На точеном столе горела в медном шандале восковая свеча. В других домах киевских светили и лучинами, но пан войт ничего не жалел, а жил широко и сытно, как живали в старину. Тут же лежала брошенная работа - вышиванье воздушна в церковь, лежала на серебряных тарелках и нетронутая вечеря. На средину комнаты выступала высокая грубка с лежанкой, сложенная из зеленых изразцов; персидский ковер покрывал каменный пол; такие же ковры висели и по стенам; низкие канапки, покрытые особого рода тонкими ковриками - коцями и красным сукном, стояли у стен; подле образов теплилась серебряная лампада. В горничке было и тепло, и уютно, но личико Гали было безутешно грустно. "Господи, господи, да что ж это будет, - повторяла она себе один и тот же вопрос тысячу раз. - Да неужели же отец отдаст ее за Ходыку? Ух, противный какой: как жаба, как змея!!" Просить? Плакать? Но Галя знала, что это напрасно, знала, что уже если пан войт забрал себе что в голову, так того не выбьешь оттуда и топором, а просьбы и слезы еще больше раздражают его. "О господи, господи, хоть бы опоздал Ходыка с товарами из Цареграда. Хоть бы замешкался! Вот, слава богу, среда, там четверг, пятница и суббота, а в воскресенье уже последний день. Господи, задержи его в дороге, только бы до субботы не приезжал, да уж и теперь всего три дня, не захочет же батько ее кое-как замуж отдать. Может быть, господь сжалится, а там пост, святая неделя, тем временем подъедет Мартын. Да и Мартын тоже, - вздохнула Галя, - передавал через торговых людей, что вернется к рождеству, а вот уже и заговень, и пост не за горой, а его все нет как нет! Хотя б знал, хотя б ведал, что тут затевает без него батько и слово свое старое, что его отцу давал, забыл, поспешил бы он к своей Галочке, на крыльях бы прилетел! - Галочка охватила колени руками и печально закивала головой: - А может, забыл, может и не вспоминает, может, другую нашел… Мало ли там в Кракове и в Варшаве краль да красунь! А она что?" - Галя с тоскою взглянула на свою маленькую фигурку, на свои ножки, обутые в червоные сапожки, на узенькие плечики, сквозившие сквозь тонкое шитье рубахи, - и глубокий вздох вырвался из ее груди. - "Не за что меня любить!" - печально проговорила Галя и вытащила из-под подушки круглое прелестное венецийское зеркальце, которое купил ей отец за большие деньги у иноземных купцов. Вот внучка покойного войта Богдана Кошколдовна, вот красуня так красуня! Грудь высокая, плечи полные, лицо белое и румяное, коса до земли… Галя вздохнула и взглянула в зеркало: "Ну, за что меня любить?! Вон брови тонкие, как нитки, нос к небу поднялся… лицо черное…" Но несмотря на слова Гали, зеркало говорило ей совсем другое. Оно говорило, что брови тонкие и бархатные, как шнурочки; что носик маленький и хоть немножко и вздернутый, зато с такими хорошенькими тонкими ноздрями, что светятся, словно розовый коралл; что лицо у ней не черное, а смугленькое, с алым румянцем; что из-за полуоткрытых губ смотрят мелкие и ровненькие, словно у молодого мышонка, зубы. И кроме того, из венецийского зеркала смотрела на нее пара таких милых, таких ласковых карих глаз, что и сама Галя невольно улыбнулась им. Ах, а он не приедет или приедет слишком поздно и застанет Галю с завязанной головой… Только ж нет, нет! Господь не допустит этого, Ходыка опоздает. А если и приедет, если по-своему захочет сделать отец, так и она покажет, что батькова дочка: зарежется, утопится, а за Ходыку не пойдет!
Кто-то дернул за дверь, Галя вздрогнула, поспешно спрятала зеркало под подушку и отерла глаза.
В комнату вбежала высокая и полная блондинка с довольно крупными, хотя и красивыми чертами лица.
- Здравствуй, Галочка, чего пригорюнилась? - заговорила она весело и живо, подбегая к Гале и опускаясь рядом с ней.
- Здравствуй, Богдана.
- А я это бегу от пани цехмейстровой да и думаю, дай заскочу к Галочке, проведаю ее.
- Спасибо, голубка.
- Чего ж ты опять зажурилась? Не приехал ли Ходыка?
- Да нет, слава богу, еще не приехал, а все-таки боюсь, как бы нe поспел…
- А!.. Не приехал… - протянула с некоторым разочарованием Богдана, - а я думала - он уже тут.
- Нет, нет! Что ты думаешь, Богданочка, - схватила ее за руки Галя, - как ты думаешь: правда, если б он даже теперь и приехал - батько не захочет нас так прихватцем, кое-как повенчать?
- Ну?
- Ах, какая-бо ты, Богдана! - всплеснула руками Галя- В посту ведь семь недель, а там еще и святая - вот и выходит целых два месяца, а за то время Мартын подъедет, а он уже не допустит, чтобы меня силомиць за Ходыку отдали!
- Ты так уверена в том? - И на одно мгновенье в складках губ Богданы мелькнуло какое-то злое, насмешливое выражение. - А почему же он не едет до сих пор?
Рука Гали выпустила Богданину руку.
- Потому что… мешает что-нибудь… замешкался, - проговорила она растерянно, вглядываясь в Богданины глаза, и вдруг отскочила с ужасом. - Ай! Богдана! Ты так смотришь?! Ты что-то знаешь… скажи!
- Ха-ха-ха! - рассмеялась звонким деланным смехом Богдана, причем пышная ее грудь заходила ходуном. - Ты уже и перепугалась! Да что я могу знать, - ничего… Вот только пани цехмейстрова говорила, что много уже подмастерьев из-за границы вернулось, рассказывают, что видели Мартына. Ты не тревожься, голубочка, - охватила она рукою шею Гали, - жив он, здоров и весел… Таким паном, говорят, ходит, что хоть куда! Все красавицы пропадают за ним…
Богдана подняла голову Гали и заглянула ей в глаза.
- А ты уже и зажурилась опять… Ну чего же? Чего? - встряхнула она ее.
- Так, - протянула печально Галя, роняя голову на грудь.
- Все боишься, чтоб Ходыка не подъехал?
Галя ничего не ответила.
- И чего так боишься? - продолжала Богдана. - Ума не приложу! Ну, Мартын и красивый, и статный, и молодой, да и Ходыка ж не старый! Не такой красень, как Мартын, а все-таки человек как человек. Зато что Мартын против него? Ничто! Подмастерье, ну, приедет, мастером станет… и лет уже там через двадцать цехмейстером выберут… А Ходыка и теперь первый багатыр, а там еще богаче станет, бурмистер-шей будешь, первой горожанкой в городе. Золотом, самоцветами засыплет он тебя!.. - Лицо Богданы разгорелось. - А то Мартына ждать… Когда еще он приедет?.. Да и приедет ли? Что-то не очень поспешает…
- Приедет, приедет, приедет! - воскликнула Галя.
- Ну, - пожала плечами Богдана, - жди… А что, как не приедет совсем?
- Все равно за Ходыку не пойду… Не люблю я его, Богданочка, видеть не могу! Пусть Мартын меня и разлюбит, пусть забудет, а за Ходыку не пойду, не пойду.
- Что ж, так в девках и останешься?
- Если не за Мартына, так ни за кого!
- Гм! - взбросила Богдана своими пышными плечами, подымаясь с места. - А мне уж и так надоело дивувать!.. Ну, а теперь прощай, моя ясочка, - обняла она Галю и заговорила торопливо, набрасывая платок, - я и засиделась… А на дворе уже темно. Не журись, не сумуй, ой господи! Будет мать бранить, а то и побьет! - рассмеялась она, выбегая из комнаты.
В дверях Богдана столкнулась с согнувшейся ветхой старушкой.
- Фу ты, господи, - вскрикнула та, - чего это ты так прожогом бежишь, чуть не опрокинула совсем…
- Простите, простите, бабунцю, засиделась, домой тороплюсь.
- И то, - проворчала сердито старуха, - когда вспомнила. Виданное ли это дело - до такой поры девке сидеть? На башне ударило двенадцать, а она бродит по чужим дворам.
Старушонка вошла в комнату и, боязливо оглянувшись по сторонам, заперла дрожащей рукой на задвижку низкую дверь.
На ней был темный байбарак, голова была повязана белой намиткой. Вся она, сморщенная и согнувшаяся, напоминала старый ссохнувшийся грибок. Голова ее тряслась, а руки постоянно дрожали.
- Господи! Слышала ли ты, дытыночко, что в мисти случилось? - заговорила она полушепотом, тряся своей седой головой.
- Что, что такое? - поднялась испуганно Галя.
- Червоный дьявол в город влетел.
- Ой! - вскрикнула Галя.
- Говорят люди, что это самый страшный, самый лютый из них, дытыно моя, а мы тут с тобою как на грех одни в доме остались, - перекрестилась она. - Спаси и сохрани!
- Да как же он влетел? Кто видел? Кто сказал? - говорила уже побледневшая Галя, устремляя глаза в таинственную полутьму слабо освещенных углов.
- Все видели, все, моя ясочка, - говорила старуха еще тише, приближаясь к Гале. - Прилетел на черном коне, у коня крылья распущены, из ноздрей пар, из глаз искры сыпятся, сам в красном плаще, как огонь горит. Через мост не ехал, так при всех взвился на воздух и пе…
Тихий стук в ставню прервал слова старухи. Глаза Гали расширились еще больше. Несколько минут никто не решался заговорить. Галя судорожно сжала руки старухи и почувствовала, что эти руки были холодны и влажны, словно руки восставшего мертвеца.
Наконец старуха спросила Галю тихо и прерывисто:
- Слы-ша-ла?
- Слышала, - хотела было выговорить Галя, но новый, еще более явственный стук окаменил ее; она так и застыла с полуоткрытым ртом. Стук повторился еще и еще настойчивее.
- Постойте, постойте, бабусю; да это, быть может, тато из ратуши вернулся, - заговорила наконец Галя, овладевая собой.
- Куда ему! Еще рано!
- Ну, а может быть, все там и разошлись. Я, бабусю, посмотрю.
- Ой наделаешь беды, ой накоишь. Господи помилуй, господи помилуй, - шептала старуха, поспешно крестясь и хватая Галю за руки, но уже немного успокоившаяся Галя подошла к окну, опустила кватырку и, толкнувши ставню, высунула голову в окно. Высунула, да так и отскочила: у окна перед ней стояла высокая плотная фигура, завернутая в красный, как огонь, плащ.
- Он! Он! - вскрикнула с ужасом Галя, отскакивая и захлопывая окно.
Долго стучал, долго кричал Славута, но никто не откликался на его зов. Решительно не понимая, почему его появление привело в такой ужас Галю, Мартын начинал уже невольно верить словам цехмейстра Щуки, что за Ходыкины маетки всякая с радостью пойдет, что Галя просто испугалась того, что он своим приездом помешает ее свадьбе. "Да нет же, нет, - подымалось из глубины его сердца. - Галочка ж твоя, она любит тебя, она присягалась тебе. Быть может, войт приказал ей не видеться с тобою и не говорить. Быть может, был в хате кто чужой… Так или не так, а надо завтра же все разузнать! Коли не пустили в хату, так найдем и на дворе!" - решил Мартын и, нахлобучив шапку, двинулся к воротам. Отворивши фортку, он готовился уже перешагнуть порог, как вдруг перед ним выросла высокая, немного согнувшаяся фигура войта.
- Гей, кто там? Чего ходишь по ночам? - крикнул грозно войт, отступая и чувствуя, как по спине его побежала ледяная струя.
- Я… Разве не узнал меня, пане войте?.. Мартын Славута, - сбросил шапку Мартын, кланяясь почти до земли.
- Кто тебя и узнает в таком шутовском наряде, - буркнул сердито войт, косясь на красный плащ.
- Только лишь сегодня из-за границы прибыл… На мастера уже все свидетельства получил.
"Как раз тебя теперь и нужно было", - пронеслось в голове у войта.
- Так чего ж ты по ночам ходишь, чего тревожишь добрых людей? - произнес он вслух.
- Простите, пане войте! А уж очень встревожило меня одно известие: прослышал я… - Мартын остановился, как бы не решаясь выговорить страшного слова, - что вы Галю за Ходыку просватали.
- Ну и просватал, ну и отдаю! А тебе-то что до этого? - запальчиво крикнул войт, ударяя палкой по снегу.
- Смилуйтесь, пане войте, - поклонился Мартын в землю, - вы же еще покойному отцу моему обещали детей соединить… Вспомните старое…
- Старое, старое!! - продолжал горячиться войт все больше и больше. - Теперь старое никому не нужно… Новое идет… Да когда б ты сам старое помнил, не смел бы ты такие речи среди улицы говорить!
- Сам знаю, простите, пане войте! - снял Мартын шапку и поклонился снова до земли. - Да и терпеть было несила, хотелось самому узнать… Пане войте! - снова заговорил он. - Что вы делаете?! Подумайте… сердце-то у вас доброе! За кого вы отдаете дочку?! Да разве ее Ходыка так, как и, жалеть будет? Да разве он будет сыном для вас? Новые пни люди, пане войте, с новыми звычаями, а уж о звычаях ихних все мисто знает. Вам ли родниться с ним?
- Молчи, блазень!! Что это ты войта учить вздумал? Или ты обучался таким звычаям в чужой стороне?! Сам знаю, что мне делать! Сам знаю, за кого свою дочку отдавать… - стучал старик по снегу палкой, и голос его звучал как-то слишком раздраженно, слишком резко.
- А, так вы хотите свою единую дочку со света сжить? - крикнул уже запальчиво и Мартын, подступая к войту. - Так не пойдет же она за него, утопится, а не пойдет!
- Не пойдет? - переспросил войт, и лицо его все побагровело, а в глазах вспыхнул тот огонек, который ясно показывал, что войта теперь уже ничто не согнет. - А я тебе говорю, что идет, - произнес он медленно, отчеканивая каждое слово, - идет с радостью.
- С радостью идет? - переспросил Мартын, отступая и как бы не понимая услышанных слов.
- С радостью, с радостью! - повторил настойчиво войт, стуча палкой и проходя мимо ошеломленного Мартына. - Земли не слышит под собой!
На другое утро уже по всему городу бежала и страшная, и неслыханная новость, что червоный дьявол, влетевший вчера в город, добивался ночью в дом войта.
- Подлетел, расправивши красные крылья, да так и опустился у окна, - рассказывала бабуся столпившимся вокруг нее женщинам. - Мы уже с Галей начали все молитвы читать, страстные свечи у образов зажгли, окропили окна и двери святой водой - так он и пропал, так и пропал, - повторяла она, разводя руками, а соседки кивали с ужасом головами, - словно сквозь землю ушел или тучей поднялся!
На Житнем торгу, и на ратушной площади, и у Мийской брамы, и даже на Вышнем замке только и говорили, что об этом странном происшествии. Притом редакции рассказа делились на две версии: одни утверждали, что дьявол в огненном столбе провалился сквозь землю, другие же спорили, что полетел огненной тучей над землей. Настроение было тревожное… Ждали всяких бедствий: голода, наводнения или нашествия татар…
Один только войт знал более или менее, кто был тот червоный дьявол, добивавшийся с вечера в его дом. Но после вчерашней встречи он все время молчал, угрюмо уставившись в угол и подперши голову рукой. Короткая люлька войта то и дело гасла; видно, думы его были очень глубоки… Однако войт не решался оставить дом, опасаясь, как бы червоный дьявол не постучался к нему и среди бела дня.
Уже Галя с наймичкой подоила коров и, закончив дневные труды по хозяйству, присела отдохнуть и помечтать в сумерках, когда дверь в горничку Гали весело скрипнула и в комнату вбежала Богдана.
- Здравствуй, сестричка, опять пригорюнилась? - заговорила она быстро и громко, подбегая к Гале, которая сидела, подперши голову, у маленького окна. - Я тебе новость несу хорошую, веселую!
- Какую, какую? - встрепенулась Галя, подымаясь навстречу подруге, и все ее печальное личико вдруг оживилось при словах Богданы.
- Мартын Славута приехал! - выпалила Богдана разом, останавливаясь перед ней.
- При… приехал… - захлебнулась Галя, вся кровь отхлынула у ней от лица, ноги задрожали, и, будучи не в силах стоять, Галя опустилась на табурет.
- Чего ж ты? Чего испугалась? - затараторила Богдана, теребя Галю со всех сторон. - Разве не рада? А?
- Рада, рада, сестричка! - вскрикнула Галя, бросаясь Богдане на шею и чувствуя, как горячая краска заливает ей всю шею, все лицо. - Так рада, так рада, серденько, что и сказать не могу, - повторяла она, прижимаясь к Богдане. - Когда б ты знала, как я ждала его, как молилась, - но тут губы у Гали задрожали неожиданно, захлопали как-то растерянно, быстро ресницы, и вдруг крупные-крупные слезы покатились одна за другою из глаз.
- Чего ж ты плачешь, чего плачешь, дурашечка? - целовала Богдана темноволосую головку, припавшую к ее пышному плечу, но на лице ее, полном и красивом, которого теперь не могла видеть Галя, отразилось крайне неприязненное, завистливое чувство.
- От счастья, от радости, Богдана, - подняла на нее Галя свои счастливые, полные слез глаза. - Горе мое несчастное! Я ведь на бога роптала, думала, что Мартын и забыл меня… Глупая… Глупая… - улыбнулась она счастливой сияющей улыбкой и прибавила, тихо вздохнувши - Думала, что он полюбил другую…
- А ты уверена в том, что нет? - спросила ее Богдана с какой-то недоброй, странной улыбкой.
- Прежде думала, что да, - улыбалась Галя, обвивая руками шею подруги, - а теперь уверена, уверена в том, что он не забыл меня! - вскрикнула она с жаром, отклоняя свое лицо от подруги и глядя на нее горящими восторгом глазами. - Когда б ты знала, Богданочка, как я ждала его, как молилась… как бога просила… - снова говорила она поспешно, как бы стараясь опередить свои слова. - Думала, что он уже застанет меня с белой головой, только нет, нет! Умерла б, а не пошла б за Ходыку! Господи, Богдана, скажи мне, - улыбнулась она, опуская руки на плечи подруги и забрасывая головку назад, - скажи мне, все ли закоханные дивчата таки дурни?
Но, не получивши от Богданы ответа и не замечая впечатления, произведенного ее словами на Богдану, Галя продолжала с новым приливом восторга:
- Ах, да я и не спрашиваю тебя главного: когда он приехал? Откуда ты узнала о нем?
- Вчера вечером, а пришел он сегодня к нам сам.
- К вам? - протянула Галя, устремляя на нее изумленные глаза. - Почему же он к нам не пришел?
- Не знаю… - ответила Богдана как-то неопределенно и отвела в сторону глаза.
- Ах да, - вспомнила Галя, кивая головой, - верно, узнал о нашем горе, да и не хотел так сразу попасться отцу на глаза. А ты ж говорила ему о моем несчастье?
- Говорила.
- Что ж он? - сжала Галя руки Богдане.
- Ничего, - ответила Богдана тем же странным, ничего не выражающим голосом.
Но Галя улыбнулась про себя: конечно, он ей не скажет ничего, она ведь знает своего Мартына, знает, какое у него гордое, зухвалое сердце.
- Богдана, голубочка, родненькая! - защебетала она, заглядывая подруге в глаза. - У меня к тебе просьба: зробы ласку, моя рыбочка, пошли кого переказать ему, что я измучилась, дожидаясь его, что не люблю Ходыку, что замуж за него не пойду, что если не за Мартына, так хоть под лед воду пить.
По лицу Богданы пробежала какая-то сомнительная улыбка.
- Хорошо, хорошо, голубочка, я ему все расскажу.
- Ну вот, вот! - вскрикнула Галочка, звонко целуя подругу. - А завтра на цеховом празднике, может, удастся хоть словом перекинуться. Ты скажи ему, мое солнышко, что пусть делает, что знает: я рада за ним и на край света пойти!