- До меня донесся еле слышный звук, - объясняла она, - я страшно испугалась. Вся закоченела, будто зимой. Обернулась и увидела в вентанне лицо в маске и широкие плечи. Поняла, что это Ранхель Вериал. Я никогда его не видела, но ни секунды не сомневалась, что это он. О нем ведь много рассказывали. Кто-то утверждал, что руки у него как передние лапы у пумы. Я так сразу и подумала, как поглядела на него.
Он целился из револьвера, потом повернулся и выронил его. Тут я закричала. Уверяю вас, сеньоры, дон Питер в это время сидел на стуле, играл на гитаре и пел. Ведь вы все слышали, что он пел до последнего момента.
Сеньоры, он увидел опасность, только когда я вскрикнула, и только тогда повернулся на стуле, выхватил револьвер и выстрелил - тогда, сеньоры, когда этот ужасный Вериал уже целился в него! Но убитым оказался Вериал. Мне даже подумалось, что его поразило молнией с неба. Я боялась, что дону Питеру крышка!
Глава 19
НЕМАЯ УЛИКА
Питер понимал, что ему невероятно повезло, и его победа выглядела чудом и без домыслов Розы. Но она, как свидетельница, неопровержимо представила дело таким образом, что, застигнутый врасплох, он уничтожил грозного врага одним небрежным движением руки. По толпе пробежал приглушенный шум голосов:
- Так вот почему Тигр не захотел с ним встретиться! Он и вправду его боится! Испугался! Тигр испугался и послал вместо себя Вериала!
Такое объяснение показалось правдоподобным даже Питеру, хотя, вспомнив выражение лица могучего всадника, стрелявшего в него во внутреннем дворике постоялого двора, он подумал, что этому человеку страх абсолютно неведом. А пока весь городок считал его героем. Люди глядели на него с почтением, смешанным со страхом. Даже в глазах Розы, начинавшей верить в многократно рассказанную ею самой историю, он больше не выглядел обыкновенным симпатичным ухажером, а представлялся знаменитым убийцей.
Когда ночью он вернулся к себе в номер, в дверь постучали, и, открыв ее, он увидел физиономию Хуана Гарьена. На этот раз шустрый на язык мошенник на время забыл о развязных манерах.
- Это правда? - Вот и все, что он произнес, запинаясь. - Правда?
- Заходи, Хуан, - потешаясь над его растерянным видом, пригласил Питер. - Ты о чем?
- С вами случилось сегодня что-нибудь еще? - изумленно раскрыл рот хитрый пеон.
- Да ты о чем, Хуан?
- Об убийстве Ранхеля Вериала.
- А-а, ты об этом?
Хуан слабо улыбнулся, принимая шутливый тон Питера, у которого, ей-богу, нет ни времени, ни желания отвлекаться на пустяки.
- Именно об этом. Ради Всевышнего, сеньор, вам что, каждый день приходится убивать по Вериалу?
- Нет, только по праздникам, Хуан.
- Но все произошло именно так, как рассказывает девушка? Что вас застали врасплох… и вы сидели спиной?
- Если хочешь, верь.
- Но можно ли верить? Скажите мне лишь одно, сеньор…
- Хоть тысячу, если угодно.
- Он достал револьвер раньше вас?
- Да, Хуан.
Гарьен перекрестился:
- Так приятно видеть вас в живых, сеньор. Если бы кто другой, а не Вериал…
- Ну?
- Но прежде чем я умру от любопытства, ответьте: неужели Тигр избегал сегодня встречи из страха?
- У меня нет желания читать мысли Тигра, - отрезал Куинс, - но когда встречу негодяя, то намерен привязать его к кактусу и как следует выпороть.
К удивлению Питера, Хуан не только не рассмеялся, даже не улыбнулся в ответ на эту нелепую шутку. Наоборот, широко раскрыв глаза, согласно закивал, будто полностью уверен, что именно так и будет.
- Вот что, - вдруг заявил Гарьен, - в таком случае я должен передать вам письмо.
С этими словами он достал из внутреннего кармана сложенный пополам кусок кожи, очевидно служивший ему бумажником, извлек оттуда конверт и вручил Питеру. Конверт из белой плотной бумаги, без единого пятнышка, будто его и не касалась рука отправителя. Имя Питера Куинса выведено удивительно изящным почерком. Почтовая марка отсутствовала.
- От кого? - спросил Питер.
- Имя отправителя внутри, сеньор. Мне не позволено говорить на эту тему.
Питер настороженно поглядел в лицо мошенника. Потом вскрыл конверт. В послании говорилось:
"Вторник, утро. Из Каса-Монтерей.
Сеньору дону Питеру Куинсу".
"До чего же глупо выглядят эти титулы, - подумал Питер, - особенно перед таким именем, как мое!"
"Мой дорогой сеньор Куинс, - начиналось письмо, - сегодня до меня дошли о вас поразительные вести. Ни больше ни меньше как сначала бросив вызов знаменитому Тигру и понапрасну его прождав, вы подверглись вероломному нападению не кого иного, как пользующегося дурной славой Ранхеля Вериала. Я также слышал, что, застигнутый врасплох, вы все же убили бандита. И теперь, задержавшись только для того, чтобы убедиться, что все обстояло действительно так, я направляю в ваши руки это письмо.
Вы, наверное, слышали обо мне от нашего общего друга, талантливого молодого инженера Мартина Эвери; но уверяю вас, несмотря на довольно обстоятельный рассказ обо мне, он, как вы увидите, нарисовал крайне ложную картину. Если вас удивляет, почему я начинаю письмо к человеку, которого никогда не видел, с личных выпадов, я отвечу, что решил пригласить вас к себе домой в качестве гостя.
Если же вас удерживает соображение, что чужих людей в дом не приглашают, хочу вас заверить: после того, что вы совершили сегодня, мы уже больше не чужие. Мы нужны друг другу. Если навестите меня, я подробно сообщу, каким образом мы можем и должны быть полезны друг другу. Сеньор, не исключено, я выхожу за рамки разумной осмотрительности, сообщая вам, что мне угрожает большая беда, что она также угрожает вам и что этой беде только мы вдвоем способны противостоять, помогая друг другу. Приезжайте ко мне и позвольте рассказать о нашей общей опасности. Или же, если сомневаетесь в правдивости моих слов, оставайтесь и станете свидетелем первых подтверждений этой угрозы.
Что до историй, услышанных вами от Мартина Эвери, не стану отрицать приведенные им факты; да и, полагаю, сеньор Эвери не способен на преднамеренную неправду. Отмечу, однако, что, какой бы чувствительной ни была его натура, слабому человеку не дано постичь мысли и побуждения сильного. После вашего печального опыта с Джозефом Полом мне вряд ли нужно говорить, что косвенные доказательства часто приводят к ошибочным заключениям.
А пока буду ждать вашего ответа, когда бы вы ни приняли решение. Время терпит.
В случае если вознамеритесь навестить меня, доверьтесь Хуану Гарьену, который, как вы знаете, достаточно умен и в еще большей мере честен.
Остаюсь ваш покорный слуга, Фелипе Монтерей".
Взглянув на подпись, Питер первым делом внимательно посмотрел в глаза хитрому мексиканцу. Но тот глядел на него широко распахнутыми, словно ворота конюшни, глазами, будто приглашая прочесть все, что у него на душе. Питер снова обратился к посланию. Он чувствовал, что у него в руках письмо весьма решительного и прямого человека или же конченого мошенника, к тому же не очень умного. Девять десятых из написанного, очевидно, включено в него просто только ради того, чтобы произвести впечатление и расположить к автору. Но оставшаяся десятая часть отмечена искренностью, которой нельзя пренебречь.
- Хуан, - внезапно спросил он, - где сеньор Монтерей останавливался поблизости от города?
- Поблизости от города?
- Когда писал это письмо.
- Он не был поблизости от города.
- Как далеко?
- Миль сорок… в Каса-Монтерей, сеньор.
Куинс улыбнулся.
- Я самый большой простак на свете, - рассмеялся он в лицо Хуану. - Охотно верю любым нелепым небылицам и глупостям; но не хочешь ли ты убедить меня, что известие об убийстве Ранхеля Вериала - сразу после случившегося - пронеслось сорок миль по горам, достигло Каса-Монтерей, и там хозяин замка написал это письмо, и его доставили сюда - и все это в течение самое большее трех с половиной часов; что за это время покрыто расстояние в восемьдесят миль по непроезжим местам…
- Не могу объяснить, сеньор, но письмо у вас в руках.
- В чем здесь обман?
- Обман?
- Давай-ка садись, Хуан, и закуривай. Я с тобой еще не кончил.
Последние слова Питер произнес с легкой угрозой, и Хуан моментально преобразился. Лицо не дрогнуло - он был хорошим актером, - но сам весь подобрался и стрельнул глазами в окно. Затем, как бы поняв, что помощи ждать неоткуда, опустился на стул и уставился на хозяина. В следующий момент принялся сворачивать сигарету. Раскурив ее с восхитительным хладнокровием, пустил дым к потолку. И все же Куинс видел, что парнем овладел смертельный страх.
- К вашим услугам, - изобразил он покорность на своей физиономии.
- Мне нужна правда, Хуан.
- Насколько я знаю - это сущая правда.
- Где ты получил письмо?
- Его бросили в окно, и оно упало мне на колени.
- Полно, приятель! Неужели надеешься, что я поверю этой сказке?
- Честное слово, все так, как говорю.
- Видел человека, бросившего письмо?
- Нет, сеньор.
- Выходит, никаких следов?
- Он прискакал верхом. Бросил письмо. Я видел мельком голую руку. Он сказал одно слово и ускакал.
- Какое слово?
- Монтерей.
- Пусть будет так, - с насмешкой заметил Питер. Гарьен всем видом пытался убедить, что ему можно верить. - Согласись, что это нелепо, Хуан.
- У сеньора Монтерея поначалу многое кажется нелепым, - серьезно возразил Хуан.
- К примеру?
- Я не имею права говорить о нем.
Хуан держался с таким достоинством, что Питеру стало неловко за свою несдержанность.
- Если откровенно, как, по-твоему, мне поступить, Хуан?
- Как приказывает сеньор Монтерей.
- Приказывает?
На губах Хуана мелькнула слабая улыбка.
- Вы считаете себя выше приказаний сеньора Монтерея?
- И любого другого.
Откинувшись на стуле, Хуан пожал плечами:
- Не мне учить вас благоразумию, сеньор!
- Видал я его в аду, - разозлился Питер. - Кто-кто, а я не стану плясать под его дудку.
С дрожащими от страха губами Хуан Гарьен поднялся со стула, хотя внешне изобразил лишь легкое неодобрение.
- Вы говорите о сеньоре Монтерее? - справился он.
- О ком же еще?
- Сеньор, если вы благоразумный человек, то не станете надолго задерживаться в этой стране!
- Еще что! - распалился Питер. - Сперва мне грозил Тигр, теперь Монтерей. Плевал я на них. Иди и скажи это своему вельможному мудрецу.
- Вы очень смелый человек! - покачал головой Хуан и, не договаривая до конца, повернулся и вышел.
- Вот еще что, - вспомнил Питер. - Скажи ему, когда…
Он открыл дверь вернуть Гарьена, но только распахнул ее, как что-то, блеснув перед глазами, просвистело мимо и стукнулось о косяк. Лоб словно обожгло огнем. Питер увидел тяжелый нож с длинным прямым лезвием - такой же, предупреждая, впился в стену над головой Мартина Эвери.
На сей раз это не выглядело предупреждением. Питер ощутил довольно чувствительную боль, и его охватило бешенство. Обычно во время боя, как и большинство тех, кто полагался скорее на ловкость и находчивость, нежели на голую силу, он становился воплощением хладнокровия. Но на этот раз потерял всякую осторожность. Словно тигр рванул по коридору, выскочил за угол, но не увидел перед собой ни души!
Побежал дальше. Добежав до лестницы, заметил фигуру - по ступеням спускался Хуан Гарьен!
- Сеньор! - удивленно взмахнув руками, попятился от него Хуан.
Куинс ринулся на него, как голодный волк на добычу. Прямой левой уложил парня наповал. Представьте сто шестьдесят фунтов веса, собранных в один железный кулак. Представьте, что кулак этот мчится как выпущенная из лука стрела. И тогда легко поймете, что стало с беднягой Хуаном. Ноги оторвались от земли, тело перевернулось в воздухе, тяжело рухнуло на спину и откатилось к стене. Схватив Гарьена за волосы, Питер поставил его на ноги и стал бить головой о стену.
- Грязный убийца! Трусливый пес! - забыв об испанском и переходя на сочное западное наречие английского, кричал Питер.
Тут он заметил, что полуоткрытые глаза Хуана потухли, тело обмякло - словом, пеон отдавал Богу душу. Питер ослабил железную хватку, и тот с безжизненно болтавшейся головой повалился мешком как один из Гомеровых воинов, пораженный мечом. Питер смотрел на жертву, и бешенство постепенно уступало место презрению. Он уже начал было сожалеть, что поддался ярости, более того, подумал, что вышло бы, если бы он так безрассудно бросился на более достойного противника, и вдруг обратил внимание на торчавшую из-за пояса Гарьена рукоятку ножа. Это же немое свидетельство того, что не пеон бросил просвистевший мимо лица Питера нож! Если не Хуан, то кто же тогда? Мог Хуан Гарьен сообщить кому-нибудь другому о результате переговоров и приказать тому совершить убийство? Нет, по всей видимости, Хуан не успевал ни с кем повидаться и перекинуться словом. Оставалось единственное объяснение - их разговор подслушивали.
Короче говоря, отсюда следовало, что у него больше врагов, а у Монтерея больше агентов, чем он предполагал. Второй вывод - он только что пришиб невинного человека. Неизвестно, что неприятнее. Тут Хуан заморгал и вздохнул. Питер взял парня под мышки и снова поставил на ноги. Довел его до комнаты, которую они только что покинули, и осторожно водрузил на стул. Хуан поднял глаза, потряс головой, пробормотал что-то непонятное и вскочил со стула. Ожидая пулю или нож под ребра, Питер отскочил в сторону.
- Хуан, - произнес он извиняющимся тоном, - я поторопился! Ужасно сожалею!
- Моя челюсть тоже! - И, к изумлению Питера, парень, взявшись рукой за челюсть, весело расхохотался. Чуть спустя добавил: - Если бы это случилось при свидетелях, я убил бы вас, сеньор Куинс. Но поскольку никто не видел, ограничусь замечанием, что кулак у вас как железная дубинка. На что вам револьвер?
Такое доброе расположение духа пострадавшего в придачу к собственному любопытству и угрызениям совести за содеянное растопили последние сомнения, если они еще оставались у Питера.
- Хуан, - решительно заявил он, - этот довод убедил меня, что твой хозяин, должно быть, порядочный человек. Ты готов, этой же ночью отправляемся в Каса-Монтерей?
Гарьен как ребенок захлопал в ладоши.
- Ради этого, - восторженно замахал он руками, - я готов согласиться, чтобы меня двинули еще разок! Когда я доставлю вас, меня ждет повышение.
- Какое повышение? - спросил Питер.
- Мне дадут более высокую должность, - пояснил Хуан Гарьен, все еще потирая место, по которому прошелся железный кулак.
Глава 20
В ПУТИ
Они сразу отправились в путь. Прекрасный конь Хуана уже ждал его под седлом. Питер оседлал Злого Рока. Длительный отдых и обильный корм сделали свое дело - серый будто помолодел. Округлились бока и живот, шея снова гордо изогнулась. По всему было видно, что конь застоялся и рвался на волю - при появлении хозяина он заржал и забил копытами.
Оба всадника пустили коней дружным галопом. Мчались, пока горная дорога не стала круче. Тогда перешли на легкую рысь и так ехали большую часть пути. Но коням доставалось - приходилось то карабкаться по кручам, то спускаться по опасным склонам, то петлять меж камней и острых скал в извилистых ущельях. Прежде чем они покрыли эти тридцать или сорок миль, наступил рассвет, окрасив небосвод сначала в розовые тона, затем в желтые, потом им на смену хлынули потоки солнечного света, и утреннее светило стало уверенно подниматься вверх по небосклону.
Ближе к концу пути они вступили в приятную долину с крутыми откосами по обеим сторонам и плоским ложем, разделенным на возделанные поля, разгороженные мексиканскими изгородями. Изгороди эти состояли из стволов мескита, скрепленных между собой проволокой и оплетенных колючими и вьющимися кустарниками. Даже вблизи такая плотная изгородь высотой в четыре фута не позволяла разглядеть огороженного поля и казалась непроходимой даже для змей или насекомых.
- Через такую изгородь, - заметил Куинс, - никому не пробраться.
- Олень перепрыгивает, иногда лошади, - ответил Гарьен, - но, если задевают ногами за шипы, больше никогда не предпринимают попыток.
Доехав до конца долины, они увидели крестьян, вспахивавших большое поле деревянными сохами. Питер остановил коня и удивленно протер глаза. Такими орудиями не иначе пользовались в библейские времена и уж никак не позднее! Они представляли собой деревянные рогатины - прямой ствол служил оглоблей, а выступавший под острым углом сук играл роль лемеха, конец которого оставлял на земле лишь заметные царапины, не больше. Соху лениво тянула пара быков, останавливавшихся после каждого шага. Муж управлял упряжкой, а жена следом старательно бросала в крошечную борозду зерна кукурузы. Когда отдышался Злой Рок и у самого Питера уши привыкли к тишине долины, до него стали доноситься слабые, отдаленные, но отчетливые голоса людей.
- Чья это земля? - спросил он.
- Сеньора Монтерея.
- Ага! Значит, нам уже недалеко?
- Пока далеко. Мы уже давно едем по его земле. Поглядите назад! - Хуан указал на неровные очертания оставшейся позади горы, разрезанной по склону темным ущельем. - Перевалив через эту гору, - пояснил он, - мы въехали на земли Монтерея. И надо добраться вон до той горы впереди нас, прежде чем покинуть его владения! - И Хуан указал на возвышавшуюся над остальными, пропадавшую в далекой дымке, словно парившую в небе, другую вершину.
- Вот это да! - изумленно воскликнул Питер. - Выходит, у него тут целое королевство!
- Вы правы, сеньор, - поспешил подтвердить его спутник. - Он и есть король!
Питер некоторое время молча переваривал эту реплику. Вскоре долина повернула, и их глазам предстала деревня. Питер аж разинул рот от потрясения. Она походила на виденные им в книгах картинки африканских селений, разве что жилища имели вид прямоугольников, а не цилиндров. Но крыши те же самые, крытые небрежно набросанным тростником. Подъехав ближе, он увидел грубые сооружения, без окон, с дверями, завешенными мешками или одеялами. Все, начиная от замшелых тростниковых крыш, говорило об ужасающих бедности и запущенности, а Питер знал, что мексиканцы, даже живя в бедности, стараются содержать свое жилище в чистоте. Жалкий вид и ничтожные размеры хижин особенно бросались в глаза в сравнении с видневшимся на отдалении внушительным белостенным домом, со всех сторон окруженным затенявшими его деревьями.
- Разве это по-королевски - держать в такой нищете своих подданных? - полушутя, полусерьезно бросил Питер.
- Об этом лучше спросить сеньора.
С тех пор как они въехали в пределы поместья, Хуан при упоминании хозяина пользовался лишь этим обращением, как будто оно подчеркивало достоинство Монтерея полнее, чем, скажем, титул принца или герцога.
- Не разгневает ли его такой вопрос? - полюбопытствовал Питер.
- Его не разгневает никакой вопрос, - спокойно сообщил Хуан. - Он выше этого.
- Живущий в таком доме человек, - заметил Питер, - может позволить себе быть выше гнева. Поглядывай себе с высока из окна на прозябающих в нищете жалких обитателей этих лачуг и спи спокойно!
- Знаете, как ответил бы на это сеньор?
- Как?
- Он сказал бы, что его единственная забота - дать своим людям счастье.