Не профессор Шторре владел его мыслями. От того, сумеет ли он сломить Крайнева, зависела вся будущая карьера Людвига фон Дорна. Он применил уже много способов, но все они оказывались слишком мелкими и наивными.
Было испробовано все! Деньги, слава, честолюбие, даже власть. И все это не оставило и следа на сильной воле Крайнева,
Оставалась еще любовь, которую так кстати обнаружила Мэй. Надо было немедленно испытать и этот последний способ, ибо после него уже ничего, кроме физического воздействия, в арсенале Дорна не оставалось.
Он охотно применил бы этот, последний, способ, но было очень мало надежды на то, что физическими муками, пытками можно сломить волю Крайнева, заставить его работать. А Крайнев необходим был Дорну не как человек, а именно как выдающийся инженер, который давно уже овладел тем, о чем немцы пока еще только мечтали.
Из Берлина все чаще приходили нетерпеливые запросы. Немецкие фашисты возлагали большие надежды на изобретение Крайнева, на этот таинственный аэродром с его многочисленными лабораториями. Дорна держали в постоянном напряжении, требуя конкретных результатов, а он вынужден был отвечать, что Крайнев все еще не согласился работать.
- Это самый настоящий коммунист, - кричал он в телефонную трубку, когда запросы становились слишком настойчивыми. - Садитесь на мое место и попробуйте за полгода перевоспитать коммуниста.
От такого ответа на другом конце провода умолкали, и Дорн получал передышку на несколько дней. Потом все начиналось сначала.
Тут было над чем призадуматься, было от чего прийти в отчаяние. Но Дорн верил, что настанет такая минута, когда Крайнев скажет "да". Тогда уж Дорн сумеет вознаградить себя за все волнения и тревоги в бессонной тишине кабинета.
Сегодня он сделает еще одну попытку, подсказанную Мэй. Быть может, это приведет его к цели.
От всех этих мыслей и раздумий им овладевало удрученное настроение. Оно приходило очень редко и никак не соответствовало сухой энергичной натуре Дорна. Он старался стряхнуть с себя это настроение, как стряхивают с одежды дождевые капли, но из этого ничего не вышло. Меряя кабинет четкими неширокими шагами, он обдумывал будущий разговор с Крайневым. Из этого разговора Дорн должен выйти победителем.
Крайнева он нашел в гостиной. Тот сидел, мрачно глядя на осточертевших рыб. Но пока это было его единственным развлечением. Он собственноручно кормил их и следил за тем, чтобы в аквариуме меняли воду. Благодаря его заботам рыбы стали еще более жирными, округлились и двигались лениво, полусонно. Они поводили длинными усами и шевелили хвостами так, будто им трудно было сделать лишнее движение.
Яринка сидела тут же, в углу гостиной, и смотрела через окно туда, где была могила Волоха.
Появление Дорна было встречено без особого удивления. Они уже давно привыкли к таким неожиданным посещениям.
Дорн не спеша уселся в кресло напротив Крайнева и тоже стал смотреть на рыб. Они долго сидели молча, не чувствуя потребности произнести хотя бы слово.
Наконец Дорн сказал, постукивая ногтем по стеклу аквариума:
- Вы знаете, я очень часто думаю о будущем.
Он умолк так же неожиданно, как и начал, и слова его повисли без ответа в теплой тишине гостиной. Крайнев только посмотрел на него с удивлением - слишком необычен был тон Дорна, - но ничего не сказал.
Золотая рыбка с большими прозрачными усами подплыла к стеклу. Она тыкалась ртом в то место, где ноготь Дорна проводил невидимые линии. Она шла за движением ногтя так, будто это был магнит. Дорн долго смотрел на нее и неожиданно улыбнулся. Потом улыбка сбежала с его лица, и оно снова стало строгим.
- Пройдет год, пройдет пять лет, - задумчиво сказал он, - и всем людям на земле станет известно ваше имя; они будут повторять его, восторгаться вашими изобретениями. И никто не узнает, что где-то живет старый седой Дорн, человек, который создал славу Юрию Крайневу.
Он встал с кресла и подошел к окну. Три самолета летели над лесом, обходя аэродром стороной. Он следил за за ними до тех пор, пока они не исчезли в низких облаках.
Неожиданно он повернулся и резко спросил:
- Что бы вы сказали, Юрий Борисович, если бы, например, Ганна Ланко очутилась в нашем обществе?
Крайнев еле заметно вздрогнул, но сразу же овладел собой. Он слушал Дорна так, будто речь шла о вчерашнем завтраке. Ни одним движением, ни одним жестом не выдал он своего волнения. А Дорн уже говорил, что Ганка будет здесь розно через пять дней после того, как Крайнев начнет работать. Это должен быть честный джентльменский договор, - если Дорн не выполнит своего обещания, Крайнев может сразу же все бросить.
Юрий сидел, равнодушно глядя на зеленую воду, но глаза его блестели ярче обычного.
Яринка поднялась с дивана, приблизилась к Крайневу, остановилась и снова села на прежнее место. Ей хотелось кричать, говорить Крайневу о предательстве, о позоре, но она молчала, теребя в руках платочек. Крайнев должен был все решить сам.
Дорн спокойно уселся в кресло, как человек, уверенный в своем преимуществе. Он приготовился ждать. Возможно, что ждать придется долго. Дорн закурил папиросу и откинулся на спинку кресла.
Знакомые картины овладели воображением Крайнева.
…Пожалуй, сейчас в далеком Киеве, в химической лаборатории института стратосферы работает его Ганна, Длинными тонкими пальцами управляет она хрупким механизмом аналитических весов. Вокруг нее множество пробирок, реторт, колб, и руки ее двигаются среди них уверенно и неторопливо.
Вот она сбрасывает халат, моет руки, надевает теплое синее пальто, выходит из института и попадает под порывы осеннего колючего ветра.
Она теряется в толпе людей, которые торопятся домой, и вновь возникает в памяти уже на его балконе.
Потом он видел ее на вокзале. И это все…
Крайнев внимательно посмотрел на Дорна. В бесцветных глазах острыми льдинками застыло ожидание.
Юрий улыбнулся. Он сумел улыбнуться просто и непринужденно, почувствовав, что уже полностью владеет собой, снова может бороться и побеждать.
- Знаете что, Дорн, - просто сказал он, - из этого ничего не получится.
В глазах Дорна мелькнула едва заметная тень.
- Припоминаю, - продолжал Крайнев, - что в истории бывали такие факты, когда родину продавали из-за женщины. Учитывая ошибки исторических героев, я этого не сделаю. Так что об этом можно даже и не разговаривать.
В глубине души у Дорна закипела ярость. Она пенилась, поднималась к горлу, грозила выплеснуться и огненным потоком залить Юрия. Дорн почувствовал, что ярость и впрямь может прорваться. Это было бы его полным поражением и триумфом Крайнева. Сдерживая себя, следя за каждым своим движением, барон поднялся с кресла.
- Вы можете обдумать все до утра, - голос его звучал сдавленно. - Завтра утром я должен иметь окончательный ответ.
- Другого ответа не будет.
Дверь за Дорном захлопнулась со стуком. Крайнев улыбнулся.
Только сейчас Яринка дала волю слезам. Она знала - свой ответ Крайнев вырвал из сердца. Юрий улыбался ей тепло и радостно. Эта улыбка высушила слезы девушки, принесла успокоение и, словно солнечный луч, отразилась на губах.
А Людвиг фон Дорн под распластанными крыльями огромного резного орла нервно похаживал в своем кабинете и хрустел длинными пальцами с припухшими суставами.
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
В ту ночь Крайнев никак не мог уснуть. Впервые в жизни им овладела мутноглазая бессонница. Беспорядочные мысли мучили его.
Дорн утром ждет ответа. Еще есть время. Еще можно все вернуть. Можно прийти и сказать…
Крайнев даже приподнялся на кровати. Он сидел, уставясь в душную темнот у, и безграничное удивление пронизывало его. Ни на секунду он не играл перед самим собой, когда дивился, что нечто подобное могло появиться в арсенале его боевых мыслей. Крайнев был и поражен, и слегка испуган. Неужели и впрямь его нервы могут не выдержать столь незначительного испытания?
Он поднялся с кровати, сделал несколько шагов и остановился в полнейшей тьме и тишине. Ему казалось, что по всему дому ползут таинственные шорохи, кто-то крадется по длинным коридорам, подбирается к комнате, идет к нему, чтобы вырвать из самого сердца страшные до ужаса слова.
Юрий порывисто повернулся в сторону двери. Удушливая мертвенная тьма наваливалась на него, не давала дышать, парализовала мысли, приносила отчаяние.
Крайнев взмахнул кулаком, как бы отбивая нападение невидимого врага. Что-то со звоном упало на пол, разлетаясь на тысячу звонких осколков. В тишине ночи это было похоже на взрыв бомбы. Юрий вздрогнул и застыл, ожидая новых взрывов.
Вокруг царила неподвижная тишина.
Тогда Юрий включил свет. Осколки разбитого стакана валялись на полу, ярко отсвечивая. Вместе с темнотой исчезло отчаяние. Постепенно проходил нервный приступ. Юрий почувствовал холод и накинул на плечи одеяло.
Он уселся в кресло и стал напряженно смотреть на секундную стрелку часов. Она как бы наматывала на себя тревожные мысли. Юрий успокоился. Пожалуй, никогда еще он не размышлял так трезво, остро и хладнокровно.
Он проверил все свое поведение и ни в чем не мог упрекнуть себя. Кроме одной мелочи. Все время наступал Дорн, а Крайнев только оборонялся. Не пора ли Крайневу перейти в наступление?
Эта мысль понравилась ему, но как ее реализовать? Этого Юрий представить себе не мог.
Ясно было одно - если Дорн держит его здесь, в этом плену, и так упорно пытается заставить его работать, значит, знания Крайнева, его творческие возможности значительно выше, чем у Дорна и всех окружающих его люден. Именно в этом заключена возможность спасения. Надо, значит, найти способ реализовать свои преимущества! Ведь Крайнев знает о реактивных самолетах такие вещи, о которых ни Дорн, ни профессор Шторре не имеют ни малейшего представления. Быть может, надо согласиться работать и построить самолет…
Крайнев остановил себя. А может быть, эта мысль только прикрывает обыкновенное предательство? Что, если этим он подсознательно готовит себе путь к отступлению?
Юрий еще раз проверил себя. Нет, ничего похожего на предательство в нем не было. Было только неистовое желание вырваться из плена, и для этого преград на пути Крайнева быть не должно.
Однако, решать немедленно еще, пожалуй, не время. Надо еще все продумать, все взвесить, прежде чем решиться на такой смелый шаг. Преимущество Крайнева в его опыте, в его знаниях, в самоотверженной любви к Родине. Преимущество Крайнева в том, что он коммунист, и никакие личные его желания и страсти не могут заслонить главного.
Ночь прошла удивительно быстро. Крайнев даже не заметил, как в комнате посветлело. Он почувствовал себя сильным и бодрым: в эту ночь он начертал новый путь к спасению, и его надо было пройти.
За завтраком Дорн встретил его с обычной вежливостью. Он даже не упоминал о своем вчерашнем предложении, и Крайнева это несколько удивило. Может быть, он ждет, чтобы Юрий первый начал разговор? Не дождется!
Ничего не изменилось в поведении Дорна со вчерашнего дня. Однако, он почему-то старался не встречаться глазами с Крайневым и еще тщательнее избегал взгляда Яринки. Девушка для него как бы перестала существовать.
Завтрак прошел в молчании. Со дня смерти Волоха к таким молчаливым завтракам уже привыкли, и это никого не удивляло…
Дорн поднялся из-за стола первый. Следом за ним поднялся Крайнев. Он вышел на аэродром и полной грудью вдохнул свежий морозный воздух. В то утро начались заморозки, и хрупкие кристаллы инея поблескивали на мокром асфальте. Над аэродромом висело тусклое солнце, затянутое легким прозрачным облачком. Оно светило уже по-зимнему.
Крайнев шел медленно, без особого интереса осматривая давно знакомую стену. Она могла простоять сотни лет, и людям не под силу было разрушить ее. Эта стена как бы символизировала беспомощность Крайнева. Но прошедшая ночь изменила ход его мыслей, и стена перестала казаться непреодолимой.
Крайнев повернул к дому. Он смотрел на холодное солнце. Под облаками кружились четыре самолета. Два из них тянули за собой на тросах длинные мешки-мишени, раздутые ветром.
Пулеметные очереди звучали глухо, деревянно. Самолеты кружились возле мишеней, устремлялись вверх, чтобы снова ринуться вниз и раствориться в солнечном просторе.
Очевидно, где-то поблизости были авиационные школы. Аэродром очень хорошо охранялся. Посреди асфальтированного поля белой краской был выведен знак запрещения посадки. За все время ни один самолет не приземлился на этом прекрасном аэродроме.
Крайнев шел не торопясь. Он следил, за самолетами, оценивая работу летчиков в воздухе. Он отдавал им должное - они работали совсем неплохо, но до виртуозности вождения истребителей пилотами Советского Союза им было далеко. Крайнев вспомнил празднования в честь Дня авиации. Десятки самолетов летели там как один. Словно покоряясь воле одного пилота - так точно и послушно выполняли они самые сложные фигуры высшего группового пилотажа.
Крайнев вошел в свою тюрьму. В доме царила обычная тишина. Она сразу же заставляла нервы натянуться.
Юрий долго ходил по коридорам, искал Яринку. Он обошел все комнаты, но девушки нигде не было. Это показалось странным - Яринка никогда не уходила даже в свою комнату, не предупредив об этом Крайнева.
Легкий шум за дверью в аэродинамической лаборатории, той самой, где умер Волох, привлек внимание Юрия. Он быстро отворил дверь и остановился, остолбенев от удивления и ужаса.
У стола сидела Яринка, с лицом, перекошенным от боли. Одна ее рука была крепко зажата в небольшие тиски. Из маленького крана с высоты двух метров падали капли воды. Они попадали точно в одно и то же нежное место на руку Яринки, на голубоватую жилку, где бился невидимый пульс.
Двое солдат стояли у стола, а у окна, глядя на далекие самолеты, стоял Дорн.
- Что вы делаете? - закричал Юрий, бросаясь к Яринке.
Солдаты загородили ему дорогу. Дорн отвернулся от окна.
- Ярина Михайловна будет получать ежедневно по триста капель до тех пор, пока вы не согласитесь приступить к работе, - сказал Дорн.
- Мне не больно, - произнесла Яринка, но в тот же миг лицо ее искривилось. Очередная капля, как длинная раскаленная игла, впилась в ее руку, и девушка застонала от боли.
- Немедленно отпустите ее, - угрожающе сказал Юрий, сам не узнавая своего голоса.
- Только после того, как вы приметесь за работу, - резко ответил Дорн.
Крайнев обвел всех обезумевшими глазами. С минуту он стоял в растерянности, не зная, что делать. Он хотел броситься на Дорна, вцепиться ему в горло, но солдаты стояли как стена. Тогда он резко повернулся и, не говоря ни слова, выбежал в коридор, хлопнув дверью.
- Ваш друг предал вас, - сказал Дорн Яринке.
Девушка ничего не ответила. Каждая капля причиняла ей неистовую боль. Когда солдаты волокли ее в эту лабораторию, она звала Крайнева. Но он не откликался, и Яринка поняла, что он не слышит. Первые двадцать капель не причинили ей боли. Но капли уже четвертого десятка так мучили ее, что у нее темнело в глазах. Они падали одна за другой, четко и методично, через каждые двадцать секунд. Ожидание нового удара маленькой капли было страшнее самого удара. Рука разбухла и покраснела. Тиски держали ее крепко, и вырваться не было никакой надежды.
- Да, ваш друг предал вас, - снова сказал фон Дорн. - Может быть, вы сами согласитесь.
Дверь с шумом распахнулась, и на пороге комнаты показался Крайнев. На него страшно было смотреть. Глаза его блуждали. Растерзанный галстук держался на одной нитке. Ворот рубахи был разорван. Юрий стоял на пороге, держа в руке большую банку с белыми кристаллами. Горсть таких же кристаллов лежала у него на ладони.
"Kzn" - "цианистый калий", - прочитал Дорн на белой наклейке банки и почувствовал, как кровь постепенно отливает от лица.
- Ну, - прохрипел Крайнев. - Сейчас же отпустите ее, или…
Он поднес руку ко рту. У Дорна стиснуло дыхание. Вся его карьера висела на волоске. Он головой отвечал за жизнь Крайнева.
- Бросьте! - в отчаянии крикнул он.
- Боишься, пес, - почувствовав свою власть, сказал Крайнев, - боишься…
Впервые за время плена Юрий столь отчетливо ощутил свою силу. Впервые понял бессилие Дорна. И все мысли минувшей ночи о собственном преимуществе снова нахлынули на него.
- Отпустите Яринку, - приказал он, и Дорн сразу же подчинился. Один из солдат ослабил винт тисков. С тихим стоном поднесла Яринка к губам свою распухшую руку.
- Сейчас приказываю я, - кричал Крайнев, сам не слыша своего крика. - Я отравлюсь сразу же, как только вы попытаетесь еще терзать Яринку. Вы поняли?
- Да, понял, - побелевшими губами прошептал Дорн. Ему казалось, что пол шатается у него под ногами. Слишком роковой оказалась бы для него смерть Юрия Крайнева.
Юрий спрятал кристаллы в карман. Он видел, что Дорн следит за каждым его движением, видел мертвенную бледность его лица, его растерянность.
- Пойдем, Яриночка! - сказал он нежно, подходя к девушке.
Она поднялась и нетвердым шагом подошла к Юрию.
На пороге Крайнев остановился.
- Имейте в виду, - сказал он. - Я спрятал и спрячу еще много кристаллов яда в разных местах. И если даже вы всех их обнаружите, я найду способ умереть. Подумайте о своей карьере, господин Дорн, вы ведь часто думаете о будущем.
Дверь бесшумно затворилась за ними. Дорн приказал солдатам выйти. Сам он зашагал по длинной светлой комнате, обдумывая создавшееся положение.
Капли с двухметровой высоты продолжали падать на холодное железо тисков и разбивались с тихим звоном. С минуту Дорн наблюдал их безостановочное движение, затем перекрыл кран. Мелодичный звон капель прекратился. В лаборатории стало очень тихо.
Дорн пробыл там около часа. А вышел оттуда, как всегда спокойный и уравновешенный. Ни намека на разочарование не было в его мыслях или движениях. Медленно дошел он до своего кабинета. Огромный деревянный орел приветствовал его с потолка распластанными крыльями.
На столе Дорн увидел небольшой ящичек и письмо. Он недовольно поморщился - опять напоминают, опять торопят.
Он опустился в кресло и нехотя взял в руки письмо. Почерк был незнакомый. Дорн медленно прочитал все. С каждой строкой разглаживались глубокие морщины на его лбу. Дочитав письмо, он улыбнулся. Открыв ящичек, осторожно вынул из него катушку кинофильма. Долго рассматривал ее, потом перевел взгляд на орла - орел смотрел на него круглым деревянным глазом..
И также сидел у себя в кабинете Юрий Крайнев. Он как никогда ясно чувствовал, что наступило время действовать. Оттягивать дальше становилось слишком опасным - Дорн мог прибегнуть к крайним мерам. Будучи пленником, Юрий не мог рассчитывать на побег, в этом он уже успел убедиться. Значит, надо изменить положение, надо стать здесь хозяином и тогда бежать.