Схватка не на жизнь - Юрий Мишаткин


Это повесть о подвигах бойца незримого фронта чекиста Магуры в борьбе с врагами Родины.

Первая часть повествует о большевистском подполье в захваченном белыми Царицыне (1919 год). Вторая и третья части переносят читателя в 1942 год, в прифронтовой Сталинград.

Книга рассчитана на детей среднего и старшего школьного возраста.

Содержание:

  • ЧАСТЬ I 1

  • ЧАСТЬ II 12

  • ЧАСТЬ III 23

  • Примечания 31

Схватка не на жизнь

ЧАСТЬ I

60-летию органов ВЧК-КГБ, чекистам Сталинградского управления НКВД и офицерам контрразведки Сталинградского фронта посвящается.

1

Звонили, как на пасху, во все колокола.

Церковный благовест разливался по Царицыну, эхом отдаваясь в глубоких проходных дворах и колоннаде здания Дворянского собрания.

- Слава тебе, господи! Дождались! Не миновала товарищей большевиков кара небесная! - бубнил под нос Яблоков, осеняя себя крестным знамением.

В пиджаке и касторовом котелке, именитый горожанин млел от жары. За жесткий воротник накрахмаленной сорочки стекали струйки липкого пота, но Яблоков крепился и не лез в карман за платком. Да и при желании сделать это было несподручно: в руках Яблоков держал высокий каравай хлеба, который венчала фарфоровая солонка.

Когда же Яблоков решил передать свою ношу стоящему рядом грузному, с тяжелой золотой цепью на животе купцу первой гильдии Ряшину, из переулка раздалось лихое гиканье. В перезвон колоколов ворвался цокот конских копыт, крики и свист всадников.

Все встречающие на площади Кавказскую армию барона Врангеля попятились. Кто-то ненароком толкнул локтем блюдо.

- Господи! - воскликнул именитый горожанин и хотел подхватить на лету солонку, но та скатилась под ноги и вдребезги разбилась. Целым осталось лишь донышко, где стоял герб Российской империи (теперь уже бывшей) и вязью были выведены слова:

"Поставщик двора Его Императорского Величества Николая II".

Зажиточные домовладельцы, купцы и заводчики во главе с протопопом Гороховым, собравшимся отслужить благодарственный молебен, давя друг друга, ринулись в разные стороны: попасть под копыта и оказаться смятым никому не хотелось.

К паперти кафедрального собора вылетела конница. Разгоряченные кони нервно поводили мордами, рвали узду, а всадники продолжали свистеть и гикать, с усмешкой из-под пышных усов поглядывая на оцепеневших и насмерть перепуганных горожан.

Впереди конного эскадрона на сером в яблоках дончаке восседал человек в бурке, прикрывающей круп коня.

В лихо сдвинутой на затылок мерлушковой кубанке всадник пробовал успокоить нервно гарцующего дончака, который норовил шагнуть на ступеньки Дворянского собрания.

- Шкуро! Генерал Шкуро!

- Сам Шкуро!

Казачья "дикая дивизия" генерала Шкуро ворвалась в Царицын с северной окраины, через рабочее предместье, наводя на всю округу панику и страх: казаки стреляли на ходу в дворовых собак, палили в окна, забрасывали гранатами колодцы, крушили лошадьми ветхие заборы. Следом пешим порядком в город вступили отряды Кавказской армии.

На следующий день на заборах и афишных тумбах появилось воззвание генерал-лейтенанта Врангеля, "покорителя Северного Кавказа и освободителя красного Царицына" (как именовал себя барон) по поводу одержанной им и его христолюбивым белым воинством победы:

"Свершилось! Трехцветное знамя реет над безумным городом! Из Царицына растекался по югу русской земли яд большевизма. Пока стоял Царицын, не могло быть покоя славному Дону…"

Барон Врангель прибыл в город в полдень, специальным составом. Следом, в Царицын нахлынули бывшие царские власти всех чинов и рангов, различные иностранные миссии. В Ростове на так называемой Южно-русской конференции было срочно принято постановление о создании "государственного" образования Дон - Кубань и Терек во главе с генералом Деникиным. Бывший председатель Государственной думы Родзянко поспешил выдвинуть проект о созыве думы для создания конституционно-монархического правительства.

В эти же дни газета "Борьба" писала:

"Пал наш героический красный Царицын. Орды окружили его. Английские и французские танки взяли рабочую крепость. Царицын пал… Да здравствует Царицын!"

Шел июль 1919 года…

2

- Надеюсь, вы читали это? - Полковник Секринский потряс листовкой, которая еще хранила на себе следы клея: - Не прошло и суток, как мы заняли город, а большевистское подполье уже дает о себе знать и под носом контрразведки расклеивает свои воззвания! И это перед въездом в Царицын его превосходительства господина командующего! Чего же ждать через неделю или месяц? Открытого выступления, удара в спину? Диверсий на заводах и железной дороге? Все то, что мы встречали в других освобожденных городах? Какие меры приняты, чтобы пресечь действия большевиков? Или же, черт возьми, все вы рассчитываете почивать на лаврах и поплевывать в потолок? Я не потерплю бездеятельности, прошу это учесть!

Эрлих слушал, чуть наклонив голову, и смотрел мимо полковника.

"Не стоит перебивать. Иначе он окончательно потеряет над собой контроль, и мне не поздоровится. Пусть выговорится, и тогда к нему вернется утраченное спокойствие", - размышлял Сигизмунд Ростиславович, удивляясь выдержке, которая позволяла спокойно выслушивать все нарекания и ничем не выказывать своего недовольства.

- В нашей хваленой контрразведке занимаются черт знает чем, но только не делом, не своими прямыми обязанностями! Забили тюрьму всякой швалью, а подпольщики гуляют на свободе! Еще немного, и совдеповские листовки можно будет срывать с дверей контрразведки или находить по утрам прямо на моем столе! Оставляя город, большевики, конечно, позаботились о подполье. Что-что, а в подпольной деятельности и конспирации господа большевики, как говорится, съели собаку и заслуженно могут гордиться своим богатым опытом. Можете мне поверить: я заработал язву желудка и потрепал себе немало нервов на раскрытии типографий и явок социал-демократов!

"А он самокритичен, - отметил Эрлих. - Не стесняется признаться, что некогда, до нынешних смутных времен, работал в царской охранке, где безуспешно боролся с большевистским подпольем. Впрочем, ему нечего скрывать. О карьере господина полковника хорошо информированы все. Да и манера держаться и говорить выдает в нем с головой бывшего жандарма".

Первым не выдержал разноса стоявший рядом с Эрлихом поручик Грум-Гримайло:

- Смею заметить, что именно сегодня вечером намечено провести повальный обыск квартир, в которых проживали коммунисты и советские работники…

- И вы рассчитываете, что вас там ждут с распростертыми объятиями, как манну небесную? - гневно загудел Секринский. - Ждут, чтобы добровольно сдаться и на первом же допросе выдать все явки и планы местного подполья? Вы дилетант в сыске, поручик, вам служить коновязом, а не сотрудником контрразведки!

- Я попросил бы… - побледнел Грум-Гримайло, и левая щека у него дернулась в нервном тике.

- Нет, это я попрошу вас перестать быть по-детски наивным! Самое страшное, когда недооценивают противника, к тому же довольно опытного. Не знаю, как вам, а мне льстит, что я имею дело с таким врагом, как Совдепы, и его разветвленной сетью подполья! Чем труднее борьба, тем дороже победа!

"Он может говорить до утра, - решил Эрлих. - Таких, как полковник, хлебом не корми, а дай высказаться. Не везет мне на начальство, фатально не везет…"

Когда разнос подчиненных закончился и два сотрудника контрразведки вышли из кабинета, Эрлих с удовольствием закурил и спросил поручика:

- Кстати, как вам удалось раздобыть адреса коммунистов?

- Все было довольно просто и элементарно: случайно задержали некоего Никифорова, бывшего сотрудника транспортной ЧК. Тип, скажу вам, довольно скользкий - лично у меня антипатия ко всяким предателям. На первом же допросе этот Никифоров выложил нам все.

- Можно на него посмотреть?

- Конечно!

Поручик и штабс-капитан спустились этажом ниже, миновали двух замерших на посту казаков в наползающих на глаза нелепых в жару меховых шапках и уже свернули в узкий коридор, когда навстречу попался щеголеватый ротмистр, скрипящий при каждом шаге хромом портупеи и новенькими, до блеска начищенными сапогами. Лениво кивнув в знак приветствия, ротмистр похлопал стеком по шевровому голенищу и прошел (точнее проплыл) мимо.

- Кто это? - проводил ротмистра взглядом Эрлих.

- Синицын. Офицер для особых поручений при английской миссии. Правая рука полковника Холмэна. Сумел выслужиться и теперь от фронтовиков нос воротит. За картами случай свел.

- И как?

Грум-Гримайло хмыкнул:

- Проигрался этот Синицын изрядно. Я бы на его месте пулю себе в лоб пустил, а ему все трын-трава. Болтают, что получил богатое наследство.

- С кем еще метали банк?

- Миллионщик Парамонов из Ростова да наш Джурин.

- Я бы с такими шулерами не сел за один стол, - брезгливо заметил Эрлих.

- Так ведь грех аристократишку как липку не ободрать, - засмеялся поручик. Он пропустил Эрлиха вперед и отворил перед штабс-капитаном дверь комнаты, где у окна сидел человек в мятом кителе.

В отсутствие хозяина кабинета Никифоров занимался едой.

Разложив на подоконнике чистый платок с хлебом и куском сала, он аккуратно отрезал широкие ломти и отправлял их в рот, следя, чтобы крошки не скатывались на пол.

При виде поручика и штабс-капитана Никифоров вскочил, вытянул руки по швам галифе и торопливо проглотил кусок хлеба.

- Сидите, - разрешил Эрлих.

Штабс-капитан прошел к столу, но не занял чужое место, а встал у стены под портретом Деникина, где главнокомандующий южной группировкой войск "добровольческой армии" был изображен при всех своих регалиях и выглядел излишне напыщенным.

Никифоров стоял не шелохнувшись.

- Можете сесть, - повторил Эрлих. - Что вы знаете о местонахождении Азина и командующего Южным фронтом Шорина? Только не пускайтесь в рассуждения и отвечайте коротко. Нам нужны факты, и только факты! И еще: где председатель губревкома Литвиненко?

Свои вопросы Эрлих словно выстреливал, решив, что будет вернее, если у перебежчика не останется времени на раздумье.

- Они… они эвакуировались! - выдохнул Никифоров.

- Это точно?

- Есть постановление Совета обороны республики об эвакуации Царицына…

- Что вам известно о подполье? Кто оставлен в городе, кто назначен руководителем? Фамилии, адреса!

Никифоров замялся. Град вопросов ошарашил его. И не желая, чтобы штабс-капитан подумал, будто перед ним мямля и неосведомленный человек, заторопился:

- Подполье есть! Руководит товарищ Шалагин Пал Палыч! Из рабочих сам. С "ДЮМО". Только где его искать - это, простите, не знаю…

- Что же вы тогда знаете? - брезгливо спросил Эрлих.

- Явку знаю! У меня на квартире она! Приказано ждать курьера, а потом помочь ему с жильем, документами и организовать переход линии фронта.

- Зачем курьеру пробираться в город и сразу же возвращаться назад? - не поверил Грум-Гримайло и посмотрел на штабс-капитана.

- Он придет за сведениями, которые необходимы красным. Рано или поздно они предпримут попытку вернуть Царицын, а для этого желают знать уязвимые места нашей обороны, дислокацию войск, - не предполагая, а утверждая, притом без тени сомнения в голосе, сказал Эрлих. - И мы будем ждать этого курьера.

- Вы хотите, чтобы Никифоров передал ложные сведения, которые дезориентируют противника?

- Нет, - отрезал штабс-капитан. - Краскомы Юго-Восточного фронта, в частности 10-й и 11-й армий, могут перепроверить полученную информацию и поймут, что им подсунули липу. Будем действовать хитрее: через курьера выйдем на того, кто имеет доступ к нашей штабной стратегической документации.

- Но кто знает, когда появится курьер? - напомнил Грум-Гримайло. - Может пройти неделя, даже целый месяц, а господин полковник требует…

- Забудьте о полковнике. У него устаревшие методы работы и не менее устаревшие взгляды на разведку, - перебил Эрлих. - Полковник нетерпелив, как скаковая лошадь, а спешка и торопливость в нашем деле никогда не приводили к успеху. Надо уметь выжидать и, как в игре в шахматы, предугадывать ходы противника.

Он мог бы добавить, что в планируемой операции Никифоров будет простой перевалочной базой. В обязанности провокатора войдет встреча на своей конспиративной квартире курьера, и только. Арест курьера, а с ним и главаря большевистского подполья возьмет на себя контрразведка. Реввоенсовет Красной Армии не должен преждевременно узнать об услуге, которую оказывает Кавказской армии Никифоров. Пусть это откроется позже, когда в расставленные сети попадет как можно больше "дичи" и прекратится какая-либо утечка секретных штабных сведений.

Но ничего этого Эрлих не сказал, решив, что знать все это Никифорову ни к чему. Пусть вчерашний сотрудник ЧК остается в неведении о своей роли в операции контрразведки и ее целях. Прав поручик: предатели любого пошиба никогда не внушают доверия.

3

Стоило за окнами прогрохотать подводе или раздаться крику, как Никифоров пугливо вздрагивал и торопливо, трясущимися пальцами принимался сворачивать козью ножку, просыпая на колени и пол табак.

Он ждал условного стука в окно несколько дней кряду. Ждал, чтобы доказать белогвардейской контрразведке, что не солгал, когда сообщил о явке большевиков. И в то же время боялся выдать себя при встрече с неизвестным ему большевиком, который придет на явку. Если курьер не явится в ближайшие дни, размышлял Никифоров, в контрразведке могут обвинить во лжи или, что еще страшнее, в провокации, и тогда не жди ничего доброго. Если же курьер заподозрит, что явка провалена, а ее хозяин стал предателем, - будет и того не слаще…

По ночам Никифоров не смыкал глаз, прислушиваясь к каждому шороху, и днем поэтому часто впадал в короткое забытье, не видя ничего вокруг, без толку слоняясь по дому.

Вновь и вновь он вспоминал разговор в ревкоме, состоявшийся месяц назад:

"Мы оставляем вас в городе. Для всех вы будете машинистом, кем были до перехода в трансчека. Связи у вас на дороге обширные. О вашей непродолжительной деятельности в трансчека знают единицы, это и надоумило оставить вас в подполье. Придут белые - вернетесь работать в депо и станете ждать нашего человека, чтобы помочь ему с переходом линии фронта. Как это лучше осуществить - ваша забота…"

Никифоров поспешил согласиться (попробуй откажись!), а про себя решил, что не станет подкладывать голову под топор: работать в подполье под носом у врага - это тебе не гоголем ходить в кожаной куртке и чувствовать себя на транспорте чуть ли не богом.

"Лишь только на волну поднялся, в начальники вышел, и изволь снова на паровозе гарью да копотью дышать! Пора задний ход давать. Не к тем, по всему видать, я приткнулся. Думал, новая власть крепкая, ничем ее с места не столкнуть. А вышло, что не удержалась, город и всю округу сдает. Обмишулился, промашку сделал…" - размышлял Никифоров и, когда во время облавы был арестован и попал на допрос к поручику в контрразведку, тотчас выложил ему все. И как навязали драпанувшие из Царицына товарищи большевики ему явку, и что приказали ждать из-за линии фронта курьера-связника. Чистосердечное признание, понимал Никифоров, смягчит его участь, а помощь врангелевской контрразведке в выявлении большевистского подполья поможет снова подняться на "волну", занять подобающее его способностям место и положение.

День шел за днем, а на явку никто не приходил. И хозяин конспиративной квартиры начал паниковать. Когда же, обессиленный ожиданием, до крайности измученный бессонницей, он стал подумывать о бегстве из Царицына подальше от контрразведки, раздался условный стук в окно.

Никифоров вздрогнул и поперхнулся табачным дымом. А затем, забыв сунуть ноги в чирики, бросился к двери.

"Надо взять себя в руки! Иначе погублю и себя и все задание".

- Кто? - спросил Никифоров, и в его голосе проскользнула дрожь. Пришлось откашляться и повторить: - Кого там несет?

- Дом больно понравился! - ответили за дверью. - И улица тихая. Дай, думаю, постучусь.

Борясь с предательской трясучкой в руках, Никифоров отодвинул засов.

- Комнатку бы мне. На время. С окнами на улицу.

На пороге стоял и улыбался широкоскулый парень в косоворотке.

- Сам… - закашлялся Никифоров и, отведя взгляд от улыбки, произнес ответ на пароль: - Сам, того-этого, ютюсь у чужих. Теперь разве же угол снимешь? Все черт-те как живут. Повсюду одна теснота…

Только сейчас почувствовав, как нестерпимо жжет пальцы, он поспешно и с остервенением бросил дымящуюся козью ножку.

- Фу, черт! - подул на обожженные пальцы и пригласил: - Заходи. На пороге - какой уж разговор.

В доме Никифоров первым делом свернул новую самокрутку, сунул ее под прокуренные усы и лишь тогда обрел необходимое спокойствие.

- Так, говоришь, комната позарез нужна?

- Точно, - кивнул парень и повторил окончание пароля: - С окнами на улицу.

Продолжая улыбаться, он словно светился радостью.

"Чего лыбится? - с раздражением подумал Никифоров. - Знал бы, что не пройдет и часа, как перед офицерьем предстанет, - не стал бы зубы скалить".

- Так, говорю, сам в тесноте живу, к тому же у чужих людей..

- Здравствуйте! - сказал парень.

Перед тем как подать гостю руку, Никифоров вытер повлажневшую ладонь о рубаху.

- Как добрался?

- С приключениями. Дважды проверяли документы.

- И как?

- Обошлось, как видите. А на передовой под перестрелку попал. Чуть не изрешетили.

- Голодный небось?

- Не без того.

- Сейчас накормлю.

Никифоров прошел на кухню и, запоздало вспомнив о сигнале, который должен был непременно подать при появлении на большевистской явке курьера красных, задернул на окне занавеску. Теперь неусыпно наблюдающие за домом сотрудники контрразведки будут ждать выхода парня, который, сам того не ведая, приведет к тому, к кому направлен на встречу.

"Не позавидуешь ему, - усмехнулся про себя Никифоров, нарезая помидоры. - Да и тем, к кому он идет, тоже нынче несладко придется. Всех загребут подчистую. Все подполье накроется…"

Он посолил помидоры, не забыв посыпать их кружками лука, вернулся в комнату и на пороге замер.

Парень спал, положив голову на стол, и безмятежно, ровно дышал во сне.

Дальше