10
Нет ничего прелестнее болгарских городков на рассвете, когда вчерашняя пыль улеглась, и горы чисты над крышами, а в палисадниках благоухают розы, и качают своими пушистыми головками астры, и даже конское ржанье просыпающихся солдатских обозов не нарушает этой простодушной прелести.
Едва светало, когда Шустов растолкал во дворе шофера радиостанции и поднял полковника Ватагина. Они выехали еще до того, как на дорогу вытянулись колонны грузовых машин, минометные батареи и конные обозы.
С походной радиостанцией полковник теперь не разлучался. И младший лейтенант Шустов рядом, в машине, - с ним веселее. Удивительный человек этот Славка: и отважный воин, и в то же время потешный юнец! На Миусе он спас бетонный мост: влетел на него на мотоцикле под огнем противника, когда до взрыва оставалось секунд двадцать, и затоптал бикфордов шнур. Потом спрашивали его - он и сам не знал, как это случилось. Но числилось за ним и много смешного: однажды он впотьмах принял тол за мыло и отдал хозяйке на стирку кусочек взрывчатки. Офицеры часто дразнили его: "Ну как, мыло не кончилось? Не смылил?" На это Славка не обижался. Щеголь он был отчаянный, и хотя перестал носить планшет и спрятал финку с янтарной рукоятью, но перед каждым рейсом надраивал до полного блеска свои шевровые сапоги.
Особенно хорош бывал Шустов в дни больших передвижений, когда штаб фронта снимался с насиженного места и делал бросок вслед за войсками. В такие дни полковник Ватагин усаживался рядом с адъютантом, выкидывал из памяти показания разных перебежчиков, парашютистов, диверсантов, делался ленивым и сговорчивым: вези! Машину надо подтолкнуть - грузно вылезет из кабины, плечом толканет… силен!
По молодости лет Шустов не догадывался, что сам он со своим шумным ребячеством время от времени просто необходим Ватагину, что тот отдыхает в его компании и от утренних бумаг, и от бесконечных телефонных переговоров, и от ночных поездок в Военный совет.