Кузьмин поднял руку, согнув ее в локте, и потряс кистью руки в воздухе, выставив указательный палец вверх.
- Знаю я тебя! Гляди…
Теперь уж и все три китайца попятились разом и разом замахали руками.
Потом один сказал:
- Мы думали, он - русский.
И ткнули пальцем вперед в сторону Петьки.
- Говорят тебе - племянник! - крикнул Кузьмин. - Вон его племянник.
- Мой племянник, - проговорил Семен.
- А вы не хунхузы? - спросил китаец.
Семен поглядел на Кузьмина, а Кузьмин на Семена.
- Гм, - сказал Семен.
- Гм, - сказал Кузьмин.
Потом они оба разом взглянули в лицо китайцу, сдвинув брови, и разом же крикнули:
- Что-о?
Они понимали друг друга с одного взгляда и решили по молчаливому соглашению держаться с китайцами так, чтобы китайцы могли, пожалуй, только, подозревать в них хунхузов и ни в каком случае не быть уверенными что перед ними действительно стоят хунхузы.
Они знали, что китайцы, как и те, что на стороне русских, так и те, что помогают японцам, одинаково боятся хунхузов.
- Вот дойдем до японцев, - заговорил Семен, - так они вам покажут, как пытать.
Щеки у него побагровели.
- Я вас… Погоди только!
- Кто мы, - сказал Кузьмин, - это до тебя не касается.
Он принял важный вид.
Китайцы снова замахали руками и стали кланяться.
Потом один спросил:
- Вы за японцев?
- А ты за кого? - в свою очередь, спросил Кузьмин.
Китаец потупился.
Тогда выступил вперед Семен.
- Я вижу, - проговорил он, - что ты умный человек. Ты меня не знаешь, а я тебя… Так?
- Так, - сказал китаец.
Семен повернулся вправо и махнул рукой в ту сторону.
- Там - русские.
Затем махнул рукой влево.
- А там японцы… Так?
- Так.
- А мы посередине.
- Посередине, - повторил за ним и китаец.
- И не знаем ты меня, а я тебя… Так?
- Не знаем…
- И значит, ты умный человек, когда молчишь. Китаец снова опустил глаза.
- А я….
И тут Семен подбоченился.
- А я умней тебя, потому что знаешь, что? Китаец исподлобья взглянул на него.
- Что? - произнес он нерешительно.
- Я! - ни за кого! Пусть их дерутся.
И, повернувшись к китайцам спиной, он сказал Кузьмину:
- Пойдем…
Потом, взяв Петьку за плечо, слегка толкнул его в плечо ладонью…
XXI
Экспедиция Семена и его товарищей в тылу неприятельских позиций продолжалось около недели.
На третий или на четвертый день им пришлось иметь стычку с хунхузами…
Это было первое серьезное дело, в котором Петьке довелось встретить смерть лицом к лицу.
Все трое только что расположились на отдых в неглубоком овражке, заросшем чахлым корявым кустарником.
Кузьмин стоял настороже, спрятавшись между кустами на краю обрыва, Семен и Петька закусывали. Потом Кузьмина должен был сменить Петька. Ночью вызвался сторожить Семен.
Закусив, Семен расположился на отдых, намереваясь уснуть часа два, пока не стемнело еще, а Петька, сидя возле него, осматривал свой револьвер, ожидая, когда Кузьмин, простояв известное, время кликнет его на смену…
Вдруг к ним торопливо, сгорбившись, вобрав голову в плечи, держа револьвер в одной руке, а другой придерживая на голове соломенную китайскую шляпу, подбежал Кузьмин.
Но взглянув на Петьку, он направился прямо к Семену и схватил его за плечо.
- Семен!..
Он тряхнул его за плечо…
Чтобы не беспокоил шум ветра и свет солнца, Семен надвинул на голову с затылка воротник курмы и закрыл полями шляпы лоб и глаза.
Когда окликнул его Кузьмин, он сдвинул шляпу кверху и глянул на Кузьмина из-под шляпы одним глазом.
- А? - сказал он.
- Хунхузы, - проговорил он оперся рукой о землю и, закусив губу, поглядел через плечо назад вверх по берегу оврага, в сторону, откуда прибежал.
Семен вскочил.
- Где?
Но Кузьмин с силой сейчас-же дернул его за подол юбки.
- Что ты! - зашептал он, вдруг съежившись, подняв плечи и еще более вобрав в плечи голову.
Он опять дернул Семена за юбку.
- Садись. Они тут недалеко.
Петька, поднявшийся было вслед за Семеном, присел опять, как сидел раньше - на корточки. Затаив дух, он уставился на Кузьмина.
Семен тоже присел.
- Не далеко? - обратился он к Кузьмину.
- Вон тут…
И Кузьмин махнул рукой неопределенно куда-то в сторону и вверх…
- На бугорке сейчас, - добавил он.
Семен махнул головой.
- А знаю…
В степи около них только и был один бугорок.
- На бугорке, - повторил Кузьмин, - я это смотрю, едут…
- Много? - спросил Семен.
Семен, поднявшись, также сгорбившись, глянул поверх кустов, вытянув шею; потом чуть-чуть выпрямился.
- Пятеро, - шепнул он.
Семен приподнялся тоже, так же, как Кузьмин, согнув спину и вытягивая шею…
И сейчас же вся его коренастая фигура словно осела внизу, словно сократилась.
- И то пятеро.
Он поглядел на Кузьмина.
- Как быть! - произнес Кузьмин… - А?..
- Сюда едут…
- Прямо на нас.
Семен обернулся к Петьке.
- Петька! не боишься?..
- Нет, - сказал Петька.
Он уже слышал глухой топот лошадиных копыт.
- Нет, - повторил он.
По спине у него побежали мурашки. Сразу во рту стало сухо, будто изнутри пыхнуло жаром и будто, потому что во рту было сухо, язык ворочался с трудом. Кровь стукнула в виски.
Но страха, того, чтобы сейчас броситься бежать, он не испытывал.
И он повторил опять:
- Нет.
Еще слышней затопали копыта.
- Ползи за нами, - сказал Семен.
Кузьмин тоже через плечо взглянул на Петьку.
- Поспешай.
И согнувшись, между кустами стал взбираться вверх по откосу оврага…
Семен шел рядом с ним, как он, согнувшись, вытаскивая на ходу револьвер из рукава кофты.
- Поспешай! Поспешай, - еще раз шепнул Кузьмин.
Но Петька был уж около Семена.
Семен на минуту замешкался, вынимая револьвер. Петька его обогнал.
Он слышал, как стучит его сердце, как стучит кровь в висках. Казалось, кровь стучит громче, чем стучат за кустами лошадиные копыта.
Вот и край оврага.
Он взглянул на Кузьмина. Кузьмин уж вытянулся во всю длину между кустами.
Ладонь левой руки он подложил под локоть правой. В правой у него револьвер… Он держит револьвер близко около самого, носа.
- Прицеливайся лучше, - шепчет сзади Семена. Потом Петька чувствует, как Семен сзади схватил его за ногу, за каблук сапога.
- Петька! назад… Пусти!
Он продвигается на животе мимо Петьки, ближе к Кузьмину.
- Погоди, давай вместе…
О, как громко стучит кровь в висках!.. Слова Семена вспыхивают и погасают, оставляя в сознании слабый след.
Но Петька во всем повинуется Семену.
Семен словно передвигает его своими словами с места на место.
- Петька, равняйся. Ложись с нами рядом… Видишь, вон…
Хунхузы видны отчетливо на темном фоне степи. Трое едут впереди, помахивая нагайками. Ружья у всех за плечами. Должно быть, они совсем не ждут нападения.
- Берданки, - снова слышится шопот Семена… Кузьмин поворачивает голову.
- Пебоди, (Пебоди - ружье старого образца, теперь уже не употребляющееся в русской армии) - говорит он…
Но Петька не может разобрать берданка ли у хунхузов, или пебоди: видны только приклады да концы стволов.
А хунхузы все ближе и ближе.
Вот уж совсем близко… Шагов шестьдесят.
- Петька!..
На секунду Семен умолкает, затем шепчет снова:
- Бей, который против тебя.
Он поворачивается к Кузьмину.
- Ты крайнего, а я своего - середнего.
- Ладно, - шопотом откликается Кузьмин…
Три револьвера стали прямо против надвигающихся всадников.
Петька во всем подражает Семену. Кузьмин приготовился стрелять лежа, с упора, придерживая руку, в которой был револьвер, снизу под локтем другой рукой, а Семен целил по противнику сидя, подняв левую руку, согнутую в локте почти в уровень с подбородком, и положив револьвер на сгибе локтя.
Точно так же сделал и Петька.
- Слушай команду, - шепчет Семен. На секунду он умолкает, потом говорит отрывисто уже более громко.
- Ребята!..
Он словно выстрелил этим словом. Словно он долго его искал, наконец, нашел, и оно выскочило у него сразу, само собой.
- Пли!..
Почти одновременно раздались три выстрела.
Двое из ехавших впереди хунхузов повалились с седел. Под третьим лошадь взвилась на дыбы.
Это был Петькин хунхуз… Петькина пуля попала не в хунхуза, а в лошадь, смертельно ее ранив… Лошадь, сейчас же дав "свечку", т. е. взвившись на задние ноги, грохнулась на землю, придавив всадника…
Один из хунхузов выстрелил тоже… Другой, нагнувшись вниз с седла, старался помочь выбраться тому, которого примяла лошадь, лежавшая теперь неподвижно, вытянув ноги и шею.
- Пли! - командует Семен.
Новый залп и Петька, на этот раз не успевший выстрелить, видит, как на земле рядом с убитой лошадью бьются в предсмертных судорогах три человеческих фигуры, а шагах в двадцати впереди мчится всадник в синей кофте.
Кофта на спине надулась пузырем. Головы совсем не видно.
- Бей вслед! - кричит Семен…
Петька вскочил, прицелился в это самое удаляющееся от него пятно.
Глухо стукнул его выстрел. Синее пятно затянуло дымом на минуту, и потом Петька уже не увидел синего пятна. Лошадь мчалась по степи одна.
XXII
До сих пор Семен выдавал себя и своих товарищей за мирных китайцев…
Теперь ему в голову пришла другая мысль:
- Станем хунхузами…
Кузьмину это пришлось по сердцу.
- Эге, - сказал он.
Впрочем, он сейчас же одумался.
Он щелкнул себя пальцами по лбу и потом указал на Петьку:
- А он?..
Но у Семена на все был готовый ответ.
Он только присвистнул.
- Петька-то?
- Да, Петька.
- А ведь он же немой.
- То-то что немой, да не очень. Опять придерутся.
Семен показал кулак.
- Видал…
И стал взбираться на лошадь.
- Бог не без милости, казак не без доли, - заметил он уже сидя в седле… - То-то!
И потом обратился к Петьке:
- Петька, пойдешь с нами?
- Пойду, - ответил Петька.
Он испытывал снова какое-то странное состояние. Ему было и жутко, и весело.
- Пойду, - сказал он.
- Ну, садись.
От хунхузов осталось три лошади. Каждому значит по коню. В этом Семен точно видел перст судьбы.
- Зачем-нибудь-же, - заметил он, - подстрелили мы только одну лошадь, а другая сама ушла, а осталось три. Садись ты, слесарь…
Кузьмин и Петька тоже взобрались на лошадей.
- Хорошо-то оно хорошо, - заговорил Кузьмин- а после, гляди, Семен, как бы чего не вышло…
Семен хлестнул лошадь нагайкой и выехал вперед.
Кузьмин тоже стегнул своего коня.
- То-то я говорю, - продолжал он, - как бы того…
- А что выйдет-то?
Семен оперся рукой о седло и повернулся к нему…
- Ну?..
- Мало ли что…
- Не догадаются…
- А как догадаются?..
- Не догадаются, - с уверенностью сказал Семен; - первое, что найди они тут этих хунхузов… Сейчас, конечно, кто убил? Тогда так, а то пойди ищи их.
Тела убитых хунхузов, действительно, было трудно найти, потому что Семен распорядился закопать их в песок и сверху навалить камень, оказавшийся поблизости.
- Не ехать же нам, назад, - заметил он.
- Зачем назад…
- Значит, как же? Значит, парня одного пустит? Кузьмин заскреб в затылке.
- Не знаю, уж совсем не знаю.
- То-то и дело. Всем надо ехать.
Семен опять обратился к Петьке.
- Петька!
Что вы, дядя Семен?
- Может, нам тут еще и твой цирюльник попадется.
Петька усмехнулся.
- Да ведь вы же говорите, он колдун.
Лицо у Семена омрачилось.
- Ну!
И, пошевелив бровями, он заговорил, отводя глаза от Петьки и теребя пальцами гриву лошади:
- Колдун, колдун… может, и колдун… А ты знаешь, у кого я был на той: неделе?.. Ты, брат, не смейся… Да…
- У кого?
Но Семен словно его не слышал.
Он продолжал, даже не взглянув на Петьку:
- Да, брат, ты не смейся… Они это могут, они такой народ, уж я знаю…
И вдруг он встряхнул головой.
- Ты спрашиваешь, у кого?
Он пристально поглядел ему в глаза.
- Да, у кого?
- У шамана! (Шаман - колдун у сибирских инородцев.)
И Семен подбоченился.
- Вот, брат, у кого. Тут, брат, живет потихоньку. Один купец тутошний выписал.
- Русский? - изумился Петька.
- Зачем русский… Не знаю какой, а только выписал.
- И вы ходили?
- Говорю, ходил.
- Ну, а он?
- Шаман-то?
Семен снова опустил голову.
- Э, брат…
Голос у него стал тихий. В усах мелькнула улыбка. Так люди улыбаются самим себе, своим собственным мыслям. Снова он тряхнул головой.
- Он, брат, меня отчитывал.
- Как отчитывал?
- А так, колдовал…
- Ну те?..
- Вот тебе и ну те! Заколдовал…
Семен стал серьезен.
- Да как заколдовал? - вмешался в разговор и Кузьмин.
- Насчет удачи, - ответил Семен… - Насчет того, значит, что все у нас будет как следует.
Он остановил на Кузьмине долгий взгляд.
- Вишь ты, - сказал Кузьмин. - Насчет удачи.
- Я ему говорю, дескать, так и так, идем мы трое на опасное дело… да… Ну, конечно, рассказал ему все… А он сейчас: пожалуйте сюда. Завел в подвал и стал колдовать.
Он вздохнул.
- Ну!..
- Ну, и теперь, значит, ничего не бойся.
Он поглядел на Петьку.
- Не робей, Петька!
- Да я и так не робею, - отозвался Петька.
Семен, задумчиво уставившись, как раньше, в лошадиную гриву, заговорил ровным, тихим голосом:
- А насчет удачи, так все в уме держал этого японца, что с золотом. Потом у него спрашиваю:
"Будет удача?"
Говорит:
"Будет"…
Они уж далеко отъехали от места схватки с хунхузами.
Начинало темнеть. Великая, необъятая степь, казалось стала еще тише, еще безлюдней. Вдали рдели слабым розовым светом вершины гор…
- Спать надо, вот что, - закончил Семен свое повествование о шамане.
Со следующего дня начались дни самых рискованных предприятий, до которых только может додуматься человек, твердо верящий в свою звезду.
А Семен в нее верил.
Он не побоялся даже примкнуть к шайке хунхузов, в предводителе которой узнал с первого же взгляда хорошо, конечно, известного уже читателю "цирюльника". Только благодаря темноте ночи, Петька, может-быть, не возбудил подозрения в хунхузах. Кроме того, еще Кузьмин посоветовал ему прикинуться больным.
Шайка хунхузов была небольшая, человек в пятнадцать. Для всех этих пятнадцати человек у Семена хватило папирос из серебряного портсигара, оброненного когда-то во время борьбы с ним несчастным цирюльником.
Папиросы сделали свое дело.
Они, действительно, оказались не совсем обыкновенными папиросами.
После того, как покурили хунхузы, Семен мог взять их голыми руками: все они заснули один за другим, как под хлороформом.
"Цирюльника" в его палатке, конечно, пришлось брать с боя, но что он мог сделать один против трех! Через три дня, связанный по рукам, он был уже в русских руках.
* * *
Семену в его подвигах помог только, разумеется, случай да безумная его храбрость, но он не раз говорил, подмигивая Петьке:
- А что, вот тебе и шаман!
Вот тебе и шаман…
В одной стычке Семен был ранен. Правда, рана была пустячная (Семену только слегка повредило щеку), но Петька все же имел право сказать ему:
- А что, дядя Семен, вот тебе и шаман… Шаманил, шаманил, колдовал, а как подошел случай, и шаман не помог.
Семен ничего не ответил на это, только нахмурился и стал мрачно крутить ус…
Серый герой
(Рядовой Рябов)
Глава I
сли вы зайдете в казармы Чембарского 284 пехотного полка, вам может-быть бросится в глаза повешенная на самом видном месте картинка, изображающая казнь рядового этого полка, Василия Рябова.
На картинке Рябов представлен стоящим на коленях у края могилы, только что вырытой.
Картинка ярко раскрашена.
На куче желтого песку около могилы валяется заступ… Мрачно чернеет могила… Синеет заступ; лиловые тени лежат на песке от комьев глины и серых камней, выброшенных вместе с песком из ямы.
Против Рябова взвод японских пехотинцев с ружьями.
Рябов крестится. Глаза устремлены вверх…
Взвод японских пехотинцев ждет, пока Рябов окончит молитву.
Художник, нарисовавший эту картинку, не присутствовал, конечно, при казни Рябова.
Рябова расстреляли в японском лагере… А в японском лагере, если и были художники, то уж никак не русские.
Картинка, украшающая казармы Чембарского полка, вне всякого сомнения, нарисована русским художником.
Он, этот художник, вернее рисовальщик, хотя сам может-быть нигде дальше Москвы не был, - очень хорошо, по-видимому, представлял себе, как должен был умереть Рябов…
Простые русские люди всегда умирают одинаково, где бы ни застигла их смерть…
Известно, что японцы захватили Рябова в костюме китайского манзы. С лица Рябов, говорят, тоже смахивал на китайца.
Во время его странствий его, разумеется, не раз принимали за китайского мужика.
Чтобы уж на этот счет не оставалось никаких сомнений, и взвод японских пехотинцев твердо знал, в чью грудь сейчас вопьются его пули, перед ним обнажили эту грудь, показали крест.
О Рябове я знаю по рассказам одного из офицеров Чембарского полка.
Происходил Рябов родом из Пензенской губернии. Ростом был не высок, сухопар и худощав, но мускулистый, жилистый и страшно выносливый.
С первого взгляда, однако производил впечатление человека немного "зануженного"… Глаза имел серые с редкими бесцветными ресницами и моргал ими так, будто всегда они у него были запорошены пылью, и он только сейчас протирал их пальцами и от того веки у него чуть-чуть припухли и покраснели… Улыбался редко - доброй улыбкой, - и улыбка никогда не была у него яркой: она только вспыхивала слабо на бледных, как и лицо, немного крупных губах и сейчас же гасла.
Таких людей, как будто зануженных и вместе крепких как молодой корявый и жилистый дубок на Руси встретишь сколько угодно среди рабочего крестьянства и в Пензенской губернии, и в Орловской, и в Тульской…