– Не сомневайтесь, получите. Буквально завтра. В ставке главнокомандующего рассуждают так: корпус уже сформирован, командование принял опытный французский генерал. А тем временем повстанцы действуют все более активно… Стоит ли медлить с переброской корпуса в Дикое поле?
Князь удивленно уставился на Коронного Карлика. Причем теперь уже в его взгляде не было воинственного неприятия этого странного, как сказал бы Ялтурович, "гостя из Варшавы"; на смену ему пришло обычное человеческое любопытство.
– В таком случае мне совершенно не понятно, с чем прибыли вы, господин Вуйцеховский.
– В отличие от вашей великой миссии спасителя земли славянской моя миссия скромна. Я всего лишь хотел дать вам небольшой совет: чей бы приказ вы ни получили, пусть даже за подписью и печатью самого короля, не торопитесь проявлять особую ретивость.
– То есть вы советуете не выполнять приказы польского командования?
– Я так не говорил. Думал тоже не совсем так.
– Тогда в чем смысл вашего визита ко мне, какова цель приезда сюда? Только в том, чтобы дать тот совет, который только что попытались дать мне?
– Извините, у меня такая служба – давать советы. Буквально всем – от короля до палача. И, что самое странное, оба – и король, и палач – как правило, прислушиваются.
– Не отвлекайтесь, господин Вуйцеховский, не отвлекайтесь. Так что там о… ретивости?
– В таком случае мы должны заверить друг друга, что с этой минуты все сказанное нами во время разговора остается сугубо между нами. Считайте, что мои заверения уже прозвучали.
– Мои тоже. Под слово чести.
Коронный Карлик закрыл глаза и, запрокинув голову, выдержал такую утомительную паузу, словно забыл о собеседнике или уснул.
– Восстание Хмельницкого, – заговорил, когда Гяур уже не рассчитывал услышать от него хотя бы слово, – это не совсем то восстание, которое видится некоторым его атаманам. Конечно, народ, получив оружие, звереет во стократ сильнее. Остановить, удержать его в рамках рыцарского приличия или хоть каких-то цивилизованных правил ведения войны будет сложно. Но дело не в этом. Химера всего этого казачьего бунта заключается в том, что он спровоцирован самим королем Владиславом IV. Поднимая это восстание, Хмельницкий выполняет тайный приказ короля.
Теперь настала очередь генерала надолго умолкнуть, но не потому, что он решил держать такую же артистическую паузу, какой только что удивлял его Вуйцеховский.
– И вы хотите, чтобы я поверил в эту блажь? – спросил он.
– Уверен: вы достаточно благоразумный человек, чтобы поверить в нее.
– Получается, что вы – ненавистник короля? – совершенно искренне предположил Гяур. – Никогда бы не подумал.
– Ненавидеть короля – пошло, князь. Любимых королей все равно ведь не бывает. И вообще не для того они созданы Господом, чтобы мы любили их, а для того, чтобы при одном упоминании об "их величествах" вселяли в свои души страх и смирение, смирение и страх… Перед Богом, короной и судьбой. Вам не кажется, что я вновь берусь поучать вас?
– Пока нет. Однако понимаю, что сказано вами далеко не все. Что вас сдерживает?
Коронный Карлик продолжал вести себя совершенно раскованно, и это немного коробило князя. В конце концов кто он такой, этот тайный советник?!
– Не так-то просто высказать, что я хотел бы высказать вам. Видите ли, нынешнее восстание понадобилось королю… Словом, оно было задумано, чтобы с одной стороны позволить Хмельницкому собрать казачье-крестьянскую армию, а с другой – заставить польский сейм разрешить королю собрать собственно польскую армию якобы для подавления восстания в Украине. Когда эти две воинские силы после нескольких степных турниров объединятся, татары и турки с удивлением увидят у своих границ мощную армию, готовую не только вытоптать копытами весь Крым, но и прогнать турок с Северного Причерноморья под стены столь любимого ими Стамбула. Вам не кажется, что я опять поучаю?
– Но если все, что вы говорите, правда…
– Не заставляйте меня клясться на Библии. Такого надругательства над собой она, как правило, не выдерживает.
– В таком случае меня удивляет, почему вы посвящаете меня, иностранца, в тайну польского королевства.
– Вовсе не потому, что мне не о чем больше говорить с вами за кубком вина, – мрачновато ухмыльнулся Коронный Карлик. – Скажу больше: вы совершенно не устраиваете меня как собеседник. Но есть высшие интересы королевства, генерал Гяур. Высшие и святые… – решительно проткнул он указательным пальцем пространство между своей головой и небом.
– В таком случае я так и не уловил их направленности. Эти ваши "высшие интересы" обязаны заставить меня выступить против Хмельницкого или же, наоборот, громить польские гарнизоны? Начиная с того, который засел в Каменецкой крепости? Вы уж говорите откровенно, господин королевский комиссар и тайный советник. Как скажете, так и…
– Когда вы получите приказ коронного гетмана выступать против Хмельницкого, вам трудно будет не подчиниться ему. Но в то же время вы можете еще несколько дней выждать, ссылаясь на то, что желаете видеть приказ самого короля. И не спешить к месту сражения, а составить гарнизон какого-либо городка, милях в пятидесяти от Каменца, и начать затяжные переговоры с Хмельницким.
– То есть я должен демонстрировать верность королю при полном игнорировании амбиций и неразумных приказов коронного гетмана?
– Мне ни за что не удалось бы сформулировать эту мысль столь по-военному четко и по-граждански философично, господин генерал, как это сделали вы. Я всегда трезво оцениваю собственные возможности, а потому почти избавлен от амбиций.
– Хорошо. Таким образом я потяну еще две-три недели. Что дальше? Ждать, когда коронный гетман выступит против меня со своими полками как против бунтовщика?
– Затем вы понадобитесь королю. Не исключено, что ваш корпус, как уже давно сформированный, имеющий опытных воинов, станет основой новой королевской армии, которой придется воевать не с казаками или с придунайскими русичами, а с турками и татарами. Такой противник вас, подданного турецкого султана, устроит?
– Султан – неминуемый враг любого славянина.
– Вот видите: а мы с вами как-никак славяне! – неподдельно возрадовался Коронный Карлик. – Вот о чем мы иногда забываем, князь. Существует то, что нас объединяет: все мы – русичи, украинцы, казаки, карпатские русины, не говоря уже о нас, грешных поляках, – славяне! Вот девиз той армии, которую, вполне возможно, вы и возглавите. Вместе с Хмельницким, с которым там, во Франции, вы, кажется, неплохо ладили. – А немного помолчав, добавил: – Но можно и без него.
– То есть такой вариант – "без него" – для короля и его сторонников предпочтительнее?
– Сами понимаете: некоторым польским аристократам трудно будет находиться в подчинении бывшего командующего повстанческой армией, пролившего немало польской крови. Точно так же, как Владиславу IV трудно будет положиться на польских аристократов – Потоцкого, Калиновского, Вишневецкого, Любомирского, усиленно выступающих сейчас против своего короля. А что касается вас, героя Тридцатилетней войны, французского генерала, потомка князей Рюриковичей, вполне реального претендента не только на княжеский престол Острова Русов, но и на престол Речи Посполитой… Я что, опять увлекся, князь?
Гяур цедил сквозь зубы красное молдавское вино и сосредоточенно кивал, пытаясь осмысливать не только то, о чем говорит этот Коронный Карлик, но и почему он это говорит и чьими устами.
– Но даже после этого вы, по-моему, сказали не все.
– Я должен указать вам путь к польской короне? Доложить, что королевская чета восхищена вами? Особенно королева…
– Я прибыл в Польшу на одном судне с принцем Ян-Казимиром и прекрасно знаю, кем сейчас королева восхищается, а против кого намерена выступать, причем самым решительным образом.
– Кем она пока что вынуждена восхищаться, князь, кем вынуждена… – уточнил Коронный Карлик. – И давайте не будем судить ее так строго, как привыкли судить всех кроме себя.
– Словом, о пути к польской короне нам лучше поговорить в следующий раз.
Королевский комиссар умолк и задумчиво изучал генерала. Ему нравился этот человек. Нравилось, как он держится, как пытается избегать придворных интриг. Точнее, пытается избегать самого присутствия своего при дворе…
– В этой войне вам может выпасть особая роль, господин генерал. Ваше княжество осталось где-то там, в низовье Дуная, разве не так?
– Вы достаточно осведомлены по поводу моего происхождения и моей миссии.
– Но, согласитесь, пока что вы ровным счетом ничего не предприняли, чтобы хоть как-то приблизиться к вашей тайной цели – возродить славянское княжество в устье Дуная, на территории, именуемой некоторыми восточными путешественниками и картографами Островом Русов. Решитесь не согласиться с моими выводами.
– Не решусь.
– И я знаю, почему не решитесь. Потому что вы пока что не определились, как вам продвигаться к своей цели, находясь далеко от своей земли, в другом государстве, в котором нет дела до давным-давно исчезнувшего княжества русичей. А мы готовы указать вам этот путь. Причем вполне зримый.
– Хотелось бы, чтобы так оно и случилось.
– Считайте, что уже случилось. Выстраивая свои далеко идущие планы, король Владислав подумал, что, если уж дело дойдет до настоящей войны с Турцией, ваш корпус мог бы огнем и мечом пройтись по турецким гарнизонам в Молдавии и, соединившись с войсками молдавского и валашского господарей, очистить от осман берега Прута и правый берег устья Дуная. Обратившись при этом за военной помощью к польскому королю. Разве вы, князь, не имеете права просить помощи у поляков, братьев-славян?
– Теперь кое-что проясняется, – оживился Гяур. – Во всяком случае, просматривается хоть какое-то продвижение к заветной цели старейшин нашего племени.
– Вот видите! – радостно и облегченно улыбнулся Коронный Карлик. – Я не привык темнить. В конце концов мы не дипломаты и нам нечего хитрить друг перед другом.
35
Они выпили за счастливую звезду, которая уберегла их от судьбы дипломатов. А также за рыцарство, за победу над врагами славянского мира, за мудрость польского короля и всех прочих королей мира сего.
– Кстати, о короле, – вдруг сузились глаза Коронного Карлика. – К государыне нашей Марии Гонзаге вы можете относиться с высоты мужчины, покорявшего сердца прекрасных парижанок, но в конце концов женившегося на графине Ольбрыхской и теперь владеющего несколькими имениями и замками в Польше и Франции.
"А ведь к этой встрече со мной он, судя по всему, готовился основательно, – с облегчением отметил Гяур. – Души из своих агентов вымотал, перед тем как предстать передо мной".
– К королеве я всегда относился с должным уважением, – вежливо склонил он голову.
– Но вы должны знать, что уже сейчас создается некая оппозиция королеве, которая готова будет поставить на вас как на претендента на польскую корону. Кстати, польские традиции это допускают. Стефан Баторий, как известно, был трансильванцем, или, точнее, венгром. Словом, крови там было намешано много. Поэтому вы вполне можете претендовать на польскую корону, выставив свою кандидатуру на обсуждение в сейме.
– Я – в роли претендента на польский трон? Для меня это совершеннейшая новость. Сама мысль об этом пока что кажется мне странной. Что это за партия, что за оппозиция такая, что она готова поставить на мою корону? Кто в нее входит и почему я узнаю о ней последним?
– Она… пока еще только формируется. Но обещает быть довольно мощной. И король уже знает о ней.
– Странная история. Что же он попытается предпринять?
Коронный Карлик поднялся из-за стола, прошелся по комнате, вынул из ножен висевшую на стене саблю – с дорогим, украшенным алмазами эфесом – и внимательно осмотрел ее.
– Вам хорошо известно, что король смертельно болен.
– В дворянских кругах Речи Посполитой эта скорбная новость обсуждается довольно бурно.
– Отсюда – и все дальнейшие выводы. Пока король жив, он, конечно, может убрать всех ныне здравствующих претендентов. Но судьба короны в любом случае будет решаться уже после его смерти. Или же в дни, когда уже никто всерьез не станет воспринимать его как особу коронованную. Поэтому королю хочется, чтобы корона досталась одному из его братьев. Это естественно. Традиции рода, знаете ли, династическая преемственность, которая всегда предполагает соответствующие почести предшественникам… Что в этом непонятного? Иное дело, что у Владислава IV возникли сейчас иные, более земные заботы.
– Я слышал, будто некий пророк предсказал ему скорую смерть…
– Покажите мне предсказателя, который отказал бы себе в таком удовольствии. По-моему, в душе король не верит его предсказаниям, тем не менее готовится к роковому исходу.
– Если судить по планам, которые он вынашивает, то вы правы.
– Обсуждением его планов мы как раз и завершим нашу встречу. – Вернулся Коронный Карлик на свое место за столом. Он долго рассматривал на свет содержимое кубка, словно пытался выяснить, не отравлен ли напиток, понемногу отпивал его, кряхтел и вздыхал…
– Как вы уже заметили, я обязан был подготовить вас к нескольким вариантам исхода вашей судьбы, господин генерал. Но главное, ради чего я прибыл сюда, пока что осталось невысказанным.
– Вы снова и снова поражаете мое воображение, господин Вуйцеховский, – иронично прищурил глаза князь.
– Я всего лишь никому не ведомый, никем не замечаемый в Варшаве тайный советник, по прозвищу Коронный Карлик. Вы должны исходить только из этого. Но и гетман Хмельницкий – всего лишь жалкий интриган, поднявший восстание не как рыцарь, который решил пожертвовать своей жизнью за народ, а как провокатор, посланный королем в Украину, чтобы он собрал вокруг себя всех ненавидящих и польскую корону, и самих поляков. Знаете, существует такой древний, как придворные заговоры, способ: заслать к врагам яростного противника правителя, который бы своей ненавистью мгновенно выявил и собрал вокруг себя всех его врагов – явных и доселе тайных. Вот они! Громи их! Истребляй так, чтобы и через двадцать лет невзлюбивший тебя содрогался от ужаса.
– Но теперь ход восстания определяет уже не только Хмельницкий. Его полковники организовывали свои отряды, целые полки, не за приданое королевы.
– Но за приданое все той же королевы Хмельницкий вооружает их. Впрочем, суть не в этом. Вы очень тонко подметили, что характер восстания определяет теперь не только Хмельницкий. Мало того, у самого обласканного королем полковника реестра тоже начали проявляться все признаки коронной болезни. Он, видите ли, уже заполучил гетманскую булаву, он уже разгромил значительную часть войска основного соперника короля – главнокомандующего войсками графа Потоцкого. Еще две-три такие победы, и он позволит себе свысока смотреть на короля. Так вот, время покажет, как будут складываться обстоятельства. Но королева внимательно следит за всем, что происходит сейчас в Украине.
– Вы сказали, что следит именно королева, а не король?
Коронный Карлик устало взглянул на Гяура как на поднадоевшего собеседника и с той же усталостью подтвердил.
– Да, я сказал "королева"… А также люди, которые стоят за ней. Ну, еще тот претендент, что, по воле Марии Гонзаги, осчастливит своей головой польскую корону, которая, по существу, будет оставаться на голове нынешней королевы…
– Продолжайте, продолжайте, – взбодрил Вуйцеховского генерал. – Самое время полностью раскрывать карты.
– Не исключено, что вам, князь, прославленному воину, герою Франции, придется стать одним из полковников – уж извините, генеральского чина в казачестве не существует – армии Хмельницкого. Да-да, не удивляйтесь, может сложиться и такая ситуация. Мы же, со своей стороны, постараемся сделать все возможное, чтобы под вашим крылом собиралось как можно больше верных нам людей. В том числе и часть тех казаков, что вскоре вернутся из Франции. После чего вдруг окажется, что Хмельницкий не такой уж великий стратег и вождь. И вообще может ли оставаться гетманом человек, продавшийся королю – к тому времени уже покойному – и создававший повстанческую казачью армию на приданое королевы? Словом, у нас появится сто способов убрать его, расчистив, таким образом, путь к гетманской булаве – вначале всего лишь к гетманской булаве – для вас, господин генерал. Потомка Рюриковичей.
– И вы явились сюда, чтобы предлагать мне эту гнусность? – побагровел князь. – Вы осмелились явиться сюда – медленно поднимался он из-за стола.
– Успокойтесь, князь, я еще не договорил, – хладнокровно осадил его Коронный Карлик. – Что вас так поразило? – спросил он, когда Гяур опять сел и немного успокоился. – Что король меняет командующего, желая поставить на его место более молодого, верного ему? Как же вы собираетесь стать государственным мужем, если такое обыденное решение вызывает у вас приступы гнева? Вы, конечно, можете крушить кулаками этот стол. Хвататься за саблю. Угрожать мне. Найдется ли в Варшаве хотя бы один человек, который не осмелился бы угрожать мне?
– Меньше всего меня интересует сейчас ваша персона, – незло огрызнулся князь.
– В таком случае нужно просто взять и спокойно поразмыслить, что вокруг вас происходит. Хмельницкий проявил достаточно непорядочности для того, чтобы ему приказали: "К ноге!" и отвели то место в королевстве, которое он заслуживает. Вы же заслуживаете другой участи – того, чтобы стать во главе армии. Вспомните хотя бы молодого полководца принца де Конде.
– Я хорошо знаком с принцем де Конде. Как, впрочем, и с кардиналом Мазарини. И вообще постарайтесь обходиться без примеров, – проворчал Гяур.
– Мне тоже показалось, что с принцем де Конде вы по-особому дружны, – не обращал Вуйцеховский внимания на реакцию Гяура. – Поймите, это немаловажно. Речь ведь идет о Франции. Так вот, получив под свое командование целую армию – украинскую, казачью армию, армию русичей… Разве станете вы после этого долго решать: идти вам на Дунай или снова повременить? Сколько казачьих атаманов и гетманов штурмовали турецкие крепости по Дунаю, не имея и десятой части тех войск, которые будете иметь вы! Не имея поддержки польского короля. Его войск, его артиллерии. Разве это не путь к той цели, которую вы избрали, заметьте, не по моему совету, и которая стала целью всей вашей жизни? Подумайте, господин генерал, подумайте…
36
"Прусские драгуны" полковника Кричевского расположились на степной возвышенности, окаймленной небольшим кустарником и кленовым редколесьем. Одни уже крепко спали в наспех расставленных шатрах, другие вполголоса балагурили у костров, третьи блаженствовали в вытянутых на берег челнах, все еще покачиваясь во сне на весенней днепровской волне.
В течение того времени, когда реестровики разбивали лагерь, полковник Ганжа со своей сотней таился в ближайшем леске, стараясь не выдавать себя. Впрочем, один раз он все-таки выдал себя, завязав переговоры с разъездом драгун. Но эти люди знали, что их полковник, втайне от Барабаша, отправился к Хмельницкому, поэтому выдавать повстанцев не собирались.
Полковнику не терпелось немедленно ринуться к реестровикам и попытаться склонить их на сторону восставших. Но он понимал, что перейти на сторону его сотни полк решится только в том случае, когда будет уверен, что ее командир уже договорился об условиях объединения с Хмельницким.