Толстуха онемела. Побелев, как полотно, она трясущимися пальцами принялась катать по столу хлебный шарик. Она относилась к отцу и сыну с неподдельной теплотой. Когда-то Като и Пардальяна-старшего связывали весьма нежные чувства, и роман их тянулся довольно долго - не то две недели, не то четыре, Като уже точно не помнила. Но она даже вообразить себе не могла, что весть об ужасной участи ветерана поразит ее в самое сердце.
Всю свою жизнь Като не слишком утруждала себя размышлениями. Толстуха не была ни плохой, ни хорошей. Она инстинктивно подавляла в себе те чувства, которые могли причинить ей боль. Като нечасто проливала слезы. Самой большой своей бедой она считала то, что разжирела, подурнела и потеряла прежнюю привлекательность.
И все же трактирщица давно и тайно обожала шевалье де Пардальяна. Ни один из знатных господ, которых доводилось видеть Като, ничем не напоминал этого молодого человека. Она никогда не встречала такого сочетания грации и достоинства, гордой замкнутости и веселой насмешливости, доброты и сострадания к людям. Като нередко думала о Пардальяне-младшем, потом приближалась к зеркалу и испускала тяжкий вздох… Однако она даже не подозревала, что ее симпатия к шевалье удивительно похожа на влюбленность! Но Като нравилось иногда помечтать о том, что она может стать для Пардальяна-младшего другом, защитницей, служанкой, беречь его и преданно ухаживать за ним до самой смерти.
И вот теперь отец и сын обречены на гибель!.. Их ждут страшные муки!..
Като впала в такое отчаяние, что у нее потемнело в глазах. Руссотта уловила перемену в настроении толстухи:
- Ты что, огорчилась? Эти Пардальяны - твои приятели?
- Нет, нет, что ты! - замотала головой Като.
- Так достанешь нам наряды?
- Да, - механически кивнула Като. - Тряпки я для вас найду… А приглашены вы, значит, на воскресенье?
- Допрос начнется в воскресенье утром, но мы должны быть в Тампле в субботу вечером. Господин де Монлюк ожидает нас ровно в восемь, ясно?
- Да, да… А теперь ступайте!
Гостьи пылко расцеловали свою покровительницу и убежали. А Като замерла у стола, закрыв лицо руками.
- Воскресенье! Воскресенье! - прошептала она и расплакалась.
Читатели, наверное, забыли, что допрос Пардальянов был назначен вовсе не на воскресенье, как думали Пакетта и Руссотта, а на утро субботы. Марк де Монлюк пригласил ночных фей полюбоваться пытками, но быстро образумился. Однако он был непрочь поразвлечься с девицами и потому заявил им, что дознание состоится в воскресенье. Монлюк велел Пакетте и Руссотте прийти в Тампль в субботу вечером; он решил, что до утра они отлично проведут время, а затем он сообщит им, что допрос отменили, и вытолкает дамочек на улицу.
Прояснив ситуацию, вернемся к Като. Нам уже известно, чтo она была особой решительной и энергичной. Когда сгорел ее первый трактир, она мужественно перенесла жестокий удар судьбы. Перед этим, во время осады ее заведения, она являла чудеса храбрости, помогая Пардальянам отражать атаку за атакой. Да, чего только не видела в жизни эта женщина, прекрасно знавшая парижское дно!
Она недолго горевала, скоро вытерла слезы, треснула кулаком по столу и уверенно сказала сама себе:
- В ночь с субботы на воскресенье мне нужно попасть в крепость Тампль!
Голос толстухи звучал столь твердо, что каждому стало бы ясно: от своей идеи Като не откажется никогда!
Внезапно из зала донеслись дикие крики. Като поспешила к своим гостям.
- Что тут происходит? - сердито поинтересовалась она.
- Укокошили! Старуху укокошили! Это Руссотта и Пакетта!
Громче всех вопили проститутки: они ненавидели двух подруг, завидуя их привлекательности и успеху, которым те пользовались у клиентов. Иначе уличные женщины и не посмотрели бы в сторону трупа, но сейчас надрывались вовсю, устроив жуткий гвалт.
- Несчастная бабуля! - голосила одна девица. - Какое подлое преступление!
- Да Руссотта с Пакеттой мать родную зарежут, я всегда это знала! - не отставала от товарки другая.
- В каталажку их! - верещала третья.
Перепуганные Руссотта с Пакеттой плакали и оправдывались.
- А ну тихо! - гаркнула Като.
Все немедленно замолчали.
- Где нашли тело? - осведомилась толстуха.
- На улице, прямо возле двери… Какой кошмар! У меня аж сердце останавливается! - заявила жирная белобрысая девица с заплывшими глазками. Она бросала злобные взгляды на дрожащих подружек, ошеломленных внезапно выдвинутыми против них ужасными обвинениями.
- Что ж, Жанна, рассказывай все по порядку, - распорядилась Като.
Белобрысая девица подбоченилась и решительно заговорила:
- Вывалились мы из трактира минут пять назад: я, Безрукий Жак, Дылда, Фифина-солдатка и Леонарда. Но не сделали и двух шагов, как Безрукий заорал: "Глядите, там кто-то лежит!" Тогда Фифина и сказала: "Давайте посмотрим!" Я тоже подумала: "Надо подойти!" Ну, мы и двинулись, Безрукий Жак впереди, остальные следом. Видим: Руссотта с Пакеттой нагнулись над бабкой и уж совсем ее удавили. Что, разве не так?
- Все верно! - галдели Леонарда, Дылда и Фифина-солдатка.
- Брешешь! - вспылила Руссотта. - Когда мы на нее наткнулись, она уже давно окочурилась!
- Как же! Окочурилась!.. Да она еще хрипела…
Пакетта с Руссоттой плакали, божились, что случайно набрели во мраке на мертвое тело и хотели только выяснить, нет ли на трупе чего-нибудь ценного.
- Лгуньи! - визжала Жанна. - Немедленно отправлюсь к прево! Пошли вместе, Безрукий!
Като вцепилась Жанне в плечо.
- Что ты вопишь? Мертвецов не видала? - хладнокровно произнесла трактирщица. - Подумаешь, старушка померла! Вот новость! И что ты заявишь прево? Если сунешься к нему, я мигом расскажу про того сержанта: помнишь, он за тобой потащился, а после исчез… Небось, твой дружок Безрукий Жак знает, что случилось с тем бедолагой. Мне про тебя немало известно, да и про остальных тоже…
Посетители трактира затряслись от страха, а Като решительно продолжала:
- О Господи, мне тут только прево не хватало! Ладно, пускай приходит: он услышит от меня много интересного!
- А ведь Като права! - поддакнул трактирщице кто-то из гостей. - Эта Жанна - такая пустомеля…
Жирная Жанна струхнула, раскаялась и принялась всех убеждать, что всего лишь пошутила; неужели кто-то подумал, что она способна выдать прево своих товарок?! Волнение улеглось, двое, карманников согласились оттащить мертвое тело подальше, чтобы власти не заподозрили в убийстве кого-нибудь из гостей Като. Трактир постепенно опустел. Собрались уходить и Руссотта с Пакеттой. но Като остановила их:
- Погодите! Мне нужно с вами потолковать.
Толстуха задвинула дверной засов, потушила светильники в зале и снова повела девиц в свой кабинетик.
- Стало быть, это не вы прикончили бабку? - сурово спросила трактирщица.
- Като, Господи, да как тебе такое в голову пришло!
- А мне кажется, что это ваших рук дело, - заявила толстуха. - И нечего реветь и спорить, меня не проведешь. Старуху придушили именно вы, это ясно как день. И свидетели имеются… Помните, что верещала Жанна? Да успокойтесь вы, не рыдайте, я на вас не донесу, мы сумеем договориться…
Пакетта и Руссотта тряслись от ужаса и не сводили с Като несчастных глаз.
- Так вот, - сказала та, - если будете меня слушаться, то и я болтать не стану. А не поможете мне - тут же выдам обеих. Ну, что вас больше устраивает?
- Да ты только объясни, что ты от нас хочешь! Мы на все согласны! - вскричали девицы.
- Пять дней вы будете беспрекословно мне повиноваться. Не пугайтесь, ничего страшного делать не придется.
- А все-таки?
- Узнаете в свое время. Пока же поживете у меня. Пять дней просидите в трактире, и чтоб на улицу - ни ногой! Знаете, небось: кормежка у меня сытная, кровати мягкие…
- Конечно, Като. Носа за порог не высунем…
- Вот и славно. Но если до субботы хоть одна из вас улизнет, я сразу иду к прево!
- А в субботу?
- В субботу я вас отпущу; одену как приличных женщин, и шагайте себе в крепость Тампль.
Глава 21
ПОСЛЕДНЯЯ ОСТРОТА ДЯДЮШКИ ЖИЛЯ
Пока в трактире "Два болтливых покойника" происходили уже известные читателю события, кошмарный и нелепый спектакль разыгрывался и во дворце Мем. Это было вечером того дня, когда Генрих Наваррский женился на Маргарите Французской, и ночью, во время испугавшей весь Париж ужасной бури… Не будем пока заглядывать в Лувр, где продолжаются грандиозные торжества, о которых позже с восхищением расскажут летописцы; обойдем стороной и особняк Монморанси, обитатели которого совершенно растерялись после таинственного исчезновения обоих Пардальянов; воздержимся и от прогулки по мрачным закоулкам города, где вовсю идет подготовка к чему-то жуткому…
Присмотримся повнимательнее к трем парижским зданиям: к трактиру Като, в котором мы побывали совсем недавно; к храму Сен-Жермен-Л'Озеруа, куда мы поспешим сразу после полуночи; и наконец, к дворцу Мем, резиденции маршала де Данвиля.
В особняке де Данвиля никого не было: маршал со всеми приближенными переселился на улицу Фоссе-Монмартр. На то имелись серьезные причины: во-первых, Анри де Монморанси боялся нападения. Появление во дворце Пардальяна-старшего лишь усилило тревогу маршала.
"Я был своевременно предупрежден, и потому мне удалось поймать Пардальяна, - думал Данвиль. - Однако Франсуа, обезумев от отчаяния, способен ворваться ко мне с большим отрядом своих солдат. Нужно быть осторожнее…"
Во-вторых, дом, в который перебрался Анри де Монморанси, располагался рядом с Монмартрской заставой. Мы помним, что король поручил Данвилю обеспечить охрану всех ворот города. И маршал посылал теперь в караулы своих людей. Если королева-мать узнает о заговоре Гиза, если в столицу войдет преданная государю армия из провинции, в общем, если случится беда, Данвиль через Монмартрскую заставу молниеносно ускользнет из Парижа. Итак, маршал покинул дворец Мем.
Но в тот вечер, часов в девять, там пребывали двое мужчин. Устроившись в буфетной, они поглощали ужин и мирно разговаривали. Кто же так свободно чувствовал себя в особняке маршала? Управляющий Жиль и его милейший племянник Жилло.
Прислушаемся же к их беседе.
- Выпьешь еще? Отличное винцо, - обратился дядюшка к племяннику.
Жилло с наслаждением осушил бокал.
- Замечательное вино. Давненько я такого не пробовал! - заявил Жилло. Язык парня уже заплетался.
Щеки Жилло порозовели, глаза налились кровью.
- Ступай, дорогой, принеси еще одну бутылку из буфета; там можно отыскать вино и получше, - улыбнулся дядя.
Жилло поднялся и отправился за бутылкой; походка его была еще вполне уверенной.
- Эх, мало… Нужно бы добавить, - осклабился дядюшка и вновь наполнил бокал племянника. - Стало быть, во дворец Монморанси ты больше не пойдешь? - осведомился Жиль.
- Не могу я туда возвращаться. - вздохнул Жилло. - Понимаете, там все будто спятили… С того самого дня, как пропал этот старик, который грозил мне язык вырвать…
- Язык вырвать?
- Вот именно. Так он меня пугал, этот Пардальян-старший.
Жилло откинулся на спинку стула и громко рассмеялся. Жиль тоже захихикал. Однако его мерзкая ухмылка не обещала ничего хорошего. Если бы Жилло не был так глуп, он бы сразу почуял неладное.
- Во дворце Монморанси на меня все смотрели с подозрением, - вздохнул Жилло. - Похоже, догадывались, что я приложил руку к исчезновению старика. Надо было уносить ноги, чтобы не лишиться головы. А без головы, понимаете ли, мне остаться не хочется…
Парень, видно, вспомнил о пережитых страданиях и схватился за голову руками, то ли выясняя, на месте ли она, то ли горюя о безвозвратно утраченных ушах. От ужасных воспоминаний он даже протрезвел.
Жиль торопливо подлил парню вина.
- А действовал я ловко! - гордо поглядел на дядю Жилло. - Старый Пардальян доверял мне целиком и полностью!.. Когда я ему заявил, что маршал ночует во дворце совершенно один, этот идиот едва не бросился мне на шею. Эх, жаль бедолагу…
- Жаль?! Он же обещал тебе уши отчекрыжить!
- Правда! Вот подлец!
- Да еще и язык…
- Верно… Пусть теперь попытается!..
Жилло сжал в руке нож, попробовал подняться, однако не устоял на ногах, тяжело плюхнулся на стул и рассмеялся.
- Вижу, ты вполне доволен жизнью, - заметил управляющий.
- Еще бы мне быть недовольным! Да я о таком и не мечтал: вы ведь выдали мне по распоряжению монсеньора тысячу экю!
- И ты решил не возвращаться к Монморанси?
- А вы что, смерти моей хотите?
- Дурак! Там же больше нет Пардальяна…
- Ну и что? Я ведь его обманул. Ох, чует мое сердце, лишит он меня когда-нибудь языка! А мне хочется на свои денежки покутить вволю. Пить да гулять… Мне без языка никак нельзя…
И от жалости к себе Жилло зарыдал.
- А деньги у тебя? Покажи! - проговорил Жиль.
Жилло выложил из пояса на стол золотые экю; монеты зазвенели; глаза Жиля жадно засверкали.
- А ведь это я их тебе отсчитал, - нехорошим голосом сказал дядя, поглаживая худыми пальцами монеты и сгребая экю в кучки.
- И это еще не все; маршал обещал мне больше, - прошептал Жилло. - Да и вы намекнули, что это лишь задаток, на выпивку… А теперь я бы хотел получить остальное…
- Остальное?
- Маршал посулил мне три… да, три тысячи экю.
- Три тысячи… Давай-ка я тебе еще налью, дурак!
Жилло осушил бокал и уронил его на пол. Дядюшка поднялся и устремил на племянника сумасшедший взор. Золото, блестевшее на столе, лишило Жиля остатков разума.
- Идиот! - проскрежетал он. - Зачем тебе три тысячи! Пропойца несчастный!..
- Отдайте мне мои деньги! Монсеньор велел вам… я ему все расскажу… Раскошеливайтесь, дядя!
- Раскошеливаться! - заорал старик. - Ничего ты не получишь! Разорить меня решил?
- Ах вот вы как! - завопил Жилло и сделал попытку вскочить на ноги. - Посмотрим, как отнесется к этому монсеньор…
- Пугаешь? Меня? Ну держись! - мрачно усмехнулся Жиль.
- А что это вы, дядюшка, хмыкаете? Прекратите… Мне жутко… жутко…
Но Жиль уже откровенно смеялся. Он совершенно обезумел, не в силах расстаться с такой кучей денег. Однако и мысль о доносе Жилло приводила управляющего в трепет.
- Ну для чего тебе три тысячи, глупенький? Уступи их мне по-хорошему, - попросил Жиль.
- Вы рехнулись… - пробормотал Жилло, - да я вам…
Но договорить парень не смог: Жиль кинулся на него, затолкал ему в рот кляп, извлек откуда-то веревку и крепко привязал Жилло к стулу. Все это случилось столь внезапно, что Жилло даже охнуть не успел, хотя мгновенно протрезвел. А старик бегал по буфетной и что-то шептал себе под нос. Затем он трясущимися руками сгреб со стола монеты, недавно принадлежавшие Жилло, и спрятал их в шкаф, оставив на скатерти лишь маленькую горстку. Потом Жиль подошел к племяннику и выдернул у него изо рта кляп.
Жилло немедленно заголосил; управляющий терпеливо ожидал, когда парень выдохнется. Тот наконец сообразил, что в пустом дворце кричать бесполезно, и замолчал. Тогда Жиль спокойно сказал:
- Ну, не артачься! Бери пятьдесят экю, а остальное - мне.
Старик осклабился и наполнил свой стакан.
- Прячь пятьдесят экю и сматывайся. И не попадайся мне больше на глаза. Нынче я добрый, а в следующий раз голову откручу!
Жилло быстро сообразил, что надо делать, и прикинулся, будто покоряется судьбе:
- Если вы желаете, дядюшка, я уйду…
- И куда же ты отправишься?
- Я еще не думал об этом… Уеду куда-нибудь из Парижа…
- Вот и чудненько. Да только я тебя знаю: сперва помчишься плакаться маршалу…
- Даю слово, дядюшка, я буду нем как рыба.
- Верится с трудом… Пожалуй, я отхвачу тебе язык - тогда уж ты меня точно не выдашь.
Жиль разразился демоническим хохотом и заявил:
- Ты же сам меня надоумил, рассказав о Пардальяне. И про уши - тоже его идея! Светлая все-таки голова у этого мерзавца!
Жилло оцепенел от страха; парень захрипел, обмяк и лишился чувств. А дядя принялся деловито точить громадный кухонный нож. Потом он отыскал в буфете огромные клещи и шагнул к бедняге-племяннику. Однако Жиль быстро понял, что отрезать язык гораздо сложнее, чем отсечь уши. Соображая, с чего начать, старик склонился над Жилло, сжимая в одной руке нож, а в другой - клещи.
- Так-так-так… - бормотал Жиль, - как бы мне это сделать половчее?.. Ну и хорош же будет после этого Жилло…
А над дворцом гремел гром и сверкали молнии. По пустым коридорам особняка гулял ветер…
Вдруг веки Жилло дрогнули. Жиль, отбросив все сомнения, принялся за дело и постарался засунуть клещи парню в рот. Но бедный Жилло крепко стиснул зубы и замер. Его глаза снова налились кровью, от напряжения выступили вены на шее… Это была ужасная схватка дяди и племянника… Но внезапно Жилло захрипел, а потом закричал громко и страшно: Жиль сумел разжать бедняге челюсти, поймать клещами язык и чудовищным рывком выдрать его изо рта.
- Сам виноват! - прошипел управляющий. - Не дергался бы, я бы аккуратненько отрезал, чистым ножичком.
Старик гаденько засмеялся, но в этот миг сильный порыв ветра распахнул окно и погасил свечу. В воцарившемся мраке Жиль вдруг ощутил руки племянника на своей шее.
Боль утроила силы парня; напрягшись, он разорвал путы, вскочил и навалился на дядю. Весь в крови, страшный, словно восставший из могилы покойник, Жилло вцепился Жилю в горло. Пальцы несчастного все сильнее стискивали шею мучителя. Дядя и племянник, не размыкая смертельных объятий, рухнули на пол…
Рассвело… Через распахнутое окно комнату залили лучи утреннего солнца. Они осветили два трупа: один, окровавленный и изуродованный, все еще сжимал горло другого.
Глава 22
ТАКОВА ВОЛЯ БОЖЬЯ!
Панигарола стоял на коленях у главного алтаря в храме Сен-Жермен-Л'Озеруа. Он взывал к Господу, вернее, вел безмолвный спор с самим собой. Монах походил на мраморную статую: не с Богом говорил он, а искал ответы на роковые вопросы в своей истерзанной душе. В соборе царила тишина; за его стенами выла буря. Екатерина, замерев у боковой двери, с нетерпением поджидала Алису де Люс и графа де Марийяка; пятьдесят фрейлин затаились у главного входа, сжимая в руках кинжалы. А Панигарола погрузился в молитву… нет, в глубокие раздумья.