Глава пятая
В представлении Сердюка штаб партизанского движения должен был помещаться в небольшом домике где-то на окраинной улице Москвы, но его привезли к большому трехэтажному зданию. Проходя по коридорам, Андрей Васильевич читал названия отделов. Одна надпись на двери - "Технический отдел" его особенно удивила. "Словно на заводе или в главке", - подумал он.
В большой приемной, кроме дежурного, сидел человек с черной веерообразной бородой. Лицо его показалось Сердюку знакомым. Не Амелин ли? Приятель молодых лет, уехавший на сталинградский завод "Красный Октябрь".
Бородач подсел к Сердюку:
- Что, Андрюша, не узнаешь?
- Амелин! Он и есть! Ну, тебя, брат, узнать трудно. Где такую бороду достал?
- В Брянских лесах… Борода, знаешь, как на свежем воздухе растет!.. Удержу нет.
- До чего же она тебя изуродовала! - усмехнулся Сердюк. Вроде как тог купец стал, что у нас на поселке лавочку имел. Помнишь?
- Ну, это ты неправ. Борода - вроде как справка о стаже: чем длиннее, тем стаж больше.
- Борода не велика честь, борода и у козла есть, - пошутил Сердюк. - Так в Брянских, говоришь, воюешь?
- Воевал. А теперь под Сталинградом… - Амелин покосился в сторону дежурного и вполголоса добавил: - секретарь ЦК партии Украины с собой на самолете привез.
- Зачем? - удивился Сердюк.
- Хочет штабистам живого партизана показать, - увильнул от прямого ответа Амелин.
- Как там в Сталинграде?
- Ох, Андрюша, пекло! Всё горит… Город горит, степь горит, Волга горит… Разбомбят нефтеналивную - и загорелась вода. Такой жар стоит, что волосы тлеют. Но держатся наши насмерть. Огнеупорные. У них и лозунг такой: "За Волгой для нас земли нет". Каждый камень отстаивают. В городе порой не поймешь, где наши, где фашисты. В подвале они - в доме наши, на чердаке тоже они. Всё перемешалось. Воевать тесно. На "Красном Октябре" полмесяца бой за одну мартеновскую печь шел.
- Как же там партизанить? Места голые.
- Мало того, что голые. Фрицев - как саранчи. Шаг шагнешь - и на фрица напорешься. Работаем больше по разведке да по диверсиям.
- Население вывезли?
- Кто нужен, остался. Тракторный разбит, а четыре главных цеха работают, выпускают танки. Закончат работяги танк - сами в него садятся и дуют прямо на позиции. Об Ольге Ковалевой слышал? Первая женщина у нас была сталевар. С винтовкой в руках погибла… А ты где?
- Я?.. - Сердюк замешкался. - Да не так далеко и не так близко.
- Не доверяешь? - обиделся Амелин.
- Привычка такая, брат. В подполье я. Сам понимаешь…
Дежурный поднял телефонную трубку и сразу же обратился к Сердюку:
- Товарищ Андрей, вас просят.
Сердюка принял один из руководителей партизанского движения. До войны Сердюк не раз видел его в Донбассе, но разговаривать с ним не приходилось.
Он сделал несколько шагов навстречу Сердюку, подал свою небольшую руку, потом обнял его, расцеловал и сказал:
- Большое спасибо вам, Андрей Васильевич, за всё: за электростанцию, за нефтехранилище, за гестапо, за огромную работу среди населения и за бдительность.
- Спасибо и вам за помощь. Когда связная пришла, мы все по-иному себя почувствовали: знают, значит, о нас, помнят, наставляют, заботятся. Без этого очень тяжело. А радиосвязь нас совсем окрылила.
- Как же иначе? Иначе и быть не могло. Ну, давайте все до порядку.
Сердюк невольно вспомнил вопросы, которые задавала ему связная, и начал рассказывать, не упуская ни одной детали. Порой он с тревогой смотрел в глаза своему собеседнику - не слишком ли подробно докладывает, но видел в них огромное внимание и огромную заинтересованность.
Несколько раз Андрей Васильевич взглядывал на часы, чувствуя, что беседа затянулась. Доложив, что Крайнева отправили с аэродрома в партизанский госпиталь, Сердюк замолк. Некоторое время молчали оба. Андрей Васильевич осмотрелся. Карты, задернутые шторами, живо напомнили ему помещение заставы.
- Юлию Тихоновну жаль очень, - скорбно произнес руководитель партизанского движения, нарушив молчание. - Не забудьте заполнить наградные листы на отличившихся товарищей. Пырина наградим посмертно.
Сердюк считал, что группа очень мало сделала. Сознание этого всегда угнетало его, и вдруг ему говорят о награждении!
- Будьте особенно бдительными сейчас, - услышал Сердюк предупреждение. - Гитлеровцы пускаются на всевозможные провокации. В партизанские отряды забрасывают листовки, якобы от имени командующего армией прорыва, в которых призывают партизан не заниматься мелкими операциями, а накапливать силы, объединяться в крупные отряды и ждать сигнала для единовременного выступления. Смотрите в оба. Проверяйте людей в группе, воспитывайте в них чувство бдительности. Какие склады расположены на территории завода?
- Боеприпасы и продовольствие.
- Оружие есть?
- Есть, но какое, нами еще не установлено.
- Зря. Нужно установить.
"Для чего это нужно?" - подумал Сердюк, но ничего не спросил.
Руководитель партизанского движения поднялся из-за стола, подошел к окну и долго смотрел на улицу. Потом сел в кресло против Сердюка.
- Даю вам ответственнейшее задание, - сказал он. Необходимо спасти завод от уничтожения гитлеровцами при отступлении.
- Как же сделать это? - невольно вырвалось у Сердюка.
- Это должны были бы подсказать мне вы. Вам на месте виднее.
По выражению лица подпольщика было ясно, что он озадачен.
- К моменту подхода наших войск, по вашему плану, в подземном хозяйстве будут прятаться от угона в Германию сотни рабочих, то-есть они будут находиться на территории завода. Оружие находится тоже на заводской территории…
Сердюк с досадой хлопнул себя по лбу:
- Понял, понял! Больше не говорите ни слова. Всё ясно. Как я сам… - Краска смущения залила его лицо.
- Пока будете заполнять наградные листы, - сказал руководитель партизанского движения, - я приму нескольких товарищей, а потом мы с вами поедем ко мне обедать. У меня сегодня вареники со сметаной, а в вашем хозяйстве их наверняка не бывает. Да и в ресторане не подадут.
Глава шестая
В 1936 году Сердюк с группой рабочих Донбасса летел в Москву на совещание стахановцев. Это был первый полет в его жизни. Люди долго собирались в обкоме партии - запаздывали мариупольцы - и вылетели только ночью. Сердюк, не отрываясь, смотрел в окно. Под ним медленно плыла Донецкая степь, залитая огнями городов, заводов, шахтных поселков, и с высоты казалось, что в этой степи нет незаселенных мест.
Хитрила здесь природа, спрятав под скучным, однообразным покровом величайшие богатства, но человек разгадал тайну земли, стал извлекать из её недр и каменный уголь и самый необычайный металл, верткий, как живое существо: ртуть.
Сердюк любовался световыми оазисами городов и шахт и восторгался трудолюбием человека.
А теперь, когда Андрей Васильевич, возвращаясь из Москвы, летел с партизанского аэродрома и пилот прокричал, что под ними Донбасс, он глянул вниз и не узнал своего края. Ни зарева городов, ни отблеска пламени заводов всё черно, как в глубокой яме.
- Готовьтесь! - крикнул пилот, и Сердюк вылез на крыло, крепко держась за борт самолета, чтобы не сдула воздушная струя.
Странная робость овладела им. Он многое испытал в жизни: сидел в засаде на границе, хватал голыми руками вооруженного до зубов врага, стремясь живьем доставить его на заставу, вступал в неравный бой с нарушителями границы, а вот прыгать с самолета приходилось в первый раз.
По команде летчика Сердюк упал в пустоту и, отсчитав семь, рванул кольцо. Он ощутил толчок, закачался на стропах парашюта и сразу поджал ноги, готовясь к приземлению. Но оно наступило много позже и совсем не в тот момент, когда ожидал. Земля толкнула его, словно сама летела навстречу, и он упал на бок, больно ударив руку.
Андрей Васильевич не сориентировался, где он находился, даже когда рассвело. Одно было ясно: он на донецкой земле.
Кругом, куда ни глянь, маячили черные остроконечные терриконы, в мглистой дымке утра тонули шахтные поселки.
Только на вторые сутки добрался Сердюк до своего города, переночевал в заброшенной штольне и уже глубокой ночью нырнул, как в нору, в сводчатое отверстие канала.
В водосборнике его встретили темнота и молчание. Стало жутко. Что с Валентиной и Павлом? Не могли же они уйти на поверхность! А может быть, их уже схватили и его здесь ожидает засада?
Сердюк спустил предохранитель пистолета и тотчас услышал, как в темноте что-то щелкнуло - не то взведенный курок, не то спущенный предохранитель. Он попятился к выходу.
В тот же миг яркий свет электрического фонарика ударил в лицо, и Андрей Васильевич услышал радостный возглас Вали. Она бросилась к нему, повисла на шее:
- Что с Сережей?
- Жив Сергей. Гангрены не обнаружено. Осто… Остеомиэлит. Ну, в общем, воспаление. Отправили его в Свердловск, в госпиталь.
- Ой, Андрей Васильевич! - только и вымолвила Теплова и заплакала от радости.
Сердюк успокаивал:
- Ну, поплачьте, поплачьте, Валя. Это счастье, что всё так обернулось. В партизанском госпитале - лучшие врачи.
Он взял фонарик и стал рассматривать лицо Вали. Желтое, как воск, у губ собрались морщинки, но глаза сияли.
- А где Павел? - спросил Сердюк.
- Пошел мать проведать. До того извелась женщина… Записке не поверила. Павел писал ночью, и она не узнала его почерка. Пришлось нарушить ваш запрет. - Валя задумалась. - Скоро год, как моя мама умерла, с тоской сказала она. - С тех пор как я сюда забралась, и на могилке не была. Дождемся наших сразу побегу. Хочется мне там сирень посадить. Любила её мама больше всех цветов… И попросила: - Ну, рассказывайте, Андрей Васильевич, всё по порядку.
Чтобы не расходовать батарейку, зажгли керосиновый фонарь, и Сердюк после странствий по степи почувствовал, что он наконец дома. Усевшись на скамью, он рассказал о штабе партизанского движения.
Валя призналась, что они здесь совсем потеряли голову. В Сталинграде уличные бои - стоит ли распространять такие сводки?
- Стоит, категорически заявил Сердюк. - Если мы только хорошие вести будем сообщать, кто нам станет верить? И не бойтесь, Валя. Пусть хоть горькая, но правда. А то вот гитлеровцы уже несколько раз сообщали, что Сталинград взяли.
Сердюк сбросил стеганку, собираясь укладываться спать. Из одного кармана достал пистолет, положил на нары у изголовья, из другого - флакон духов.
- Подарок вам, Валя, из столицы. "Красная Москва".
Валя бережно открыла флакон, и в затхлом, промозглом помещении разлился тонкий аромат.
* * *
Потянулись томительные дни, ничем не отличавшиеся один от другого. Валя стучала на машинке, печатала сообщения о боях в Сталинграде. Сердюк в дневное время спал, а ночью выбирался из подземелья и бродил по цехам. Возвращался он в пыли, почти всегда с новой рваниной на одежде, и Вале уже надоело зашивать и ставить латки. Порой он подсаживался к фонарю, раскладывал на досках чертежи подземного хозяйства, составленные Крайневым, отмечал на них что-то и неуклюже чертил эскизы, нарушая все правила технического черчения.
Два раза сюда пробирался Петр, приносил номера "Правды", несказанно радуя всех. Газеты проходили через многие руки, были измяты, потерты на многочисленных сгибах, но их прочитывали от призыва над заголовком до адреса издательства.
Сашка приходил последнее время скучный. К листовкам он потерял всякий интерес, хотя и добросовестно выполнял свои обязанности. Даже походка изменилась у него. Он вяло плелся по тоннелю, и уже трудно было отличить шум его шагов от шума падающих со свода капель воды.
Сердюк подбадривал парнишку, но видел, что настроение у него не улучшается.
- Как тебе не стыдно! - пожурил его однажды Андрей Васильевич. - Ты всё же на свежем воздухе. Валя света не видит и не хнычет! Что, если тебя посадить сюда надолго?
- Сбегу! - отрезал Сашка. И вообще я не в ту группу попал… Вон в городе то и дело слышишь: то гитлеровца убьют, то полицая повесят, то что-нибудь взорвут, а мы бабахнем раз - и притихли. Канцелярию развели… Одна входящая, сто исходящих…
- Не сбежишь, Сашко, - спокойно сказала Валя. - Совесть комсомольская не позволит. Сам Пашу корил, что, ослушавшись Андрея Васильевича, отлучился мать проведать. Ведь ты от дурного лихачества вылечился. Язык хлесткий остался, правда…
Парнишка стушевался. Привычка считаться с Валей как с секретарем комсомольской организации действовала всегда безотказно.
Немало докучал Сердюку и Павел. Успех операции в гестапо его окрылил, и он настаивал на боевом задании.
- Вот организуется новое гестапо - займемся им, - успокаивал его Андрей Васильевич. - Но, как видишь, гитлеровцы не спешат. Вся власть в руках военного коменданта.
И Павел на несколько дней утихал.
Однажды подпольщики услышали топот ног по тоннелю. Они схватились за оружие, полагая, что сюда бежит несколько человек, но это оказался Сашка - подземное эхо гулко разносило стук подбитых подковками ботинок
- Победа! - закричал он, влетая в водосборник. - Да ещё какая! Вот тряхнули! Вот всыпали!
- Где? Говори толком! - поторопил Сердюк.
- Под Сталинградом. Читайте! Читайте, Андрей Васильевич, вслух. Каждое слово как музыка!
Сердюк взял сводку и торжественным голосом, словно присягу перед строем, прочитал сообщение Информбюро о начавшемся наступлении наших войск под Сталинградом.
- Ура! вполголоса выкрикнула Валя.
Все тихо повторили этот прославленный боевой клич трижды, и он прозвучал как клятва.
- Началось. Дождались-таки! - Сердюк просиял. - Теперь и у нас развернется работа. Завтра, Саша, приходи сюда вместе с Петром. Сообщу вам явки, будете налаживать связь со всеми подпольными группами города.
Глава седьмая
Крайнев не стал ждать, пока восстановятся его силы, и, как только рана на бедре затянулась, упросил врачей выписать его из госпиталя.
Не теряя ни одной минуты, он отправился прямо в "Главуралмет". Ему повезло: в эти дни нарком был в Свердловске. Занимался делами главка.
Крайнев вошел в кабинет наркома в военной форме, ещё больше подчеркивавшей его худобу, постаревший, бледный, но подтянутый и четкий.
Многое хотел сказать нарком этому человеку с серьезным лицом и суровыми глазами, но он сдержал себя и, крепко пожав руку, коротко произнес:
- Благодарю за выполнение задания.
- Служу советскому народу! - так же коротко ответил Сергей Петрович.
Нарком сел в кресло перед столом, усадил Крайнева напротив.
- Знаете, где сын? - прежде всего спросил он.
У Крайнева дрогнули губы:
- Спасибо, товарищ нарком. Знаю.
- Растет, вытянулся, говорят В детский сад ходит. Здоровье как?
- Физически окреп. Хожу. Но нервное истощение настолько сильное, что результатов лечения почти не чувствую.
- Немудрено. Но не беда. Страшное позади. Поможем отдохнуть и подлечиться ещё. Поедете на тот завод, где Макаров. У них там сейчас крепкие медицинские силы. Придёте в норму - сообщите. Работу дам увлекательную.
Крайнев возразил:
- Я очень прошу отпустить меня в армию.
- А заводы кто восстанавливать будет? Новые люди? - Нарком помолчал и затем добавил: - Первое задание вам: отдохнув, напишите мне подробнейшую докладную записку о вашем донецком заводе - в каком состоянии видели последний раз цехи. А потом, когда наберетесь достаточно сил, займетесь проектом восстановления мартеновского цеха.
Глаза у Крайнева потеплели, оживились, и нарком заметил это.
- Мы не будем копировать старое. Построим новые печи большей мощности, полностью автоматизированные. Это сложно, но это прекрасно. Сталевар - уже не рабочий, он техник. Впрочем, не вам объяснять.
- Согласен, товарищ нарком. Только с условием: хочу вернуться в свой город в день его освобождения, если уж не доведется его освобождать.
- А почему это вам так хочется? - спросил нарком, уловив в голосе Крайнева какую-то необычную интонацию.
- Я оставил в подполье очень дорогого мне человека, - не раздумывая, признался Крайнев, в упор глядя в глаза наркому, - и ни одного лишнего дня не смогу пробыть в неизвестности. - И вдруг, помрачнев, добавил, словно рассуждая сам с собой: - А если её уже нет…
- Обещаю. Сделаю, - заверил его нарком. - Как фамилия девушки?
- Для чего? - смутился Крайнев.
- Конечно, не из простого любопытства, пошутил нарком.
- Я понимаю… - ещё более смутился Сергей Петрович, - но она подпольщица. По правилам конспирации…
- Если не доверяете… - развел руками нарком. - Между прочим, у правительства я ещё из доверия не вышел. Более серьезные вещи доверяют…
- Товарищ нарком…
- Жаль, жаль. Я хотел было запросить о её судьбе штаб партизанского движения.
- Товарищ нарком, вы меня простите, я ведь жил, как… как… ну, чорт побери, тут слово не подберешь. Что может быть хуже оккупации!
- Да… задумчиво произнес нарком. - Пожалуй, нет ничего хуже. Но перенесемся на год вперед, и это проклятое слово будет уже в прошлом. Всегда помогает заглянуть вперед. Самый мрачный день посветлеет. Вот и вы думайте о том дне, когда получите от меня письмо…
- С разрешением ехать на юг?
- Нет, это будет не письмо, а приказ. А письмо будет о том, что жива и продолжает борьбу комсомолка Валентина Теплова.
- Товарищ нарком! - Крайнев откинулся на спинку кресла. - Откуда?
- Такая уж у меня обязанность - знать всё о своих кадрах.
- Откуда? - переспросил Крайнев.
Нарком улыбнулся, видимо очень довольный тем, что ему удалось пронять Крайнева.
- Как же не знать человека, который спас жизнь хорошему инженеру и патриоту!
- Скажите, ради бога, как узнали? - взмолился Сергей Петрович.
- Рад бы, но, знаете… правила конспирации… - И тут же смягчился: - В Москве в штабе партизанского движения недавно был. Там мне о вас всё рассказали, и не только о вас. Представьте, доверили! - Он прошелся по кабинету. - Порядок у них - даже я позавидовал. В штабе партизанского движения о каждом человеке знают - где он, что с ним. А ведь партизаны и в лесах, и в степях, и в болотах - сколько их! А мои сотрудники отдела кадров иной раз инженера по неделе искали. Где он, на какой завод уехал, на какой переехал. И я их особенно не бранил - думал, так и должно быть. Тысячи людей прибыли сюда, да и теперь ещё с места на место передвигаются. И вот потребовал я и от своих самого точного учета.
Нарком первый раз за всю беседу взял папиросу, протянул коробку Крайневу. Тот отказался, показав на сердце.
- Когда едете к сыну?
- Сегодня.
Нарком вызвал секретаря:
- Билет товарищу Крайневу на поезд… А теперь рассказывайте о заводе, - сказал он, когда ушел секретарь, и поудобнее уселся в кресло.