Марта спала, устав за день, и не слышала ни стука в окно, ни разговора мужчин в сенях. Не проснулась и тогда, когда Юрко вернулся. А тот сел на край постели, скрутил цигарку, покурил в тяжелом раздумье и коснулся плеча жены.
- Чего тебе? - сразу проснулась та.
- Юхим пришел…
- Какой Юхим? - не поняла спросонья Марта.
- Какой же еще!..
- И где же он? - Марта села в постели.
- На чердаке в риге.
- Почему не пригласил в комнаты?
- Не знаешь почему? И пришел не один, с ним еще двое…
- Из лесу?
- А то откуда же…
- Помилуй нас боже! - перекрестилась Марта. - Вооружены?
- С автоматами.
- Ну и что же ты?
- "Что"! "Что"! - разозлился муж. - Вынес полушубок…
- Но ведь, Юрко, если их сцапают, и нас…
- Сибирь… - объяснил муж. - За пособничество.
- Может, переночуют и уйдут?
- Может…
- Брат все–таки… - покачала головой Марта. - Родная кровь…
- Не было у нас хлопот! - сокрушенно сказал муж и снова полез за табаком.
- Вот что, - решила Марта, - мне неприлично, а ты предупреди. День–два пускай пробудут. Село у нас спокойное, хата с краю - никто не заметит. А потом пусть уходят…
- Пусть уходят! - повторил муж веселее. - У нас и своих забот хватает…
Легли, но не спали. Так и не закрыв глаз, встали, когда начало светать.
Юхим проснулся, когда Марта вышла доить коров. Сон еще дурманил голову, но превозмог себя и спустился с чердака к сестре. Марта давно уже не видела брата и прослезилась.
- Сдал ты, Юхим, - посмотрела с жалостью, вытирая слезы краем платка.
- А ты все такая же молодая, - повернул он сестру лицом к свету, - молодая, красивая.
- Где уж нам! - махнула рукой Марта.
Брату ее слова запали в душу.
Юхим всегда любил ее - единственную сестру - и помогал ей с Юрком. Никому не дал бы и гроша ломаного, а Марте, как завещали родители, выделил приданое, даже прибавил немного от себя - мол, Юхим Каленчук не такой уж скряга, как утверждают злые кумушки. Выдал Марту за мужчину старше ее, но с достатком. Конечно, Юрко не мог равняться с ним, Каленчуком, но землю имел, сам не жалел рук и еще нанимал батраков на сезонные работы. Марте Юрко нравился - высокий, красивый, спокойный и сильный. Руки большие, жилистые.
Отгуляли свадьбу, пути брата и сестры разошлись, но время от времени Юхим заезжал в прикарпатское соло, где жили Демчуки. Приезжал не с пустыми руками, покупал Марте разные обновки, а потом, когда родился Федько, начал баловать племянника. Своих детей у Юхима не было, и Федька́ любил, как родного сына. Похлопотал где надо, дал взятку - и устроил племянника в гимназию.
- Пусть растет своя украинская интеллигенция, - любил он повторять, - не все нам под поляками ходить.
Юхимова заслуга была и в том, что, когда во время войны сгорела Юркова хата, Демчуки быстро отстроились.
Марта смотрела на брата, и ее мучило двойственное чувство. От Юхима когда–то зависел их достаток, знала, что брат любит ее, но ведь теперь он - бандеровец, а укрывательство бандеровцев - преступление. В конце концов, можно было бы и рискнуть, но Федько уехал сдавать экзамены в институт, и если кто–нибудь узнает и донесет… Марте стало страшно, она закрыла глаза, чтобы не видеть брата. "Более мой, за что ты так тяжко караешь рабов своих?" Незаметно перекрестилась, отвернувшись к корове, и снова принялась доить.
- Поспал бы еще… - сказала просто так, лишь бы хоть как–то начать разговор.
- Еще посплю! - согласился Юхим. - Мне надо поговорить с Юрком. Позови его, я из хлева не буду выходить.
- Лишь бы не заметил кто… - согласилась Марта. - Вот подою и позову.
- Как Федько?
- Ой, ты не знаешь! - оживилась Марта. - Федько наш окончил школу и уехал поступать в политехнический.
- Инженером, значит… - не одобрил Юхим. - А я надеялся его на врача выучить.
- Я уж так уговаривала, так уговаривала, - пожаловалась Марта, - не хочет…
- Ну что ж, пускай будет инженер… - вздохнул Юхим. - Хотел бы его увидеть.
Марта чуть не сболтнула, что Федько обещал приехать в воскресенье, но вовремя прикусила язык. Сегодня только понедельник, прятать их шесть дней - можно с ума сойти.
- Федя большой стал, - сказала она с гордостью, - весь в отца!
- Вот, - Юхим вытащил из кармана золотые часы, - отдашь ему. Мой подарок студенту.
Марта взяла, обтерла полотенцем.
- Какие красивые! - обрадовалась. - Большое спасибо.
Внезапно подумала: наверное, краденые. На секунду сделалось стыдно, но все же спрятала в карман: кто знает, может, и не краденые. Да и стоит ли думать об этом. Вещь дорогая, и Федько будет доволен.
- Так я сейчас позову Юрка. - Она подхватила подойник и убежала в хату.
Юхим стоял нахмурившись: не понравилась чрезмерная суетливость Марты. Привык видеть сестру ласковой, уравновешенной, а тут… Правда, времена такие, что и сам дьявол не разберет, что делается с людьми. Может, и сам он изменился. Да не "может", а точно. Что осталось в нем от прежнего Юхима Каленчука? Кожа да кости… Когда–то приезжал сюда на пароконной бричке - все село выходило на коней смотреть, - а сейчас нищий, в стоптанных сапогах и в прожженной ватной телогрейке. И никто не знает, что в поясе у Юхима зашито столько, что хватит не на одну бричку…
В полуоткрытую дверь боком протиснулся Юрко. Юхим достал мятый клочок бумаги, критически посмотрел на него.
- Тетрадь у тебя найдется? - спросил он.
- Да, есть…
- А конверт?
- Марта собиралась писать Федьку…
- Принеси.
Юрко сразу принес все, что надо, догадался прихватить и табуретку, чтобы удобнее писалось. Каленчук послюнил огрызок химического карандаша, написал несколько строчек на листке, который вложил в конверт.
- Сразу же после завтрака, - сказал тоном, не допускающим возражений, - запрягай и поезжай в Трускавец. Бросишь в почтовый ящик и можешь возвращаться.
Демчук только кивнул. Не взглянув на адрес, спрятал конверт во внутренний карман.
- И вот что… - чуть замялся Юхим. - У тебя самогон есть? Принеси литр. Ребят угостить.
Впервые Юрко возразил:
- Напьются, закурят, недолго и до пожара…
- Не курят они, - успокоил Каленчук. - Я один курю, а на меня можешь положиться.
…Каленчук отсыпался почти до вечера. Грицко и Дудинец, выдув литр самогона, еще храпели. Юхим стал у открытой двери риги - дожидался Юрка. Тихонько свистнул, когда тот приехал. Юрко незаметно кивнул, постоял посреди двора и, лишь убедившись, что на улице никого нет, дал знак, чтобы Каленчук перебежал в хату.
- Сейчас пообедаем, - вошел он вслед за Юхимом.
Каленчук потер щеку, заросшую рыжеватой щетиной:
- Побриться бы…
- Бритва в кухне. Твои, - качнул головой в сторону риги, - еще спят?
- А что им? Налакались самогонки… Отвез?
- А то как же. Пускай спят. Марта им потом согреет.
Побрившись, Юхим надел свежую рубашку Федька.
- Так хорошо из кухни пахнет, - признался он, - что, кажется, черта бы съел…
- Прошу. - Юрко открыл дверь в комнату рядом с кухней. - Прошу к столу.
- О, "Московская"! - увидел бутылки с белыми головками Каленчук. - Единственное московское, что я признаю! - Обошел стол, заставленный вкусными закусками, похвалил: - Ты, сестрица, всегда умела готовить, но сегодня…
- Это ты отвык от настоящей еды, - небрежно отмахнулась Марта, разрумянившись от похвалы.
- Дай боже, чтобы не было горше, - перекрестился Юрко, придвигая стул.
Выпили по первой, а потом и по второй. Юхиму водка сразу ударила в голову, захотелось похвалиться и пожаловаться - пришла минута откровенности, когда хочется открыть кому–то душу. Аппетитно хрустя огурцом, спросил:
- Как у вас в селе, очень прижимают?
- Смотря с какой стороны, - пожал плечами Юрко.
- В Качаках коммуну создали, - спокойно сказал Каленчук и не удержался: - Я им эту коммунию уже прописал, поплакали кровавыми слезами. Живы будем, за все поквитаемся! - неожиданно рассвирепел он. - Отважный еще вернется, и расчет мой будет большой!
- Выпей, брат, - придвинула Марта стакан. Испугалась за Юхима. Тот даже посерел от злобы - только на скулах краснели пятна.
Глотнул еще, чуть отошел, наложил полтарелки холодца. Марта подвинула бутылочку с уксусом - знала вкусы брата, привыкла угождать.
- А у тебя как дела, Юрко́? - спросил, не отрываясь от холодца. - Раскулачили, сто чертей им в печенку?
- Зачем же, - возразил Демчук, - я сам…
- Что "сам"? - не понял Юхим.
- Отдал лишнюю землю.
- Ты… Отдал?.. - Каленчук даже задохнулся.
- Что же мне оставалось делать?.. Все равно отобрали бы… Я и отдал. Сейчас, по–ихнему, я - середняк, а на середняков не давят.
- Сколько же осталось?
- Пять моргов.
- Меньше половины… Мою землю кровью выхаркали, а ты - добровольно…
Демчук ничего не ответил, придвинул Юхиму тарелку с ветчиной.
- Не хочу, - отодвинул тот со злостью.
- Зачем же нервничать? Ты выслушай, а потом осуждай.
- Тебя не слушать надо, а голову отрубить!.. - прошипел Каленчук. - Каждая наша уступка большевикам - это измена Украине!
- Что–то вы только обещаете ту Украину, - вмешалась Марта, - а обещаниями жив не будешь…
- Помолчи, ежели не понимаешь! - оборвал ее Юхим. - Я за эту Украину жизни не жалею, а такие вот… - Он хотел сказать что–то едкое, но, поймав озабоченный взгляд Марты, осекся. - Но так просто покориться большевикам!..
- Давайте взвесим все. - Юрко отложил вилку, вытер полотенцем рот. - Сам знаешь, я новой власти не кум и не сват, мне без нее хуже не было, а где твоя обещанная свободная Украина? Взбаламутили воду, пошастали по лесам - и все. Где ваша УПА, скажи на милость, и с кем воюете? Болтали: выгоним большевиков из наших краев! И что? Догавкались?..
- Если бы не такие, как ты, - позеленел Каленчук, - где бы эти большевики уже были!
- Стало быть, таких, как я, большинство, - спокойно ответил Юрко. - А ежели, скажу я тебе, большинство вас не поддержало, то дело ваше - труба…
- Вы ничего не знаете, - злорадно усмехнулся Юхим, - скоро будет конференция великих держав, и Украину провозгласят независимой. Тогда мы рассчитаемся со всеми, кто не верил в нас и спутался с Советами!
- Может, и будет конференция, - согласился Юрко. - Пусть даже будет… Но я так думаю: Советская власть сильна, такую армию, как немецкая, разбила. Кто же этой власти будет диктовать? Да она пошлет эти конференции ко всем чертям - вот как я думаю…
- Люди там, на Западе, - не совсем уверенно сказал Юхим, - на нашей стороне, да и с волей народа нельзя не считаться.
- Вот тут ваша первая ошибка, - загнул палец Юрко, - ты и я - еще не народ. Мы привыкли смотреть на него, как на быдло, а он вылез из хомута и не хочет больше голову подставлять.
- Ты бы попробовал с автоматом…
- Ну, двоих–троих положишь, - ответил Демчук. - А они тебя… Не по мне это…
- Так бы сразу и сказал!
- Хватит вам ссориться! - Марта принесла чугунок горячего борща. - Ешьте…
- Погоди, - отмахнулся Юрко. - Ни одним днем жив человек. Я вот прикинул - при Советах не так уж и плохо. Пускай будет колхоз, проживем. Я - не Каленчук. Мне не стыдно и в поле выйти - весь век пахал и сеял. Да и много ли нам с Мартой надо? Корова есть, свинью, а то и двух всегда откормим, есть полдесятка овец, птица, овощи, ну и все прочее… Хлеб на трудодни получим - накормлены и напоены, - провел рукой над головой, - вот так!
- А про Федька забыли! - крикнул Каленчук. - Накормлены и напоены, чтоб вас холера взяла!
- Значит, нам при Советах не так уж и худо. - Юрко загнул второй палец. - Теперь про Федька. Это - в–третьих, - загнул еще палец. - Ты сколько злотых всадил, чтобы его в гимназию протолкнуть? Да и мы - правда, меньше, но потратили… А была демократия - так пилсудчики писали?! Кто думал про институт для Федька? Лишь ты, а мы - куда там! Даже мы, а мы не из последних в селе! Для нас и гимназии довольно… А теперь вот поехал… сдаст экзамены - будет студентом, нет - пусть бьется глупой головой о мостовую. За учение платить не надо, я слыхал, даже доплачивают этим студентам. Зачем им платить - не пойму, а платят же…
Каленчук потянулся за бутылкой, налил, выпил, не закусывая, постучал ложкой по тарелке.
- Значит, коммунисты уже и вас сумели сагитировать! - насмешливо сказал он. - Если бы имели свободное государство, также учили бы детей бесплатно.
- Так еще учили бы, а тут - уже учат, - снова вмешалась Марта и сразу же перевела разговор на другое. - Ешьте, борщ остынет, а что за борщ, когда холодный!
Юхим хотел что–то ответить, но решил не связываться и принялся за борщ. Сдобренный старым салом, горячий, с острым чесночным привкусом, борщ и правда потерял бы многое, если бы постоял еще. Не заметил, как опорожнил свою тарелку. Горячая еда разморила его, от водки шумело в голове, не хотелось больше ни спорить, ни сердиться, ничего не хотелось, может, только запеть старинное, тоскливое - про казачьи походы, девушку, что ждет и не дождется, про колодец под дубом с чистой, как слеза, водой… А Марта уже несла полную миску горячей картошки с мясом - комната наполнилась запахом лаврового листа, перца и еще чего–то…
Юхим потянул носом. Черт с ними со всеми, он сумеет устроить свою судьбу, лишь бы перейти проклятую границу. И разве ему нужно больше всех, что ли? Пускай целуются тут с большевиками, пускай даже лижут им это самое место, ему уже все равно, еще несколько дней, и он попадет в действительно свободный мир, где его золото откроет все дороги. Забудет тогда и про Качаки и про собственный дом… Однако к чему клонит Юрко? Каленчук переспросил:
- Не расслышал, ты это о чем?
Демчук смутился. Повторил, отводя глаза:
- Ты сколько собираешься того… гостить?
- Обременяю?
- Да нет, но времена, сам знаешь…
- Дела у меня тут, - объяснил Каленчук. - Вот закончу и сразу отправлюсь.
Демчук подумал: они с Мартой договорились дать Юхиму пристанище на два дня. Но ведь это было до того, как Юхим подарил золотые часы. Решительно сказал:
- Дня три–четыре могли бы вас подержать…
Каленчук промолчал. Знал: испугались. Испугался и этот длинный чурбан Юрко, и Марта - родная сестра, которую он любил и любит. Понимал их, но все же было грустно. Наконец пересилил себя - что ж, каждый думает прежде всего о своей шкуре, - ответил с напускной веселостью:
- Трех–четырех дней нам хватит. Вот только съезжу в Дрогобыч.
- Документы есть? - насторожился Юрко.
Каленчук похлопал по борту пиджака:
- Документы - первый сорт. Автобус ходит?
- А то как же.
- Тогда послезавтра на рассвете. Пойду к шоссе левадой, вряд ли кто теперь меня тут узнает, да береженого и бог бережет.
Наконец–то Чмырь принес с почты письмо. Сливинский нетерпеливо разорвал синеватый конверт, вынул лист бумаги, исписанный химическим карандашом. Прочитал:
"Уважаемый сударь! Я договорился относительно купли товаров, которые так интересовали Вас. Приезжайте в девять утра. Ждите меня у чайной".
Все было так, как и условились, и пан Модест вздохнул спокойно. Завтра решающая встреча с Грозой, и через несколько дней они перейдут границу. В польских Бескидах их уже будут ждать: есть надежный человек, который проведет через горы до чехословацко–немецкой границы.
На дрогобычском базаре торговали всем - начиная с картофеля и кончая старинными бронзовыми канделябрами. Пан Модест не стал слоняться среди рядов, зная, что базарная толкотня во все времена и во всех странах привлекала и привлекает стражей порядка как в форме, так и переодетых. Встречаться с ними ему, ясное дело, не хотелось, и Сливинский остановился возле чайной так, будто изучал витрину в соседнем магазине. Впрочем, этим заниматься ему пришлось недолго. Кто–то остановился рядом и вежливо поздоровался:
- Добрый день.
- Доброго здоровья…
Сливинский искоса посмотрел: низенький человечек, рыжеватый, с длинным носом. Равнодушно отвернулся. Может, обознался, а может?.. Сердце тревожно екнуло.
- Пан Сливинский, - услышал он, - Гроза погиб, и я пришел вместо него. Я видел вас во время встречи с Грозой на хуторе у отца Андрия Шиша. Потом мы еще устраивали вам машину. Куренной незадолго до гибели рассказал мне о запасном варианте встречи с вами. Письмо на имя Чмыря в Трускавец написал я.
Все сходилось, и Модест Сливинский предложил:
- Не надо торчать тут. Зайдем в чайную.
- Именно поэтому я и назначил встречу здесь.
Заняли отдельный столик в углу и заказали легкую закуску. Чайная торговала по высоким коммерческим ценам, и была полупустой.
Пан Модест внимательно изучал своего нового знакомого. Грозу знал и доверял, так как куренной получил приказ сверху и был заинтересован в том, чтобы вывезти его за рубеж. А этот? Плюгавый, и глаза бегают, а Сливинский не любил людей с такими глазами. Впрочем, у него не было другого выхода.
Сказал, сделав скорбное лицо:
- Очень сожалею, что куренной Гроза погиб: таких людей очень мало. Борец за свободную Украину и человек высоких моральных устоев! - Когда Модест Сливинский поднимался до таких словесных высот, его почти невозможно было остановить. - Наше движение потеряло одного из лучших своих рыцарей и…
Вероятно, пан Модест сравнил бы Романа Шиша даже с античными героями, но официантка принесла заказанное, и бандеровский куренной не удостоился такой чести. Когда она отошла, Сливинский спросил коротко и по–деловому:
- Что случилось? Как погиб Гроза?
- Пришел ваш посланец, и пан Роман намеревался встретиться с вами возле Злочного - туда вам легче было бы добраться. Отец Андрий поехал в город договориться, а ночью чекисты налетели на отряд, окружили и уничтожили. Никому, кроме меня и еще нескольких, не удалось спастись. Я - сотник Отважный из отряда Грозы; пан Роман ознакомил меня с деталями операции. Это я послал телеграмму, отменяющую встречу под Злочным.
- Эта встреча все равно бы не состоялась… - Сливинский скатал хлебный шарик, бросил на пол. - Отец Андрий не нашел меня: был арестован вместе с моим коллегой иа явочной квартире. Мне чудом удалось спастись.
- Что делается, что делается! - насупился Каленчук. - Теряем лучших людей…
У Сливинского мелькнула тревожная мысль.
- А рация? - ужаснулся он. - Рация тоже погибла?
Каленчук гордо улыбнулся:
- Рацию мне посчастливилось спасти. Радист и рация тут, неподалеку от Дрогобыча.
Сливинский повеселел.
- Как вас величать? - спросил он. - Отряда нет, и эти прозвища уже некстати.
- Юхим Каленчук к вашим услугам.
- Прекрасно, пан Каленчук, мне очень приятно с вами познакомиться.
Немного пожевали невкусную закуску, и Сливинский сказал:
- Завтра или послезавтра мы должны отправиться в район Бескид. Следует сразу связаться по радио с руководством и получить инструкции.
- Вы живете в Трускавце?
- Да.
- Будем ждать вас завтра в девять вечера на восемнадцатом километре Бориславского шоссе. Автобусная остановка на семнадцатом, немного пройдете, там лес, и мы увидим вас.
- Это меня устраивает.