Я тайно наблюдал за ним, потому что его личность поражала меня и тогда, и сейчас. Разочарованием всей его жизни был Помпей, который сменил его на посту верховного командующего Восточных легионов, а потом, через своих сторонников в Сенате, заблокировал его триумф. Многие смирились бы с этим, но только не Лукулл. У него было все, кроме одной вещи, которую он жаждал больше всего на свете. Поэтому полководец просто отказался входить в Рим и сложить с себя командование войсками. Вместо этого Лукулл занялся строительством все более и более изысканных рыбных прудов. Он потерял интерес к жизни и стал ко всему равнодушен. Его семейная жизнь тоже не складывалась. Патриций был женат дважды. В первый раз - на сестре Клавдия, с которой он расстался из-за скандала, связанного с тем, что ему донесли, будто она спит со своим братом. В отместку брат организовал против него мятеж на Востоке. Его нынешняя жена была сестрой Катона, но ходили слухи, что она тоже ему неверна. Я никогда ее не видел, поэтому не мне об этом судить. Однако я видел ее ребенка, младшего сына Лукулла. Двухлетнего малыша принесла няня, чтобы он поцеловал отца на ночь. По тому, как Лукулл с ним обращался, было видно, что он очень любит мальчика. Но как только младенца унесли, глаза Лукулла вновь потускнели, и он возобновил свое безрадостное жевание.
- Итак, - сказал он между двумя глотками, - мой триумф.
К его щеке прилип кусочек рыбы, а он этого не заметил. Зрелище было не из приятных…
- Да, - повторил Цицерон, - твой триумф. Я хотел предложить голосование сразу после сенатских каникул.
- И голосование будет в мою пользу?
- Я не выношу вопросов на голосование, когда не могу его выиграть.
Звуки пережевывания пищи продолжались.
- Помпею это не понравится.
- Помпею придется смириться с тем, что он не единственный триумфатор в этой стране.
- А твой какой интерес во всем этом?
- Для меня честь - увековечить твою славу.
- Ерунда, - Лукулл наконец вытер лицо салфеткой, и кусочек рыбы исчез. - Ты хочешь сказать, что проехал пятьдесят миль за один день для того, чтобы мне это сказать? И я должен в это поверить?
- Боже, император, ты слишком проницателен для меня… Ну хорошо, сознаюсь, что хотел поговорить с тобой о политике.
- Продолжай.
- Я убежден, что страна дрейфует в сторону катастрофы…
Цицерон оттолкнул свою тарелку и, собрав все свое искусство, продолжил описывать ситуацию в стране самыми черными красками, особо остановившись на поддержке Цезарем Катилины и революционных преобразованиях последнего, которые заключались в предложении отменить все долговые обязательства и захватить собственность богачей. Он не стал останавливаться на том, чем эти изменения грозили Лукуллу, нежащемуся в своем дворце среди шелков и золота, - это было очевидно. Лицо нашего хозяина все больше и больше мрачнело, и когда Цицерон закончил, он заговорил не сразу.
- И ты уверен в том, что Катилина получит консульство?
- Конечно. Силан станет первым, а он - вторым консулом.
- Ну, тогда нам надо его остановить.
- Согласен.
- И что ты предлагаешь?
- Именно поэтому я и приехал. Я хочу, чтобы твой триумф состоялся прямо перед выборами.
- Для чего?
- Для своего триумфального шествия ты приведешь в Рим несколько тысяч ветеранов со всей Италии?
- Естественно.
- И ты будешь всячески развлекать их и даже наградишь в честь своего триумфа?
- Конечно.
- Кого же они послушают, когда встанет вопрос, за кого голосовать?
- Хочу надеяться, что меня.
- И в этом случае я точно знаю кандидата, за которого они должны проголосовать.
- Уверен, что знаешь, - на лице Лукулла появилась циничная улыбка. - За твоего старинного союзника Сервия.
- Нет-нет. Не за него. Этот бедняга не имеет ни единого шанса. Нет, я думаю о твоем старом легате - бывшем командире твоих ветеранов - Луции Мурене.
Хотя я и был привычен к непредсказуемости стратагем Цицерона, мне никогда не приходило в голову, что он так легко может сдать Сервия. На какую-то секунду я не поверил в то, что услышал. Лукулл был удивлен не менее меня.
- Я думал, что Сервий один из твоих ближайших друзей.
- Речь идет о Римской республике, а не о кружке близких друзей. Сердце заставляет меня голосовать за Сервия, но мой мозг говорит мне, что он не сможет победить Катилину. В то время как Мурена, с твоей поддержкой, имеет все шансы на успех.
- У меня проблема с Муреной. Его ближайший помощник в Галлии - мой бывший шурин, этот монстр, имя которого мне так неприятно, что я не хочу пачкать рот, произнося его, - скривился Лукулл.
- Ну что же, тогда его вместо тебя произнесу я. Мне тоже не очень нравится Клавдий. Но в политике не всегда удается самому выбирать даже врагов, не говоря уже о друзьях. Для того чтобы спасти Республику, мне приходится отказаться от старого и надежного компаньона. Чтобы спасти Республику, ты должен будешь обнять своего злейшего врага. - Он наклонился через стол и тихо добавил: - Это политика, император. И если в один прекрасный день у нас не хватит сил, чтобы ею заниматься, то нам лучше уйти и заняться разведением рыб.
Мне показалось, что на этот раз он перегнул палку. Лукулл отбросил салфетку и разразился руганью, смыслом которой было то, что он не позволит шантажом заставить себя отказаться от принципов. Но, как всегда, Цицерон оказался прав. Он позволил Лукуллу высказаться, а после того, как тот закончил, ничего ему не ответил, а просто сидел, глядя на залив и потягивая вино. Так продолжалось очень долго. От луны по водам залива тянулась серебряная дорожка. Наконец, с трудом подавляя гнев, Лукулл сказал, что полагает, что Мурена может стать неплохим консулом, если будет прислушиваться к советам старших. Однако Цицерон должен поднять вопрос о триумфе перед Сенатом сразу после окончания каникул.
Ни один из собеседников не был расположен продолжать беседу, и мы рано разошлись по комнатам. Не успел я прийти в свою, как раздался стук в дверь. Я открыл ее и увидел Агату. Она молча вошла. Я думал, что девушку послал управляющий Лукулла, и сказал ей, что это совсем не обязательно, но, залезая в мою кровать, Агата уверила меня, что это был ее собственный выбор. Я присоединился к ней. Между ласками мы разговаривали, и она немного рассказала мне о себе: как ее родителей, теперь уже мертвых, привели с востока в качестве рабов, что она смутно помнила деревню в Греции, где они жили. Сначала Агата работала на кухне, а потом стала прислуживать гостям императора. Через какое-то время, когда она состарится, ее опять отправят на кухню, если ей повезет, а если нет, то в поле, где она рано умрет. Служанка говорила об этом без тени жалости к себе, как будто описывала жизнь собаки или кошки. Я подумал, что Катон лишь называет себя стоиком, а эта девочка действительно была им. Она просто улыбалась своей судьбе, защищенная чувством собственного достоинства. Я сказал ей об этом, и Агата рассмеялась.
- Послушай, Тирон, - сказала она, протягивая ко мне руки, - хватит о грустном. Вот моя философия: наслаждайся короткими моментами счастья, которое посылают тебе боги, потому что только в такие моменты мужчины и женщины не одиноки.
На рассвете, когда я проснулся, девушки уже не было.
Я удивил тебя, мой читатель… Помню, я и сам был удивлен. После стольких лет воздержания я перестал даже думать о таких вещах и оставил их поэтам: "Без золотой Афродиты какая нам жизнь или радость…" - Одно дело было знать эти слова, другое - понять их смысл.
Я надеялся, что мы задержимся хоты бы еще на одну ночь, но наутро Цицерон приказал отправляться. Тайна была абсолютно необходима для наших планов, и чем дольше хозяин оставался в Мицениуме, тем больше боялся, что его узнают. Поэтому, после короткого заключительного разговора с Лукуллом, мы отправились назад в нашем закрытом возке. Когда мы спускались к прибрежной дороге, я смотрел назад, на дом. Было видно много рабов, которые работали в саду и передвигались по громадной вилле, готовя ее к еще одному восхитительному весеннему дню. Цицерон тоже смотрел назад.
- Они кичатся своим богатством, - пробормотал он, - а потом удивляются, почему их так ненавидят. И если Лукулл, который так и не разбил Митридата, смог получить такие огромные богатства, то можешь себе представить, как богат Помпей?
Я не мог и не хотел. Мне от этого становилось физически плохо. Никогда раньше процесс бездумного накопления богатства ради богатства не казался мне таким омерзительным, как после того, как мы посетили этот дом, исчезавший за нами в голубой дымке.
Теперь, когда он определился со стратегией, Цицерону не терпелось вернуться в Рим. По его мнению, каникулы закончились. Приехав к вечеру на свою приморскую виллу, хозяин отдохнул там ночь и с первыми лучами рассвета отправился в Рим. Если Теренция и была обижена таким пренебрежением к себе и к детям, то не подала виду. Она понимала, что без них консул будет двигаться гораздо быстрее. К апрельским идам мы вернулись в Рим, и Цицерон сразу же принялся наводить тайные мосты с Муреной. Губернатор все еще находился в Дальней Галлии, но оказалось, что он направил своего лейтенанта Клавдия для подготовки его предвыборной кампании. Цицерон долго размышлял, что делать, потому что не доверял Клавдию и не хотел, чтобы Цезарь и Катилина узнали бы о его планах. Поэтому он не мог открыто появиться в доме молодого человека и решил выйти на него через его шурина, авгура Метелла Целера, а это привело к незабываемой встрече.
Целер жил на Палатинском холме, недалеко от Катулла, на улице, дома на которой смотрели прямо на Форум. Цицерон решил, что визит консула к претору никого не удивит. Но когда мы вошли в усадьбу, выяснилось, что хозяин дома на охоте. В доме присутствовала только его жена, и она вышла поприветствовать нас в сопровождении нескольких служанок. Насколько я знаю, это был первый раз, когда Цицерон встретился с Клодией, и она произвела на него колоссальное впечатление своей красотой и умом. Ей было около тридцати, и она была известна своими громадными карими глазами с длинными ресницами; "женщина с коровьими глазами", называл ее Цицерон впоследствии. Этими глазами она искусно пользовалась, бросая на мужчин долгие призывные взгляды. У нее был выразительный рот и ласкающий голос, предназначенный, казалось, для сплетен. Как и ее брат, Клодия говорила с модным "городским" акцентом. Но мужчину, который хотел бы узнать ее поближе, ждало разочарование: в одну секунду она могла превратиться в настоящего "Клавдия" - жесткого, безжалостного и грубого. Щеголь по имени Фетий, который пытался ее соблазнить, распространил о ней хорошую шутку: in triclinio Соа, in cubiculo nola (мягко стелет, да жестко спать). После этого двое ее старинных поклонников, Камуртий и Цезерний, отомстили ему от ее имени: они сильно избили его, а затем, чтобы сделать свой поступок похожим на преступление, изнасиловали до полусмерти.
Любой решил бы, что эта часть жизни была абсолютно чужда Цицерону, однако часть его - одна четверть - всегда тянулась к извращениям и из ряда вон выходящим поступкам, тогда как три четверти его выступали в Сенате против аморальности. Наверное, это было свойство характера самого консула: он всегда любил компанию театральных актеров. Ему также нравились мужчины и женщины, которые не были скучны, а никто не мог назвать Клодию скучной.
В любом случае, было видно, что они довольны встречей друг с другом. Когда Клодия, с одним из ее фирменных взглядов, с придыханием спросила, что она может сделать для него в доме своего мужа, он честно ответил ей, что хотел бы увидеть ее брата.
- Аппия или Гая? - спросила она, полагая, что ему нужен один из старших, каждый из которых не уступал другому в упрямстве, амбициозности и отсутствии чувства юмора.
- Ни того, ни другого. Я хочу переговорить с Публием.
- С Публием? Испорченный мальчишка. Он мой любимец.
Она немедленно послала раба, чтобы тот разыскал его в игорном или публичном доме, где в настоящий момент была его берлога. Ожидая его появления, Клодия показывала Цицерону маски предков Целера, которые носили титул консула. Я скромно удалился в тень, поэтому не мог слышать, о чем они говорили в атриуме, но я слышал их смех и понял, что причиной их веселья были застывшие восковые маски поколений Метеллов, которые были знамениты - надо признать - за свою глупость.
Наконец появился Клавдий, который, войдя в дом, поклонился Цицерону низким, но, как мне показалось, издевательским поклоном. Затем нежно поцеловал свою сестру прямо в губы и встал рядом с ней, положив руку ей на талию. Клавдий пробыл в Галлии больше года, но совсем не изменился. Он был красив женской красотой, с густыми светлыми кудрями, свободными одеждами и небрежным, снисходительным взглядом. До сегодняшнего дня я так и не могу решить, были ли они с Клодией любовниками или им просто нравилось шокировать уважаемое общество. Но позже я узнал, что Клавдий вел себя так со всеми тремя своими сестрами, и именно поэтому Лукулл легко поверил слухам об инцесте.
Однако если Цицерон и был шокирован, то он ничем себя не выдал. Виновато улыбнувшись Клодии, он спросил, позволит ли она ему поговорить с ее братом наедине.
- Ну хорошо, хорошо, - ответила она с притворным недовольством. - Но учти, что я очень ревнива. - Сказав это, она долго и призывно пожимала руку консула, прежде чем скрыться в глубине дома.
Цицерон и Клавдий обменялись несколькими любезностями относительно Дальней Галлии, поговорили об опасностях перехода через Альпы, и, наконец, Цицерон спросил:
- Скажи мне, Клавдий, правда ли, что твой командир Мурена собирается избираться консулом?
- Это правда.
- Именно это мне и говорили. Должен признаться, что меня это несколько удивило. Каким образом он, по-твоему, может победить?
- Легко. Существует много способов.
- Правда? Назови хоть один.
- Ну, например, людская благодарность: люди помнят, какие игры он устроил перед тем, как стал претором.
- Прежде чем его выбрали претором? Мальчик, это было три года назад. В политике три года - это вечность. С глаз долой, из сердца вон, как говорят у нас в Риме. Я еще раз спрашиваю, где вы планируете набирать голоса?
- Думаю, многие его поддержат. - Клавдий продолжал улыбаться.
- Почему? Патриции будут голосовать за Силана и Сервия. Популяры - за Силана и Катилину. Кто же будет голосовать за Мурену?
- Дай нам время, консул. Кампания еще не началась.
- Кампания начинается сразу же, как только заканчивается предыдущая. Ты должен был заниматься ею весь год. А кто же сейчас будет заниматься агитацией?
- Я.
- Ты?
Цицерон произнес это с таким презрением, что я невольно моргнул, и даже невероятная самоуверенность Клавдия, казалось, поколебалась.
- У меня есть опыт, - сказал он.
- Какой опыт? Ты даже не член Сената.
- Ну и что, Тартар тебя забери? Зачем ты вообще ко мне пришел, если уверен, что мы проиграем?
- А кто говорит о проигрыше? - Увидев ярость на его лице, Цицерон рассмеялся. - Разве я так сказал? Молодой человек, - продолжил он, положив руку на плечо Клавдию, - я знаю кое-что о том, как выигрываются избирательные кампании, и хочу сказать тебе вот что: у вас есть все шансы для того, чтобы победить, но только в том случае, если ты будешь делать то, что я тебе скажу. И надо просыпаться, пока не стало слишком поздно. Именно поэтому я и хотел увидеть тебя.
Сказав так, он стал прогуливаться с Клавдием по атриуму, рассказывая ему свой план, а я шел за ними и записывал его указания.
VII
Цицерон рассказал о том, что собирается поставить вопрос Лукуллова триумфа на голосование только самым доверенным сенаторам - таким, как его брат Квинт, бывший консул Писул, преторы Помптин и Флакк; таким друзьям, как Галлий, Марцеллин и старший Фругий, и лидерам патрициев Гортензию, Катуллу и Изаурику. Те, в свою очередь, посвятили в план остальных. Сенаторы поклялись хранить тайну в абсолютном секрете, и им было сказано, в какой день они должны были быть на заседании. Они были предупреждены, что не должны покидать заседания, что бы ни случилось, до того момента, пока оно не будет объявлено закрытым. Гибриде Цицерон ничего не сказал.
В назначенный день в Сенате собралось необычное количество сенаторов. Старые члены, которые уже давно не посещали заседаний, прибыли в здание, и я видел, что Цезарь нутром почуял какую-то угрозу. В таких случаях у него была привычка закидывать голову, с шумом втягивать воздух и подозрительно оглядываться (именно так он вел себя в тот день, когда его убили). Но Цицерон все очень искусно организовал. Обсуждался исключительно скучный закон, который ограничивал право сенаторов списывать за счет государства расходы на неофициальные визиты в провинции. Это был пример именно того закона, который позволяет любому идиоту, который пришел в политику, публично высказать свое мнение; Цицерон набрал таких дураков целую скамейку и пообещал, что они смогут говорить без ограничения времени. В тот момент, когда он огласил этот регламент, некоторые из сенаторов встали, чтобы покинуть зал заседаний, а после часа выступления Корнифия - жуткого оратора, даже в свои лучшие годы, - зал быстро опустел. Некоторые из наших сторонников притворились, что тоже уходят, однако они расположились на улице недалеко от Сената. Наконец даже Цезарь потерял терпение и удалился вместе с Катилиной.
Цицерон еще немного подождал, а потом встал и сказал, что он получил новую инициативу, которую хотел бы предложить Сенату. Он дал слово брату Лукулла Марку, а тот, в свою очередь, зачитал письмо великого полководца, в котором тот просил Сенат дать ему триумф перед выборами. Цицерон отметил, что Лукулл достаточно долго ждал своей награды, поэтому он ставит вопрос на голосование. К этому времени скамьи патрициев были опять полны, так как вернулись те, кто находился неподалеку. На скамьях же популяров не было практически никого. Посыльный помчался за Цезарем. В это время все, кто был за триумф Лукулла, окружили его брата, и их пересчитали по головам. Цицерон объявил, что предложение прошло 120 голосами против 16, и официально закрыл заседание. Он вышел из здания, окруженный ликторами, как раз в тот момент, когда перед дверью показались Цезарь и Катилина. Они, по-видимому, поняли, что их обвели вокруг пальца и они проиграли что-то серьезное, но им потребовалась пара часов, чтобы оценить потерю. А пока они только отступили в сторону и позволили консулу пройти. Это был роскошный момент, и за обедом тем вечером Цицерон несколько раз возвращался к нему.