- Послушай, Гранжерал, зачем ты не пошел в нотариусы? - поинтересовалась госпожа Рамбур. - Кажется, что может быть лучше этого!
- Конечно! Я и сам знаю. Но что делать - это все проклятая любовь к театру! Уж как страсть одолеет человека, ничем в мире от нее не отвяжешься! Я видел на сцене Флери и с того дня решился, что я тоже буду актером.
- Желала бы я знать, что общего между ним и Флери! - Альбертина прикрыла рот платком, наблюдая за матерью, которая в эту минуту искала, нет ли стакана еще больше.
- Ну как бы там ни было, - продолжала старуха, - а тебе небось все-таки жалко, что ты не попал в нотариусы?
- Да не ему одному жалко, а всем нам, и публике тоже, - прошептала Альбертина.
- О нет, я этого не скажу, я в своей артистической карьере больших неприятностей не видал. Конечно, в другом положении я был бы значительно богаче.
- Ну, это было нетрудно, - пробормотала Альбертина, обращаясь к Дюрозо.
- Но для кого важны любовь к искусству и аплодисменты публики, тому другого богатства не надо!..
- А ужинать мы сегодня положительно-таки не будем! - Кюшо с мрачным видом раскачивался на стуле. - Быть этого не может! Что же этот трактирщик, забыл, что ли, о нас? Голубчик Пуссемар, отчего бы тебе ни заглянуть, что делается на кухне? Вот мило-то было бы с твоей стороны!
- Да, да, Пуссемар, ступайте, ступайте, - прибавила мать Альбертины, - у меня просто судороги в желудке начинаются.
- Иду, господа, иду.
В ту минуту как Пуссемар вышел из залы, в ту же дверь порхнула Зинзинета, напевая какую-то веселую песенку. Фигаро поднял глаза, строго взглянул на Дежазет и насмешливо заметил:
- Нам сегодня что-то необыкновенно весело, видно, на душе есть какая-нибудь радость…
- Да я, кажется, редко когда грустна бываю, - отвечала Зинзинета, поправляя прическу перед зеркалом, с которого сошла почти вся амальгама, поэтому все лица в нем казались зеленоватыми. - Что это с тобой сегодня, Дюрозо? Уж не хочешь ли ты со мною поссориться? Если да, так ты так прямо и говори. Я терпеть не могу придирок и сама всегда действую начистоту. Хочешь, что ли, разойтись со мною? Так говори прямо, мы с тобой сейчас же и покончим!
- Не угодно ли полюбоваться, - прошептала Альбертина. - Ну, если бы я была на месте Дюрозо, я бы знать ее не хотела после этого!
Но Фигаро, в расчет которого, по-видимому, вовсе не входила ссора с Зинзинетой, опять принялся за свои расчеты, проговорив в ответ:
- Те-те-те! Эк вы расходились, сударыня! Должно быть, гроза-то со всех сторон собирается не на шутку! Молчу, молчу, не сердитесь!
- И прекрасно делаешь, что молчишь.
- Ну что же, в конце концов какой результат в Фонтенбло? - спросил Монтезума, вновь переменяя положение и потягиваясь.
- Сейчас, сейчас, заканчиваю.
- Черт знает, что за зеркало! - воскликнула Зинзинета, возясь со множеством цветов и лент, так любимых провинциальными актрисами. - В нем лицо кажется каким-то желто-зеленым!
- Ну, я не знаю, в каком бы зеркале она увидала себя беленькой, - прошептала Элодия, обращаясь к Альбертине.
- Четыреста пятьдесят франков, шестьдесят сантимов чистого барыша! - самодовольно объявил Дюрозо.
- Да, это отлично! - заметила старуха.
- Да, мы имели дело с публикой, достойно сумевшей оценить нас, - сказал Гранжерал.
- О, публика была чудная! - воскликнула Элодия.
- Это тебе потому так кажется, что кто-то бросил дрянной букет! - Зинзинета, вскочив, принялась усердно вальсировать со стулом.
- Этот-то букет дрянной! Вот, душа моя, он был великолепен! Посредине была прелестная камелия.
- Вовсе не камелия, а георгин!
- Нет, камелия!
- Нет, георгин!
- Нет, камелия! А ты бы не отказалась от такого букета!
- Вот хитрость-то! Да если бы мне не на шутку захотелось такого букета, я бы купила его сама и дала бы десять сантимов мальчишке, чтобы он мне его бросил. Вот тебе и вся недолга!
- Что ты этим хочешь сказать, Зинзинета? Уж не воображаешь ли ты, что я сама поднесла себе букет, когда играла роль посланницы? Слышишь, Кюшо?.. Говорят, что ты сам бросаешь мне букеты.
- Я и не говорила, что это твой муж тебе бросил.
- Еще бы ты попробовала.
- Да уймитесь, что ли! Если бы мне кто бросил цветов или конфет, я бы и осведомляться не стал, кто это бросает.
- Фи, Кюшо, вы этого не думаете! - воскликнула госпожа Гратенбуль, которой всякий подобный разговор напоминал о грустном событии, заставлявшем ее отказаться от театра.
- Я думаю одно только, что нас хотят оставить без ужина, вот что я думаю, и мысль эта сильно тревожит меня… Но вот и Пуссемар. Послушайте, о добродетельный Пуссемар, вы, верно, знаете, отчего нам не дают ужинать? Не случилось ли какого-нибудь несчастного события на плите или в печке?
- Это все матлот задержал, - отвечал Пуссемар, занимая свое место, - если не он, так давно бы уж подали.
- И к чему вы выдумали этот матлот? - воскликнул Дюрозо. - Что за лакомка этот Кюшо! В Фонтенебло ему это в голову влезло!.. Пошли смотреть на карпов в пруду, а он как закричит: "Сварите мне одного из них!" Ну, не сумасшедший ли?
- Фи, какая мерзость! - заметила Зинзинета. - Ведь этим карпам, говорят, лет по двести от роду! Да я бы за деньги эдакой гадости не стала есть.
- Слушайте, господа, Дюрозо или шутит, или ошибается! Правда, что я просил себе в Фонтенебло вареных карпов, но вовсе не таких старых! Я слишком уважаю старость. Здесь я действительно спросил себе матлот, но что же тут дурного? Я до смерти люблю это кушанье. И притом же, когда есть средства… Когда люди получили громадные барыши, то почему бы и не позволить себе что-нибудь? Не правда ли, добродетельная Гратанбуль?
- Я совершенно разделяю ваш благоразумный взгляд на жизнь.
- Барыши! Да, пора-таки нам было заработать деньжат, а то уж куда плохо приходилось!..
- Ну вот, после засухи всегда бывает дождик!
- И у нас еще больше было бы денег, - заметил величественный Монтезума, лениво приподнимаясь, - если бы вместо "Посланницы" мы дали "Жоконда" как я вам предлагал.
- Почему же бы это "Жоконд" дал бы больше сбору?.. Потому что это твоя роль. Не так ли? - возразила Альбертина. - И что на афише стояло бы большими буквами: "Роль Жоконда будет исполнять господин Монтезума"?..
- Что ж, сколько мне помнится, эти объявления сбору никогда не мешали.
- Экий фат! Что значит, кого женщины-то избалуют! Ну, так что ж, и я ведь их тоже немало побаловывал!..
- А в Фонтенебло, Монтезума, ты сколько сердец победил? - насмешливо поинтересовался Дюрозо.
- Не знаю, право, любезный друг, я не записываю - время бы много отняло.
- Он бы, господа, на одни карандаши разорился.
- То есть провалился он в Фонтенебло, - шептала Альбертина, - что мое почтенье! Оттого-то он так и злится, что ему не удалось сыграть Жоконда. Он думал, что ему удастся свести интрижку с одной торговкой духами, которую видел как-то два раза в ложе, и, добыв себе адрес этой барыньки, он и отправился к ней ночью, да и давай тихохонько стучать в ставни. Но каково же было его удивление, когда дверь отворилась, и вместо барыни явился гарнизонный унтер-офицер и весьма неласковым тоном спросил что ему угодно. Этот бедняжка Монтезума не знал, что ему делать, и объявил, что ему явилась безотлагательная крайность в помаде… Ну-с, вынесли ему помаду, да и слупили с него четыре франка за одну банку!.. Я это наверное знаю, потому что сам унтер-офицер на другой день рассказывал это своим товарищам.
- А у тебя есть, конечно, знакомые в гарнизоне?
- Отчего бы нет, любезный друг, я очень люблю военную форму. Спросите у него, хороша ли у него помада, что-то он вам ответит?
- Экая змея, эта Альбертина, - сказала Зинзинета, обращаясь к госпоже Рамбур.
Старушка молча кивнула головой, запихивая себе в нос чуть ли не целую четвертку табаку сразу. Благородный отец, давно уже не произносивший ни слова, вдруг остановился посреди залы и таким тоном, как бы он собирался исполнять роль Мизантропа, начал:
- Дети мои, ежели мы захотим зашибить деньгу как следует и получить барыша больше, нежели за исполнение "Посланницы", и более, нежели за "Жоконда", то нам следует дать "Тартюфа". Да, что вы там ни говорите, а ничего в мире не может быть выше Мольера. Это отец театра. Кто служил у нотариуса, тот умет ценить классическую литературу.
- Это все прекрасно, - возразил Дюрозо, - и мы сами не хуже тебя, Гранжерал, ценим и понимаем классиков, но тем не менее понимаем и то, что публике нужно что-нибудь новое и что ей давно успело надоесть то, что она знает наизусть… Мы сделали тебе удовольствие, дали "Тартюф" в Корбейле… Ну, и что же вышло?.. Шестнадцать франков сбору… выгодная штука, не правда ли?..
- Это потому, что был ярмарочный день и все жители были заняты ярмаркой.
- Одно только действительно говорит в пользу комедии, - продолжал Дюрозо, - это то, что в комедии не нужна музыка, а для комической оперы необходим оркестр. А достать его подчас куда как не легко, да и не дешево.
- Как не дешево? Да у нас же всегда играют любители, которые с радостью идут к нам, лишь бы иметь даровой вход в театр и за кулисы.
- Да куда же они годятся! - воскликнула Альбертина. - Помните в Фонтенебло этого толстяка, который играл на валторне и вечно тянул несколькими тактами долее других? Как только приходится играть всем вместе, так только и слышишь, что тпру! тпру! тпру! Это дерет валторна. Все давным-давно кончили, а он все тпрукает. Как Пуссемар, который в этот вечер дирижировал, ни махал ему, каких ни делал ему знаков, ничто не помогало! Наш толстяк гудел себе да гудел.
- Это правда, - заметил Пуссемар, - зато контрабас все отставал: все играют, а он не начинал, а начнет, так не догонит.
- Странно! А как старался то! Я его заметила, молоденький такой! С таким усердием отжаривал! Я еще говорила: "Смотрите, у него завтра рука разболится!"
- Да, да, ведь я-то потом разглядел, в чем дело! Он перевернул смычок и водил по струнам деревом. Просто не только не знал, но и не видывал, как играют!
- Ха, ха, ха! Вот так музыканты!
- Он просто назвался любителем, чтобы пробраться в оркестр!
- Не глупо-таки придумано!
- Да, но теперь я уж прежде прослушаю этих любителей, а потом уж допущу их, а то если все так заиграют, так это пению не велика будет поддержка.
Дверь отворилась, и в зал вбежал молодой Анжело и с неописанным восторгом возвестил своим товарищам:
- Ах, друзья мои!.. Какая находка!.. Что за сокровище!.. И подумать, что все это скрывалось в каком-то ничтожном трактиришке, так и погибло бы, так и заглохло бы, ежели бы мы случайно не попали сюда… Но мы ее здесь не оставим!.. Вы тоже не видали ее?..
- Да ты про кого толкуешь-то?
- Мы не понимаем, в чем дело.
- Ты с нами поделишься своей находкой, Анжело?
- А какое это сокровище, в чем оно состоит?
- В чем?.. В прелестнейшей молодой девушке!.. Красавица собою, вся точно точеная, точно вся сахарная.
Мужчины хохочут, женщины с досадою пожимают плечами, а Альбертина ворчит:
- Стоило всех нас заманивать каким-то сокровищем, чтобы свести все к служанке из трактира!..
- Ничего на свете не знаю несноснее этого Анжело, - Зинзинета раздраженно пожала плечами. - Кого ни увидит, сейчас влюбится. В такой придет восторг сначала!.. А скоро и разочаруется!
- Нет, а главное то, - вмешалась Элодия, - нам-то что за дело, что он встретил тут хорошенькую девушку?.. Ведь не заставит же он ее дебютировать у нас!.. Во-первых, нас и без нее много, а во-вторых, и в хорошеньких женщинах, господа, мне кажется, тоже недостатка нет!
- Нет, этого нельзя сказать, - старуха скривила губы, стараясь состроить приятную гримасу, - хорошеньких женщин нам, слава богу, не занимать…
- Уж где мы с дочерью, - вмешивается госпожа Гратенбуль, - там в хорошеньких женщинах недостатка нет!
- Ах, боже мой, - с пылом возразил Анжело, - у меня и в уме не было вас обижать! Никто лучше меня не может оценить те достоинства и прелести, о могуществе которых я имею возможность судить ежедневно!
Эти слова вызывают улыбки дам и неудовольствие мужчин, но первый любовник, не стесняясь этим, продолжает:
- Но это не мешает мне сознавать, что в этой гостинице есть прелестная молодая девушка, одаренная свежим, роскошным голосом, одним из тех голосов, которыми природа изредка только награждает своих баловней… таким голосом, в котором лежит целая будущность, ежели только заняться им хорошенько!..
- Вот еще новость-то!.. Он хочет уверить нас, что это Гризи или Малибран, которая чистит лук в ожидании дебюта!
- А почему бы и нет! Ведь мало ли талантов открыто таким образом, случайно. Не она первая, не она последняя.
- А почему ты знаешь, что у нее такой славный голос? Что, она пела при тебе какую-нибудь деревенскую песенку или глупую плясовую?
- Да ведь это не мешает судить о достоинстве голоса.
- То есть как тебе сказать?.. Мальбрука-то, пожалуй, споет всякий, а заставь-ка ты свою кухарку спеть нам арию из оперы "Севильский цирюльник", так нам придется уши заткнуть.
- Милостивые государыни, - провозгласил торжественный Монтезума, - принимая такую позу, как бы он собирался танцевать менуэт, к чему весь этот спор? По моему мнению, необходимо прежде надеть и потом уже судить. Если Анжело так настоятельно уверяет, что в этом доме есть скрытый талант, который с честью может появиться на подмостках первых европейских театров, мы сегодня же непременно прослушаем ее, и если действительно у нее окажется голос - способный дать десять тысяч франков годового дохода, то тогда… тогда…
- Тогда мы попросим ее греть наши постели, - сказала Альбертина, обращаясь к женскому персоналу труппы.
Но в эту самую минуту вошел в комнату господин Шатулье, в сопровождении своего слуги Франсуа, несшего в руках блюда, от которых подымался густой ароматный пар.
- Ах, черт возьми! Наконец-таки вот и ужин! - воскликнул Кюшо. - Слава тебе господи, давно пора!.. Ну, за стол, господа, за стол!.. Никто не мешает вам за столом продолжать ваши рассуждения по поводу этого восьмого чуда, которое Анжело посчастливилось отыскать… Что до меня касается, то я раньше десерта не желаю даже видеть ее, а то боюсь, как бы ее присутствие не отняло у меня аппетит; на меня всегда все дивные явления природы производят такое странное действие.
V. ИСТОРИЯ ВИШЕНКИ
Кюшо и госпожа Гратенбуль остались на своих местах. Остальные все разместились кому где вздумалось, по-видимому, Элодии так же мало хотелось сесть подле мужа, как Зинзинете подле Дюрозо, потому что обе дамы устроились по обе стороны подле Анжело, на которого, впрочем, не переставали бросать самые враждебные взгляды с той самой минуты, как он похвалил красоту трактирной служанки. Но, может быть, им этого показалось мало и к взглядам они хотели еще прибавить толчки и щипки, это верное оружие женщин при нападении или защите, для которого необходимо находиться в близком соседстве от врага.
Оба блюда, поставленные хозяином посреди стола, от которых по комнате разнесся такой вкусный запах, оказались жареная утка с репой и кролик под соусом.
Трактирщик прохаживался вокруг стола, самодовольно поглядывая на мастерскую сервировку и спеша передать гостям то, чего не было у них под рукой.
- Вот утка так утка, - сказал Кюшо, в то время как Монтезума занят был разрезыванием хваленой утки. - Это вы сами готовили, господин трактирщик?
- Я здесь все сам делаю, - выпрямляясь, отвечал Шатулье.
- Как все! - переспросил Дюрозо. - Вот тебе раз! Это выходит не совсем ладно… Стало быть, и вино это вы тоже сами приготовили?
- Как же, тоже я…. ах, нет, нет, извините, ошибся, я говорил только об одной кухне…
- А, так вы только кушанья сами готовите, - смеясь, заметил Анжело, - ну насчет детей ваших, это как же?.. Этим кто у вас занимается?..
Шатулье любезно улыбается.
- Я вижу, что вы любите пошутить, господа, но у меня, к сожалению, нет детей, а если б были, то я сделал бы их не хуже соуса… а главное, непременно уж сам.
- Да-с, все льстят себя этой надеждою! Впрочем, я вовсе не думаю сомневаться в добродетели госпожи…
- Шатулье.
- Госпожи Шатулье. Впрочем, уж кто решится взять себе вывеску "Безрогий олень", тот должен быть твердо уверен в себе!..
- Да уж там безрогий или рогатый, а все-таки же олень, - заметила Альбертина, загребая себе горсть оливок.
- Нет, друг мой, - возразил на это благородный отец, намазывая масло на хлеб, с таким видом, как бы он готовился говорить длиннейший монолог. - Когда у оленя нет рогов, то он уже не олень. Если бы ты побыла в нотариальной конторе, то ты не могла бы не знать таких пустяков!
- Ну, опять Гранжерал со своим нотариусом, - рассмеялась Зинзинета. - Будто для того, чтобы знать толк в оленях, необходимо побывать в нотариальной конторе!.. Ха-ха-ха!..
- Ай!
- Что с тобой, Анжело? - спрашивает Пуссемар при виде гримасы, которую сопровождает этот невольный крик.
- Со мною?.. Ничего…
- Что тебя ущипнули, что ли? - спрашивает Кюшо, набивая рот уткой.
- Ущипнули?.. Вот новость!.. Да кому же меня щипать-то!..
- А соседке!.. - заметил Дюрозо, искоса поглядывая на Зинзинету.
- Ну что ж ты, мамаша, кушаешь, что ли? Есть ли у тебя аппетит? - перебивает Альбертина, обращаясь к матери.
Госпожа Гратенбуль отвечает одним только наклоном головы, но не произносит ни слова, боясь пропустить случай съесть лишний кусок. У нее уж такое обыкновение - до десерта от нее слова не добьешься, о чем с ней ни толкуй, потому что для нее нет ничего в мире интереснее еды.
- Утка хороша, господин Шатулье, - кивнул Кюшо, не обращая ни малейшего внимания на слова Дюрозо, - но я жду матлота, чтобы окончательно высказать свое мнение… Где же он?
- Я думал, что вы с него не захотите начать, - сконфуженным тоном ответил трактирщик, стараясь незаметно толкнуть ногою Франсуа, который залился дерзким смехом. - Подавай тарелки, Франсуа, и не гляди таким дураком!
- Как вы строги к этому бедному малому, - наметила госпожа Рамбур, бросая нежный взгляд на Франсуа, икры которого отличались замечательною толщиной.
- Ах, сударыня, если бы вы знали только, что это за страшный лентяй!..
- Я-то лентяй?.. Да я один все в доме делаю… хоть у хозяйки спросите…
- Молчи, Франсуа!..
- Но скажите, пожалуйста, любезный Шатулье, - прервал его Монтезума, придвигая к себе блюдо с соусом так, что едва не опрокинул его. - Отчего же мы все видим одного только вашего работника? Говорят, у вас есть какое-то чудо вместо служанки? Покажете вы нам ее, что ли, или она у вас служит только князьям и посланникам?
- Чего изволите?.. - Хозяин хитро прищурился. - О ком это вы изволите говорить? О моей служанке Туанон, что ли? Прикажете позвать ее?.. Она, изволите ли видеть, занята там… но ежели вам угодно, то я сейчас велю ее сюда позвать.