- Мне нужно твое согласие. Желательно - письменное, по всей форме. Но с учетом твоего состояние это можно будет сделать задним числом, а на данный момент ограничиться устными подтверждением. Итак, Пауль Леверкюн, согласны ли Вы принять от меня вышеуказанную помощь, вознаграждение за которую будет оговорено в ходе нашей следующей встречи?
- Помоги, все что хочешь отдам… Хотя бы плечо подставь.
- Согласен или нет?
- Согласен!
Боль начала затихать, и Паулю стало тепло, несмотря на дождь, как будто бы где-то наверху вместо холодной воды включили горячую. Сил заметно прибавилось.
- Вот и чудненько, вот и славненько! - засмеялся невидимый собеседник. - Значит так. Увидишь первый же поворот, свернешь. Там будет ферма Ниверник. Иди туда, а там все будет как надо. Через три ночи я к тебе приду.
Пауль стал ждать, что еще скажет голос из дождя, но ничего больше не услышал. Постепенно дождь начал утихать. Еще не совсем стемнело, и Пауль стал различать дорогу впереди себя. Своего тела он почти не чувствовал, как будто был сильно пьян. Через какое-то время он заметил поворот направо - узкую дорожку, которая уходила куда-то в сторону. Не задумываясь о том, куда может привести эта дорога, Пауль свернул. Он шел по ней достаточно долго. Дождь постепенно стал превращаться в туман. Впереди сквозь сумерки проступил силуэт какой-то постройки. Чем ближе подходил Пауль, тем яснее было, что перед ним обыкновенная ферма, одна из тех, которые так раздражали его: низенький каменный дом, такой же каменный сарай, куча навоза во дворе. В сарае горел свет. Пауль подошел к дверному проему и молча заглянул внутрь. Женщина, сидевшая спиной к нему на низком трехногом табурете, доила корову. Рядом на утоптанном земляном полу стояла неровно горевшая керосиновая лампа. Пахло хлевом. Из хлева шла волна тепла и домашнего спокойствия. "Ну вот - дошел. И что? Что она сделает? Позовет на помощь? И меня спокойно добьют здесь…" Корова тяжело вздохнула, ее бока заходили. Женщина обернулась.
- Мадам… - произнес Пауль стараясь говорить как можно внятней, несмотря на то, что нижняя челюсть плохо слушалась его. - Я ранен… Мне помощь… Нужна…
Женщина пристально посмотрела на него, еще несколько раз потянула за коровьи соски, убедилась, что все молоко выдоено, одобрительно похлопала корову по боку, взяла из-под коровы полное ведро и поставила его около выхода. Потом подняла с пола лампу и поднесла ее к самому лицу Пауля, осмотрела его, потом сделала шаг назад, снова осмотрела, покачала головой и неодобрительно поцокала языком.
- Мадам, - прошептал Пауль, - я прошу Вас… Вы говорите по-французски?
- Да, - ответила женщина. - А Вы, значит, раненый? - по-французски она говорила с местным акцентом и достаточно медленно. Она снова принялась разглядывать Пауля, нахмурившись..
В том, что любая крестьянка сразу поймет, кто он такой, Пауль не сомневался. Не сомневался он и в том, что ему здесь не обрадуются. Поэтому не надеялся ни на что. Просто из хлева шел теплый воздух, и ему этого было достаточно.
- Ну ладно, - сказала женщина, не переставая хмуриться. - Кто уж Вы там есть - не мое дело. Но оставить без помощи раненого - это не по-христиански. Обопритесь на меня. И пойдемте в дом Она с сожалением оглянулась на ведро с молоком, которое, видимо, совершенно не хотела здесь оставлять. Но одной рукой ей приходилось поддерживать Пауля, который как-то сразу потерял силы и обмяк, а второй - держать лампу. Они пересекли двор и вошли в дом. У очага сидела еще пара женщин, которым мрачная крестьянка и передала Пауля, дав им по-бретонски какие-то указание. А сама пошла в хлев за ведром
15
Аппетитные красные червячки извивались в металлическом лотке, свивались и переплетались клубками. Все вместе они образовывали общую жизненную массу, в которой причудливые узоры менялись с каждым движением. Не знаю почему, у многих людей вид копошащихся червей вызывает чувство брезгливости, вплоть до рвоты. А я при взгляде на лоток с мотылем представляла, как мои милые перепончатые питомцы набросятся на свежую живую еду, и будут торопливо запихивать ее в рот обеими лапками, вопреки всем правилам человеческого этикета.
В зоомагазине на старом Арбате меня уже знали, я приходила сюда не первый год. Как всегда, я спросила у милой девушки, одетой в мужскую фланелевую рубашку:
- Мотыль сегодняшний?
- Конечно, сегодняшний, - отвечала она с таким видом, будто любые мои подозрения относительно свежести мотыля задевали ее до глубины души. - Да Вы посмотрите, какой он! - Она демонстративно зачерпывала ложкой горстку личинок и они, потревоженные, начинали дергаться, а некоторые даже умудрялись спрыгивать обратно в лоток. - Вот, аж скачут, сахарок, а не мотылек!
В качестве товара я не сомневалась, просто мне было приятно, что девушка так ревностно относится к своему делу. Для человека, выросшего при советской системе и помнящего еще грязных толстых теток-продавщиц, которые "выбрасывали" товар покупателям и орали "Вас много, а я одна!" нарождающийся культурный сервис был просто удовольствием. Зарплата даже вместе с подработками у меня была не большая, поэтому особенно радовало, что у нас стали вежливо и как-то даже по-приятельски относиться к мелким и малозначимым, но верным клиентам. Я платила в кассу четырнадцать рублей пятьдесят копеек, забирала еду, упакованную в газетный лист и в целлофановый пакетик, говорила "Спасибо!", девушка мне непременно отвечала "На здоровье!". Один раз даже по ошибке у нее вырвалось "Кушайте на здоровье!", она тут же извинилась, и мы обе посмеялись.
На Старом Арбате было не особенно многолюдно. Торговцы сувенирами, уличные художники, предлагающие молоденьким дамам нарисовать портрет за 15 минут, кучки подростков… Я дошла до Арбатской, перешла на Библиотеку, и поехала домой.
Автобус подошел быстро и я доехала до дому без приключений. Зашла в "Любимые продукты", купила кое-какой еды, мыла, шампуня. Решила опять побаловать себя морковным соком -как-никак, витамины нужны.
Почему-то еще не войдя в подъезд, я подумала, что день проходит как-то уж слишком гладко и размерено. А это явный признак того, что что-то должно случиться. Опять кто-нибудь позвонит. Во дворе слишком уж мирно шумели старые тополя, сомкнувшие свои кроны над крышами пятиэтажек, так что наши дряхленькие хрущобы казались избушками в лесной чаще. Чинно и благообразно расхаживали во дворе древние старушки, которых, переселили сюда из деревенских домов в то время, когда эти хрущобы только строились. Бабульки по-прежнему носили деревенские платки, причем ранней осенью с пестрых цветных платков они переходили на серые шерстяные. Некоторые даже летом ходили в пальто, а чуть похолодает - меняли боты "прощай, молодость" на валенки, которыми в изобилии торговали у ближайшего хозяйственного.
Не знаю почему, но я всю жизнь - за исключением тех редких моментов, когда с головой погружалась в какое-то интересное дело - жила в постоянном ожидании того, что что-то должно непременно случиться. И поэтому вот такие вот спокойные солнечные дни, когда все идет как надо и все удается, были для меня особенно тревожными. И когда, наконец-то наступало что-то, что выбивало меня из колеи, я вздыхала с облегчением.
Поэтому когда я пришла домой, поздоровалась с лягушами, задала им корму, убрала в холодильник продукты и поставила шампунь на полочку в ванной, мне все время казалось, что вот-вот кто-нибудь позвонит, и… Только бы не Татьяна! Но никто не звонил. Я налила в кастрюлю молока, чтобы сварить овсяную кашу. Ну теперь точно позвонит кто-нибудь, как только закипит молоко. Молоко убежит и потом придется долго и нудно оттирать плиту. А я это не люблю тем более, что плита у меня старая и что-то оттереть с нее сложно. Особенно пригоревшее молоко.
Но никто не звонил. Я сварила овсянку и даже спокойно поела. Изредка косясь на телефон. Он молчал. Странно. Это при том, сколько раз меня дергали за последние дни.
За окном мирно колыхались ветки тополей, сквозь которые едва-едва проглядывал окружающий мир, так что иногда мне казалось, что этот безумный город, в который превратилась наша когда-то уютная Москва, на самом деле существовал только в моем тревожном воображении.
Телефон не звонил. Я начала нервничать. Мне было ясно, что для того, чтобы это тягостное ожидание прошло, мне нужно самой позвонить кому-нибудь. Только не Татьяне. Володя обещал звякнуть вечером, узнать результат экспертизы французского текста. Поэтому я решила еще раз набрать номер Колбаскина.
Мне ответил все тот же приятный мужской голос. Я уже готова была вслед за "Здравствуйте!" выслушать все, что обычно говорил в таких случаях его автоответчик, но вместо наговоренного текста последовала пауза и тот же голос, видимо, живой, удивленно переспросил: "Але! Але! Говорите, я слушаю!…"
- Ой, здравствуйте, это Вас беспокоит Маргарита Надежкина, - поспешно представилась я. - Могу я поговорить с Михаилом?
- Это я.
- Михаил… Я звоню Вам по поручению.. В общем, я нашла Ваш телефон в Интернете и решилась позвонить. Речь идет об одном Вашем знакомом… - я злилась на себя, что понадеялась на автоответчик и заранее не подготовилась к разговору, - Дима Евсеев, студент МГУ.
- А, Дима…
- Вы его знаете?
- Знаю, конечно.
- Мне сказали, что Вы его близкий друг…
- Близких друзей у меня нет, - резковато ответил Михаил. - Дима приходил ко мне на литературные вечера.
- Вы понимаете, в чем дело, мне нужно пообщаться с Димой и для этого мне необходимо знать, где он сейчас находится и как с ним связаться. По мобильному он не отвечает
- А домашний телефон его у Вас есть?
- Да, но он, кажется сейчас не живет дома.
- Да?! - мой собеседник, похоже, знал об это истории не больше моего. - А где он?
- Вот это я и хотела бы узнать. Его родственники беспокоятся. Может быть, Вы сможете как-то прояснить ситуацию… Когда Вы видели его в последний раз.
- В последний раз? В понедельник. Мы все ездили в Подмосковье.
- А можно об этом поподробнее?
- А Вам зачем знать? - мой собеседник насторожился.
- Понимаете, я ищу Диму. Родственники беспокоятся. Его уже несколько дней нет, и никто не знает, где он.
- Я не знаю. Я ничего не знаю, - еще резче выпалил Михаил на том конце провода. - Я видел его в последний раз в электричке, вот и все. А больше я его нигде не видел.
- Пожалуйста. расскажите поподробнее! Где, в какой электричке, куда он ездил…
- А почему я должен Вам это рассказывать? Вы вообще кто?
- Маргарита Надежкина, старший научный сотрудник Института Этнографии..
- И что, если Вы научный сотрудник, я обязан Вам все рассказывать? Зачем Вам под нас подкапываться? Этнографией мы не занимаемся.
- Под кого это - под Вас? Меня интересует только Дима. Он исчез в понедельник, а вы ездили с ним куда-то на электричке именно в этот день. Значит, вы видели его последним, поэтому я у Вас и спрашиваю. Кажется, Михаил серьезно задумался.
- Так он пропал?
- Да, он пропал, и никто не знает где он.
- Ага, он пропал! А они мне не верили! Я говорил, что эта поляна была настоящая, а они смеялись!
- Кто - они, какая поляна? - Я им говорил, что нашел настоящую Эмайн-Маху, настоящий холм сидов, а они надо мной смеялись! А над такими вещами смеяться опасно, между прочим Вы знаете, кто такие сиды? - и, не дав мне ответить, продолжал. - Это духи, которые живут в холмах, и занимают там свое место, равное месту как живых, так и мертвых. Они просто живут там и никому не мешают. Но не вздумайте к ним соваться просто так, они этого не любят.
- Спасибо, я знакома с ирландскими поверьями…
- Так Вы тоже этим интересуетесь? Так приходите к нам на литературные вечера, посвященные древним кельтам. У нас скоро будет вечер, посвященный ирландской поэзии. Что же вы сразу не сказали, что Вы интересуетесь?
- На данный момент меня интересует Дима Евсеев. Что с ним стало?
- А вы ни разу еще не были на наших вечерах? Приходите, мы там саги вслух читаем.
- Спасибо, я уже читала их…
- И как Вам?
- Отлично, но я хотела бы узнать…
- А еще мы слушаем музыку и поем песни на ирландском гэльском и бретонском языке. Приходите, обязательно приходите. А еще мы собираемся по вторникам в Вермеле, там каждый вторник концерты кельтской музыки. Я часто бываю…
- Я об этом уже наслышана. Но давайте вернемся к Диме. В понедельник Вы ездили с ним в Подмосковье. Это был какой-то поход, пикник, я так понимаю?
- Я сейчас Вам все расскажу…
Ну наконец-то! Я вся превратилась в слух.
- Мы поехали на 258 километр. Мы хотели там праздновать Самайн. Дело в том, что последнее время этот праздник как-то опошлили. Сначала, понимаете, только избранные, кто приобщились к кельтской культуре, знали, что это такое, а теперь Самайн празднуют все, кому не лень, да еще и называют Хеллоуином… Хотя это, конечно, тот же Самайн, но трансформировавшийся на американской почве и привезенный оттуда. Поэтому Хеллоуин праздновать неправильно. То есть не то, что неправильно, это я пожалуй, не так сказал, но в общем Вы же понимаете, что это совсем не то. Да и тот же Самайн как-то извратили, коммерциализировали. Сейчас кельтскую музыку играют все кому не лень, она постепенно превращается в попсу какую-то…Нет такого драйва, как раньше, когда это делалось за идею… Группы распадаются, мельчают, это не то, что в конце девяностых, когда все только начиналось. Тогда… это был такой подъем, но потом все выродилось в сплошную коммерцию…
Я с трудом понимала, какое отношение все это имеет к Диме, но решила не перебивать Кобаскина. Он не на шутку разошелся, его, что называется, "понесло". Я надеялась, что в этом потоке сознания отыщется что-то для меня ценное.
- …Сейчас устраивают концерты в Точке, в ЦДХ, в нескольких клубах одновременно и понятно, что люди приходят просто попить пива и поплясать - это разве Самайн? Самайн - это таинство, это священное действо, Вы понимаете? Вы читали сагу "приключение Неры"?
- Читала, конечно…
- Тогда Вы понимаете, о чем я говорю!
Кажется, собеседник начал мне доверять, это хорошо и, возможно, это окажется полезным.
- …И вот поэтому я решил, что надо уехать из города и поступить как тот человек из Универа, который был в Ирландии, и в ночь Самайн поднялся на священный холм с соблюдением всех ритуалов и пообщался с сидами… Но ведь с сидами можно общаться не только в Ирландии, я понял это! Они везде, даже у нас, только мы не умеем их видеть и замечать…
Я понимала, что говорю с сумасшедшим. Я хотела было закончить разговор, но Колбаскин не останавливался и мне пришлось слушать дальше.
- …Надо было только найти этот холм, один из тех, которые есть здесь, у нас. И мы ездили, искали. Я много мест забраковал. Наконец вроде бы остановились на 258 километре. Там такой лес, достаточно сухой, не болотистый. И вот мы выбрали одну поляну на возвышенности. Я думал, что нашли, а оказалось, что это не тот холм. А потом нашел тот самый на соседней поляне, Вы представляете! Мы не там копали, оказывается, Я рассказал ребятам, а они не поверили. Они смеялись надо мной… и над сидами! А над сидами смеяться нельзя, Вы же понимаете! А Димка смеялся! Я тогда понял, что он ничего не понимает. И это не могло кончиться хорошо. Он вообще поверхностный человек. Сегодня ему это интересно, завтра то… Нет в нем глубины, увлеченности… я ничего не сказал - а что тут скажешь! И мы поехали домой… И вот теперь оно случилось…
- И что Дима? Дима тоже с вами поехал?! - почти закричала я в трубку. Мне удалось перебить Колбаскина. Вернее, сбить его с толку.
- Поехал? Куда?
- В Москву! В Москву он вернулся?!
- Конечно, вернулся, мы вместе из электрички выходили.
- А потом что?
- Откуда я знаю? Я домой к себе поехал, он, наверное, к себе.
- Один?
- Что - один?
- Он один домой поехал или с кем-то из друзей?
- Не знаю, я не обратил внимание. Я думал о той поляне. Там холм идеальной формы…Они там были, я это знаю…
- Михаил, ну вспомните, пожалуйста, это важно… Вы расстались на вокзале? В метро?
- В метро. Он с Машей был. Наверное, провожал ее…
- Так, стоп! - завопила я прежде, чем он снова начнет нести свою ахинею про сидов.
- Что за Маша? Откуда она? Как ее фамилия?
- Петрова. С Филфака МГУ. - неожиданно четко, чуть ли не по-военному выпалил Михаил. - на втором курсе учится.
- Как ее найти? У Вас есть ее координаты? Телефон?
- Телефон, может, где-то был… Она мне не так давно звонила… а, нет, я ее телефон не записал…
- А кто может знать ее телефон?
- Не знаю, - задумался Колбаскин. - Спросите у кого-нибудь…
- Ладно. Значит, Маша Петрова, с Филфака МГУ, второй курс, так?
- Да…
- Кто еще был в Вашей компании? Кто эту Машу знает?
- Да все были, мы все поехали. И они все надо мной смеялись из-за этой поляны…
- Спасибо большое, Михаил, до свидания
- А, до свидания… - кажется, мой собеседник так и не понял, зачем я звонила. И что у него спрашивала. Может, оно и к лучшему, Хоть что-то я выяснила.
Только бы не звонила Татьяна.
Итак, какая-то Маша Петрова из МГУ… Маша из МГУ… Про какую-то Машу из МГУ говорила Володькина Ириша. Так, интересно… А вдруг не совпадение? Ириша говорила, что ее Маша дружила с Димкой… Та-а-ак!
Я позвонила Володе на мобильник.
- Ой, Рита, красавица моя! Привет-привет, солнышко, извини, сейчас поговорить не смогу, попозже позвоню, договорились?
- Володь, мне…
- Лапушка моя, ну никак поговорить не могу. Чуть попозже… Целую, пока! - и отключился.
Ладно, позвонит, наверное. Итак, если это та самая Маша, то, по словам Иришки, она сейчас в Питере. С Димкой? А что, очень может быть. Татьяна его убьет за побег… Расстреляет психологически. Уничтожит морально. Да, но я-то почему так колочусь? Мне-то какое дело?Эх, лягуши, я всегда говорила, что найду, чем себя обеспокоить. Своих детей нет, так я чужих отыскиваю.
Ну вот, наконец-то что-то произошло, и я расстроилась. Вообще как-то мне пришла в голову такая мысль: мы, жители крупных городов живем в идеальных, практически тепличных условиях. У нас достаточно пищи, мы живем в отапливаемых домах, нам не угрожает ни голод (слава тебе Господи!), ни непогода, на нас не охотятся хищники. То есть для физического удобства и безопасности у нас есть все, что надо. Теоретически все мы можем производить на свет жизнеспособное потомство и все у нас есть, чтобы жить и этой жизни радоваться. Но зачем-то мы придумываем массу психологических сложностей, нагромождаем одну на другую общественные условности, влезаем в какие-то нелепые конфликты, портим жизнь и себе и другим… И пока не испортим, не успокоимся… Вот вы, перепончатые, живете себе и радуетесь, корм я вам купила, вода у вас чистая, живете и не переживаете попусту. Мне бы так. Или я не права?