Он знал: он ничем не рискует, этот слизняк все съест, и церемониться с ним не стоит. Наоборот, чем бесцеремонней себя с ним вести, тем лучше. - В разведке же…
- Ага! Значит, за героизм! - сказал Телкин. - Н-да… А мне вот как присвоили лейтенанта после училища, так и топаю с двумя звездочками… Хотя, конечно, теперь нам все равно с тобой, сколько у нас звездочек. Мне даже лучше. С лейтенанта спрос меньше, чем с капитана, да еще разведчика!
- Чего? - никак не мог опомниться сосед.
- Ну, как это "чего"? - развел руками штурман. - Тебе и по званию и по должности больше знать полагается, ну, значит, больше и подкинут горячих… Били ведь?
- Чего?.. А! Били…
- Еще не так будут! - пообещал Телкин. - Ты даже представить не можешь, что тебя ждет!.. Или ты мне врешь? Опять врешь, а? Капитан? Ведь врешь! Ей-богу, врешь!
- Но… Что?.. Чего ты?..
- Врешь! - сказал Телкин. - По глазам вижу, что врешь!
- Чего ты? Чего ты?..
Телкин нагнулся к уху мнимого капитана и горячим шепотком посоветовал:
- Да ты признайся! Чего уж там! Признайся, слышь?
- В чем? В чем? - дико взглянул сосед.
- Да в том… в этом самом… Ну?
- А? - невольно переходя тоже на шепот, откликнулся Кандыба.
- Давай, давай! - поощрял Телкин. - Чего давать?
- Признавайся!
- В чем?
- Да ведь ты же все сказал там… - Телкин ткнул большим пальцем в потолок. - Сказал, капитан! Не пялься! Сказал! Я же вижу!
- Не… - неуверенным голосом запротестовал Кандыба. - Не… Я не сказал… Что ты? Не сказал…
- Сказал! - оборвал Телкин. - Брось со мной вилять! Ты все сказал!
- Ты… - выдохнул мнимый капитан, отодвигаясь от штурмана и готовясь вскочить. - Тебе чего?
Телкин был начеку. Он властно удержал мнимого капитана за руку.
- А того! - сказал он. - Не шеперься, дурак! Я не КГБ! Меня же тоже били, понял? Не хуже, чем тебя били! Понял?
На толстых губах соседа заслюнявилась улыбка, но тут же погасла.
Испуганно вырвав руку из пальцев Телкина, он вскочил с нар:
- Не! Я не сказал! Я ничего не сказал! Меня не трожь!
- Ах, не сказал? - вскочил на ноги и штурман. - Не сказал, гад? Ну, молчи! Молчи! Значит, мало тебе кинули! Мало! А с меня довольно! Понял? Довольно с меня! И хрен с ним, с моим лейтенантством! Зато я жив буду, а ты подохнешь! Жди, что тебя освободят! Жди! Пока немцам котел устроят, ты десять раз с прадедушкой увидишься! А я жив буду!
Кандыба глядел на штурмана окончательно отупевшими глазами.
- Дурак! - сказал Телкин. - Герой!.. Дурак ты, а не герой! Много тебе, дохлому, проку от геройства будет… Ты вон про аэродромы спрашивал. Выдал я их или не выдал? Так вот знай, дурак: выдал! Все выдал! И аэродромы и склады - все!.. Зато жить буду!.. И ты, если жить хочешь, лучше все скажи! Иначе - тюк - и нет тебя!.. И знай, гад, я же все равно все, что от тебя услышал, передам немцам. До единого словечка передам! Понял? Так что все равно твоему геройству хрен цена! Ты же мне, мне все раскрыл! И никуда не денешься!
Неожиданно для Телкина мнимый капитан, оцепенело стоявший напротив с отвалившейся челюстью, кинулся к двери, замолотил руками и ногами.
- Отворите! Отворите! Отворите!
Он стучал, а сам косился на штурмана затравленными, обезумевшими глазами.
Дверь распахнулась. Долговязый фельдфебель удержал рванувшегося мимо него в коридор Кандыбу:
- Что происходийть?
- Он убьет! - выкрикнул Кандыба. - Заберите меня! Убьет!
- Тих-ха! - рявкнул фельдфебель, разглядывая штурмана. - Вы что делайт? Кто разрешаль? Ты что, негодяй?
- Негодяй - он! - сказал Телкин. - И я ему прочищу мозги за агитацию! Герой нашелся!.. Скажите господину майору, что у меня к нему дело есть.
Фельдфебель переводил непонимающий взгляд с Телкина на Кандыбу и с Кандыбы на Телкина.
- Я тебя научу говорить, гад! - сказал Телкин Кандыбе и погрозил кулаком. - Я тебя научу!..
Глава четвертая
1
- Ш турмбаннфюрера Раббе! - Господин штурмбаннфюрер занят.
- Передайте, что говорит майор Вольф.
- Слушаюсь, господин майор! Одну минуту, господин майор!
Ожидая, пока Раббе возьмет телефонную трубку, майор Вольф исподлобья смотрел в окно, на облетевший осенний сад, залитый холодным солнечным светом. Солнце проглянуло внезапно. Чувствовалось - ненадолго. И хотя от деревьев тянулись по жухлой траве длинные влажные тени, хотя сучья кленов и грабов казались вычерченными черной тушью, а красная черепичная крыша гаража в глубине сада ярко блестела, ни глубина теней, ни четкость мокрых ветвей, ни блеск черепицы не могли прибавить тепла этому дню поздней осени.
Поддавшийся солнечному обману воробей, сев на ветку прямо перед окном, вертел головкой и чирикал.
Разглядывая воробья, майор иронически улыбнулся. Он знал: пичуга поплатится за легкомыслие. Солнце скроется, налетит ветер, хлынет дождь, воробьишке придется туго. Непогода сметет его, загонит в первую попавшуюся щель. Сиди и раскаивайся…
- Сам виноват! - сказал майор воробью.
- Что? - спросила трубка голосом Раббе. - Вы мне?
- Гюнтер? - оторвался от окна майор. - Нет, нет! Это не вам!.. Но что же вы не отвечаете?
- Я слушаю, - сказал Раббе. Его голос был угрюмым.
- Я хотел поговорить с вами.
- Говорите.
- Нет, не по телефону. Лично.
- Это что, срочно?
- Зная вас, боюсь, что да - срочно.
Раббе помолчал.
- Очень важно? - спросил он.
- Для меня - да. Для вас - тоже. В конечном итоге.
Раббе подумал.
- Хорошо… Можете приехать сейчас же?
- А если вы ко мне?
- Вам нужно, вы и приезжайте, - сказал Раббе.
Майор Вольф скривил рот, но ответил бодро, как обычно:
- Отлично! Через пятнадцать минут я у вас.
Он опустил трубку на рычаг, поднялся, одергивая китель, провел ладонью по волосам.
- Миних!
Адъютант возник в дверях немедленно.
- Машину, Миних!.. Минутку!.. Я уезжаю, а вы отправляйтесь спать.
- Спать, господин майор?
- Отучитесь переспрашивать старших, лейтенант. Да, спать. И только спать! Понятно? Возможно, ночью вам предстоит бодрствовать.
- Слушаюсь, - сказал Миних. - Можно идти, господин майор?
- Идите! - сказал Вольф.
Вишневого цвета "хорх" развернулся у подъезда особняка, шофер-солдат выскочил, предупредительно распахнул дверцу.
- Гестапо, - сказал майор Вольф, садясь.
Солдат молча захлопнул дверцу, положил руку на тормоз, выжал сцепление, включил скорость, "хорх" ровно сдвинулся с места и так же ровно поплыл по аллее…
Солнце зашло, и в надвигавшихся сумерках город казался покинутым: редкие пугливые прохожие, клочья пестрых афиш на рекламных тумбах, заваленная листвой мостовая, заколоченные досками, заваленные мешками с песком витрины, разинутые, словно в отчаянном вопле, пасти пустых подъездов…
Патрули провожали машину равнодушными взглядами.
Машину тряхнуло на выбоине.
- Осторожней! - процедил Вольф.
- Плохо заделывают воронки, господин майор! - виновато ответил солдат.
Вольф смолчал. Его молчание было ледяным и осуждающим. У солдата порозовели кончики ушей. Он не имел права оправдываться, он допустил ошибку, и понял это.
"Хорх" замедлил ход, остановился у перекрестка: дорогу пересекала колонна танков. Они шли с закрытыми люками, словно на поле боя, и Вольф подумал, что миновали те времена, когда танкисты торчали над башнями с сигаретами в зубах, и прикладывались к походным фляжкам, и перекликались друг с другом, стараясь перекричать стальной, оглушающий грохот машин.
Теперь они шли с закрытыми люками по пустынным улицам, мимо разноцветных афишных тумб, мимо каменных садовых оград с пожелтевшими виноградными лозами, свисающими до тротуаров, и никто не пил, не смеялся, не окликал приятелей. В грохоте машин, по-прежнему оглушающем, уже не слышалось торжества.
Штурмбаннфюрер Раббе ходил по кабинету. От угла до угла - девять шагов по мохнатому, пестрому турецкому ковру. Девять - туда, девять - обратно. Девять - туда, девять - обратно.
Выпучив рачьи глаза, за Раббе следил со стены Адольф Гитлер. Казалось, глаза на портрете поворачиваются в глазницах, впиваясь в сутулую спину штурмбаннфюрера.
Раббе был расстроен. Всего час назад Вильгельм Хеттль вызвал его к телефону. Хеттлю, видите ли, понадобилось лично узнать, как проходит операция по "эвакуации" еврейского населения. Раббе доложил, что на сегодняшний день зарегистрировались двадцать две тысячи лиц еврейского происхождения обоего пола, включая несовершеннолетних: все они изолированы в гетто, одиннадцать тысяч уже вывезены в ближайшие лагеря, остальные будут вывезены в течение недели.
- Выявляем уклонившихся от регистрации, - сказал штурмбаннфюрер в заключение и умолк, ожидая, что последует дальше. Ведь не ради евреев звонил Хеттль! Сведения, услышанные им от Раббе, он мог получить из ежедневной сводки.
И Раббе не ошибся.
- Благодарю, - сказал Хеттль. - Да! Кстати, что там у вас произошло на станции?
- Диверсионный акт.
- Русские?..
- Нет. Венгры. Местные коммунисты.
- Венгры?.. Надеюсь, венгерские власти приняли надлежащие меры?
- Дело в том…
- Я спрашиваю, - с нажимом сказал Хеттль, - приняли ли меры местные власти?
Раббе догадался.
- Так точно! Диверсанты арестованы. На допросе признались.
- Ну вот, - усмехаясь, сказал Хеттль. - Я так и знал, что вышла ошибка. Вернее, что не обошлось без враждебных элементов. Тут, в Будапеште, кое-кто поднял шум, будто мы вмешиваемся во внутренние дела страны… Помните, что мы ни во что не вмешиваемся. Если бы слухи о вашем вмешательстве подтвердились, я бы принял самые жесткие меры… Вам ясно?
- Ясно, - побагровев, сказал Раббе.
- До свиданья, - добродушно сказал Хеттль. - Желаю успеха…
Положив трубку, Раббе спросил себя; какая каналья успела все-таки сообщить в Будапешт и об арестованных рабочих? И когда успела? Каким образом? Едва схватишь мерзавцев, как это становится известно чуть ли не всему миру сразу!
Исполненный гнева, штурмбаннфюрер позвонил главарю местных салашистов Аурели Хараи.
- Немедленно явитесь ко мне! - приказал штурмбаннфюрер.
Но оказалось, Хараи совершенно ничего не знает и тоже не может представить, кто бы это мог накапать в Будапешт.
- Разрешите нам допросить коммунистическую сволочь! - попросил он.
- Это уже излишне, - сказал Раббе. - Попрошу вас немедленно опубликовать сообщение о том, что рабочие задержаны вами. Что они схвачены вами на месте преступления и по приговору военно-полевого суда будут казнены.
- Суд состоится на днях? - почтительно спросил Хараи.
- Какой вам еще суд? - спросил Раббе. - Вы лично явитесь ко мне в двадцать два часа и примете участие в ликвидации бандитов. Поняли?
- А… Понял! Понял! - заторопился Хараи.
- Идите!..
Отпустив салашиста, Раббе позвонил в тюрьму. Из тюрьмы ответили, что один из арестованных венгерских рабочих умер.
- А беглые девки и этот крестьянин?
- Живы. Но одна в тяжелом состоянии.
- Никому ничего не сообщать, - приказал Раббе. - Вечером ждите особого распоряжения.
После этого Раббе связался с командиром спецподразделения Отто Гинцлером.
- Обеспечьте на двадцать два часа фургон, - приказал он.
- Все фургоны в работе, господин штурмбаннфюрер, - осторожно заметил Гинцлер.
- Вы что, разучились понимать язык? - спросил Раббе.
- Слушаюсь, господин штурмбаннфюрер!
- Явитесь с фургоном сами.
- Куда прикажете подать?
- В тюрьму. Перед этим заедете ко мне. В двадцать один тридцать.
- Слушаюсь!..
Так все устроилось. Но Раббе нервничал по-прежнему. Конечно, Хеттль прав. Следовало заставить работать одних са-лашистов. Пусть бы они арестовывали коммунистическую сволочь. Но посадить бы Хеттля на место Раббе! Наверное, и ему было бы не до дипломатии после такой диверсии! Подумаешь, в конце концов событие: два дохлых коммуниста! Но здесь, видите ли, союзная страна. С союзниками надо считаться. Обходить их неудобно!.. А по правде говоря, грош цена этим союзникам. Солдаты у них - сволочь, и весь народ - сволочь, рвань, цыгане, подлецы, предатели! Поменьше бы дипломатничали - больше толку было бы. Зажать всех в кулак, расстреливать каждого третьего, чтоб никнуть не смели! А то еще доносят!..
- Майор Вольф! - доложил дежурный офицер.
- Просить! - сказал Раббе, останавливаясь.
В голову штурмбаннфюрера пришла внезапная мысль: а не Вольф ли сообщил в Будапешт о нерасторопности гестапо? Черт его знает, этого Вольфа! У него высокие связи. Вполне мог напакостить. Но если он…
- Хайль Гитлер! - сказал Вольф, дружески улыбаясь с порога.
- Хайль Гитлер! - мрачно отозвался Раббе. - Входите.
- Вы так на меня глядите, - посмеиваясь, сказал Вольф, проходя в кабинет, - так глядите, что можно подумать - у вас на меня по меньшей мере пять секретных донесений.
- Боитесь? - мрачно полюбопытствовал Раббе.
- Если донесения у вас - нет, - сказал Вольф. - Вы же не дадите им ходу, Гюнтер. Вы меня слишком хорошо знаете.
- Иногда выясняется, что совсем не знаешь человека, - возразил Раббе, усаживаясь за стол.
- Ко мне это не относится, - уверенно сказал Вольф. - Мы же друзья, Гюнтер. От вас у меня тайн нет.
- Хотел бы надеяться, - сказал Раббе.
- Послушайте, Гюнтер, - сказал Вольф. - Если у вас плохое настроение, это печально. Но откладывать свой визит я не хотел.
- Слушаю.
- У меня к вам маленькая просьба.
- Все ваши просьбы маленькие. Говорите.
- Прежде всего благодарю за Кандыбу. Он мне помог. Прекрасно сработал.
- Ага! Ваш летчик все-таки врал?
- Представьте себе, нет!.. Как видите, психологический метод себя оправдывает, Гюнтер.
- Трудно поверить.
- А вы поверьте!.. Штурман всерьез принял Кандыбу за русского капитана и, видимо, настолько был взвинчен, что чуть не избил его! Согласитесь, это смешно!
- Он его бил?..
- Не успел. Вмешалась охрана.
- А он не заподозрил во власовце информатора?
- Исключено! Охрана слышала, как он кричал, называл Кандыбу дураком за то, что молчит на допросах. Все равно, мол, выхода нет! И все равно он его сведения сообщит кому надо.
- Он их сообщил вам?
- Да, Гюнтер. Он, понимаете ли, решил, что удачно выпытал у Кандыбы правду!
Раббе исподлобья взглянул на майора:
- Слишком быстро он начал работать на вас, Вольф.
- По-моему, гораздо важнее то, что он начал работать, Гюнтер!
- И все-таки…
- От ошибок никто не гарантирован, Гюнтер. Но мне думается, с Телкиным ошибки не будет. На него произвело очень большое впечатление напоминание о "смерше".
- Рад за вас, если так… Впрочем, вы уже передали его показания в Будапешт?
- После Кандыбы - передал, конечно.
- Значит, недолго осталось ждать.
- То есть?
- Наши летчики проверят, лгал он или говорил правду.
- Ах, да… Конечно… Но я спокоен. Хотя моя просьба имеет прямое отношение именно к штурману Телкину.
- Слушаю вас.
- Скажите, Гюнтер, что у вас намечается на сегодня? На завтра?
Раббе посмотрел на Вольфа с подозрением. Это что? Попытка получить сведения об арестованных на станции?
- Что вы имеете в виду? - спросил Раббе.
- Вы не намерены ликвидировать кого-нибудь?
- А почему вас это интересует?
- По очень простой причине, Гюнтер. Я хотел бы, чтобы мой штурман принял участие в этой… э… операции.
- Хм!..
- Так надежней, Гюнтер. Сами понимаете, что так надежней. И хорошо бы парочку русских… У вас нет русских, Гюнтер?
Раббе немного успокоился. В просьбе Вольфа он не видел никакого подвоха. Вполне естественная просьба.
- Как раз парочка русских у меня есть, - сказал он. - Две русские девки. Девки вас устроят?
- Это даже лучше, - сказал Вольф. - Это просто прекрасно! Женщины! Вы меня обрадовали, Гюнтер. После женщин Телкину некуда будет деваться. Да! Женщины - это хорошо!
- Вы хотите дать ему оружие? - спросил Раббе.
- Нет! Зачем? Я пошлю с ним Миниха. Вы разрешите, надеюсь? Миних отлично фотографирует.
- Вы Телкину нож дайте, - посоветовал Раббе. - Пусть отрежет девкам… Но как Миних будет снимать ночью?
- Ему подсветят фарами… Нож - это тоже идея. Да. Очень хорошо!.. А когда вы намечаете операцию?
- Сегодня, - сказал Раббе. - Пусть Миних созвонится с Гинцлером. Тот в курсе дела.
- Вы опять меня выручаете, Гюнтер, - сказал Вольф. - Не знаю, как вас и благодарить!
- Сочтемся, - сказал Раббе. - Ничего, сочтемся, Вольф.