В одной из таверн хозяину удалось разыскать консула Пизона, которого он умолял вмешаться, но тщетно. После этого Цицерон перестал выходить из дома. Но и там ему не было покоя. Днем на Форуме собирались толпы демонстрантов, которые скандировали лозунги, в которых называли Цицерона убийцей. По ночам наш сон бесконечно прерывался шумом пробегавших ног, непристойностями в наш адрес и грохотом камней по крыше дома. На многотысячном мероприятии, собранном трибунами за пределами города, Цезаря спросили о его мнении по поводу закона Клодия. Он объявил, что хотя и выступал в то время против казни заговорщиков, сейчас он против закона, имеющего обратное действие. Это был ответ в духе невероятной политической изворотливости, присущей Цезарю: когда о нем рассказали Цицерону, хозяин смог только кивнуть в унылом восхищении. В тот момент он понял, что у него нет никакой надежды, и хотя Цицерон и не спрятался у себя в постели, на него напала какая-то летаргия, и он отказался принимать посетителей.
Хотя однажды он сделал исключение. Накануне принятия закона Клодия к нему явился Красс, и, к моему удивлению, Цицерон согласился увидеться с ним. Думаю, что к тому моменту он был в таком отчаянии, что готов был принять помощь, откуда бы она ни пришла.
Негодяй появился со словами, демонстрирующими его озабоченность происходящим. Он не переставал говорить о своем шоке от произошедшего и своем возмущении предательством Помпея. А в то же время его глазки бегали по пустым стенам и проверяли, что еще осталось в доме.
- Если я чем-то могу помочь, - сказал он, - хоть чем-то…
- Боюсь, что ничем, благодарю тебя, - ответил Цицерон. Было видно, что он сожалеет, что пустил своего старинного врага на порог. - Мы оба знаем, что такое политика. Рано или поздно неудача приходит к каждому из нас. По крайней мере, - добавил он, - моя совесть чиста. Позволь, я не буду больше тебя задерживать.
- А деньги? Я понимаю, что это жалкая замена всему тому, что ты потерял в этой жизни, но в изгнании деньги окажутся не лишними, а я готов ссудить тебе значительную сумму.
- Как благородно с твоей стороны.
- Что скажешь о двух миллионах? Ведь это может помочь?
- Естественно. Но я если я буду находиться в изгнании, то каким образом смогу расплатиться с тобой?
- Думаю, что ты можешь передать мне этот дом в заклад, - Красс выглядел так, как будто это решение только что пришло ему в голову.
- Ты хочешь этот дом, за который я заплатил тебе три с половиной миллиона? - Цицерон с недоверием уставился на него.
- И для тебя это была неплохая сделка, согласись.
- Тем более мне ни к чему продавать его тебе за два миллиона.
- Боюсь, что недвижимость имеет цену только тогда, когда на нее есть покупатель. А послезавтра этот дом не будет стоить ни драхмы.
- Почему это?
- Потому что Клодий хочет его сжечь, а на этом месте построить храм богине Свободы, и ни ты, ни кто-либо другой не смогут ему в этом помешать.
Цицерон помолчал, а потом спросил тихим голосом:
- Кто тебе это сказал?
- Это моя работа - знать такие вещи.
- Тогда почему ты хочешь заплатить два миллиона за выжженный клочок земли, предназначенный под строительство храма?
- Деловым людям приходится идти на риск.
- Прощай, Красс.
- Подумай об этом, Цицерон. Не будь упрямым ослом. Речь идет о двух миллионах.
- Я сказал: прощай, Красс.
- Ну хорошо, два с половиной. - Цицерон не ответил. Красс покачал головой. - Именно подобная глупая заносчивость и упрямство довели тебя до нынешнего положения. Я еще погрею руки над твоим погребальным костром.
Было решено провести на следующий день собрание главных сторонников Цицерона, чтобы решить, что ему делать дальше. Собрание должно было состояться в библиотеке, и мне пришлось перешерстить весь дом, чтобы найти достаточное количество стульев. Я набрал двадцать. Первым появился Аттик, за ним Катон, потом Лукулл и, после длительного периода ожидания, Гортензий. Всем им пришлось продираться сквозь толпу, заполнившую все прилегающие улицы, но больше всего досталось Гортензию, лицо которого было расцарапано, а вся тога испачкана в дерьме. Было страшно видеть человека, обычно безукоризненно державшегося, в таком шоковом состоянии. Мы подождали, не появится ли еще кто-нибудь, но никто не пришел. Туллия с мужем уже покинули Рим и укрылись в провинции, после очень эмоционального разговора с Цицероном, поэтому Теренция была единственным членом семьи, присутствовавшим на встрече. Я записывал.
Если Цицерон и был разочарован тем, что громадная толпа подхалимов, которая когда-то его окружала, уменьшилась до размеров этой кучки сторонников, то он этого не показал.
- В этот горький день, - сказал хозяин, - я хочу поблагодарить всех вас, которые так отважно боролись за меня. Невзгоды - это неотъемлемая часть нашей жизни, хотя я и посоветовал бы всем их избегать, - в этом месте в моих записях стоит "все смеются", - однако они позволяют нам понять сущность людей, и так же, как я продемонстрировал свою слабость, вы продемонстрировали вашу силу. - Цицерон остановился и прочистил горло. Мне показалось, что сейчас он опять сломается, но хозяин собрал свою волю в кулак и продолжил: - Итак, закон вступит в силу в полночь? Как я понимаю, в этом нет никаких сомнений? - Он осмотрел присутствовавших.
Все четверо отрицательно покачали головами.
- Нет, - ответил Гортензий, - никаких.
- Тогда какие у меня есть варианты?
- Мне кажется, у тебя их три, - сказал Гортензий. - Ты можешь проигнорировать закон и остаться в Риме, в надежде, что твои друзья продолжат тебя поддерживать, хотя с завтрашнего дня это будет еще опаснее, чем сегодня. Ты можешь покинуть город сегодня вечером, пока еще людям не запрещено помогать тебе, и попытаться спокойно выехать за пределы Италии. Или ты можешь пойти к Цезарю и узнать, в силе ли еще его предложение легатства, которое даст тебе иммунитет.
- У него остается еще и четвертый вариант, - заметил Катон.
- Какой?
- Он может убить себя.
Повисла тяжелая пауза, а потом Цицерон спросил:
- И что это мне даст?
- С точки зрения стоиков, самоубийство всегда рассматривалось как логическая возможность выразить свое презрение окружающим, - ответил Катон. - Кроме того, для тебя это естественный способ положить конец своим страданиям. И, честно сказать, это будет примером борьбы с тиранией, который сохранится в веках.
- Ты предпочитаешь какой-то особый способ?
- Да. По моему мнению, ты должен забаррикадироваться в этом доме и уморить себя голодом.
- Не согласен, - вмешался Лукулл. - Если ты хочешь помучиться, Цицерон, то зачем затевать самоубийство? Проще остаться в городе и предоставить толпе сделать свою черную работу. В этом случае у тебя появляется хоть какой-то шанс выжить, а если и нет, то пусть позор бесчестья падет на их головы.
- Для того, чтобы тебя убили, не нужно никакого мужества, - недовольно ответил Катон. - В то время как самоубийство - это сознательный и мужественный поступок.
- А что ты сам мне посоветуешь, Гортензий? - спросил Цицерон.
- Уезжай из города, - был мгновенный ответ. - Главное - сохрани жизнь. - Адвокат легко коснулся пальцами засохшей крови у себя на лбу. - Я сегодня встречался с Пизоном. Как частное лицо, он тебе сочувствует. Дай нам время аннулировать закон Клодия, пока ты находишься в добровольном изгнании. Я уверен, что в один прекрасный день ты вернешься в Рим с триумфом.
- Аттик?
- Ты знаешь, что я считаю, - ответил тот. - Ты избавился бы от массы проблем, если бы сразу принял предложение Цезаря.
- Теренция? Что ты думаешь, моя дорогая?
Она, так же как и муж, надела траур и теперь, в черном наряде и с лицом белым как снег, походила на Электру. Говорила Теренция с большим чувством.
- Наше нынешнее состояние непереносимо. Добровольное изгнание кажется мне трусостью. А насчет самоубийства - так попробуй, объясни его своему шестилетнему сыну. Выбора у тебя нет. Иди к Цезарю.
Время приближалось к обеду - красное солнце светило сквозь голые верхушки деревьев, а теплый весенний ветерок доносил до нас скандирование толпы, собравшейся на Форуме: "Смерть тирану!" Лукулл и Гортензий, со своими слугами, остались у главного входа, отвлекая внимание демонстрантов, в то время как Цицерон и я выбрались через черный вход. На голове у хозяина было старое, истрепанное коричневое одеяло, в котором он выглядел настоящим нищим. Мы поспешили по лестнице Кака на Этрусскую дорогу, а затем присоединились к толпам, выходившим из города через речные ворота. Никто не пытался причинить нам зла - на нас просто не обращали внимания.
Я послал вперед раба, чтобы предупредить Цезаря о нашем прибытии, и один из его офицеров, в шлеме с красным плюмажем, ждал нас у ворот лагеря. Внешний вид Цицерона произвел на него сильное впечатление, однако он сумел собраться с силами и отдать ему полусалют, после которого провел нас на Марсово поле. Здесь был возведен громадный палаточный городок, в котором располагались вновь набранные галльские легионы Цезаря, и пока мы шли по лагерю, я везде видел признаки того, что армия собирается выступить в поход: сточные канавы засыпались, земляные барьеры срывались, повозки загружались провиантом. Офицер объяснил Цицерону, что был получен приказ выступить до захода солнца следующего дня. Он подвел нас к палатке, которая была гораздо больше остальных и располагалась на возвышении. Рядом с ней, на шесте, располагались орлы легионов. Офицер попросил нас подождать, отодвинул полог палатки и исчез. Цицерону, с отросшей бородой, в старой тунике и с коричневым одеялом на голове, не оставалось ничего другого, кроме как осматривать лагерь.
- Вот так всегда с Цезарем, - заметил я, попытавшись нарушить молчание. - Любит заставить подождать себя.
- Нам лучше начать привыкать к этому, - сказал Цицерон грустным голосом. - Ты только посмотри туда. - Он кивнул головой в сторону реки, раскинувшейся за лагерем. За рекой, в гаснущем свете дня, возвышалась шаткая конструкция, окруженная лесами. - Это, должно быть, тот самый театр Фараона. - Он надолго задумался, прикусив нижнюю губу.
Наконец полог откинулся, и нас пригласили в палатку. Она была обставлена по-спартански. На полу лежал тонкий матрас, набитый сеном, с накинутым на него одеялом. Рядом с ним располагался деревянный буфет, на котором стояли кувшин с водой, тазик и миниатюрный портрет женщины в золотой рамке (я был почти уверен, что это портрет Сервилии, но было слишком далеко, чтобы убедиться в этом), там же лежал набор щеток для волос. За складным столом, заваленным документами, сидел Цезарь. Он что-то писал. За его спиной замерли без движения два секретаря. Закончив писать, Цезарь поднял глаза, встал и с протянутой рукой направился к Цицерону. Я впервые увидел Цезаря в военной форме. Она сидела на нем как вторая кожа, и я понял, что все те годы, что я знал его, никогда не видел Цезаря в той его ипостаси, для которой он был создан. Эта мысль здорово отрезвила меня.
- Мой дорогой Цицерон, - сказал он, внимательно изучая своего посетителя, - я очень расстроен, что ты дошел до такого состояния. - Помпей всегда обнимался и похлопывал по спине, однако Цезарь на это время не тратил. После короткого рукопожатия он предложил Цицерону сесть. - Чем я могу помочь тебе?
- Я пришел, чтобы согласиться на пост твоего легата, - ответил Цицерон, примостившись на краешке стула, - если твое предложение все еще в силе.
- Неужели? - Уголки рта Цезаря опустились. - Долго же ты размышлял.
- Должен признаться, что предпочел бы не появляться у тебя при таких обстоятельствах.
- Закон Клодия вступает в силу в полночь?
- Да.
- Поэтому приходится выбирать из моего предложения, смерти или изгнания.
- Можно сказать и так. - Видно было, что Цицерон чувствует себя не в своей тарелке.
- Не могу сказать, что такая ситуация очень льстит мне. - Цезарь издал один из своих коротких смешков и откинулся на стуле. Он внимательно изучал Цицерона. - Когда летом я делал тебе это предложение, твое положение было гораздо прочнее, чем сейчас.
- Ты сказал, что, если Клодий когда-нибудь будет представлять угрозу для моей безопасности, я могу обратиться к тебе. Именно это сейчас случилось. И вот я здесь.
- Это шесть месяцев назад он угрожал, а сейчас он твой хозяин.
- Цезарь, если ты хочешь, чтобы я тебя умолял…
- Мне этого не надо. Конечно, я не жду, что ты будешь умолять. Я просто хочу узнать лично от тебя, что ты сможешь принести мне, став моим легатом.
Цицерон с трудом сглотнул. Я даже представить себе не мог, как ему было больно в этот момент.
- Что ж, если ты хочешь, чтобы я сам это произнес, то могу сказать тебе, что имея большую поддержку среди простых людей, ты не имеешь ее в Сенате; моя ситуация прямо противоположна - сильная поддержка среди наших коллег в Сенате и слабая среди простых людей.
- Это значит, что ты будешь защищать мои интересы в Сенате?
- Я буду сообщать им о твоих взглядах и, может быть, изредка сообщать их взгляды тебе.
- Но ты будешь лоялен только мне?
- Я думаю, что моя лояльность, как и всегда, будет принадлежать моей стране, которой я буду служить, согласовывая твои интересы с интересами Сената. - Казалось, что я слышал, как Цицерон скрипит зубами.
- Да наплевать мне на интересы Сената! - воскликнул Цезарь. Неожиданно он выпрямился на стуле и, не прерывая движения, встал на ноги. - Я хочу тебе кое-что рассказать, Цицерон. Просто чтобы тебе было понятно. В прошлом году, по пути в Испанию, мне предстояло перейти через один перевал, и с группой своих подчиненных я выдвинулся вперед, чтобы разведать дорогу. И вот мы набрели на эту крохотную деревеньку. Лил дождь, и это было самое жалкое место на свете из всех, которые можно себе представить. Там почти никто не жил. Честное слово, это болото вызывало смех. И один из моих офицеров сказал мне, в качестве шутки: "А ты знаешь, ведь даже здесь, наверное, люди жаждут власти - идет настоящая борьба, и разгораются нешуточные страсти по поводу того, кто займет здесь первое место". И знаешь, что я ему ответил?
- Нет.
- Я сказал: "Что касается меня, то я лучше буду первым человеком в этой дыре, чем вторым - в Риме", - и сказал это совершенно серьезно, Цицерон. Я действительно верю в это. Ты понимаешь, о чем я говорю?
- Кажется, да, - ответил хозяин, медленно кивнув головой.
- Все, что я рассказал, - правда. Вот такой я человек.
- До этого разговора ты всегда был для меня загадкой, Цезарь. Сейчас, мне кажется, впервые я начинаю понимать тебя, и благодарю тебя за откровенность, - ответил Цицерон и рассмеялся. - Право, это очень смешно.
- Что именно?
- Что именно меня изгоняют из Рима за то, что хотел стать царем.
Цезарь бросил на него сердитый взгляд, но затем улыбнулся.
- А ты прав, - сказал он. - Очень смешно.
- Ну что же, - сказал Цицерон, поднимаясь на ноги. - Наша дальнейшая беседа не имеет смысла. Тебе предстоит завоевать страну, а у меня есть другие дела.
- Не говори так! - воскликнул Цезарь. - Я просто представил тебе факты. Мы оба должны понимать, на чем стоим. Это несчастное легатство - твое! И никто не будет контролировать тебя в твоей деятельности! Мне будет доставлять удовольствие видеть тебя почаще, правда, Цицерон. - Он протянул руку. - Ну же. Большинство публичных политиков невообразимо скучны. Поэтому нам надо держаться друг друга.
- Благодарю тебя за предложение, - ответил Цицерон, - но мы никогда не сработаемся.
- Почему?
- Потому что в той твоей деревеньке я бы тоже попытался стать первым человеком, а если бы мне это не удалось, то - первым свободным человеком. Ты, Цезарь, хуже Помпея, Клавдия и даже Катилины. Ты не успокоишься до тех пор, пока всех нас не поставишь на колени.
Когда мы вернулись в город, совсем стемнело. Цицерон даже не стал закрывать голову одеялом. Свет был слишком тусклым, чтобы его узнали, а кроме того, людей на улице занимали более важные дела, чем судьба бывшего консула - например, обед, или протекающая крыша, или воры, которых в Риме становилось больше с каждым днем.
В атриуме нас ждала Теренция вместе с Аттиком. Когда Цезарь сказал ей, что отказался от предложения Цезаря, она вскрикнула, как от боли, и опустилась на пол, замерев на корточках и закрыв голову руками. Цицерон присел рядом и обнял ее за плечи.
- Дорогая моя, тебе надо уезжать немедленно, - сказал он. - Бери с собой Марка и проведи эту ночь в доме Аттика. - Он бросил на него взгляд, и его старый друг наклонил голову в знак согласия. - После полуночи оставаться здесь будет очень опасно.
- А ты? Что ты будешь делать? Убьешь себя? - Она вырвалась из его объятий.
- Если ты этого хочешь… если так будет проще для тебя.
- Конечно, я не этого хочу! - закричала Теренция на хозяина. - Я хочу, чтобы мне вернули мою жизнь!
- Боюсь, что этого я сделать не смогу.
Он еще раз попытался обнять ее, но жена его оттолкнула и поднялась на ноги.
- Почему? - потребовала она, глядя на него сверху вниз и уперев руки в бока. - Почему ты мучаешь свою жену и детей, когда ты можешь все прекратить завтра же, вступив в союз с Цезарем.
- Потому что если я это сделаю, то прекращу существовать.
- Что ты имеешь в виду - "прекращу существовать"? Что это еще за очередная умная глупость?
- Мое тело продолжит жить, но я, Цицерон, в том виде, в котором я существую сейчас, - умру.
Теренция в отчаянии повернулась к нему спиной и посмотрела на Аттика, ища у него поддержки. Тот произнес:
- При всем моем уважении, Марк, ты становишься похожим на упрямца Катона. Что плохого в том, что ты заключишь временный союз с Цезарем?
- Этот союз никогда не будет временным! Неужели никто этого не понимает? Этот человек не остановится, пока не станет повелителем мира - он сам сказал мне почти то же самое, - и мне придется идти вместе с ним, как его младшему союзнику, или в какой-то момент порвать с ним, - и вот тогда мне действительно придет конец.
- Твой конец уже наступил, - холодно заметила Теренция.