- Об одном из автоматчиков - Еременко. Переводчик мне говорил, что он был в концлагере, но как будто погиб.
- А где же были вы?
- Я? - Соколов криво усмехнулся. - Я почти всё время сидел в гестапо, в подвале… Меня то допрашивали три раза в день, то забывали на целые недели…
Стремянной придвинулся поближе:
- А на строительстве укрепрайона вы не были?
- Был, - сказал Соколов. - Как же!.. Там такие укрепления построены, товарищ начальник, такие укрепления!.. - Он сжал зубы, и от этого на скулах у него заходили желваки. - Можно всю дивизию положить и не взять!..
- Ну, это вы уж слишком, товарищ Соколов! Напугали вас!.. Не так всё страшно, как вам кажется, - ответил Стремянной. - Однако это хорошо, что вы там побывали… Как видите, не было бы счастья, да несчастье помогло… Попозже я к вам зайду с картой, и мы подробно поговорим. А пока припомните, как в укрепрайоне организована система, огня…
- Ну конечно, обо всем укрепрайоне я не могу сказать, - проговорил Соколов подумав, - ведь я только несколько укреплений и видел…
- Где?
- Да вот доты в районе Малиновки. Там их штук пять… О них я могу рассказать подробно.
- Ну, ясно… О чём знаете, о том и расскажете.
Наступило короткое молчание.
- А знаете, товарищ Соколов, - сказал Стремянной, чтобы прервать тишину, - Еременко-то ведь мы нашли. Я сам привез его в госпиталь. У него были обморожены обе ноги…
Он не успел договорить. Соколов изменился в лице. Челюсти его сжались, глаза расширились.
- Вы нашли Еременко?.. Это очень хорошо, товарищ начальник!.. Теперь будет кого расстрелять!.. Я хотел об этом сказать позже. Это ведь он привел те немецкие бронемашины, на одну из которых был переложен сундук с деньгами. Он!.. Негодяй!.. Из-за него меня в плен взяли… Из-за него погибли шофер и Березин!..
- Откуда вы знаете? - спросил Стремянной.
- Узнал во время допросов в гестапо… У нас была с ним даже очная ставка… Где он?.. Скажите мне, где он - я уничтожу этого труса и подлеца! Задушу собственными руками!
Соколов вскочил с койки, лицо у него горело. В исступлении он ударил больной рукой по железной спинке кровати и тяжело застонал.
- Да успокойся, успокойся, товарищ Соколов! - закричали с других коек.
Стремянной взял его за руки и посадил на одеяло:
- Ложитесь, ложитесь без разговоров!.. Еременко нет. Он умер. Не выдержал операции…
Соколов обессиленно откинулся на подушки. Его лицо и грудь покрылись потом. Несколько минут он лежал с закрытыми глазами.
Стремянной с тревогой смотрел на это тяжелое, чуть одутловатое лицо. И вдруг он склонился ещё ниже: что-то по-новому знакомое мелькнуло в складке губ, в повороте головы…
В ту же секунду, словно почувствовав его взгляд, Соколов открыл глаза и прямо, в упор посмотрел на Стремянного.
- Так умер, говорите? - сказал он тихо. - Что ж, туда мерзавцу и дорога. Он и в лагере был предателем. Сколько народу из-за него погибло!..
- Собака! - с ненавистью произнес усатый солдат. - Повесить такого мало… Жаль, что сам помер.
Стремянной искоса поглядел на усатого солдата и вдруг поднялся с места.
- Куда вы, товарищ Стремянной? - с тревогой в голосе сказал Соколов. И добавил просительно: - Побудьте ещё хоть немного!
- Да я сейчас вернусь, - уже на ходу, оглядываясь через плечо, ответил Стремянной. - Гостинец я для вас захватил, да забыл - внизу в полушубке оставил. Сейчас принесу. А вы пока отдохните немного. Вредно вам так много говорить.
Стремянной быстро вышел из палаты, спустился вниз, достал из кармана полушубка плитку шоколада и, шагая через две ступени, опять побежал наверх. По пути он зашел в кабинет к Медынскому, дал ему кое-какие распоряжения и снова вернулся в палату.
Соколов ждал его, приподнявшись на локте и беспокойно глядя на дверь.
- Ну, а дальше что было? - спросил Стремянной, подавая ему шоколад и, как прежде, усаживаясь в ногах. - Рассказывайте!
- Дальше? - Соколов махнул рукой. - Что ж дальше… Они всё время требовали, чтобы я открыл им сундук. Им казалось, что в нём спрятаны какие-то важные документы… Я-то знал, что, кроме денег, там нет ничего, но открывать сундук мне не хотелось. Ну вот хотите верьте, хотите нет, просто честь не позволяла. Так тянулось больше трех месяцев. Ну, а потом…
Все в палате затихли, ожидая, что скажет Соколов. Лейтенант Федюнин, приподнявшись на подушках и вытянув шею, в упор, не мигая смотрел на него. Старый солдат нетерпеливо крутил свой темный ус. Гераскин схватил себя за подбородок, не замечая, что измазал руку "зеленкой". Стремянной сидел неподвижно, положив на колени руки, и внимательно слушал.
- А потом, - смущенно, чуть запинаясь, продолжал Соколов, - однажды ночью меня вывели во двор, поставили у стены сарая, навели на меня автомат и сказали: "Или ты сейчас умрешь, или открой сундук". - Соколов повернулся в сторону Стремянного. - Ну, я и подумал, товарищ начальник: чорт с ними, с деньгами!.. Всё равно они им пользы не принесут, а меня убьют ни за что.
- И вы им открыли ящик? - спросил Стремянной.
- Да, открыл. А вы откуда знаете? - Соколов с удивлением взглянул на него.
- Во-первых, потому, что вы живы, - ответил Стремянной под общий смех. - А во-вторых, я его сегодня видел своими глазами, наш сундук. Он цел. Ну, думаю, если он цел, может быть и вы живы…
Соколов пожал плечами.
- Судите меня как хотите, товарищ начальник… - покорно склонив голову, сказал он. - Я, конечно, виноват… Но посудите сами: ну я бы погиб, ну зарыли бы они меня, ведь сундук всё равно взорвали бы…
Раненые молча переглядывались. Каждый по-своему расценивал поступок Соколова.
- И верно! - сказал кто-то вполголоса. - Если бы там секретные документы были, а то деньги… Не погибать же из-за них человеку!
Соколов с благодарностью посмотрел в тот угол, где прозвучали эти слова.
- А потом они меня отправили в концлагерь, - сказал он, опять поворачиваясь к Стремянному. - Тут вот, на окраине города. Пробыл я там до самых последних дней. Сегодня ночью нас вдруг внезапно подняли, построили и погнали по дороге в сторону Нового Оскола. Я понял, что, очевидно, наши начали наступление. Решил бежать. Когда проходили через мост, прыгнул вниз… Заметили… Стали стрелять… Ранили… Но мне удалось скрыться в кустах. А затем я вернулся. Вот и всё.
- Всё, значит? - задумчиво переспросил Стремянной.
- Всё.
В палате на минуту сделалось совсем тихо. Стало слышно тонкое, похожее на комариную песенку, жужжанье электрической лампочки.
Дверь слегка приоткрылась, и в щель просунулась лысая голова Медынского:
- Товарищ начальник, вас спрашивают!
- Сейчас приду, - сказал Стремянной и вышел из палаты.
Он пробыл за дверью не больше минуты и вернулся назад, как будто чем-то озабоченный.
Соколов это заметил сразу.
- Что случилось? - спросил он.
- Неприятная истории, - ответил Стремянной, прохаживаясь между койками. - Ну, да это потом… Так на чём мы остановились?
- Ни на чем. Я всё рассказал. Больше прибавить нечего. - Соколов поглядел на Стремянного спокойным, доверчивым взглядом. Только левая рука его то судорожно сжималась, то разжималась, теребя складки одеяла и выдавая скрытую тревогу.
Вдруг погас свет. Палата погрузилась в полную темноту.
- Движок испортился, - сказал голос усатого солдата.
- Моторист, наверно, заснул, - насмешливо процедил Гераскин.
- Горючего не хватило!
Раненые засмеялись.
Стремянной вышел в коридор, такой же темный, как палата, и крикнул:
- Почему нет света?
Чей-то голос ему ответил:
- Сейчас узнаем!..
- Принесите сюда керосиновую лампу!
- Есть!.. Сейчас!..
За дверью послышались чьи-то быстрые шаги. Кто-то, стуча каблуками, спускался по лестнице, кто-то поднимался. Мелькнула полоска света и туг же исчезла.
- Сюда, сюда, - сказал Стремянной какому-то человеку, который шел по коридору. - Что у вас в руках? Лампа?.. Зажгите же её. Спичек нет? У меня тоже… - Он вернулся в палату. Человек с лампой остался стоять в дверях. - Товарищ Соколов, у вас есть спички?
- Нет, - ответил Соколов. - Я некурящий.
- У кого есть спички?
- Возьмите, товарищ начальник, - сказал Гераскин и в темноте протянул коробку Стремянному.
Стремянной взял спички, но тут же уронил их на пол.
- Вот неприятность! - рассердился он. - Где-то около вас, Соколов, спички упали?
- Нет, - ответил Соколов. - Кажется, они упали около соседней койки.
- Вы слышите? - обратился Стремянной к человеку, который стоял в дверях.
- Слышу, - ответил тот.
- Что вы слышите?
За дверью молчали.
- Что вы слышите? - повторил Стремянной настойчивей и громче.
Человек, стоящий в дверях, кашлянул и ответил медленно и сипло:
- Слышу голос бургомистра города Блинова…
- Свет! - крикнул во всю силу легких Стремянной.
- Свет! - закричал в коридоре Медынский.
Но в то же мгновенье Соколов вскочит с койки и бросился к окну. Он уже успел вышибить раму, когда Стремянной схватил его и повалил на койку, прижав всем своим большим телом.
Вспыхнувший свет осветил двух борющихся людей. Раненые повскакали с коек, чтобы прийти на помощь Стремянному, но этого уже не требовалось: Соколов лежал спеленатый простыней, завязанной на его спине узлом.
На пороге комнаты появился новый человек - фотограф Якушкин. Он медленно, в напряженном молчании подошел к Соколову и нагнулся над ним.
- Узнаете меня, господин Блинов? - негромко спросил он. - Я фотограф Якушкин. Вы мой постоянный клиент, неоднократно у меня фотографировались…
- Это ложь, ложь! - прохрипел Соколов, стараясь вырваться из стягивающей его простыни.
В дверях показался Воронцов. Он неторопливо прошел между койками, вынул из кармана фотографию и показал её Соколову:
- Посмотрите, господин бургомистр… Вы, несомненно, узнаете себя.
Раненые, вскочив со своих коек, уже больше не ложились. Усатого солдата трясло, как в сильном ознобе. Он стоял около койки Соколова и требовал, чтобы ему дали автомат застрелить предателя. Лейтенант скрипел зубами - он не мог себе простить того, что поверил рассказу Соколова и даже сочувствовал ему. Гераскин вдруг вырвался вперед, навалился на Соколова и занес кулак…
Воронцов строго отстранил его:
- Не трогайте! Это дело разберет трибунал!..
Через несколько минут Соколова заставили одеться, и конвой повел его по тёмным, безлюдным улицам на допрос в Особый отдел.
ТАЙНА
- Товарищ генерал, пришел вас ознакомить с некоторыми показаниями, которые на допросе дал Соколов… Виноват, Зоммерфельд…
- То-есть как это - Зоммерфельд? - сказал Ястребов. - Разве он немец?
- Да, немецкий шпион. И не просто рядовой, товарищ генерал, а матерый… Заслан в Россию задолго до войны. Перешел границу на севере и с тех пор жил под фамилией Соколова.
- Так-так…
Майор Воронцов вынул из большого желтого портфеля протокол допроса и положил его перед Ястребовым на стол. Стол был завален сводками и картами. По левую руку от генерала стоял телефон в желтом кожухе, по правую - открытый жестяной пенал с карандашами.
Ястребов склонился над листом бумаги, поглаживая рукой лоб и медленно, слово за словом, читая строки допроса.
- А как же, товарищ Воронцов, выяснилось, что Соколов на самом деле немец Зоммерфельд или как там его? Неужели такой матерый волк сам признался?
- Да, товарищ генерал, - сказал Воронцов, - он в этом признался.
- Странно!
- Не так уж странно, товарищ генерал: неопровержимые улики.
- Какие?
- Мы нашли среди документов, которые он хотел вывезти в сундуке, его автобиографию. Вот она. - Воронцов вновь раскрыл свой объемистый портфель и вынул из него несколько листков бумаги, исписанных синими чернилами, тонким, острым почерком. - Как видите, документ написан собственноручно. В конце - личная подпись.
Ястребов взял протянутые ему Воронцовым листки и так же внимательно и не спеша прочитал их от начала до конца.
- Удивительное дело, - сказал он, слегка пожимая плечами: - как он не уничтожил такой документ? Как не предусмотрел?
- А шпионы, товарищ генерал, потому и проваливаются, что они когда-то чего-то не предусмотрят… - усмехаясь, ответил Воронцов.
- И потом, есть еще одна странность, - сказал Ястребов: - почему такого опытного шпиона гитлеровцы вдруг назначают бургомистром? Они могли заслать его обратно… Устроили бы ему побег из концлагеря или ещё что-нибудь в этом роде.
- Ну, тут ничего странного нет, - возразил Воронцов. - Мы специально интересовались этим вопросом. Дело в том, что гитлеровцы считали город своим крайне важным опорным пунктом. Они знали, что мы оставили здесь своих подпольщиков, и изо всех сил стремились их уничтожить. А подходящего опытного человека для этого найти не могли. Вот тогда они и решили использовать Зоммерфельда… Все в городе считали его русским. Он же распустил слух, что гитлеровцы сделали его бургомистром насильно, а он, мол, человек честный. Он даже давал кое-кому поблажки, помог нескольким людям получить освобождение от посылки в Германию… А тем временем всякими путями искал связи с подпольщиками…
- И что же, сумел он эту связь установить? - спросил Ястребов.
- Он её нащупывал. Подпольщики ему не доверяли.
- Ну, а гибель пятерых - это на его совести?
- И на его и на чьей-то ещё… Впрочем, пока он свою агентуру не выдает. Отмалчивается. Но это глупое запирательство. Скоро оно кончится, и он начнет говорить… Он всё нам расскажет, я в этом уверен.
- Вы правы. Ну что ж, улики неопровержимые. - Ястребов протянул Воронцову протоколы допроса. - Однако самого главного я не вижу. Что он сообщил об укрепрайоне?
- Вот за этим-то делом я и пришел, товарищ генерал. Надо будет, чтобы начальник штаба или начальник разведки присутствовали сегодня на допросе: поставили интересующие их вопросы.
- Это правильно, - согласился Ястребов. - Когда они должны к вам явиться?
- Минут так через сорок.
Ястребов быстро встал, подошел к двери и, приоткрыв её, крикнул:
- Товарищ Стремянной, зайдите ко мне!
За дверью послышались голоса: "Начальника штаба к генералу!", "Подполковника Стремянного к генералу!" Почти тотчас же хлопнула наружная дверь, и в комнату, принеся с собой запах мороза, вошел Стремянной. Он был в полушубке и с планшетом через плечо.
- Из машины вытащили, товарищ генерал! По вашему приказанию отправлялся принимать боеприпасы…
- Да, тут одно важное дело, - сказал Ястребов. - Вам сейчас обязательно надо будет присутствовать на допросе… как его… - он посмотрел на Воронцова: - ну, не Соколова, а этого…
- Зоммерфельда, - подсказал Воронцов; поймав удивленный взгляд Стремянного, он объяснил: - Это настоящая фамилия вашего старого приятеля, Соколова… Некоторые подробности допроса я уже товарищу генералу сообщил, а вас проинформирую о них отдельно… По дороге…
- А как же быть с боеприпасами, товарищ генерал? - спросил Стремянной.
- Пусть едет начальник боепитания. Ничего, ничего, справится!.. А вы с начальником разведки присутствуйте на допросе.
- Слушаю!.. Но вот как быть с начальником разведки? Я послал его в один из полков…
- Тем более надо быть самому… А вызывать его назад не стоит.
- Слушаю! - повторил Стремянной.
Ястребов встал из-за стола и с озабоченным видом прошелся по комнате.
- Постарайтесь получить самую подробную информацию об укрепрайоне. Самую подробную… - повторил он, останавливаясь перед Стремянным. - Я убежден, что Зоммерфельд знает многое… И это нам будет весьма, весьма полезно… Между прочим, - обратился он к Воронцову, - мне непонятно одно обстоятельство: почему всё-таки Зоммерфельд во-время не скрылся из города? Что ему помешало?
- Меня это тоже интересовало, товарищ генерал, - сказал Воронцов. - При первом же допросе я спросил его об этом. Он утверждает, что у него, видите ли, с бывшим начальником гестапо Куртом Мейером были крайне обостренные отношения. В подробности Зоммерфельд не вдавался. Насколько я понимаю, они подрались, потому что не поделили чего-то. А главное, он не может простить Мейеру, что тот помешал ему выехать из города. Кто-то из людей Мейера подложил под колеса его грузовика противопехотную мину. В результате взрыва Зоммерфельд был оглушен, потерял сознание и остался… Между прочим, пока он приходил в себя, у него из автобуса успели унести картины.
- Картины? - удивленно переспросил Ястребов.
- Да, картины, - повторил Воронцов.
В эту минуту где-то вдалеке раздался одиночный выстрел, затем прострочила автоматная очередь.