Месяц назад Лхоба в третий раз стала матерью. Она родила мальчика. И вот теперь бхут, злой дух, навсегда отнял его. А может быть, на нее рассердился сам владыка Нга? Она совсем остановилась, позабыв о всякой опасности, и потихоньку жалобно завыла, покачивая ребенка. Ее материнское сердце было безутешно. Она снова и снова перебирала в памяти все, что произошло…
Вангди вел свою семью по мостам из слежавшегося снега над рекой, стекавшей с перевала. Иного пути здесь не было. Слева и справа вздымались непроходимые скалистые стены ущелья. Снежные мосты перемежались открытыми участками реки. Дождь и мокрый снег хлестали не переставая. Лхоба с ребенком на руках шла за старшими детьми. Новорожденный крепко держался за шерсть на груди матери. Идти было трудно. Ноги проваливались по колено. И муссон сделал свое дело: раскисший от дождя снег не выдержал, очередной мост рухнул, и Лхоба полетела в реку. Она не умела плавать, как и все представители ее рода. Чху - вода была священна и загадочна для этих существ, так же как и ме, огонь. Недаром их родич и владыка Нга олицетворял обе эти могущественные стихии.
К счастью, река здесь оказалась не слишком глубока. Поток протащил Лхобу несколько десятков метров, перевернул раз-другой и, ударив о камни, выбросил на берег. Она отделалась ушибом руки да небольшой раной на голове, но ее дитя, маленький ребенок, недавно вошедший в этот мир, уже не дышал.
Лхоба обхватила ребенка руками и начала вдувать воздух ему в рот. Когда это не помогло, она шлепнула его несколько раз и начала раскачивать вверх и вниз. Все это было привычно для нее. Очень часто их дети рождались мертвыми, и, чтобы пробудить в них жизнь, все женщины ее рода, да и она сама, совершали эти манипуляции. Ребенка надо было заставить сделать первый вдох. Она хорошо понимала, что здесь нельзя терять ни минуты, и лихорадочно работала.
Лхоба уже не переставая трясла младенца, то прижимая к себе, то отстраняя, с надеждой всматриваясь ему в личико. Оно было безжизненно. Она пальцами открыла мальчику веки, но как только убрала руку, глаза снова закрылись. Все было напрасно.
Подбежавшие дети и Вангди недоуменно смотрели на Лхобу, не зная, что предпринять. Появление на свет новорожденного, первые месяцы его жизни всегда вызывали у этих существ, особенно у мужчин, какое-то боязливое почтение. Окружив Лхобу, Вангди и дети делили свое напряженное внимание между ней и ребенком. Их темные, лохматые, остроголовые, мокрые от дождя фигуры с неестественно длинными руками и слегка согнутым вперед туловищем резко выделялись на белом снегу. Они ожидали. Быстро наступала темнота, а буйство муссона не утихало…
Вдруг в затуманенное сознание Лхобы ворвался громкий крик: "Гьяль-бо-тсе!"
Она очнулась от воспоминаний, судорожно сжала мертвое тельце, с которым было так страшно расставаться, и двинулась вперед.
Это кричал Вангди, и его крик означал, что он нашел еду: заросли ятрышника и душистого щитовника, корни и клубни которых очень вкусны.
Солнце уже перевалило зенит, когда все, кроме Лхобы, насытились. Дети тут же затеяли игру, ведь дети есть дети во всякой семье, они быстро забывают неприятности. Отойдя немного в сторону, девочка, которую звали Ямсо, нашла среди скал несколько карликовых кустов шиповника, усыпанных красными ягоддами, и начала чмокать губами озорно поглядывая на своего брата Зука. Вскоре они оба уже играли в прятки среди камней. С радостными криками Зук метнулся за обломок скалы и затаился, а Ямсо бросилась за ним. Отыскав брата, она накинулась на него, визжа и царапаясь. Но через минуту притянула его к себе, сжала в тесных объятиях и начала лизать Зуку шею.
Вангди между тем, поглядывая время от времени на резвящихся детей, приказал Лхобе бросить мертвого ребенка, которого та по-прежнему прижимала к себе одной рукой, другой отправляя корни вырванных растений в рот.
Она начала его раздражать. Смерть сородича всегда означала для этих существ одну из реальностей окружавшего мира. К умершему они относились спокойно и просто, мужчины во всяком случае, мертвый бесполезен, поэтому он должен быть забыт, мужчины ведь не давали новой жизни, а наоборот, отнимали ее: у врагов, которые нападали, у других мужчин, которые пытались отнять женщин, у животных, которых нужно было съесть, чтобы не умереть с голоду. Это обыденное дело, реальность, над которой не задумываются. Чувства материнской любви и заботы о грудных детях им были совершенно непонятны. Иное дело, когда дети вырастали и их нужно было научить охотиться, строить гнезда, защищать себя.
Лхоба что-то пробурчала в ответ, но ребенка не выпустила. Вангди нахмурился. Назревал семейный конфликт. Неограниченная власть господина и владыки семьи ставилась под сомнение. Вангди привстал, издал громкий угрожающий рык и выпрямился, намереваясь подойти к Лхобе.
Но в это мгновение его внимание привлекло нечто очень важное. Там, справа вверху, где широкая подгорная лощина, заполненная снегом, переходила в плоскую поверхность перевала, в темной синеве безоблачного неба парила стая грифов, вычерчивая свои неторопливые, бесконечные круги смерти.
Это могло означать только одно, и Вангди хорошо знал, что именно: там, где летают стервятники, должно быть мясо. Он не раз пользовался грифами как наводчиками на добычу. И если она оказывалась не падалью, издававшей отвратительное зловоние, а свежатиной только что расставшегося с жизнью животного, в семье Вангди бывал праздник.
Владыка издал предупредительный крик сбора, дети тотчас подбежали, и вся семья быстро двинулась вверх. После получасового топтания по глубокому снегу они вышли под перевал, как раз к тому месту, над которым кружили грифы.
Это был громадный вынос снежной лавины, сошедшей с вершины Амарнатх. Проваливаясь иногда по пояс, принюхиваясь и внимательно осматриваясь, Вангди осторожно пересек лавину в средней ее части. Все было пусто: лишь снежные бугры да отдельные камни и куски льда. Вангди повернул к концу лавины. Снова ничего. Дети и Лхоба держались рядом. Внезапно раздалось тяжелое хлопанье крыльев, и в воздух с клекотом поднялись два грифа. В ту же секунду Вангди услышал какие-то странные звуки, похожие на писк или плач щенка. Он остановился, поводя носом и раздувая ноздри. Волосы на макушке встали дыбом, и он глухо заворчал.
Лхоба оказалась сообразительнее и проворнее. Она почти уже догадалась, кто мог издавать такие звуки, и устремилась вперед, проваливаясь в подтаявшем снегу, бросив ненужное теперь и ей холодное тельце родного сына. Обогнув высокий бугор, она наткнулась на полузасыпанную снегом корзину, сплетенную из прутьев. Это было все, что осталось от каравана русской посольской миссии. Произошло чудо: люлька-корзина спасла жизнь маленькому Никите. Благодаря своей упругости она все время была на поверхности лавинного потока, а в момент остановки всей снежной массы корзину просто выдавило на поверхность, как мячик.
Лхоба схватила корзину и принялась лихорадочно ломать прутья, взвизгивая от нетерпения. Подоспевшие Вангди и дети удивленно смотрели на нее. Через минуту плачущий сын русского князя Василия Андреевича Боголюбова был на руках у Лхобы. Левой рукой она обняла его, а правой прижала к груди, и Никита, вцепившись ей в шерсть маленькими беленькими ручонками, мгновенно нашел сосок и затих, блаженно причмокивая и посапывая. Глаза Лхобы радостно поблескивали под мохнатыми бровями. Она потихоньку урчала от счастья.
После того как голод был удовлетворен и младенец заснул, новая мать начала тихонько ощупывать его и рассматривать, дивясь распашонке, в которую он был закутан, его белой и шелковой коже и отсутствию волос.
"Так вот он какой, детеныш этих страшных ми! Беспомощный щеночек. Теперь он будет принадлежать Лхобе! Но что это?"
Ее рука неожиданно наткнулась на какой-то предмет под распашонкой. Еще мгновение, и в лучах солнца сверкнули медальон и серебряный крестик.
- Ах-хаг?! - вырвался у нее возглас удивления. - Крангма - нефрит!
Это было невероятно! Лхоба осторожно положила ребенка на остатки его разломанной люльки.
Вангди несколько мгновений молча смотрел на медальон.
Детеныш ми оказался посланцем покровителя и владыки Нга: ведь у него был крангма! Ребенка следовало взять и оберегать от всяческих напастей, чтобы не сердить владыку.
Словно повинуясь какому-то приказу, Вангди начал раскачиваться, потом опустился на колени в снег, затем вскочил и закружил вокруг безмятежно спавшего юного князя, выкрикивая хриплым голосом:
- Дох-вхор-р-р! Дох-вхор-р-р! Гоннн, гоннн! Те-гу-у! Нга, нга! Крангма, крангма!
Затем последовала громкая команда: "Тин-бо!" - и к Вангди присоединилась Лхоба, а за ней и дети. Потеряв всякую осторожность, они закружили по снегу сначала в одну сторону, потом в другую.
- Крангма, крангма! Нга, Нга, Нга!
Они кружились все быстрее и быстрее, размахивая руками. Дыхание участилось. Глаза сверкали, лица исказились, на губах появилась пена.
Наконец ритуал закончился так же внезапно, как и начался. Выбравшись из снега и еще тяжело дыша, они медленно поднялись на перевал и начали спуск в ущелье на север, двигаясь в обычном порядке. Только теперь Лхоба уже не отставала и шла рядом с детьми и Вангди, крепко прижимая к себе маленькое, теплое белое существо, безмятежно спавшее у нее на груди.
КАНГМИ
Для того чтобы дать полное представление о тех местах, где будут происходить события, описанные в "Повести о приключениях Дангу", я позволю себе предложить небольшое этнографо-географическое пояснение.
"Если взглянуть на карту Индии, в районе Кашмира сразу бросается в глаза ступенчатый характер ее рельефа. На крайнем севере вздымается самая высокая ступень - Большие Гималаи с горными массивами, достигающими высоты свыше 7000 метров. Южнее параллельно ей расположена другая ступень, ниже примерно на полторы тысячи метров - хребет Пир-Панджал. Хребет Дхаоладхар - еще южней и еще ниже на тысячу метров. И наконец последняя ступенька в этой гигантской природной лестнице - хребет Сивалик с высотами до двух тысяч метров, постепенно переходящий в Индо-Гангскую равнину. Вся эта сложная и запутанная система гор получила название Малые Гималаи.
Между хребтами Пир-Панджал и Большие Гималаи лежит долина реки Чинаб длиной более трехсот километров и шириной до шестидесяти. Она представляет собой своеобразный, труднодоступный мир, состоящий из целой системы боковых горных отрогов, высокогорных плато и уединенных долин. Нижняя часть этой горной страны покрыта обширными хвойными, дубовыми и деодаровыми лесами, а верхнюю занимают альпийские луга, ледники и скалы.
Животный мир и растительность здесь богаты и разнообразны, климат благодатен - жаркое, долгое лето и короткая, два-три месяца зима с обильным снежным покровом. Население немногочисленно, состоит в основном из тибетских племен пурик, лахуль, спити и индийских народностей пахари и догри.
Именно здесь, на этой обширной территории обитало, а возможно, обитает и сейчас загадочное первобытное племя нефритовой культуры, представителей которых тибетцы называют кангми, что в переводе означает снежные люди.
Почему их назвали снежными? Да по той простой причине, что местные жители встречались с ними либо на снежниках, либо на ледниках или находили их следы на снегу. В другой обстановке их не видели или почти не видели, так как они были очень осторожными существами, боялись людей и близко их к себе никогда не подпускали".
Вангди, Лхоба и их дети, как вы уже, наверное, догадались, и принадлежали к этому племени.
Какгми в течение года совершали сезонные миграции, связанные с наличием пищи. Самый трудный период - зиму они проводили в пещерах, питаясь тем, что запасали с лета. Снежный покров толщиной в четыре-пять метров полностью отрезал их от внешнего мира. С приходом весны в марте они выходили из пещер на охоту и поиски молодых побегов ятрышника, душистого щитовника, корневищ лапонтикума и особенно эремуруса. Весну кангми встречали священными обрядами, которые устраивали в первое полнолуние на известных только им лесных полянах в труднодоступных местах. По ночам жители глухих деревень в страхе прислушивались к отдаленным таинственным звукам, похожим на стоны раненого животного, сопровождавшимся глухим дробным перестуком. Это звучали ритуальные трубы торхи и барабаны логдро, непременные атрибуты праздников кангми. Многие экспедиции и отдельные путешественники до сих пор находят в Малых Гималаях изогнутые, сделанные из толстых веток деодара трубы длиной до трех метров и куски стволов, выдолбленные изнутри. Это и есть торхи и логдро. Хотя ученые до сих пор спорят об их происхождении и назначении.
С наступлением жаркого периода, который длился в течение мая-июня, кангми, спасаясь от жары, поднимались все выше в горы, часто переваливая через Большие Гималаи в Малый Тибет, пользуясь перевалами, в том числе и Зоджи-Ла.
Приход сезона дождей в июле приносил желанную прохладу, и кангми откочевывали вниз через хребты Пир-Панджал и Дхаоладхар к Сиваликским холмам, где к этому времени начиналось созревание многочисленных диких разновидностей манго.
В октябре-ноябре кангми снова поднимались вверх, в долину Чинаба, где созревали клубни эремуруса, служившие им основным питанием осенью и зимой. Здесь же они собирали различные ягоды, но особенно усердно - чильгозу, орехи сосны Жерара. Каждый, кому приходилось бывать на базарах Равалпинди, Джамму или Симлы и, конечно, Шринагара, наверняка лакомился этими орехами, очень похожими по вкусу на кедровые.
Охотой на крупных животных мужчины занимались все вместе, когда семьи собирались у пещер, готовя запасы к зимовке. Во время бродяжничества кангми не гнушались ловить различных мелких грызунов, зайцев, птиц, ящериц, поедали птичьи яйца. Физически они были очень крепкими и выносливыми существами. Мужчины, как правило, имели рост более двух метров. От морозов их защищала густая шерсть. Постоянное пребывание в высокогорной зоне закалило их. Они прекрасно лазали по скалам и деревьям, могли выдерживать многочасовой непрерывный бег, ступни их были нечувствительны к холоду при ходьбе по снегу и льду.
В своих пещерах они устанавливали для поклонения тотемы своего двухголового покровителя и родича Нга, грубо вырезанные из нефрита. Перед идолами разжигали и постоянно поддерживали священные костры.
Одним из компонентов питания кангми была нефритовая мука, которую они заготавливали впрок. Впрочем, она для них имела больше сакральное значение, нежели питательное. Оружие - ножи, а больше они ничего не знали, кангми изготовляли из нефрита. Пользовались палками и дубинами. В пещерах жили родовыми кланами. Для приготовления пищи пользовались огнем, хотя не умели его разводить. Очень, очень давно далекие предки Вангди набрели случайно на пещеру, в которой горел огонь, возникший то ли от молнии, то ли от лесного пожара, случившегося по соседству. Этот огонь они потом поддерживали из поколения в поколение. Уходя бродяжничать, они до возвращения питались сырой пищей.
В огромной пещере, где Вангди со своей семьей коротал зиму, собиралось до нескольких десятков кангми. Все они принадлежали к клану Цзун. На лето разбредались, оставляя в пещере лишь жреца да стариков, старух и больных, общей обязанностью которых было непрерывное поддержание огня и изготовление из нефрита муки и новых тотемов Нга.
Однако вернемся к нашим героям, искавшим ночлег, и продолжим рассказ о том, как юный русский князь Никита Боголюбов совершенно неожиданно приобрел, сам того не ведая, новых родителей - ама - мать и ата - отца.
Заходящее солнце уже коснулось дальнего заснеженного хребта, брызнуло последними золотистыми лучами. Тени удлинились, стали темно-синими, почти черными, ветер стих, смолкли голоса птиц, природа готовилась к приходу ночи. Готовился к ней и Вангди. Где-то здесь, ниже перевала, в двух часах ходьбы от него над боковым ущельем высился небольшой утес, весь поросший густым кустарником. К нему вела узкая незаметная перемычка. Это было совершенно безопасное место.
Первым осторожно перешел перемычку Вангди, несколько минут обследовал кустарники: нет ли какой-либо притаившейся опасности. Но все было спокойно.
- Бо-дхам-то-кра! - громко произнес он удовлетворенно, что означало: все в порядке и можно подойти и начать делать гнезда. Стало темнеть. Птицы сатбхаи, прятавшиеся в кустах, устроили на несколько минут невероятный гвалт и суматоху, встречая наступление ночи, и разом замолкли до утра.
Дети начали искать подходящие кусты с переплетениями лиан и рододендронов. Через несколько минут выбор был сделан. Пригнув лианы и крупные ветки к середине куста, они ловко сплели их, соорудив нечто вроде гамаков, висящих над землей. Гнезда были готовы. Однако Ямсо и Зук не спешили ложиться. Они опасливо подошли к матери, сидевшей на камне, ожидая, что та их прогонит. Вангди между тем сооружал добротное гнездо для Лхобы. С горящими от любопытства глазами дети не отрываясь смотрели на малыша, лежавшего у нее на руках.
- Ро-дхам-то! - вырвалось у Ямсо. - Какая у него белая кожа!
- Дам-хо-ранг, - добавил Зук. - У него совсем нет шерсти, и он похож на гульмана, обезьяну.
И протянул руку, чтобы потрогать его.
- Хо-рха! - буркнула Лхоба. - Пусть дети отойдут.
Вангди закончил сооружение удобного гнезда для Лхобы и подошел к ним. Он велел детям ложиться спать, а сам присел около жены и внимательно, теперь уже не торопясь, стал осматривать удивительное маленькое существо, детеныша ми. Он осторожно повертел в руках медальон и серебряный крестик, висевшие у него на шее.
- Гау, - почтительно пробормотал он, - амулет.
Люди всегда были врагами кангми, а вот теперь приходилось опекать, более того, принять в свою семью человеческого детеныша. Он ведь обладал нефритом, а значит, был в родстве с ними. Они обязаны защитить его.
Маленькое несчастное существо несколько смягчило суровость владыки семейства и еще больше укрепило в нем инстинктивную потребность быть стражем-мужчиной, отцом, который теперь должен был охранять и этого малыша. "Бод-рха!" (Пусть так будет.)
Малыш зашевелился, просыпаясь, и захныкал, шаря ручками в густой шерсти Лхобы. Он захотел есть, и новая ама с готовностью дала ему грудь, нежно прижимая дитя к себе. Великая сила материнства делала свое дело.
Стало совсем темно. Дети ворочались в своих гнездах, потихоньку о чем-то разговаривая, а Лхоба и Вангди долго обсуждали один очень важный вопрос - как назвать нового члена семьи. В конце концов решили, что это будет Данг-чи-канг - "тот, которого нашли на снегу", или просто Дангу.
Снизу из ущелья потянуло прохладой. Над кустами в темном воздухе неслышно скользнула сирохи - летучая мышь, предвестник наступающей ночи. Дангу напился молока и заснул на руках у Лхобы. Она устроилась поудобнее в гнезде, прижимая к себе драгоценное создание и тихонько повизгивая от радости.