Не приближаясь к отцу, Конрад низко поклонился. Старик махнул ему на прощание рукой, но ничего не сказал, ибо им овладело волнение и он боялся, что не выдержит и раскроет сыну объятия. Что до графини, то она не решалась и взглянуть на Конрада. Она молилась, опустив голову и сложив руки, и слезы текли по ее увядшему лицу. Конрад и с ней попрощался издали, но, вопреки негласному правилу этикета, подтвержденному на этой прощальной встрече, не удержался и послал воздушный поцелуй той, что носила его в своем чреве. Больше, однако, гордый молодой человек, беря пример с графа, не позволил себе ни одного проявления слабости, так что старик остался доволен сыном.
- Проводите вашего брата до порога, - сказал старый граф Максимилиану, который на протяжении этой необычной и впечатляющей сцены стоял, молча покусывая губы.
- Если ваша милость не возражает, - сказал старший сын, - я вернусь и мы продолжим разговор.
- Я жду вас, - проговорил старик.
Оба брата ушли. Один из них - навсегда.
Никто не знает, что произошло между отцом и матерью, когда они остались одни со своим горем, ибо только Бог видел их слезы и слышал стоны, идущие из глубины их истерзанных сердец. Когда через четверть часа Максимилиан вернулся, они уже обрели видимость душевного спокойствия и родительской власти.
- Теперь, ваша милость, - сказал Максимилиан, - когда ваш приговор не подлежит обжалованию, а Конрад с женой и сыном уже уехали, я должен признать, что вы поступили так, как следовало.
- Не правда ли, Максимилиан, - проговорил граф с горькой усмешкой, - ты ведь и в самом деле так думаешь?
- Да, отец. Император не простил бы вам снисходительность по отношению к Конраду и, без сомнения, надолго лишил бы наше семейство своей благосклонности.
- Я поступил так во имя чести, а не во имя почестей, - изрек старик.
- В наше время граница между этими понятиями стирается, отец.
- Так о чем же вы хотели со мной поговорить, сын мой? - строго прервал его граф.
- Вот в чем дело, отец. Вы сейчас приняли суровое, но мудрое решение. Однако ваша репутация в обществе все-таки пострадала, и я хочу поправить положение. Всего год назад я потерял жену Берту, но она оставила мне наследника, моего сына Альберта, и я мог быть спокоен за будущее рода, поэтому мне и в голову не приходила мысль о новом браке. Однако теперь представляется возможность заключить блестящую партию и тем самым заслужить одобрение императора. Речь идет о дочери одного из ваших старых друзей, отец, герцога фон Швальбаха, который сейчас пользуется в Вене огромным влиянием.
- Вы говорите об Альбине фон Швальбах, Максимилиан? - спросила графиня.
- Да, матушка. Она единственная наследница и принесет нашему дому большое состояние.
- Моя сестра-аббатиса, - сказала графиня, - в монастыре которой воспитывалась Альбина и у которой я справлялась о дочери нашего друга, говорила мне, что Альбина - девушка замечательной красоты.
- К тому же, - заметил Максимилиан, - ей принадлежит превосходное поместье Винкель вблизи Вены.
- Моя сестра сказала также, что очарование Альбины сочетается в ней с редкой добротой.
- Не считая того, - добавил Максимилиан, - что герцог фон Швальбах охотно завещает своему зятю титул герцога и все свои богатства, не так ли, отец?
- Какое счастье, - воскликнула графиня, - что я смогу назвать это дитя своей дочерью и заменить ей покойную мать!
- Да, породниться со Швальбахами - большая честь для нас, - заметил Максимилиан.
- Действительно, - сказал граф, - Швальбахи - один из самых знатных и древних родов Германии.
- Так соблаговолите, батюшка, написать вашему старому боевому товарищу и попросить для меня руки его дочери.
За словами Максимилиана последовала довольно продолжительная пауза. Старый граф опустил голову на грудь и, казалось, глубоко задумался.
- Что же вы не отвечаете мне, отец? Как! Вы еще сомневаетесь, ваша милость?! Но вы не можете и не должны отказываться от союза, который придаст еще больше блеска нашей семье.
- Ах, Максимилиан, Максимилиан, - сурово произнес граф Рудольф, - должен вам заметить, пользуясь вашим же разграничением, с которым, впрочем, не могу согласиться, что если в роли дворянина вы безупречны, то в роли мужчины, увы! вы часто вели себя недостойно. Сможете ли вы сделать это дитя счастливым, Максимилиан?
- Я сделаю ее графиней фон Эпштейн, отец.
Снова воцарилось молчание. Отец и сын не могли понять друг друга. Они были совершенно разными и, по сути, чужими людьми, хоть их и связывали кровные узы. Сыну были смешны предрассудки отца, а отец презирал сына за распущенность.
- Позвольте и мне заметить вам, ваша милость, - сказал Максимилиан, - что сейчас предоставляется случай приумножить славу нашего имени, а вы, призванный хранить эту славу, отвергаете подобную возможность, хотя именно вам надлежит заботиться о том, чтобы величие Эпштейнов возрастало, а ошибки их предавались забвению.
- Вашему отцу лучше знать, как следует поступить, сударь мой, - отрезал старый граф, задетый за живое. - Поезжайте в Вену, там вас будет ждать рекомендательное письмо к герцогу фон Швальбаху.
- Тогда я, с вашего позволения, отправлюсь немедленно, - сказал Максимилиан. - Такая знатная и богатая невеста, должно быть, окружена завидными поклонниками - дай Бог, чтобы меня не опередили.
- Поступайте как вам будет угодно, сын мой, - ответил старик.
- Соблаговолите, ваша милость, и вы, матушка, благословить меня в дорогу.
- Благословляю вас, сын мой, - произнес граф.
- Да хранит вас Бог, Максимилиан, - сказала графиня.
Максимилиан поцеловал руку матери, почтительно поклонился графу и вышел из зала.
- А ведь тот, который ушел раньше, - сказал старик жене, когда они остались одни, - даже не осмелился просить нашего благословения. Но мы благословили его, правда, Гертруда? Не имеет значения, что произносят наши уста: Господь склоняет слух к голосу нашего сердца.
II
Оставим теперь берега Майна и мрачный замок Эпштейнов и перенесемся в восхитительные окрестности Вены, на очаровательную виллу в поместье Винкель. Там, среди цветов, резвится прелестное дитя шестнадцати лет - Альбина фон Швальбах. Лицо ее разгорелось, волосы растрепались. В противоположном конце аллеи на каменной скамье сидит отец Альбины - герцог фон Швальбах, настоящий немецкий вельможа, но менее степенный и сдержанный, нежели его старый друг граф фон Эпштейн. Он смотрит на дочь, которая порхает перед ним взад и вперед с кокетливыми ужимками.
- Что с вами сегодня, батюшка? - спрашивает Альбина, внезапно останавливаясь перед отцом. Пробегая мимо него в двадцатый раз, она заметила на устах герцога улыбку, озадачившую ее. - Мне кажется, что вы смотрите на меня каким-то особенным, загадочным взглядом. О чем вы думаете?
- О том большом пакете, запечатанном черным сургучом, от которого, как ты сказала, веет средневековьем. Он прибыл к нам издалека. Вот над ним-то я и размышлял.
- Вот как! Ну, тогда я больше не буду расспрашивать о ваших секретах, батюшка. Я уверена, что это внушительное послание не имеет ко мне никакого отношения, - успокоилась девушка и собралась бежать дальше.
- Напротив, самое прямое отношение, - ответил герцог, - в этом внушительном послании говорится только о моей попрыгунье.
Альбина в недоумении остановилась, широко раскрыв глаза.
- Обо мне? - переспросила она, подходя ближе к отцу. - Так там написано обо мне? Ах, батюшка, покажите мне скорее это письмо! О чем оно? Говорите, да говорите же!
- Тебе делают предложение.
- Ну, не велика важность! - с гримаской пренебрежения на очаровательном личике рассмеялась Альбина.
- Как это не велика важность? - улыбнулся старик. - Черт побери! Что же вам кажется серьезным, сударыня, если даже к замужеству вы относитесь так легкомысленно?
- Но батюшка, вы же прекрасно знаете, что я откажусь. Все эти венские вертопрахи, надворные и тайные советники, дипломаты, пустоголовые и завитые, как бараны, меньше всего на свете меня интересуют и не заинтересуют никогда; вам это хорошо известно, не правда ли? Я вам об этом прямо заявила, и мы, кажется, договорились, милый батюшка, что никогда не будем к этому возвращаться.
- Но ты забываешь, дитя мое, что письмо издалека.
- Ах да! Значит, я должна буду покинуть вас - это еще хуже. Я не хочу с вами расставаться! Не хочу, не хочу! - воскликнула Альбина и побежала догонять бабочку, которая поднялась в воздух и исчезла, как лепесток, влекомый порывом ветра.
Герцог подождал, пока дочь снова приблизится настолько, чтобы услышать его.
- Маленькая притворщица, вы скрываете от меня истинную причину своего отказа.
- Истинную причину моего отказа? - удивилась Альбина. - И какую же?
- Истинная причина - ваша тайная и непобедимая страсть.
- Ах, батюшка, да вы смеетесь надо мной, - сказала Альбина обезоруживающим тоном и снова подошла к отцу.
- Это страсть (безнадежная, к сожалению) к Гёцу фон Берлихингену, всаднику с железной рукой, увы! погибшему при императоре Максимилиане.
- Погибшему, но воскрешенному поэтом, отец: Гёте дал ему вторую жизнь в своей драме. Да, тысячу раз да: несмотря на все ваши насмешки, я люблю его, я его обожаю. О! Какое это благородное и самоотверженное сердце, какой это герой! Как он прост и величав! О! Он умеет и крепко любить, и отважно сражаться! Какое несчастье, что он погиб! Пусть он старый - вы мне все время повторяете, что он старик, как будто для таких людей возраст имеет какое-нибудь значение, - так вот, пусть он старый, но рядом с ним все эти придворные господинчики кажутся мне ничтожными. Да, Гёц фон Берлихинген, Гёц с железной рукой - вот настоящий мужчина. А вы, батюшка, признайтесь, до сих пор предлагали мне каких-то манекенов.
- Дитя, дитя! Тебе нет еще и шестнадцати, а ты хочешь замуж за шестидесятилетнего старика.
- Да, шестидесятилетнего, семидесятилетнего, восьмидесятилетнего! Лишь бы он был такой, как мужественные, храбрые и самоотверженные рыцари Рейна - как Гёц с железной рукой, как Франц фон Зикинген, как Ганс фон Зельбиц.
- Ну что ж, дорогая моя Альбина, - сказал герцог уже серьезно, - тогда тебе повезло, ибо твоей руки просит человек, созданный по образу и подобию твоих героев.
- Ах, батюшка, да вы смеетесь надо мной!
- Ничуть. Посмотри, кем подписано письмо, и убедишься сама. - Герцог вынул из кармана лист бумаги, развернул его и показал дочери.
- Рудольф фон Эпштейн, - прочла Альбина.
- Надеюсь, моя прелестная амазонка, этот человек вам подойдет, - сказал герцог. - Он сражался в Семилетней войне, и, как мне говорили, столь отважно, как будто бы он родился в обожаемом вами шестнадцатом веке, оставившем по себе жестокую память. Конечно, он не так молод… Но ведь тебе безразлично: шестьдесят, семьдесят, восемьдесят лет, лишь бы он был похож на твоих героев, ведь так ты сказала? Рудольфу фон Эпштейн семьдесят два года - это тебе как раз подходит, а уж что касается его знатности, мужества и верности императору, то, надеюсь, ты отрицать их не станешь.
- Уж поверьте, батюшка, - рассмеялась Альбина, - я не так плохо знаю свою родную Германию, и мне известно, что граф фон Эпштейн уже тридцать лет женат на сестре моей милой тетушки, аббатисы монастыря Священной Липы.
- Ну, раз уж мне не удалось вас обмануть, всезнайка, скажу вам правду. Мой старый товарищ просит вашей руки для одного из своих сыновей. С вашей точки зрения, сын этот несчастлив вдвойне: ему едва исполнилось тридцать и у него нет почти ни одного седого волоса. Сам он еще не герой, но принадлежит к героическому роду, и, можешь быть спокойна, со временем он и постареет и поседеет. К тому же, подумай только, сумасбродка, ты будешь жить в старом замке, в горах Таунус, всего лишь в нескольких милях от твоего любимого старого Рейна, в замке, таящем одну из самых фантастических легенд: предание о призраке его хозяйки, которая умерла в рождественскую ночь и потому была наделена способностью вставать из могилы. Впрочем, эта история не кажется мне особенно убедительной. Но, как тебе известно, Поэзия и Рассудительность - эти небесные дочери - подобны снам, из которых одни выходят к людям через роговую дверь, а другие через дверь из слоновой кости; они расходятся в разные стороны, но живут в одном дворце.
- А что это за легенда, батюшка? Вы знаете ее? - спросила Альбина, и глаза ее заблестели от любопытства.
- Недостаточно хорошо, чтобы рассказать тебе. Я слышал ее очень давно от моего старого друга фон Эпштейна, когда мы коротали долгие вечера на бивуаке. Впрочем, твой жених тебе все это расскажет сам: я предупрежу его, что за тобой нужно ухаживать именно таким способом.
- Вы говорите "мой жених", батюшка? Так, значит, вы одобряете этот союз?
- Увы, да, бедное мое дитя. Я безжалостно лишаю вашу любовь главного ее очарования - препятствий. Ведь как это было бы романтично: запретная страсть, тайный брак, мое посмертное благословение, не правда ли? Но что поделаешь: к несчастью, все в твоем женихе - возраст, происхождение, состояние - способствует тому, чтобы я желал этого союза, а главное - вот уже почти пятьдесят лет меня и графа фон Эпштейна связывает нежная дружба. Единственный недостаток молодого Эпштейна - то, что он вдовец и у него есть сын. Но моя Альбина, у которой впереди будущее, может не оглядываться на прошлое. В конце концов, милое мое дитя, письмо отца всего на несколько дней опередило сына, и скоро ты сама сможешь оценить своего жениха.
- И как же зовут сего гордого претендента на мою руку, намеревающегося стать воплощением Гёца и тем самым вытеснить его из моего сердца? - спросила Альбина.
- Максимилиан.
- Максимилиан? Это имя обещает… но для его врагов, не для меня, потому что если он действительно такой, как я мечтаю, то в бою он должен быть несгибаем, а со мною нежен и покорен. Женщинам, в награду за их страдания, обещано и дано волшебное искусство приручать этих львов и одним взглядом повергать в смущение тех, кто сеет страх на поле боя. И потом, знаете, батюшка, - добавила Альбина с комической важностью, - если вдуматься, я все-таки предпочитаю молодого. Когда я стану его женой, он будет на заре своего блистательного жизненного пути, он одержит свои первые победы с моим именем на устах, а я, как Елизавета, буду свидетельницей его подвигов и наградой за них.
- И ты веришь, милое мое дитя, что героические времена рыцарских поединков могут вернуться? - спросил герцог, качая головой.
- А почему бы им и не вернуться?
- Потому, что изобретение пушечного пороха нанесло некоторый ущерб рыцарству. Нет больше ни Роланда, ни Рено, ни Оливье. Как бы отважны они ни были, все они равны перед пушечным ядром: вспомни маршала де Бервика и великого Тюренна.
- Но если перевелись великие воины, батюшка, то остались великие полководцы. Силу сменил гений, и, хотя ничто не сможет заменить Дюрандаль Роланда, Бализарду Рено и волшебное копье Астольфа, все же Густав Адольф, Валленштейн и Фридрих Великий имеют свои достоинства. Не могу объяснить почему, но я возлагаю большие надежды на грядущий век.
- Прекрасно, - рассмеялся герцог, - мы поместим это предсказание в Готский альманах. Ну что ж, - продолжал он, вынимая часы, - пора ужинать, моя прекрасная сивилла. Боюсь снова разочаровать вас насчет будущего, но в моем возрасте солнце и ароматы, поэзия и предсказания уже не утоляют голода.
Альбина покачала головой в знак того, что в ней-то возраст ничего не изменит, взяла отца под руку, и они вернулись в дом.
На следующий день после этого разговора в Вену прибыл Максимилиан фон Эпштейн. Мы уже попытались показать читателю, как в беседе с отцом проявилось необычное и живое воображение Альбины, ее романтические и наивные мечты. Так что появление молодого графа ожидалось с той благосклонностью, на какую была способна ее юная и восторженная душа. Выше мы нарисовали портрет Максимилиана, и легко догадаться, что дочери он понравился гораздо больше, чем отцу. Герцог, искушенный в дипломатии и привыкший распознавать под маской истинное лицо, сразу увидел, что в молодом графе больше честолюбия, чем настоящего достоинства, больше гордыни, чем ума, и больше расчета, чем любви. Но для Альбины внушительная фигура Максимилиана, его бледное и суровое лицо выгодно выделяли его на фоне бесцветных венских поклонников. Она увидела его сквозь призму своего поэтического воображения: его грубость показалась ей прямотой, суровость - простодушием, а холодность - благородством.
"У него простая и гордая душа, - убеждала себя Альбина. - Единственный его недостаток заключается в том, что он на триста лет моложе, чем мои прекрасные рыцари".
Девушка простодушно поверила Максимилиану свои тайные мечты, а уж он позаботился о том, чтобы его поведение не разочаровало невесту. Граф выражал глубокое презрение к протоколам и трактатам, бряцал шпагой, звенел шпорами и строил из себя героя.
Наконец в один прекрасный день Альбина решила узнать, обладает ли молодой граф таким же романтическим воображением, как она сама, и попросила его рассказать легенду замка Эпштейнов. Максимилиан не сильно преуспел в той области риторики, которая называется устной речью, но все же обладал даром живого, убедительного и яркого слова. Кроме того, он очень хотел понравиться. Поэтому он рассказал предание о замке Эпштейнов с такой верой в него, с таким чувством и воодушевлением, что окончательно покорил мечтательную душу девушки. Вот какова была эта история.
Замок был построен в славные для Германии времена, а именно в эпоху Карла Великого, одним из графов фон Эпштейнов, предком нынешних владельцев. Об этих варварских временах потомкам ничего не известно, кроме предсказания волшебника Мерлина; оно гласило, что та графиня фон Эпштейн, которая умрет в своем замке в рождественскую ночь, умрет лишь наполовину. Как и все предсказания, это пророчество было достаточно туманным. Поэтому его очень долго не могли понять до тех пор, пока не умерла жена одного германского императора. Имени этого императора никто уже не помнит, а императрицу звали Эрмангарда.
Вместе с Эрмангардой воспитывалась дочь некоего г-на фон Виндека, которая впоследствии вышла замуж за графа фон Эпштейна. Когда одна из подруг стала графиней, а другая - императрицей, они, несмотря на разницу своего положения, не забыли о детской дружбе. А поскольку императрица жила во Франкфурте, а графиня - в замке Эпштейнов, расположенном всего в трех-четырех льё от города, то давние подруги часто виделись. Кроме того, граф Сигизмунд фон Эпштейн пользовался большим влиянием при дворе и император лично назначил его в свиту императрицы.