- Вах, Вася, у тебя один сплошной праздник в душе! Такой похожий звук показал. Ладно, джигиты, праздник от нас не уйдет. А пока давайте вернемся к делу. С тебя и начнем, Сандро, - Дзукаев повернулся к Рогову. - Докладывай
Рогов вынул из своей полевой сумки несколько мелко исписанных листков бумаги.
- Раненого нашел, товарищ майор, - начал он. - В очень тяжелом состоянии. Много крови потерял. Вот, читаю: "Смиренко Иван Трофимович, восемьдесят седьмого года, беспартийный, местный", - далее адрес, это его разрушенного дома… - одинокий, дочь с двумя детьми в эвакуации, работал в железнодорожных мастерских. Слесарем. Не мог дождаться, когда фашист уйдет. Думал найти хоть что-то из домашнего скарба, обменять на еду, жить-то надо. Никого не видел. Ногой, говорит, отбросил камень - и взрыв. Как в госпитале оказался, может только догадываться. Дай бог, чтоб повезло, обе ноги ампутированы до колен, осколочные ранения рук и груди. Собственных часов не имеет, но, по его мнению, взрыв был где-то около полудня. Подвал был у Смиренко под ногами, но он и не предполагал, что там все цело да еще кто-то мог бы прятаться.
Рогов перевернул лист, отложил в сторону.
- Пошли дальше. Младший лейтенант медицинской службы Зыкова Татьяна Григорьевна, моя землячка, москвичка… Вот бы с ней после войны встретиться, - вздохнул неожиданно Саша. - Вся биография и характер на лице. Умница, прелесть девушка. Она на месте первую помощь оказывала, жгуты там, перевязка. Запомнила двоих саперов, назвала своих санитаров - Ниязова и Стишкина, и был еще один неизвестный. Первые четверо ничего существенного не добавили, товарищ майор Посторонних не видели. Протоколы - тут, - Рогов слегка прихлопнул по листам бумаги и взял самый нижний из них. - Теперь неизвестный. С этим пришлось потрудиться. В смысле - побегать. Итак, - он оглядел всех и стал скороговоркой читать: - "Червинский Илья Станиславович, шестьдесят три года, беспартийный, в прошлом - управляющий городской аптекой, в недавнем прошлом - врач в партизанском отряде "За Родину!", командиром которого был Антон Ильич Елецкий, или просто товарищ Антон…"
"Антон, - отметил про себя Дзукаев, - знакомое имя… А-а, это бабушка Савелова упоминала о нем. Партизанский командир… Вот откуда знаю".
- Комиссар - Александр Серафимович Завгородний, сейчас он секретарь райкома здесь, в городе. Так… Старик насажден партизанской медалью. И вот теперь самое главное: видел, товарищ майор, убегающего человека, минуты три–четыре спустя после взрыва. Червинский оказался случайным свидетелем, просто проходил мимо. Неизвестный… читаю: "Выскочил откуда-то из-под земли и убегал, оглядываясь, в глубь развалин, бежал, несмотря на мой крик: "Куда? Там же мины!" Был он крупный, видимо, высокого роста, в пиджаке и сапогах. Бородатый". Все. Когда появились саперы, Червинский пошел за ними следом, считая, что сумеет оказать посильную помощь. Раненый уже не кричал. Он вообще не кричал. Только после взрыва. Помощь раненому оказана через двадцать минут, то есть в двенадцать тридцать. Время совпадает. И последнее, у Червинского сильная дальнозоркость. Тою, кто убегал в развалины, он не знает, но при встрече узнать сможет. Тут его адрес и все прочее.
Дзукаев восхищенно посмотрел на Рогова и прищелкнул языком.
- Орел! Настоящий горный орел! В награду мы женим тебя на прекрасной Татьяне Зыковой! Как, джигиты? Ведь нашел, а?
В дверь постучали. Появился сержант, козырнул.
- Майора Дзукаева к полковнику Федорову.
- Бегу! Оставайтесь тут! Умница, Сандро!
Полковник сидел за столом, углубившись в чтение документов. Он рукой показал майору садиться и продолжал читать. Наконец перевернул последний лист, откинулся на спинку стула и потер ладонями виски.
- Отдохнул? Все, за работу… - он сделал короткую паузу. - Итак, рация у нас. Радиста ты взял или кого другого, надо выяснять и доказывать. В любом случае тебе приказано объявить благодарность. Что я и делаю. - Полковник встал и пожал тоже поднявшемуся Дзукаеву руку, кивнул на левую: - Болит?
- Пустяки, уже забыл.
- Отлично. Садись. По твоей удачной подсказке радиопередачи расшифрованы. Первая - о передвижении наших войск с указанием ряда частей, количества техники. Из чего можно сделать вывод, что сведения собирал человек не случайный. Позывные радиста - РТ, похоже, радист Тарантаев или что-то иное. Вторая, самая короткая передача - только вызов и позывные радиста. Больше ничего не успел передать. Прервался.
- На корпусе рации, товарищ полковник, небольшие вмятины от ударов камней. По свидетельству пострадавшего от мины, взрыв произошел около полудня. Это совпадает с временем передачи.
- Вот так, - Федоров многозначительно посмотрел на майора. - А третья - ты оказался прав - об отсутствии питания и неисправности рации… Дальше. Сегодня ночью, в час сорок, в районе Селихова, это в тридцати километрах восточнее, наши засекли и сбили "Юнкерс-52". Самолет упал и сгорел вместе с экипажем. Но… машина, как ты понимаешь, транспортная, поэтому предполагается выброска парашютистов. Этим вопросом уже занимаются. С раннего утра дано указание войскам НК. ВД прочесать селиховский лесной массив. Пока мы не знаем, кто выброшен: обычная диверсионная группа или связник к радисту. Поиск покажет. А теперь рассказывай о раненом.
- Раненый, товарищ полковник, пустой номер. Но Рогов - настоящий ас. Нашел свидетеля. Это партизанский врач Червинский, который видел в развалинах сразу после взрыва бегущего человека, похожего по описанию на Тарантаева.
- Тогда так. Ты начинай сам с этим Тарантаевым. Дубинский тебе в помощь, а Рогова немедленно на поиск парашютистов. Бурко пока не трогаем, пусть готовится к переезду. Не возражаешь?
- К какому переезду, товарищ полковник? - встревожился Дзукаев.
- Жду приказа о передислокации. Все понятно? Вот почему и времени у тебя нет. Свободен.
- Слушаюсь, товарищ полковник.
7
Дзукаев готовился к первому допросу. Он послал Коновалова за бабушкой и внуком Савеловыми, а Одинцова - за Червинским и сержантом Водолагиным, старшим патруля, упустившего позапрошлой ночью диверсанта. Это были те люди, которые могли опознать Тарантаева. Задержанный, конечно, станет вое отрицать, он не дурак и прекрасно понимает, чем грозит ему убийство патрульного, найденный в подвале радиопередатчик и сотрудничество с фашистами. По Указу Президиума Верховного Совета СССР, что был опубликован в апреле нынешнего, сорок третьего, года, немецким карателям и пособникам дорога одна - казнь через повешение. Менее активным - двадцать лет. Это теперь всем известно. Впрочем, ни трибунал, ни военно-полевой суд не примут во внимание предположений следователя, им подавай конкретные доказательства вины. А Тарантаев скажет: передатчик не мой, нашел, или еще что-нибудь выдумает. Наличие двух "вальтеров", отобранных при задержании, объяснит и того проще: их валяется сколько угодно, только подбирай, фрицы, драпая, пушки бросали, не то что пистолеты. Почему оказал сопротивление? Испугался. Почему при обыске не оказалось никаких документов? Потерял, война же. Поди узнай, кто он на самом деле. Ни в какого патрульного не стрелял, темно было, не пойман - не вор…
В ожидании свидетелей Дзукаев набросал план допроса, понимая, что в самом задержании, к сожалению, нет прямого доказательства вины Тарантаева. Потребуется санкция на арест, а военный прокурор Прохоров - Дзукаев достаточно хорошо его знал - не даст ее без весомых доказательств. В общем, работка предстоит немалая, нервная.
Дубинский принес весьма своевременное известие, что прибывший из Москвы криминалист уже сделал заключение по поводу радиопередатчика, батарей к нему, а также обоих "вальтеров" и наручных часов задержанного. Все отпечатки пальцев на них были идентичными. Оставалось сличить их с отпечатками самого Тарантаева. Принес Виктор и вещи. Их разложили на столе.
Дзукаев тщательно вымыл стакан и поставил его вместе с графином на видное место. Обратил внимание на часы: водонепроницаемые, швейцарской фирмы "Омега", такие он уже видел у пленных немецких офицеров.
Наконец прибыли первые свидетели - Коля с бабушкой Аграфеной Павловной. Дзукаев усадил их и рассказал о том, как ночью, в развалинах указанного ими дома, был задержан неизвестный человек, и теперь надо его опознать, выяснить, кто он такой. Вероятно, предположил майор, им не захочется, тяжело встречаться с этим человеком, тогда можно устроить дело так, чтобы они неизвестного смогли увидеть, а он их - нет. Коля возразил, что готов сию минуту встретиться и уличить фашистского гада, что он его ненавидит и вовсе не боится. Аграфена Павловна молчала, и Дзукаев понимал ее состояние: страх еще, видимо, пересиливал ненависть.
- Пожалуйста, - заключил он, - решайте, Аграфена Павловна, а пока пройдите в соседнюю комнату и посидите. Дверь будет открыта, и вы услышите, как мы со следователем Виктором Александровичем, - майор представил Дубинского, - будем вести допрос.
После этого Дзукаев приказал привести задержанного.
Тарантаев вошел, держа руки за спиной, сел на качнувшуюся под его грузным телом табуретку посреди комнаты, напротив окна. Дзукаев сидел спиной к окну, Дубинский - сбоку, приготовился вести протокол.
- Фамилия, имя, отчество? - сухо спросил Дзукаев.
Задержанный молча разглядывал свои коричневые, в ссадинах, пальцы, цепко обхватившие колени.
- Будем отвечать? - не повышая голоса, продолжал Дзукаев и, не дождавшись ответа, добавил: - Предупреждаю, что за дачу ложных показаний вы несете ответственность по части второй статьи девяносто пятой Уголовного кодекса РСФСР. Вы взяты с оружием в руках, покушались на убийство советского офицера. А это статья сто тридцать седьмая через статью девятнадцатую Уголовного кодекса. Кроме того, мы имеем строжайший циркуляр наркомата юстиции о беспощадности по отношению к изменникам Родины. Время военное, вы сами должны понимать, будет ли по вашему делу заседать военно-полевой суд или мы передадим его в военный трибунал, результат может сказаться для вас весьма плачевным. Советую это понять и отвечать. Назовитесь, кто вы?
- Какая разница? - поднял звероватые глаза Тарантаев. - Зовите, как хотите. Ну, Сидоров… Сидор Иванович.
- Вас действительно так зовут? Документов при вас лет. Где документы?
- Потерял, - небрежно ответил Тарантаев.
- Ладно, - усмехнулся Дзукаев. - Пусть Сидоров. Вы, гражданин Сидоров, задержаны ночью среди заминированных развалин и, вопреки моему требованию, открыли огонь и произвели четыре выстрела из пистолета системы "вальтер". Вот из этого. Второй обнаружен у вас в пиджачном кармане при обыске. Как объясните этот факт?
- Оружие нашел, его много валяется. Там и винтовки даже есть, могу показать… А стрелял? Чего стрелял - от испуга. Ночь темная, а тут: "Стой!", "Руки вверх!" Поневоле стрельнешь.
- Что вы делали в развалинах?
- Искал себе нору. Разрушено все, а жить где-то надо.
- Давно живете в этой норе?
- Первую ночь всего.
- Раньше где жили?
- Где придется. Дома-то своего нет. Немцы сожгли.
- Ваш дом был в тех развалинах?
- Нет, я не местный.
- А откуда вы?
- Какая разница откуда? Где был - там нет. В России я живу - и весь сказ.
- Как попали в этот город? Когда?
- А вместе с наступающей Красной Армией.
- Значит, вы - военнослужащий?
- Нет.
- А кто же?
- Никто. Живу сам по себе. Справка была из военкомата, потерял вместе с документами. Разрешите попить, начальник?
Дзукаев кивнул Дубинскому, и тот налил полстакана воды. Тарантаев поднялся, болезненно охая и опираясь ладонями о колени, подошел к столу, выпил воду и поставил стакан. Снова косолапо, на подгибающихся ногах вернулся к табуретке. "Показывает, какие больные у него ноги", - понял Дзукаев. Дубинский между тем вышел с пустым стаканом.
- У вас в "норе" найден немецкий радиопередатчик. Что можете сказать про него?
- Он там уже до меня был… Я ж говорю, случайно нору обнаружил… А мне он ни к чему, я и не знал, что это передатчик… - Тарантаев говорил медленно, с долгими паузами, явно тянул время.
- А вещмешок чей?
- Вещмешок? Какой? Этот? Не, не мой. Он тоже там был. Кто-то оставил. Я ни при чем.
Вошел Дубинский и утвердительно кивнул Дзукаеву.
- Ответьте, гражданин… Сидоров, как могли на передатчике, закрытом чехлом, оказаться отпечатки ваших пальцев? Специалист только что исследовал ваши отпечатки на стакане с водой… - Тарантаев при этих словах исподлобья метнул взгляд к графину, но стакана не обнаружил. - Да, да, - повторил Дзукаев, отметив этот взгляд, - на стакане. И установил их идентичность с теми, что обнаружены на передатчике, вот этих "вальтерах" и ваших часах. Вам надо объяснять, как это делается?.. Не надо? Тогда каким образом это могло произойти?
- Может, когда я дотрагивался до него. Любопытно было, что за штуковина.
- И до наушников?
- Может, и до них.
- А где они?
- Наверно, там где-нибудь, в подвале валяются.
- Вы прекрасно знаете, что они находятся в этом гнезде, смотрите, - Дзукаев открыл металлическую крышку коробки передатчика. - Видите? Значит, вы открывали рацию и все, что было в ящике, трогали пальцами? И даже не догадывались, что это передатчик?
- Там темно было. За что брался, не помню. И что это такое - не знаю.
- Ладно. В этом городе вы никогда раньше не жили и никого не знаете?
- Нет.
- А часы у вас откуда?
- С убитого снял.
- Совсем отлично! - Дзукаев увидел стоящего в дверях Колю, который делал ему какие-то знаки. - Товарищ следователь, - кивнул Дубинскому, - продолжайте допрос. - И вышел в соседнюю комнату, прикрыв за собой дверь.
- Что, Коля?
- Он это, дядя Ваня, - горячим шепотом быстро заговорил мальчик. - Он, когда пил, боком повернулся, и я его сразу узнал. Тарантай это. Вот и бабушка скажет.
- Узнали, Аграфена Павловна? - обернулся Дзукаев.
- Он, кровопиец, изверг проклятый… Я только голос услышала, поняла: он, мучитель… - она всхлипнула.
- Успокойтесь, не надо плакать. Видите, как нам с врагами приходится вежливо разговаривать? Надо всю правду выяснить, все узнать. Я бы и сам пристрелил его на месте, но не имею никакого права. От того, скажет он правду или нет, зависит жизнь многих наших бойцов, советских людей. Успокойтесь, а я вас потом позову.
Дзукаев вернулся и подошел к окну. Дубинский задал очередной вопрос:
- Значит, вы утверждаете, что только в этой "норе" ночевали, а других у вас не было?
- Нет, не было.
- Скажите, Сидоров, - спросил Дзукаев, - как вы считаете, в этом городе нет никого, кто мог бы подтвердить, что вы являетесь именно тем самым Сидоровым Сидором Ивановичем, за которого себя выдаете и уже целый час врете нам?
Тарантаев, отметил майор, после этих слов слегка изменился в лице. Глаза его забегали, он даже привстать хотел, обернуться, но расслабился и буркнул под нос:
- Раз вы не верите, ничего больше не скажу.
- И не говорите, - участливо вздохнул Дзукаев. - Военный трибунал тоже долго спрашивать не будет. Рацию у вас обнаружили, в советского офицера, это в меня, - он показал забинтованную левую руку, - стреляли, чего еще надо? Как считаете, товарищ следователь, - Дзукаев обернулся к Дубинскому, - достаточно?
- Думаю, вполне, товарищ старший следователь.
- Не имеете права! - хрипло выкрикнул Тарантаев. - Нет у вас никаких доказательств! Нарочно все выдумали, чтоб меня к стенке подвести!
Дзукаев кивнул Дубинскому на дверь, и тот вышел.
- А что же нам остается делать? Вы не хотите себя назвать правильно? - он увидел вошедших Дубинского и Колю. - Обернитесь, Сидоров, или как вас там, и посмотрите! Вы знакомы с этим мальчиком?
Тарантаев резко повернул голову, минуту пристально глядел на Колю, потом словно обмяк.
- Не знаю, никогда не видел.
- А ты что скажешь, мальчик?
Коля стороной обошел Тарантаева и вплотную приблизился к майору, как бы ища защиты. Сказал спокойным звонким голосом:
- Это наш сосед. Он жил напротив нашего дома и прислуживал немцам. Тарантай его зовут.
Тарантаев крякнул и возмущенно помотал головой.
- Врет все. В первый раз его вижу!
- Сядь, мальчик, - Дзукаев показал на стул возле стены. - Свидетель Савелова, войдите сюда!
Бабушка вошла робким семенящим шагом, так же, как и Коля, по стенке обошла Тарантаева, не сводя с него гневного взгляда.
- Вы обязаны говорить нам только правду, товарищ Савелова. Ответьте, знаете ли вы этого сидящего человека и если знаете, то как его фамилия, имя, чем он занимался до войны и во время оккупации, где работал, где жил? Садитесь рядом с мальчиком.
Бабушка опустилась на стул, сложив сухие ладошки на коленях, помолчала. Потом подняла на майора умоляющие глаза.
- Знаю я его, - сказала шепотом.
- Громче, пожалуйста.
- Это Тарантаев, Гришка, - голос Савеловой окреп. - Сосед наш бывший. Через улицу.
- Во! - вскинулся Тарантаев. - Гришка! А я вовсе и не Гришка!
- Гришка, - зло повторила бабушка. - И за бородой своей не скроешься, паразит! И жил ты на Пироговской, дом семь, который теперь тоже разрушен. А до войны в сельпо работал, а при немцах - им прислуживал, изверг про-оклятый! Настеньку мою… - она заплакала, закрыв лицо концами черного платка.
- Спасибо, Аграфена Павловна. Вы с Колей свободны, только подпишите, пожалуйста, показания… Товарищ следователь, проводите этих свидетелей, - майор подчеркнул "этих", от чего Тарантаев заметно вздрогнул. - И готовьте следующих. Сейчас вызовем.
Дубинский вывел бабушку с внуком.
- Ну, что, - сказал Дзукаев, садясь, - начнем сначала, Тарантаев? Каратели - это статья пятьдесят восьмая, часть первая "б". Поясняю: по этой статье следует, как у вас говорят, к стенке прислонить.
- А за что прислонять? Какая разница, Сидоров я или Тарантаев? - при этом он как-то странно посучил ногами. - Доказательств у вас все равно нету… А эти свидетели- одна из ума от старости выжила, другой - сопляк, я на них - тьфу! Врут они! Не знаю я их, - он явно наглел. - Никогда не видел!
- Есть разница, Тарантаев… Что, ноги болят?
- С чего вы взяли? - и спохватился. - Болят! А тут издеваются над безвинным человеком! Избили! Ночь взаперти держали! Зовите старшего начальника, жаловаться буду!
- Начальника мы позовем, а вы сапоги-то снимите, Тарантаев, - совершенно неожиданно для себя предложил Дзукаев. - Разрешаю вам босиком посидеть.
- Вот еще! - фыркнул он. - С какой это стати я буду свои сапоги снимать? - Тарантаев даже ноги поджал, словно хотел спрятать их под табуретку от глаз следователя.
- Сапоги проверяли? - спросил Дзукаев вошедшего Дубинского.
- А как же?
- Хорошо проверяли?
Дубинский даже слегла обиделся, развел руками.
- Хорошо, говоришь? А сапоги совсем целые. Плохо проверяли! Позови двух бойцов!
Пришли Коновалов с Одинцовым.