- Я для доньи Хуаны не обыкновенная прислуга, сеньор! Она только что не родилась при мне; я кормила ее своим молоком, я никогда с ней не расставалась. Чтобы последовать за ней в Америку, я бросила мужа, детей, родных. Я люблю ее, как дочь, а может быть, и больше.
- Я уже знал все, что вы мне сказали, кроме одного - вашего путешествия в Америку. Разве донья Хуана родилась в Испании?
- Кто знает? - пробормотала Чиала, подняв глаза к небу.
- Как это, кто знает? Что вы хотите сказать, нья Чиала?
- Выслушайте меня, кабальеро, - продолжала она, - я сообщу вам то немногое, что знаю сама.
- Говорите же, говорите, нья Чиала! - с живостью вскричал молодой человек.
- Знайте, кабальеро, что я вверяюсь вашей дворянской чести и что об этой тайне вы не должны говорить никому.
- Даю вам честное слово, кормилица.
- Я была замужем три года… Прошел месяц, как родился мой второй ребенок. Я с мужем жила в хижине в нескольких лье от По.
- Как! - с удивлением воскликнул молодой человек. - Вы не испанка?!
- Нет, я беарнка.
- Продолжайте, продолжайте, кормилица! - вскричал Филипп с живостью.
- Мой муж охотился на медведей в горах, занимался контрабандой, а в свободное время служил проводником путешественникам, направлявшимся из Франции в Испанию или из Испании во Францию. Несмотря на свои разнообразные ремесла, а может быть, и по причине этого, мой муж был очень беден, так беден, что часто даже не было хлеба в нашей жалкой лачуге. Хуан приходил в отчаяние. Горе преследовало нас, однако мы были честны. Однажды после продолжительного отсутствия мой муж вернулся с каким-то господином. Возвращение мужа несказанно обрадовало меня; уже около пятидесяти часов у меня во рту не было ни крошки. Хуан принес еду.
- "Не теряй мужества, жена, - сказал он мне, - поешь и порадуйся: этот достойный господин сжалился над нами". Тогда я стала внимательно рассматривать незнакомца, на которого до сих пор не обращала внимания и который остался стоять возле двери, закутавшись в плащ. Этот незнакомец был уже пожилой; его красивые, но суровые черты лица имели надменное выражение, которое против моей воли заставило меня задрожать. Одет он был, как дворянин. Я почтительно поклонилась ему в благодарность за добро, которое он хотел нам сделать. Он раскрыл свой плащ и подал мне ребенка одного возраста с моим.
- "Не благодарите меня, добрая женщина, - произнес он, - это будет услуга за услугу. Вот слабое существо, которому я прошу вас заменить мать". Я тут же схватила ребенка и, не думая о еде, хотя и была очень голодна, тотчас дала ему грудь.
- Это была Хуана? - вскричал молодой человек.
- Да, кабальеро. Незнакомец как будто с удовольствием смотрел на мои заботы об этом бедном херувиме, потом подошел ко мне и поцеловал в лоб милую малютку, которая заснула, улыбаясь.
- "Вот и хорошо, - сказал он, - вы будете матерью Хуане - так ее зовут; она сирота. Возьмите этот кошелек. В нем шестьдесят унций золота; через год вы получите столько же от банкиров Исагуирра и Самала из По, и это будет продолжаться все то время, пока ребенок останется на вашем попечении. Вам стоит только показать этот перстень, - сказал он, сняв с мизинца левой руки перстень с бледным рубином. - Вы поняли, чего я жду от вас? Будьте скромны, и у вас не будет причин жаловаться на меня. Теперь прощайте". Он закутался в плащ, надвинул шляпу на глаза, сделал знак моему мужу следовать за ним и вышел из хижины. Больше он не возвращался; однако, хотя я видела его не больше одного часа, я уверена, что если бы встретилась с ним, то узнала бы его - до того его лицо поразило меня, и черты его остались запечатлены в моей памяти.
- Кто бы мог быть этот человек? - прошептал Филипп. - Вероятно, ее отец.
- Не думаю… Прошло три года. Каждый год я ездила в По, показывала перстень, и, не задавая никаких вопросов, мне давали шестьдесят унций золота. Однажды утром в дверь нашей хижины постучали. Я вздрогнула; мы жили в таком уединении, что у нас никогда никто не бывал, кроме контрабандистов, приятелей моего мужа, которые открывали дверь без церемонии и входили, как к себе домой. Я отворила. На пороге стоял какой-то незнакомец. Это был один из служащих в банке Исагуирра; я видала его, когда ходила за деньгами. Поздоровавшись со мной, он спросил, дома ли мой муж. Я ответила, что его нет дома, но я жду его с минуты на минуту.
- "Хорошо, - ответил он, - у меня есть время". Он сел на скамью возле огня; это было весной, и в горах царил холод. Через час пришел мой муж. Незнакомец отвел его в сторону и довольно долго беседовал с ним; я не знаю, о чем они говорили, но вдруг Хуан обратился ко мне.
- "Жена, - сказал он мне, - одевайся. Этот господин приехал за Хуаной; ты поедешь с ней". Я хотела возразить.
- "Делайте, что вам говорит ваш муж, - строго произнес незнакомец, - вы останетесь довольны". Я повиновалась со слезами. Через час, сидя в карете подле незнакомца и держа Хуану на коленях, я проехала Пиренеи и направлялась к Испании. Мы останавливались только пообедать и переменить мулов. Через четыре дня карета остановилась у довольно красивого дома, выстроенного поодаль от селения, которое, как я впоследствии узнала, называлось Оканна. Незнакомец сделал мне знак выйти и следовать за ним. Он вошел в дом, дверь которого отворили, когда подъехала карета. Перед нами неподвижно стояла служанка. Незнакомец показал мне весь дом, комнаты которого были меблированы довольно хорошо, но не роскошно.
- "Здесь вы у себя дома, - сказал он мне, - оставайтесь тут до новых распоряжений. Недостатка у вас ни в чем не будет. Каждый месяц вы будете получать сумму, необходимую для ваших потребностей. Я исполнил данное мне поручение. Прощайте".
- "А мой муж?" - спросила я.
- "Вот, прочтите письмо, которое он передал к вам. Не забудьте, что вы не должны принимать никого, кроме человека, который покажет вам перстень точно такой же, как у вас. Прощайте". Он вышел. Я слышала, как уехала карета. Я осталась одна с Хуаной, которая, не тревожась ни о чем, бегала, смеясь, по всем комнатам.
- Да-а… Какое странное приключение, - сказал молодой человек. - Как же все это кончилось?
- Очень просто, сеньор. В письме, отданном мне, муж приказывал мне повиноваться, уверяя, что все к лучшему. Я покорилась и скоро стала почти счастлива в своем новом доме. Все оставалось в таком положении несколько месяцев. Наконец однажды перед домом остановилась карета, из которой вышел какой-то человек и подал мне перстень. Это был дон Фернандо д'Авила. Он сказал мне, что является опекуном Хуаны и приехал отвезти ее в Мадрид. Он спросил, согласна ли я ехать с ним? Я любила бедного ребенка, которому заменяла мать; сердце мое разрывалось при мысли расстаться с ней, и я согласилась. Нас поместили в Мадриде в великолепном доме. Каждый день в один и тот же час дон Фернандо приезжал за Хуаной, а после прогулки, которая иногда продолжалась до заката солнца, привозил ее обратно. Я не выходила из дома, мне это было запрещено. Я вооружилась терпением. Мой муж писал мне часто и во всех своих письмах приказывал мне беспрекословно повиноваться всему, чего потребуют от меня. Однажды дон Фернандо объявил мне, что уезжает из Испании в Америку, и опять предложил мне ехать с ним. Что мне оставалось делать? Я была одна, вдали от своих друзей, на чужой земле. Кто знает, какие последствия мог иметь для меня отказ? Я согласилась. Дон Фернандо привез нас на Эспаньолу; там он велел нам жить в маленьком городке, где случай, а может быть, и Провидение свело нас с вами. Ничто не нарушало однообразия нашей жизни. Дон Фернандо всегда был добр и почтителен к своей питомице, которую, кажется, очень любит и окружает самыми нежными заботами.
- А разве вы ничего не знали о рождении доньи Хуаны кроме того, что мне сказали? - с нетерпением перебил Филипп.
- Ничего. Кто мог бы мне сказать об этом?
- Это правда. Какая странная история!
- И очень печальная.
- Бедная девушка! - прошептал молодой человек. - Кстати, - вдруг спросил он, - вы сохранили перстень?
- Да, я его спрятала.
- Не откажетесь ли вы показать мне его?
- Когда хотите.
- Кто знает, быть может, он наведет нас на след! Кормилица только покачала головой.
Глава VIII
ПРОГУЛКА ПО МОРЮ
Между собеседниками наступило молчание. Филипп заговорил первым:
- Нья Чиала, - сказал он, - благодарю вас за ваше доверие ко мне. Однако должен признаться, что я отчасти знал эту тайну; донья Хуана уже давно рассказала мне все, что знала. Теперь позвольте мне задать вам один вопрос.
- Спрашивайте, сеньор, - сказала дуэнья, - я постараюсь на него ответить, если смогу.
- Мой вопрос вас не затруднит. Вы, вероятно, преследовали какую-то цель, рассказывая мне эту печальную историю, не так ли? Эту-то цель я и желаю знать.
- Я сама собиралась сказать вам об этом, кабальеро.
- Раз так, говорите, пожалуйста.
- Донья Хуана вас увидела - каким образом, не могу вам сказать, не знаю, но она тотчас вас узнала. Я ни в чем не могу ей отказать; я так люблю ее, что не могу не исполнить ее просьбы. Она просила меня пойти к вам и сказать, что она будет вас ждать сегодня вечером в одном месте, куда я должна вас отвести. Вот я и пришла. Только дорогой от дома дона Фернандо до вашего я размышляла, и эти размышления я хочу вам пересказать.
- Хорошо, нья Чиала, скажите же мне, в чем состояли эти размышления. Я внимательно слушаю и постараюсь, чтобы мой ответ удовлетворил вас.
- Дай-то Бог, сеньор… Честь доньи Хуаны мне дороже своей; я надеялась, оставляя Эспаньолу, что никогда больше не увижусь с вами и что донья Хуана наконец забудет вас… Вы видите, что я откровенна с вами.
- Да, даже слишком, может быть.
- Нет, безнадежная любовь непременно пройдет; это закон природы. Итак, я рассчитывала на разлуку, чтобы излечить мое бедное дитя от любви к вам. К несчастью, ваш неожиданный приезд разрушил все мои планы, расстроил все расчеты. Вы молоды, дон Фелипе, вы хороши собой, богаты и хорошего происхождения, - так, по крайней мере, я предполагаю. Но заклинаю вас именем вашей матери, будьте так же откровенны, как была я, и отвечайте мне, как должен отвечать дворянин. Истинно ли вы любите донью Хуану? Словом, любители вы ее настолько, чтобы жениться на ней, несмотря на неизвестность и тайну, окружающую ее происхождение? Или вы чувствуете к ней только одну из тех мимолетных привязанностей, в которых гордость играет главную роль и которые исчезают, как только бывают удовлетворены? Видите, дон Фелипе, я прямо вас спрашиваю, отвечайте мне также не колеблясь, как подобает истинному дворянину.
- Я и буду так отвечать, нья Чиала! - вскричал Филипп с жаром. - Я люблю донью Хуану самой истинной и самой глубокой любовью, любовью, чистота которой заставила бы ангелов улыбнуться от радости. Мы поклялись быть супругами, принадлежать только друг другу; эту клятву я со своей стороны сдержу во что бы то ни стало. Мне все равно, благородного ли происхождения донья Хуана; она добра, хороша, благоразумна, этого для меня достаточно. Благородство женщины заключается в ее сердце, и в этом отношении донья Хуана щедро одарена. Я достаточно богат и достаточно благороден и за себя и за нее. Я уже давно считаю ее своей женой, а она со своей стороны видит во мне своего мужа. Препятствия к нашему союзу я преодолею, каковы бы они ни были. Я пренебрегал опасностями гораздо большими, чтобы увидеться с нею. Ничто не может остановить меня ни в настоящем, ни в будущем. Моя любовь достаточно сильна для того, чтобы победить врагов, которые вздумали бы похитить ее у меня. Словом, эта любовь - моя жизнь и кончится она только вместе с ней. Вот мой ответ, нья Чиала; я считаю его честным и достойным и меня, и женщины, которую я люблю! Теперь скажите мне, что вы собираетесь делать, я в вашем распоряжении.
- Хорошо, дон Фелипе, - ответила дуэнья, - теперь я знаю то, что хотела знать; я на вашей стороне, и как ни ничтожно мое влияние - ведь я всего лишь бедная служанка, - я отдаю его вам. Я всеми силами буду способствовать, чтобы вам удалось жениться на моей питомице и быть счастливым.
- Да услышит вас Господь, нья Чиала! У меня недостает слов, чтобы выразить вам свою признательность.
- Час свидания настал, дон Фелипе! Закутайтесь в плащ, надвиньте на глаза шляпу, возьмите вашу шпагу и следуйте за мной; донья Хуана ждет вас.
Молодой человек повиновался с послушанием ребенка; уже через минуту он был готов.
- Что делать теперь? - спросил он.
- Без разговоров следовать за мной и ничему не удивляться. Войти туда, куда войду я.
- Ступайте, я следую за вами.
Они вышли из дома. Настала ночь, но ночь американская, ясная, звездная, свежая, благоуханная, такая ночь, каких мы не знаем в нашем мрачном скверном климате. Улицы, почти пустые днем из-за удушливой жары, были наполнены гуляющими, которые ходили взад и вперед, весело разговаривая. Перед каждой дверью стояли группы людей, которые хохотали, плясали и играли на гитаре.
Филипп, внешне равнодушный, ловко пробирался между группами, следуя за дуэньей, которую не терял из вида. Таким образом они шли около получаса, все более углубляясь в труднопроходимый лабиринт узких улиц Нижнего города. Наконец они вышли к пристани. В этом месте толпа была не так велика, лишь немногие пришли подышать свежим морским воздухом. Молодой человек несколько замедлил шаг, боясь, как бы его не заметили. Дуэнья, напротив, продолжала идти, не смотря ни направо ни налево, как женщина, которая спешит домой. Дойдя до деревянной пристани, на которую выгружали товары, она смело пошла по ней. Дойдя до середины пристани, она вдруг остановилась, огляделась, потом, наклонившись вперед, дважды негромко кашлянула и спустилась по ступеням, ведущим к морю.
У подножия лестницы ждала лодка с одним гребцом; дуэнья села в эту лодку, Филипп - возле нее, лодочник отчалил, и лодка поплыла. Дуэнья села у руля и правила, а лодочник, наклонившись над веслами, заставлял легкую лодку лететь по волнам.
Не смея заговорить со своей спутницей, молодой человек с любопытством смотрел по сторонам. Скоро он заметил вдали черную точку, которая быстро увеличивалась и приближалась. Скоро она превратилась в лодку, также управляемую одним гребцом; на корме лодки сидела женщина.
Молодой человек вздрогнул. Сердце его забилось так, будто готово было выпрыгнуть из груди. Он узнал донью Хуану. Через несколько минут обе лодки стали рядом. По знаку дуэньи Филипп перешел во вторую лодку, гребец которой пересел в первую. Обе лодки разъехались, и молодой человек остался наедине с той, кого любил. Все произошло так быстро, события разворачивались так непредвиденно, что молодой человек от волнения не мог вымолвить ни слова.
- Так-то вы приветствуете меня, дон Филипп, после такого продолжительного отсутствия? - насмешливо шепнул ему на ухо очаровательный голос.
- О! Простите меня, Хуана! - вскричал молодой человек, задрожав от счастья. - Безграничная радость сводит меня с ума. Ах! Я почти отчаялся увидеться с вами!
- Я только сегодня утром узнала о вашем присутствии в Маракайбо, любезный дон Филипп; я узнала вас случайно в ту минуту, когда вы проходили мимо нашего дома.
- Я нахожусь здесь уже десять дней и никакими силами не мог добраться до вас!
- Ах, друг мой, я не так свободна, как в маленьком домике в Сан-Хуане, - ответила она со вздохом.
- Разве дон Фернандо уже не так добр к вам, как прежде?
- Напротив, друг мой, его расположение ко мне как будто еще увеличилось, однако вот уже несколько дней как он озабочен; иногда он смотрит на меня с необыкновенной грустью, причина которой мне неизвестна.
- Боже мой! Неужели вам угрожает несчастье?
- Не думаю, друг мой, однако меня невольно мучает какое-то необъяснимое предчувствие. Оно предупреждает меня, что скоро в моем положении свершатся какие-то перемены.
- Вы заставляете меня дрожать, Хуана! - вскричал Филипп, бледнея. - Скажите, ради Бога, что может внушать вам эту мысль?
- Не могу вам сказать, друг мой, так как сама этого не знаю. Вот что я заметила: перемена в расположении духа дона Фернандо произошла две недели назад; в это время он получил с кораблем, прибывшим с материка, письмо, содержание которого сильно его озаботило. Он тотчас отдал приказание приготовить великолепный дом в нескольких милях от города в восхитительном местечке.
- Близ Мериды, не так ли?
- Да, друг мой.
- Я его видел, даже осматривал; он действительно великолепен. Дон Фернандо сказал мне, что приготовил его для какого-то знатного человека, которого ждет.
- Он и мне сказал то же самое, только прибавил шепотом два слова, которые я скорее угадала, чем услышала: "Бедное дитя!" Несмотря на мои усилия узнать больше, дон Фернандо остался непроницаем, и я ничего не узнала. Вот и все… Но довольно заниматься мною, поговорим о вас. Как вам удалось пробраться сюда? Я дрожу при одной мысли об этом! Неужели вы не знаете, что всякий подозрительный иностранец, схваченный в испанских колониях, подвергается немедленной смерти? Закон однозначен на этот счет.
- Знаю, друг мой, но что мне за дело! Я хотел видеть вас, хотел еще раз сказать вам, что я вас люблю.
- А я, милый Филипп, разве я не люблю вас?
- О! Не так, как я.
- Может быть, но я умираю от страха за вас; что, если вас узнают?
- Успокойтесь, моя возлюбленная, здесь я испанец. Никто не подозревает о моей истинной национальности. Я служу у графа де л'Аталайя, очень знатного вельможи.
- Это несколько успокаивает меня; но малейшей неосторожности достаточно, чтобы погубить вас.
Филипп лукаво улыбнулся.
- Но каким образом удалось вам добиться покровительства графа де л'Аталайя?
- Слишком долго рассказывать, моя возлюбленная; скажите лучше, почему вы назначили мне свидание на море?
- За мной строго наблюдают, друг мой; вот уже несколько дней, я не понимаю почему, за каждым моим шагом следят, и я боялась, как бы нас не увидели в доме или на прогулке.
- Но люди, сопровождающие вас?..
- Они мне преданы.
- Гм! - произнес молодой человек, качая головой. - Впрочем, вы знаете их лучше меня, и я не стану спорить… Можем мы увидеться с вами опять?
- Это будет очень трудно.
Молодой человек вздохнул.
- Хуана, - сказал он кротким голосом, нежно пожимая руку молодой девушки, - вы мне доверяете?
- Да, друг мой, я доверяю вам, потому что люблю вас и убеждена, что вы также любите меня.
- Уверены ли вы в том, что я делаю все с единственной целью соединиться с вами и сделать вас счастливой?
- Я твердо этому верю, любезный Филипп.
- Хорошо, Хуана, благодарю вас! Вы хорошо понимаете меня. Хорошенько обратите внимание на мои слова, милая моя Хуана, дело идет о нашем счастье, о моей жизни.
- Говорите, друг мой; я сделаю все, чего вы потребуете от меня.
- Без колебания?
- Да.
- Может быть, через три дня я должен буду уехать отсюда.
- О, Филипп! - вскричала она с горестью.
- Но клянусь вам, что скоро вернусь.
- Ах! Мы опять будем разлучены.