Когда начальство ушло, Сысоев подошел к Баженову и строго спросил, почему его не наградили. Пришлось рассказать о вызове к Синичкину, об отказавшей рации.
- Связисты утверждают, что временами ночью связь на коротких волнах нарушается, - закончил он.
Сысоев покачал головой и пошел к подполковнику Синичкину.
Вернулся он раздраженный.
- Невыполнение приказания вышестоящего командира - нарушение. Недонесение в срок - тоже нарушение.
- Все правильно!
- Дело не в этом. Медаль-то ты все же заслужил! Сдается мне, подполковник Синичкин решил, что ты хотел его
подсадить и поэтому не сообщил о продвижении войск. У нас, как и во всяком учреждении, довольно сложные взаимоотношения..
После совещания, чтобы не идти домой в тягостном молчании, Баженов начал рассказывать о поездке.
Сысоев знал о новом методе минирования: на других фронтах немцы уже применяли его, но подробности неизвестны. А на нашем фронте это первый случай. Сколько часов на описание "многоэтажной" мины с толстой чекой дал он Помяловскому? Даже не поручил?! Ошибка. Нельзя самому браться за все. Танковые окопы и маневрирование танками - тоже интересно! Пусть Помяловский опишет устройство танковых окопов, а Баженов - систему маневрирования. А вот что ночью нарушается радиосвязь на коротких волнах, это уже не первый случай. Поначалу объясняли неопытностью радистов, но это явление наблюдается и у опытных. Он, Сысоев, уже сообщал об этом
Особенно заинтересовал Сысоева рассказ о наших танках, подбитых неизвестным оружием. В хате он внимательно просмотрел зарисовки, дотошно расспрашивал, не обнаружил ли Баженов воронок, не заметил ли следов взорвавшейся мины. Как и Баженов, он пробовал догадаться, почему раненый немец бредил о "Фрау" и о патронах? Может, он командовал "Фойер!" (огонь), а не "Фрау"?
Он внимательно прислушался к рассказу о стальной трубке и обрывке электрического кабеля.
- Даже если б они при исследовании специалистами оказались деталями давно известноного оружия или даже бытового агрегата, все равно их надо было взять с собой, - сказал он наставительно. - Таков порядок. Ведь сам же подметил - трубка окрашена в зеленый цвет. Это цвет военной маскировки, он должен был тебя насторожить!
Баженов слушал, шагая по комнате; подошел к окну, понюхал красную цветущую герань.
- Нюхай, запоминай запах, - бросил Сысоев. - Тоже этакая "мелочь"…
- Запоминать?
- Пономарев из химотдела велел. Носит герань по всем отделам и настоятельно просит всех нюхать.
- Зачем?
- А затем, что, если почувствуешь где-либо запах герани, сейчас же надевай противогаз и объявляй химтревогу. А сейчас садись к столу и подробно опиши все, что как-то может быть связано с гибелью этих танков.
Сысоев позвонил в бронетанковый отдел - знают ли там о загадочной гибели двух танков у Гнилушки? Знают. А причины? Нет, не похоже на мины. Ну и неправильное у вас донесение. Мы тоже не знаем. Пока не знаем.
Смеркалось. Вдали затарахтел движок штабной электростанции, и над столом вспыхнула лампочка. Сысоев опустил на окно плащ-палатку.
Когда работа приближалась к концу, от оперативного дежурного явился вестовой с приказанием лейтенанту Баженову срочно явиться к шестому, то есть к члену Военного совета армии генералу Соболеву.
- Расскажите-ка, что это вы там натворили? - голос Сысоева выдавал сдерживаемую тревогу.
- "Расскажите вы ей, цветы мои…" - начал напевать Баженов, стремясь скрыть и свое беспокойство за показной шутливостью.
- Отставить, лейтенант! Член Военного совета без чрезвычайных причин не будет вызывать к себе лейтенанта. Ведь существуют и политотдел, и политуправление… Вид неряшливый! Какого черта у вас все время отвисает кобура!
- "Парабеллум" тяжелый.
- Добудьте портупею. Подтяните ремень потуже. Поправьте пилотку. Чуть вправо. И голову держите выше. Ваша так называемая выправка… Смотреть противно. Одно слово - скоростной выпуск… Наденьте шинель: может, пошлет с кем-нибудь из офицеров "сверху" на передовую.
Баженов быстро вбежал на крыльцо большого дома, в котором помещался генерал Соболев. Дорогу ему преградил рослый автоматчик.
Баженов попросил вызвать адъютанта. Автоматчик позвал второго автоматчика, и тот, выслушав лейтенанта, пригласил его зайти в коридор и подождать.
Баженов вошел и откозырял. Сухощавый полковник-юрист с толстым портфелем на коленях холодно посмотрел на него, на приветствие не ответил и продолжал сидеть, как нахохлившийся ястреб.
Полный, круглолицый подполковник интендантской службы кивнул и, шевеля губами, продолжал поспешно листать блокнот с записями.
Полковник медицинской службы, надевший фуражку на поднятое колено, заговорщически подмигнул Баженову и кивнул на стул рядом.
Баженов старался не сидеть как "скоростной выпускник" и, внутренне усмехаясь, подумал, что, как ни старайся, а в глазах этих полковников он, лейтенант, - все равно первоклассник. Военврач держался очень непринужденно. Тут же он стал рассказывать Юрию забавные эпизоды из медицинской практики и расспрашивать - где лейтенант служит, откуда родом, женат ли, есть ли дети, какая профессия у него была "на гражданке". А узнав, что Баженов до войны занимался журналистикой, сразу же перекочевал на литературные темы. Он горячо приглашал Баженова в свой госпиталь, где обещал ему "поразительный материал для сотни романов" и где "что ни врач - то художественный образ".
Сам полковник медицинской службы родом из Одессы, сейчас он начальник госпиталя однннадцать-двадцать шесть.
Если лейтенанту случится попасть к нему (но лучше, впрочем, если этого не случится) - он сделает все возможное и даже больше. Зовут его Матвей Иосифович Равич. Баженову очень понравилось, что полковник не "задается", а главное, что он, видимо, добрый, веселый и благожелательный человек. Юрию показалось, что они с ним - "люди без встречной неприязни", как гласит китайское определение.
За дверью, откуда доносился густой раздраженный баритон, уже побывал военюрист, заходил и интендант и выскочил оттуда красным и потным. После военврача была очередь Баженова, но со двора вошел еще один полковник. Еще с крыльца прозвучало его требовательное "У себя?"; ответа автоматчика он недослушал, на ходу скользнул взглядом по Баженову, будто не видя его, как по неодушевленному предмету, и взялся уж было за ручку двери. Но тут Баженов, рассердившись, решительно перехватил ручку, резко (и бессознательно в тон полковнику) бросив: "Из оперотдела, по срочному вызову!", прошел в кабинет.
За письменным столом сидел седеющий генерал.
- По вашему вызову лейтенант Баженов явился! Захлопнув папку, генерал внимательно взглянул на него сказал "подойдите" и вдруг спросил:
- Который час?
"Недоволен опозданием", - подумал Баженов, злясь на непослушную полу шинели. Достав наконец из карманчика брюк старые карманные часы, он начал было: "Девять…", но тут же поправился: "Двадцать один час семнадцать минут".
Соболев бросил взгляд на свои, ручные: - Переведи на пять минут назад. Спешат. Офицеру оперативного отдела нужны точные часы. Иногда минута решает. Не мог обзавестись лучшими?
- Привык, товарищ генерал-майор.
- А ты почему еще лейтенант?
Баженов кратко доложил, что не был аттестован, когда попал на курсы "Выстрел" - прямо из фронтовых журналистов. Генерал на минуту задумался.
- Нашей армейской газете нужен толковый журналист, - сказал он. - Ты не пошел бы?
Волнуясь и горячась, Баженов стал доказывать, что не затем он добывал военное образование, чтобы торчат! во втором эшелоне.
- Второй эшелон! - сердито повторил генерал. - Вот, - он хлопнул по папке: - гибнут офицеры и во втором эшелоне! Авиабомбы. Мины. - Он помолчал. Потом уже менее сердито: - Военный журналист обязан бывать на передовой. К сожалению, отсутствие специального образования мешает журналистам правильно оценивать многое… Мне нужен такой, как ты… Не хочешь - не надо. Я тебя вызвал вот зачем. При каких обстоятельствах ты застрелил пленного?
Баженову сразу стало жарко. За убийство пленного наказывали строго. Но он взял себя в руки и старался не волноваться. Докладывая, он не сводил глаз с лица генерала.
Тот сидел неподвижно, положив большие руки на стол, и лишь изредка посматривал на лейтенанта.
- Молодец. Правильно поступил, - кивнул он, когда Юрий умолк. - Я тебя вызвал потому, что капитан Авекелян передал моему адъютанту полную сумку золота: матерчатый пояс с золотыми монетами, зубами, кольцами, золотые часы… Сколько их там было-то?
- Семнадцать.
- Где они были - в ранце или в карманах?
- На обеих руках, от запястья до локтя. - Баженов вытянул руку и показал, где они были навешаны.
- А пояс с золотом - тоже с него сняли?
- Майор Андронидзе обнаружил на теле, под рубахой.
- Надо было составить акт наличия. Насыпали, не считая, в полевую сумку, как сухари, сунули Авекеляну и уехали.
- Капитан Авекелян - честнейший человек, ручаюсь! - воскликнул Баженов.
- Давно его знаешь?
- Вчера познакомились, - вынужден он был признал".
- Ты прав, он честный. Но по первому впечатлению судить о человеке не рекомендую: обожжешься… Авекелян хороший коммунист. А ты почему не в партии?
- Да как-то не пришлось… Часто переходил из учреждения в учреждение… ездил…
- Не получалось!.. А как получилось, что ты не посылал донесений?
- Посылал регулярно, днем и вечером!
- Товарищ лейтенант, ложь в армии - преступление.
- Я не лгу, честное слово. Можно проверить у штабных радистов, принимавших мои сводки, в шифровальном отделе, наконец, у опердежурного…
- Подполковник Синичкин доложил мне, что не представляет тебя к награде ввиду невыполнения его приказа: ты не прислал ему ни одного донесения. Если так, придется откомандировать тебя в резерв.
- Подполковнику Синичкину я не посылал.
- Но ведь ты только что утверждал обратное. Значит, обманывал меня?
- Не обманывал. Я посылал донесения в штарм, а подполковник Синичкин находился тогда не в штарме, а в деревне Ефимовка. Он не захотел дальше ехать, объяснил, что его обстреляли…
- Не сгущай краски!
- Я докладываю, как было. Он приказал мне все сводки для штарма передавать ему, а уж он сам хотел передавать их дальше. Ему, утверждал он, эти сводки нужны, чтоб управлять войсками впереди. Конечно, я и посылал бы ему, но потом уже оказалось, что у подполковника Синичкина шифровальщика не было, одна радистка. А у меня код был не общеармейский, а специальный, для связи только со штармом. Передавать клером мне запретил начальник штаба. Разве заместитель начальника оперотдела может отменить приказание начальника штаба?
- Продолжай, - заинтересованно проговорил генерал.
- Я не передавал подполковнику Синичкину, но, повторяю, в пггарм регулярно посылал весь день и вечер.
- Проверю. Но если соврал… Да! Ведь и начальник штаба ждал от тебя ночью радиодонесения!
- Товарищ член Военного совета! Моя вина в том, что не смог передать радиодонесения после того, как стемнело. Прервалась радиосвязь, а донесение с капитаном Помяловским на "студебеккере" я послал уже глубокой ночью. Мне необходим был приказ штарма - кому передать собранные нами лодки. Не имея приказа, передал все лодки комдиву Бутейко, потому что ждать было уже нельзя.
- Так это ты передал? Молодец! Правильное принял решение.
Загудел зуммер одного из телефонов. По тому, как поднялся генерал Соболев, протягивая руку к аппарату, и по его короткому кивку на дверь Баженов понял, что предстоит разговор, возможно - со ставкой Главного командования. Он поспешил к выходу. Вдогонку ему генерал крикнул, чтоб он "подождал там маленько", то есть не совсем уходил, разговор еще не окончен, и чтобы "ко мне - никого".
Выйдя в коридор, Баженов снова удержал полковника, рвавшегося в кабинет Соболева, довольно бесцеремонным "пускать никого не велено!".
- Нельзя ли повежливее, лейтенант?! - выдернув полковник свой локоть, за который придерживал его Баженов.
Баженов с превеликим усердием вскинул руку к пилотке, щелкнул каблуками и рявкнул на весь коридор:
- Есть, стараться быть повежливее!
И зашагал вдоль коридора, оставив ошарашенного полковника караулить у двери генерала.
Открылась одна из дверей, н перед Юрием Баженовым появилась дородная фигура пожилого майора в очках; майор широко улыбнулся и протянул Юрию руку, как доброму знакомому. Пожимая ее, Баженов силился вспомнить, где он виделся с этим человеком, и вдруг его осенило: Эггерт! Николай Николаевич Эггерт из седьмого отдела… День рождения Петрищева, праздничный стол и забавные рассказы майора Эггерта - все мигом воскресло в памяти.
- Вы куда спешите? - спросил Эггерт.
- Генерал приказал подождать у секретаря Военного совета майора Черных.
- Товарищ майор, к вам! - крикнул Эггерт через плечо.
Подошел немолодой майор с усталым лицом, и Баженов объяснил, кто он и зачем пришел.
- Заходите! Меня вызвал генерал, а вам, знакомым, и без меня будет о чем поговорить.
- Если не секрет, Юрий Николаевич, - начал Эггерт, и Баженов с завистью отметил, какая у него великолепная память, - расскажите, почему, собственно, вы оставили военную журналистику и перешли в командный состав?
- Какой там секрет… Просто я понял одно: надо отлично знать то, о чем пишешь. Прежде всего стать военно грамотным, чтоб не смотреть чужими глазами на военные действия. А чтобы верно понимать все, что видишь, мало быть пассивным свидетелем событий. Я заметил: перед журналистом люди замыкаются, сидят, как перед фотографом, делая умное лицо и произнося умные слова, заимствованные из газеты… Скучно! Иное дело, когда ты сам - активный участник военных событий, когда люди считают тебя "своим" и не знают, что ты, журналист, наблюдаешь за ними, чтоб потом написать о них. Решающую роль в моей жизни сыграл один знаменательный случай. Приезжаю однажды с журналистским предписанием на передовую, в отличившуюся часть. В военных делах абсолютно не разбираюсь.
Накануне моего появления бойцы в ночном поиске уничтожили много немцев и захватили трофеи в деревне Горошиловке. Я прошу повторить операцию: мне, видите ли, надо написать очерк!.. Командир, не подумав, позвонил старшему начальнику. Тот, польщенный "вниманием", одобрил атаку. Бойцы подошли так близко к деревне, что артиллерийскую подготовку не смогли провести. Атаковали без артподготовки. Я, как щенок, лезу вперед, делаю все не то, все не так, и все же не получил ни одной царапины. А самое главное - плохо понимаю, что происходит. Из полутораста наступавших уцелело шестьдесят… Ради какого-то дурацкого очерка, понимаете? Это меня потрясло, я почувствовал себя преступным невеждой. Я решил учиться… Постепенно смутное ощущение моей вины сменилось профессиональным пониманием ее: нельзя было соваться в эту деревню, расположенную в низине, когда над ней командовали вражеские высоты, не обезвреженные нашей артподготовкой, да еще сразу после ночного поиска. Разумеется, формально ответственность несли командиры, но я отлично осознал и свою вину. Не может военный журналист быть военно неграмотным, дилетантом!..
Эггерт слушал его внимательно, не перебивал, только кивал понимающе и одобрительно. Пришел майор Черных. Когда Юрий закончил свою взволнованную "исповедь", майор Черных улыбнулся:
- Вот, видите, генерал-майор Соболев, стало быть, прав, предлагая вам работу в армейской газете: теперь-то вы, надо думать, "военно грамотный" журналист, да?
"Какая чертовская осведомленность и оперативность!" - подумал Баженов. А вслух спросил:
- Это затем генерал-майор и велел мне подождать?
Его прервал телефонный звонок. "Слушаюсь", - сказал майор Черных в трубку, поднялся и жестом пригласил Баженова с собой.
У генерала было уже много народу: и начальник штаба, и подполковник Синичкин, и еще какие-то офицеры, и начальник отдела кадров…
- Вот так, подполковник! - зло закончил генерал Соболев.
- Слушаюсь! Так точно! - ответил Синичкин, стоя навытяжку.
Баженов отрапортовал о своем прибытии по вызову.
- Смирно! - скомандовал генерал. - За отличные боевые действия старший лейтенант Баженов награждается медалью "За боевую доблесть". Поздравляю с присвоением очередного звания!
Юрий Баженов так растерялся, что пробормотал: - Спасибо, - и лишь увидев, что начштаба от изумления сердито сжал губы, он опомнился и прокричал:
- Служу Советскому Союзу!
Генерал подал ему медаль в коробочке и, взглянув на его погоны, обратился к секретарю Военного совета:
- Майор, принеси-ка две офицерские звездочки для старшего лейтенанта.
Генерал еще раз поздравил Баженова, пожал ему руку и отпустил всех.
В коридоре начальник штаба подозвал Баженова и не без досады сказал:
- Почему ты сразу не объяснил мне всего? Подполковник Синичкин по-своему прав, но тебя винить не за что: ты выполнял мой приказ. А вот в том, что не доложил с берега, ты виноват. Единственное, что тебя оправдывает, - правильное решение насчет лодок.
- Рация отказала, товарищ полковник.
- Рация, рация! Все и всегда ищут объективные причины. Не мог послать с донесением кого-нибудь на мотоцикле? Ну, ладно уж! Поздравляю тебя!
Дома Баженов застал Сысоева вышагивающим из угла в угол. Остановившись, они долго смотрели друг другу в глаза, пока Юрий с напускным спокойствием и даже равнодушием доставал что-то из карманов. И достав, положил все на стол - так же молча, спокойно, - и коробочку с медалью, и офицерские звездочки.
Глава третья. ТЫСЯЧА ДАННЫХ
Стены просторной комнаты были увешаны картами - от политической карты мира со схематикой средиземноморского, тихоокеанского и атлантического театров военных действий до огромной составной десятикилометровки, от Северного до Черного моря испещренной извилистыми красными линиями фронтов. Черные, красные и синие стрелы отмечали здесь пульс войны… Напротив одной из карт - той, что была затянута плотной зеленой занавеской, - у открытого настежь окна, в плетеном кресле полулежал командарм. Все его обмякшее тело - голова, устало покоившаяся на спинке кресла, расслабленно вытянутые вперед ноги, большие руки, тяжело лежавшие на ручках кресла, - выдавало сильнейшую усталость. После трудного и страдного дня и бессонной ночи в дивизиях Бутейко и Ладонщикова, которых он заставил перенести свои штабы вперед на правый берег, командарма клонило в сон. Разламывалась от боли голова, настроение было чертовски скверным.
…Ночное наступление захлебнулось.
Он очень рассчитывал на созданный им огневой кулак из армейской артиллерии дальнего действия и артиллерии