- И так знают, - пояснил председатель. - Однако тут вокруг видите какие леса! И в людей с орденами стреляют из–за деревьев.
- Испугался?
Старшина нахмурился:
- Извините, вы по какому делу?
Бобренок постарался хоть немного сгладить резкость Толкунова.
- Капитан имел в виду… - начал деликатно майор.
- Знаю, что он имел в виду, - перебил его сердито Гавришкив. - Однако ж капитан, наверное, не каждый день бывает в наших местах, а здесь стреляют даже в сельсоветские окна… И без этого, - вынул из кармана гранату, - да без автомата в лес и не суйся.
Конечно, он не знал, что у Толкунова на счету почти три десятка задержанных диверсантов, но Бобренок не имел права ничего объяснять старшине и только поинтересовался:
- Бандеровцы приходили в село?
- Еще нет, а в Кодрах были позавчера, - махнул культей на лес, - в пяти километрах. Но береженого бог бережет.
- Посторонних в селе нет? - спросил Толкунов, решив, очевидно, положить конец пустой болтовне.
- Кажется, нет.
- Почему - кажется?
- Село большое, за всем не усмотришь.
- Нужно спросить людей, - попросил Бобренок, - может, сегодня утром кто–нибудь видел хромающего человека. Или других людей. Возможно, военных.
Гавришкив не стал уточнять, кого имеет в виду майор, и это понравилось Бобренку: в конце концов, военный человек должен знать, что к чему, - чем меньше спрашиваешь, тем лучше.
Председатель докурил самокрутку почти до кончиков пальцев (они были у него желтые от никотина), наконец бросил окурок и произнес как бы нехотя:
- Слыхал я, Настька говорила…
- Что? - не удержался Бобренок. - Какая Настька?
Председатель объяснил:
- Есть тут у нас такая… Вымахала на сажень, никто замуж не взял, так злится. На женщин - особенно. Сегодня вот поносила Параску Ковтюхову. На рассвете видела - та к заброшенному сараю бежала. Настька, конечно, за ней, притаилась в овраге, промокла вся и замерзла, но не напрасно: увидела, как из сарая в лес человек пошел, Параскин любовник, а может, и бандера.
- Не сказала, что прихрамывал? - нетерпеливо спросил Толкунов.
- Нет, не сказала.
- А как бы эту Настю увидеть? - поинтересовался Бобренок.
- На кладбище. Могилу копает, больше некому, мужчин в селе нет, - пояснил Гавришкив, словно извиняясь. - Остались старики, дети да инвалиды. И похоронить по–людски некому… - Он не успел договорить, как дверь хаты распахнулась, начали выносить гроб.
Первым шел поп, размахивал кадилом и бормотал что–то, старухи крестились и кланялись, за ними несли гроб. Впереди подставили плечи Гавришкив и хромой Степан, дальше - женщины, они были значительно ниже ростом, и гроб как–то неестественно одной стороной был поднят кверху, казалось, что покойница хочет выскользнуть из него. Но все же гроб благополучно установили на телегу, положили рядом крышку, и траурная процессия двинулась по улице вниз, к речке, за которой виднелась старенькая деревянная церковь, окруженная могилами.
Бобренок с Толкуновым поплелись следом, сзади них пристроился только дед. Шел, еле переставляя ноги, но предложил–таки офицерам:
- Вы на поминки возвращайтесь, не пожалеете, бимберу полная бутыль, а кому пить? Бабы этого не понимают, им что бимбер, что казенка - все равно без пользы, извините…
Возле могилы стояла высокая худая, изможденная женщина.
Председатель понимающе переглянулся с Бобренком, офицеры отошли в сторону, сели на скамейку под кустом сирени и терпеливо дождались конца похорон, хотя Толкунов и поносил сквозь зубы проклятого попа, затягивавшего, с точки зрения капитана, процедуру.
Наконец председатель подвел к ним Настьку. Бобренок предложил ей место на скамейке, но она отказалась сесть, стояла, опершись на лопату с прилипшей землей, и глаза ее тревожно бегали.
- Расскажи, Настя, - ласково, почти нежно начал Гавришкив, - как ты утром Параску выследила…
- А зачем? - спросила Настька. Голос у нее был мужской, почти бас.
- Интересуются люди.
- А что интересного? Параска курва, все знают, что полюбовника завела, который жил с ней, не скрываясь. Может быть, это он и был…
- Может, - согласился председатель. - А ты не заметила, тот фертик, который из сарая в лес подался, не хромал?
- Может, и хромал. - Настька надавила большим солдатским ботинком, облепленным рыжей землей, на лопату, всадила ее в землю. - Только зачем Параске хромой?
- Когда вы видели Параску? - попробовал уточнить Бобренок. - В котором часу?
- А у меня что, часы есть? - Впервые Настька изобразила на лице что–то похожее на улыбку. - Темно еще было, чуть серело.
- Где живет Параска? - спросил Бобренок.
- Вы из Филипповского леса шли? - уточнил председатель. Майор кивнул, и Гавришкив пояснил: - Мимо ее хаты проходили, крайняя, почти в лесу.
- И бабуся у нее глухая?
- Да, плохо слышит.
Бобренок вспомнил молодицу и то, что она чего–то недоговаривала. Однако зачем ей среди ночи скрытно пробираться в сарай? Если парашютист вышел из Филипповского леса, сразу бы шмыгнул в Параскину хату.
- Вы точно видели, что из сарая на рассвете вышел мужчина? - спросил Бобренок у Насти.
- Не слепая еще. И Параска - сразу назад, в село…
- Ладно, - махнул рукой майор, - спасибо. Только вот что: о нашем разговоре никому, чтоб Параска не узнала.
- Конечно! - зло блеснула глазами Настя, бросила лопату на плечо и зашагала, как заправский землекоп, широко, по–мужски.
- Не верьте, разнесет по селу, как сорока, - заметил Гавришкив. - Болтунья…
Майор поделился с ним своими соображениями: он не мог представить, зачем бегать женщине ночью в сарай, если лучшего места для встречи, как в собственной хате, найти трудно.
Председатель подумал и сказал:
- Все правильно, у этой Параски голова на плечах есть. Мы со Степаном - вон, видите, поехал, - показал пальцем на хромого, который в это время отгонял телегу в село, - возле Параскиной хаты засады устраиваем. Бандеры если придут, то с той стороны. Мы там и вертимся…
- И Параска не могла не знать этого?
- Конечно, глаза же есть… Да и не прятались мы от нее. Там за двором стог стоит, так мы в нем…
- В эту ночь сторожили?
- Нет.
Бобренок быстро прикинул: человек из леса наверняка не мог знать о засаде - шел в село и завернул к Параске, а та отправила чужака в сарай, потом и сама подалась туда. Майор переглянулся с Толкуновым. Правда, были случая, когда абвер забрасывал шпионов на заранее подготовленные явки, забрасывал иногда людей и из местных, которые могли бы использовать своих родных и знакомых. Спросил у председателя:
- А как она, Параска? Ничего за ней не водится?
Гавришкив пожал плечами:
- Не слыхал… хотя вот что… Я человек здесь новый, но дошло до меня: был у Параски парень… из окруженцев… А перед тем как наши пришли, исчез.
Это была хоть какая–то ниточка, за которую можно ухватиться, но майор, незаметно подмигнув Толкунову, отрезал:
- Пустяки… Эти окруженцы, что к девкам прилипали, давно уже в армий. Бывайте, старшина, - пожал левую руку Гавришкиву, - нам пора, машина ждет.
Действительно, "виллис" стоял на противоположном берегу реки, и шофер несколько раз просигналил, давая знать о себе.
Машина прошла по селу медленно и не таясь. Бобренок с удовольствием увидел стоящую на крыльце Параску. Женщина проводила "виллис" взглядом; они проехали так близко, что Бобренок заметил выражение ее лица - какое–то отчужденное и безразличное, а может, это только показалось ему, потому что Параска даже кивнула, и майор поднял руку, отвечая на приветствие.
"Виллис" остановился там, где из леса на проселочную дорогу вышел хромой, шофер Виктор вытащил брезент, расстелил на траве, и разведчики растянулись на нем, глядя, как хлопочет парень. Он поставил на брезент термос с крепким чаем, открыл банку тушенки, положил полбуханки хлеба - это был паек, но Виктор от себя добавил еще несколько помидоров и две луковицы - успел заскочить в Маневичах на базар.
- Готово, - сказал Виктор.
Толкунов перевернулся на живот, отрезал большой кусок хлеба, подцепил ножом из банки тушенку и стал желать медленно, будто и не было изнурительной ночи и голодного дня. Не отрываясь от еды, спросил у Бобренка:
- Витька́ отпустим?
- Разумеется, чтоб машиной здесь и не пахло.
Толкунов посмотрел на часы:
- Пока не стемнеет, походим по лесу.
- Угу, - согласился майор и откусил от большого сочного помидора.
- Я думаю, - продолжил дальше Толкунов, - мы пойдем оврагом, я там приметил одно место, но не успел осмотреть.
С Толкуновым работать - одно удовольствие. Ни словом еще не обмолвились о деле, а уже понял Бобренка.
- Ты в сарае засядешь, а я - возле Параскиной хаты. Тот хмырь может раньше прийти, бери его сразу, Параска нам ни к чему, да и никуда не денется, а вот на ее ухажера мне хочется взглянуть, - сказал Толкунов.
- Не лучше ли нам двоим возле хаты?..
- Зачем?
- А если не один из леса выйдет…
- Девка что, зря дорогу в сарай проложила? Все туда пойдут. Я там приметил, когда возвращались: есть место, откуда и Параскина хата просматривается, и подступы к сараю. Я тебе на помощь всегда успею.
- Успеешь, - согласился Бобренок. - А если он или они к хате придут?
- Ну, с двумя я сам справлюсь, - произнес Толкунов, впрочем, Бобренок знал, что и в самом деле справится. - А если их будет больше, я тебе свистну.
- Договорились.
Они съели все, что выложил Виктор на брезент, и направились в лес. Толкунов повернул резко направо, и скоро разведчики спустились в неглубокий, но темный, с ручейком на дне, овраг.
Капитан выломал из орехового куста крепкую палку и раздвигал ею густые заросли, порой, как настоящий минер, тыкал заостренным концом в грунт. Майор шел метрах в пятнадцати от него, по другой стороне оврага.
Они прошли, наверное, с километр, овраг здесь поворачивал, начиналась довольно широкая поляна. Бобренок остановился на мгновение, ориентируясь, и тут Толкунову повезло. У самого оврага заметил на траве кучку свежей земли - она не могла оказаться здесь случайно (вообще ничего случайного в лесу, по глубокому убеждению капитана, не могло быть).
Толкунов опустился на колени.
- Есть что–нибудь? - спросил Бобренок.
Капитан только поднял предупреждающе руку, разглядывая землю. Осторожно снял верхний слой - земля была еще влажная, не успела просохнуть и рассы́паться. Итак, она оказалась здесь совсем недавно.
Толкунов внимательно огляделся вокруг, заметил слегка помятую траву и скошенный чем–то острым бурьян. Подошел, поднял кусок дерна, разгреб грунт и увидел шелк парашюта. Подозвал майора и показал закопанный парашют.
- Он выбирал землю пригоршнями и бросал в ручей, - пояснил, - немножко земли уронил. Если б не эта земля, никогда не нашли бы.
В тайнике лежал парашют, оставленный хромым, шелк был порван. Они приложили кусок, снятый с дуба, - все сходилось, и Бобренок подумал, что, наверное, самолет сбросил только одного парашютиста–шпиона, хорошо знающего местность.
Майор быстро сориентировался. Диверсант сделал небольшой крюк - метров триста или четыреста, - чтобы закопать парашют. Он решил поступить так - это сразу видно, - в горячке забыв о поврежденной ноге. Устроив тайник, поспешил в Жашковичи, но тут нога дала о себе знать. Перебинтовал ее, вышел на проселок и добрался до хаты Параски.
- Ну что, капитан, порядок?
Но Толкунов не склонен был разделять оптимизм Бобренка:
- Порядок будет, когда парашютиста поймаем.
- Дело техники.
- Не нравится мне все это.
- Почему же, есть след.
- От следа до дела… А здесь все как–то не по правилам. Когда это фрицы одного–единственного парашютиста сбрасывали?
- Но ведь Карий предупреждал - явно необычная операция.
- А если необычная, где подстраховка? Мог этот парашютист разбиться?
- Мог.
- И без рации. Как дать знать о себе?
- Рацию абверовцы могли оставить, - возразил Бобренок. - У той же Параски.
- Очень уж дальновидно, - сказал Толкунов не слишком уверенно. - Давай, пока не стемнело, еще немного походим.
Они прошли овраг до конца, обшарили все подходы к нему, но ничего не нашли. Двинулись в Жашковичи напрямик. Лес здесь был не очень густой, подлесок вытоптали жашковичские коровы - трава росла высокая и пастухам не было нужды далеко гонять стадо.
Скоро в просветах между деревьями увидели хаты, вышли на полянку и спрятались в орешнике. Дальше, к селу, тянулось лесное пожарище с пеньками и редкой порослью, лучшего места для отдыха не найти: все видно вокруг, и никто не мог подойти незамеченным.
Бобренок подложил под голову сумку, с наслаждением вытянул ноги.
- Как считаешь, если покурить?.. - спросил Толкунов.
Майору тоже очень хотелось курить. Конечно, этого не следовало бы делать - человек в лесу мог бы почувствовать дым.
- Давай, - согласился, - только осторожно.
Толкунов, ссутулившись, чиркнул зажигалкой, дал прикурить майору от своей папиросы; они прятали огоньки в ладонях и жадно затягивались - знали, что курить не придется всю ночь.
Потом легли голова к голове, замолкли, вслушиваясь в вечерние звуки засыпающего леса, и Бобренку показалось, что Толкунов задремал. Но капитан вдруг зашевелился, повернулся к Бобренку и прошептал:
- Война скоро кончится…
- Скоро, - согласился Бобренок радостно. - Вот Польшу пройдем, а там и Берлин! И конец нашим трудам…
Толкунов не согласился:
- Работа только и начнется…
- Скажешь такое!
- А разных гадов кто будет вылавливать? Дядя?
- А–а, ты вот о чем… - протянул Бобренок. - А я подам рапорт и демобилизуюсь.
- Ты что? - даже испугался капитан. - Ведь ты ас контрразведки, три ордена, кто тебя отпустит?
- Что ордена… - вздохнул Бобренок, но сам почувствовал, что не очень искренен, поскольку не был безразличен к своим наградам - два ордена Красного Знамени и орден Отечественной войны II степени заслужил честно и законно гордился ими.
- Ордена - это признание, - возразил Толкунов убежденно. - Ты это всерьез - о демобилизации?
- Решил.
- Глупость делаешь, - сказал Толкунов уверенно, - для тебя в армии все двери открыты. Два курса института знаешь сколько сейчас весят? Поступишь в академию, окончишь полковником.
Бобренок лениво потянулся и тихо возразил:
- Геолог я, понимаешь?
- Ну и что? А я работал в МТС.
- Если любишь свое дело…
- А я это полюбил… - Толкунов погладил свою кобуру. - Только мне труднее будет. Семь классов… Задержанные диверсанты - это и есть мой аттестат. Как думаешь?
- Еще какой! - успокоил его Бобренок. - Все тебе зачтется.
- Поймаем сейчас этого шпиона проклятого, - неожиданно перевел разговор на другое Толкунов, - и отоспаться можно будет. Я бы подремал немного.
- И я бы…
- У нас есть время поспать, - подумав, сказал Бобренок. - По сорок пять минут. Вначале - ты, а потом - я.
- Можно, - согласился Толкунов. - Сейчас еще в селе люди ходят.
Заснул сразу, спал тихо, как сова, и Бобренок подумал, как это ценно для разведчика: уметь так мгновенно расслабиться и заснуть. Он лежал и вслушивался в ночные шорохи леса: сонно пискнула из кустов какая–то маленькая пташка, бесшумно пролетел сыч и, усевшись на дерево, заухал тоскливо и жутко.
На миг и майору стало страшно, как бывало в детстве, когда оставался один в лесу - за каждым стволом чудится опасность…
Минуты тянулись долго, сон одолевал Бобренка, он с завистью смотрел, как тихо дышит Толкунов, вертелся и растирал себе щеки. Наконец наступила его очередь - майор свободно вытянулся под кустом, но сон как рукой сняло, и Бобренок долго не мог уснуть. Проснулся он от толчка, сразу сел, протер глаза и спросил:
- Который час?
- Одиннадцать.
- Пошли.
Они вышли к селу. Постояли немного под развесистым деревом. Параскина хата казалась безлюдной. Пробираясь по подлеску, обошли село и разошлись. Толкунов залег в огороде среди подсолнухов, а Бобренок устроился в полуразвалившемся сарае так, чтобы видеть подход к нему.
За огородами, окружавшими сарай, начинался луг с ручьем посередине, по его руслу можно было почти незаметно подойти к сараю, и Бобренок подумал, что сметливая Параска не случайно выбрала это место для встреч.
В центре села лаяли собаки, где–то близко сонно запел петух, но сразу спохватился и замолк - тишина, и только уханье сыча доносилось из пущи.
Незнакомец вышел из леса ровно в двенадцать, перебирался от куста к кусту осторожно, пока не скрылся в лощине. Выскользнул из лощины напротив сарая, метрах в пятидесяти от него, постоял, оглядываясь, и направился прямо к Бобренку, притаившемуся за дверью. Он вошел в сарай смело и не таясь - был уверен в полной безопасности - и только вскрикнул, когда майор заломил ему руки.
- Тихо! - приказал Бобренок. Связал руки пришельцу и ловко обыскал его. Не найдя оружия, обыскал еще раз более внимательно и зажег фонарик, осветив лицо ночного гостя. Молодой, лет двадцати пяти парень, полнолицый, курносый, смотрит испуганно, и губы дрожат.
- Кто ты? - спросил майор властно. - И откуда?
Парень сморщился, чуть не заплакал и ответил обреченно:
- Иван Заглада, и документы у меня есть…
- Какой Заглада и откуда?
- Из леса… Там курень, и я живу…
Бобренок произнес строго:
- Быстрее! Всю правду и до конца. Когда забросили, с кем, какое задание? Настоящая фамилия?
- Заглада, я же говорю, что Заглада. Не убивайте меня!
Бобренок подтолкнул его в глубь сарая.
- Но я ведь не вру, и вы можете проверить…
- Говори, откуда и какое задание?
- Какое задание? Окруженец я и жил здесь в селе. В хате Параски Ковтюх.
Сейчас и майору стало ясно - поймали они не ту рыбу. На всякий случай пригрозил парню пистолетом, выглянул из сарая и почти столкнулся с самой Параской. Сразу же за ней из темноты вынырнул Толкунов.
Параска, очутившись между двумя мужчинами, метнулась в сторону, но от капитана не убежал бы самый быстрый диверсант, не то что женщина.
- Без глупостей! - приказал он.
Он подтолкнул Параску в сарай, где стоял в углу парень со связанными руками. Женщина бросилась к нему, обняла и заплакала.
- Что они сделали, Ивасик! - воскликнула. - Чего бросаетесь на людей? - обернулась зло.
- Вы знаете этого человека? - спокойно спросил Бобренок.
- Почему ж не знать? Муж мой.
- Как звать?
- Иван Заглада. С сорок первого у меня, и люди могут подтвердить.
Бобренок услыхал, как разочарованно хмыкнул Толкунов у него за спиной, и спросил:
- В какой части служили, Заглада, и как попали в окружение?
Парень вытянулся, насколько позволяли связанные руки, и доложил четко, словно своему ротному командиру:
- Сержант тридцать шестой гаубичной батареи восемьдесят первого артдивизиона. Нас окружили под Ровно, потерял своих и решил остаться. Был ранен в ногу и не мог идти… - добавил, потупившись.