- Почему они назвали этих бобров золотыми?
- Не знаю.
- Как думаешь, профессор поймет, что тут написано?
- Он поймет, - сказала Саби и напомнила: - Чеки. Двенадцать чеков.
- Здесь больше шкур.
- Моих только двенадцать пар.
Гончар достал блокнот и отсчитал дюжину страниц. Он присел, положил блокнот на колено и складным ножом аккуратно отрезал чеки.
- Хороший нож у тебя, - сказала Саби, пряча листки в рукав. - Такие не продаются в нашей лавке. Я никогда не видела таких. Даже у хозяина, а у него много ножей.
- Извини, я не могу отдать его тебе. Это память.
- Память об умершем родиче?
- Вроде того. Ну, давай сворачивать твои палатки.
- Зачем? - Саби вдруг закашлялась, зажимая руками рот, а потом отвернулась и выплюнула на снег сгусток крови. - Зачем нам палатки? Одной мне не справиться с ними. Не собрать, не поставить. Когда мы их ставили, нас было два десятка. Пять мужчин, десять женщин, три лошади. Теперь я осталась одна. Зачем нам палатки? Когда дойдем до родичей, они дадут нам палатку.
- Как же ты будешь до них добираться? А спать где в дороге?
- Как обычно. На снегу, у костра.
Они навьючили на лошадь два мешка с мясом и нехитрым скарбом, несколько скатанных одеял, а потом помогли забраться в седло малышам. Саби шла впереди, ведя лошадь в поводу. Степан шагал сзади, увешанный оружием. Винчестер Сиплого он держал в руках.
"Как только выйдем из леса, надо будет избавиться от всего этого арсенала, - думал Степан Гончар. - Оставлю только дробовик. А с этими стволами я выгляжу как самый натуральный гангстер. Лишь бы не напороться на полицию. От американских ментов не отмазаться. Меня и слушать никто не станет, скрутят и посадят".
Когда они вышли из леса на узкую дорогу, Саби остановилась.
- До станции одна миля, - сказала она, показав рукой направление. - Иди по дороге и за поворотом увидишь дым над лесом. Прощай, Стивен.
- Почему бы тебе не пойти со мной? - спросил он. - Зачем ночевать на снегу, если рядом есть жилье? У нас есть деньги, мы заплатим за постой. Купим все, что тебе нужно. Мне кажется, что ты больна. Мы вызовем врача. И детям тоже лучше переночевать под крышей. Разве не так?
Она хотела что-то ответить, но закашлялась и снова выплюнула кровь на снег.
- Ты странный белый, Стивен, - сказала она, обтерев губы рукавом. - Я никогда не слышала такую речь. И никогда не слышала от белого человека таких слов. Прощай.
Она потянула за повод, и послушная лошадь сошла вслед за ней с дороги, уходя все дальше и дальше в лес.
5. ПО ТУ СТОРОНУ ВРЕМЕНИ
Оставшись один, Степан Гончар разложил на снегу все свое оружие: винчестер, дробовик и три револьвера. Надо было бы избавиться от лишнего груза, потому что Степан уже основательно пропотел под тяжестью бобровых шкур. Но он чувствовал, что не может отказаться от таких ценных и красивых вещей.
С дробовиком все ясно. Он так и останется висеть на плече. Но что делать с револьверами?
Три кольта были похожи один на другой, как три брата. Но судьба у этих братьев сложилась по-разному, и это отразилось на их облике.
Револьвер Сиплого отличался изысканной отделкой. Он был иссиня-черным, с перламутровыми вставками на щечках деревянной рукоятки, которая имела на внутреннем изгибе выемки под пальцы. Гончар не удержался и потянул револьвер из черной кобуры. Оружие выскользнуло так легко, словно само прильнуло к ладони. Кольт был тяжелым, но удивительно удобным, и, вытянув руку, Степан смог оценить его великолепную балансировку. Его немного удивило, что на стволе не оказалось мушки. Приглядевшись, он обнаружил у самого дульного среза едва заметный светлый след. Мушка была спилена, по всей видимости для того, чтобы можно было носить револьвер в кармане или за поясом и выхватывать, не боясь, что ствол зацепится за одежду. А прицеливаться на близком расстоянии можно и по стволу.
Нет, такое изысканное оружие Гончар не мог выбросить в глухом лесу. Он нацепил пояс обратно и обмотал шнурок вокруг бедра, чтобы кобура плотно прилегала к ноге.
Напарник Сиплого, Гомес, оставил после себя два потертых до блеска револьвера с длинными стволами, нелепыми кургузыми курками и потеками ржавчины в выемках барабанов. Рукоятка старого кольта была отделана какой-то липкой резиной, и Гончар взялся за нее, преодолевая отвращение. Но оказалось, что револьвер плотно сидит в ладони, а подпиленный курок очень удобно взводить большим пальцем. Похоже, что все в этой конструкции рассчитано на мощный патрон. Резина погасит жесткую отдачу, а прицельное устройство позволит вести меткий огонь на большой дистанции. Разве мог Степан отказаться от такого преимущества? Он вздохнул и связал обе кобуры Гомеса поясом, а потом вместе со связками бобровых шкур перекинул через плечо. По крайней мере, теперь избыток вооружений не будет бросаться в глаза каждому встречному.
Ну а что прикажете делать с винчестером? Семь бед - один ответ, решил Степан и зашагал дальше по дороге, сгибаясь под тяжестью груза и держа винчестер в руках.
Оглянувшись, он различил за редкими деревьями силуэт лошади. Ему показалось странным, что девушка, так решительно направившись в лес, успела отойти совсем недалеко. Он пригляделся и увидел, что лошадь стоит на месте. Две маленькие фигурки возвышались над седлом. Но Саби не было видно.
Гончар стоял и смотрел на лошадь за деревьями. В воздухе закружился мелкий снег, и за его дрожащей сеткой уже трудно было разглядеть что-нибудь. Но темное бесформенное пятно оставалось неподвижным.
"Как я мог отпустить ее, больную, с детьми? - подумал Степан. - Никогда не надо слушать женщин, ни русских, ни индейских. Придется возвращаться".
Пробравшись к стоящей лошади, он не сразу заметил девушку. Саби лежала за кустом, на боку, пытаясь подняться. Но ее рука бессильно подломилась, и Степану пришлось опуститься перед ней на колени, чтобы подхватить на руки и поднять.
Она оказалась легче, чем он ожидал.
- Ну, далеко ты ушла без меня? - укоризненно спросил он. - Всегда слушай, что говорят старшие. В седле удержишься?
Опираясь на него, она забралась в седло. Один малыш уселся перед ней, а другой - сзади, вцепившись в ее балахон. Лошадь терпеливо стояла, не шелохнувшись, пока седоки устраивались. Но как только Степан взялся за повод, фыркнула и тряхнула головой, пытаясь вырвать узду из его рук.
- Поговори у меня еще! - прикрикнул на нее Гончар. - В глаз хочешь?
Чисто русская фраза оказалась вполне правильно понята, и лошадь пошла за новым хозяином так же послушно, как шла за всеми предыдущими.
Почтовая станция представляла собой три бревенчатых дома и два высоких сарая. Над дверью одного дома красовалась доска с выжженной надписью: "Почта. Западный Союз телеграфистов. Небраска". Узкие окошки были прикрыты железными решетками.
Степан поднялся на крыльцо и постучал в дверь, сколоченную из толстых досок. В соседнем окне заскрипела, поднимаясь, рама, и из-за решетки послышался голос:
- Ты кто такой?
- Работник доктора Фарбера.
- Ну и что?
- Он сказал, чтобы я ждал его на почтовой станции.
- Минутку.
Минутка длилась минут десять. Дверь распахнулась, и на крыльцо вышел мужчина с щегольскими усиками, в черной рубашке с пестрым широким галстуком. Под желтым кожаным жилетом виднелись сразу два пояса с патронами и рукоятка револьвера.
- Доктор Фарбер еще не приехал, - сказал он, оглядывая Степана и держа руку на кобуре. - Ты один?
"Ничего себе телеграфист", - подумал Степан и кивнул.
Из дома послышался другой голос:
- Кто там, Патрик?
- Траппер Фарбера! - крикнул, полуобернувшись, щеголь в желтом жилете. - Я его едва разглядел под шкурами. Думал, медведь к нам пожаловал. А это, оказывается, траппер.
- Ну их всех к черту! - послышалось из глубины дома. - И так дышать нечем.
- Доктор Фарбер еще не приехал, - подчеркнуто вежливо произнес щеголь. - Вам, мистер, придется подождать его в трактире. К моему глубочайшему сожалению, наш офис не в состоянии вместить всех работников знаменитого доктора Фарбера. Но вы, конечно, можете оставить товар под нашей охраной.
- Спасибо, - сказал Гончар, - но у меня есть охрана.
- О, я вижу.
Телеграфист насмешливо развел руки, и дверь захлопнулась.
Степан увидел, что Саби пытается слезть с лошади, и подставил ей свои руки.
- Мы будем в конюшне, - сказала она. - Я не хочу в трактир заходить. Иди один, договорись с хозяином о ночлеге.
- Что за дела, - разозлился Степан. - Пойдем вместе, тебе надо скорее лечь в теплую постель.
- Сначала надо устроить лошадь. А в дом я не пойду. Договорись с хозяином. Мы переночуем в конюшне наверху, на сене.
- Нет. Ты будешь спать в комнате, под теплым одеялом. И тебе нужна горячая еда. И не спорь со мной.
- Я не спорю. Стивен, я не первый раз здесь. Мы всегда ночуем в конюшне. Там хорошо, там есть печка. Спасибо, что помог добраться. Но теперь - оставь меня. Мне надо накормить лошадь и детей.
Она повела лошадь к высокому сараю, а мальчишки сами сползли и шагали теперь рядом, как два гномика в своих длинных балахонах с остроконечными капюшонами.
"Вот же упрямая баба", - подумал Гончар. Он перешел дорогу, направляясь к соседнему дому, двухэтажному, с длинным навесом вдоль фасада.
Через закрытые двери трактира сочился аппетитный дух жареного мяса. Степан вошел в полутемное безлюдное помещение, огляделся и наконец-то снял с плеча тяжелую связку шкур. Он уложил меха на лавку, дробовик повесил на спинку стула и сел к столу, держа винчестер на коленях. От буфетной стойки на него уже надвигался необычно широкий человек в зеленом фартуке поверх клетчатой рубашки. Рукава были закатаны до самых плеч, обнажая толстые волосатые руки. Обритая голова с выпуклым лбом вполне годилась для того, чтобы сносить ветхие кирпичные стены.
- У нас тут не форт Аламо, - проговорил трактирщик, и голос у него оказался неожиданно высоким, хотя его комплекции скорее подошел бы бас, а не тенор. - Стволы в угол, если надеешься пожрать.
- Понял, извини, - улыбнулся Степан и положил ружья поверх своих бобров.
- Э, нет. В угол! - И толстый, как сарделька, палец указал на дощатый шкаф, где стояли две винтовки и висели пояса с патронами.
Гончар вставил винчестер и дробовик в свободные гнезда и повесил патронташ на крючок.
- Вот так, - кивнул трактирщик. - Есть пара остывших куропаток. Жарил для "желтых жилетов", да они не пришли к обеду. Будешь?
- Буду. Хорошо бы еще кофе.
- Это сколько угодно. Овес или сено?
Степан почесал затылок. Он лихорадочно перебирал в памяти американский жаргон, пытаясь понять, какое блюдо могут называть в Небраске "овсом", а какое - "сеном". Но трактирщик не дождался его ответа и махнул рукой:
- Не гадай, все равно овса не дам. Сена своей кляче навалишь сам, потом рассчитаемся. Что за индейский выводок с тобой?
Степан задумался, стоит ли рассказывать о случившемся. Но трактирщик понял его молчание по-своему и сказал:
- Извини, братец. Я не додумался, что это твоя женщина. Ясное дело, хороший траппер всегда обзаведется местной хозяйкой на сезон. Если хочешь устроить их на сеновале, я дам еще одеял. Но там тепло.
- Я хочу их устроить вместе с собой.
- Понятно. Тогда - в угловом номере. У меня сегодня все комнаты свободны. Но вам будет лучше в угловом. Отнеси свое барахло наверх, пока я разогрею куропаток. Нечего людей смущать.
- Сначала поем. Потом отнесу.
- Не доверяешь? - Трактирщик укоризненно ворчал, протирая тряпкой стол. - Ясное дело. Все вы, трапперы, одинаковы. Трясетесь над своими мехами, словно квочки над цыплятами. Можно подумать, вы неделями гоняетесь за каждым бобром. А если разобраться, то ведь вам и делать-то ничего не надо. Расставил капканы, а потом ходи да вынимай. Никакого труда, а деньги дерете безумные. Я слышал, в больших городах одна шкура идет за десятку. Не врут?
- Не знаю, - ответил Степан. - Я не бываю в больших городах.
- Ясное дело. Небось, боишься увидеть свои портреты на каждом углу?
Трактирщик подошел к стене и смахнул своей тряпкой невидимые пылинки с двух плакатов, которые Гончар поначалу принял за рекламу. Плакаты сообщали о розыске опасных преступников и обещали по тысяче долларов за их поимку. Сэм Басс и Джессе Джеймс выглядели на снимках немного озадаченными и вполне безобидными. Трудно было поверить, что они, как сообщали плакаты, "грабят дилижансы и банки, хладнокровно убивая всех, кто им сопротивляется ".
- Картинки свежие, только-только от шерифа. Старые я выбрасываю, когда узнаю, что деньги уже выплачены. Некоторые хранят извещения, вроде на память, но мне старья не нужно. Зачем мне портреты покойников? А вот если эти парни заглянут ко мне, им будет приятно увидеть свои физиономии. Лично я не имею ничего против таких ребят. На дилижансах я не раскатываю, золото в банк не сдаю, мне от Сэма или братьев Джеймс никакого вреда. Имей в виду, когда "желтые жилеты" получат твой портрет, я его тоже сюда повешу, рядом. И люди будут ходить сюда немного чаще, чтобы полюбоваться моей галереей. И моя выручка хоть немного, да подрастет.
- На мой портрет не рассчитывай, - предупредил Степан. - Я не граблю дилижансы.
- А мне плевать, кого ты там грабишь. Ты заказал жратву, остальное меня не касается.
Насмешливо бормоча что-то под нос, здоровяк удалился на кухню, а Гончар принялся разглядывать плакаты внимательнее, чем до того. Он даже встал из-за стола и подошел поближе, чтобы убедиться в том, что правильно разобрал цифры. И от этих цифр ему сразу пришлось снова опуститься на стул.
Розыскные извещения были отпечатаны в типографии Миннеаполиса в 1875 году. Они выглядели как совсем новые.
Они и были совсем новыми.
Мало ли что можно отпечатать в типографии? Гончар вспомнил, что у него есть и другая возможность определиться во времени. Он выхватил свои доллары из кармана и поднес к глазам. На всех зеленых бумажках стоял год выпуска - 1863.
"А вот это уже не отпечатаешь в Миннеаполисе ", - подумал Степан, машинально пытаясь нащупать магнитную полоску. Ее не было. И не могло быть.
- Хлеба тебе надо? - крикнул трактирщик.
"Ничего мне не надо", - хотел ответить Степан, оглушенный своим открытием.
Впрочем, шок прошел довольно быстро. Ведь открытие не было таким уж неожиданным. К этому все шло. Туман, перевал, ночной дилижанс. Живые индейцы, мертвые индейцы. Бандиты, револьверы… Все можно было понять гораздо раньше и без подсказок.
- Да, - твердо сказал Степан. - Хлеба побольше.
Он снова поднес к глазам мятую банкноту. Почему он сразу не заподозрил неладное, как только впервые увидел эти доллары? Они даже по цвету отличаются от настоящих. Стоп. Какие доллары теперь надо считать настоящими? И как они выглядят, те, другие доллары из прошлой жизни? Вроде бы они помельче, пожестче - или нет? Да и рисунок, похоже, не такой. Почему он сразу, еще на индейской стоянке, не увидел, что эти бумажки - из позапрошлого века?!
"Да очень просто! Потому что тогда, на стоянке, я сам был из позапрошлого века, - понял Степан Гончар. - Потому что в меня стреляли, и я стрелял. Меня хотели убить, но я убил первым. Убил, не задумавшись даже на миг. Потому что тогда я был - не я. А сейчас? Кто я сейчас? Степан Гончар или Стивен Питерс?" Он подошел к умывальнику и посмотрелся в мутное зеркало. Ощупал светлую щетину на подбородке. Вроде бы никаких перемен.
"Значит, переброска во времени не изменяет человека, - решил Степан. - Изменяется содержимое его карманов. Вот почему я остался без часов и телефона. Их не было в 1875 году. А я, значит, был?" Снова вернулся за стол, вертя в руках многострадальную банкноту.
"Ну что ты вылупился на свой несчастный доллар? Денег, что ли, не видел - Баксы как баксы. Хорошо, что они есть. Плохо, что их так мало. Кстати, а сколько их? Ну вот, всего полторы сотни".
Тут он вспомнил про кожаный кисет с монетами, достал его и развязал. Золотые и серебряные доллары с мягким звоном высыпались на стол.
- Да ты богач, - сказал трактирщик, нависая над столом с подносом в руках.
- Это не мои деньги. Точнее, не все они мои. - Степан отодвинул в сторону самую маленькую золотую монету. - Например, вот этот доллар - уже твой.
- Приятно, когда клиент расплачивается не бумажками, а золотом. Но, может быть, ты все же освободишь место для тарелки?
Наверно, блеск золота прибавил Степану аппетита, потому что никогда еще он не ел с таким кайфом. Когда от обеих куропаток осталась только горка косточек, Гончар откинулся на спинку стула и спросил:
- И всегда у тебя так многолюдно?
Трактирщик поставил перед ним кофейник:
- Свои шуточки, братец, прибереги для доктора Фарбера. Он записывает всякий бред. А что касается моего заведения, то в обычные дни тут не протолкнешься, и я даже нанимаю помощников на кухню. Сегодня просто день такой неудачный.
- Ночью на перевале был сильный туман, - сказал Степан. - Может быть, твои клиенты застряли в дороге?
- Мои клиенты попрятались, как суслики по норкам. Никто не хочет неприятностей. В округе шатается отчаянная компания. Слышал про Фрэнка Юдла?
- Еще нет, но, кажется, сейчас услышу. Могу я угостить тебя чем-нибудь крепче, чем кофе?
- Ясное дело, - трактирщик подмигнул и через минуту вернулся к столу с бутылкой и парой стаканчиков.
- Ты можешь звать меня Эрни, - представился он, разливая пахучий самогон.
- А я - Стивен Питерс.
- Давно болтаешься по Западу?
- Нет. Недавно.
- Я так и понял, что ты с Востока. И одет ты не по-нашему, как моряк. И говоришь как голландец. Похоже, ты еще не понял, куда попал. Как тебе тут нравится, на Западе?
- Запад есть Запад, Восток есть Восток, - глубокомысленно ответил Гончар.
- Так вот, Стив. Раз уж тебя занесло ко мне в такой день, то тебе не помешает знать кое-что, - Эрни залпом опорожнил свою стопку и, не дожидаясь предложения, снова наполнил. - Когда живешь на границе, мимо твоего дома проходят разные люди, и не каждого из них можно пускать под свою крышу. Фрэнк Юдл - как раз из таких. Говорят, он натворил немало такого, что ему лучше не оставаться в Штатах. Вот он и удирает за границу. И по дороге прихватывает все, что ему может пригодиться на новом месте. Поэтому все мои постояльцы живо смылись отсюда. Ты же видел, в конюшне ни одной лошади. Фрэнк заберет последнюю курицу, если она попадется ему на глаза. Но у меня все в порядке. Ни лошадей, ни куриц. Если он попросит бочонок рома, я отдам ему не задумываясь. И не потому, что боюсь Фрэнка. А просто потому, что один несчастный бочонок не стоит того, чтобы из-за него устраивать битву при Геттисберге.
- А два бочонка?