На следующее утро она подошла к сидящему Звею. Когда он заметил ее приближение, он, казалось, собрался вскочить и рвануть прочь, но она уже подошла слишком близко. Он остался сидеть как парализованный, со страхом глядя на нее.
– Я поеду с тобой, если ты пообещаешь отвезти меня в Огаллалу, – сообщила она. – Я тебе заплачу, сколько надо.
Звей не проронил ни звука.
– Как мы поедем? – спросила она. – Я плохо езжу верхом.
Большой Звей молчал дольше минуты. Эльмира уже было потеряла терпение, особенно когда он утер рот тыльной стороной ладони, как бы для того, чтобы его очистить.
– Могу вон тот фургон взять. – Он указал на раз ломанный фургон для перевозки шкур, стоящий неподалеку. На взгляд Эльмиры, фургон не мог бы проехать и десяти ярдов, не говоря уж о Небраске.
– Могу нанять кузнеца, чтоб починил, – добавил Большой Звей. Теперь, когда он говорил с ней и его не зашибло молнией, он чувствовал некоторое облегчение.
– Ты хочешь, чтобы мы поехали вдвоем? – спросила Эльмира.
Этот вопрос вызвал такое длительное молчание, что Эльмира почти пожалела, что задала его.
– Можем взять Люка, – вымолвил он наконец.
Люк был тощим охотником за бизонами, маленького роста, и только с мизинцем и большим пальцем на левой руке. Он играл в кости и карты, когда находил желающих с ним сыграть. Однажды, еще на барже, она спросила о нем Фаулера, и тот рассказал, что мясник за что-то отрубил ему три пальца ножом.
– Когда мы можем отправиться? – спросила она. Выяснилось, что к принятию такого решения Звей подготовлен не был. Он некоторое время раздумывал, но ни к какому выводу не пришел.
– Я хотела бы отсюда уехать, – настаивала она. – Мне надоело нюхать бизоньи шкуры.
– Найму кузнеца, пусть починит фургон, – ответил Звей. Он встал, взял фургон за дышло и потащил его к мастерской кузнеца, которая находилась в сотне футов от жилища Эльмиры. На следующее утро подлатанный фургон уже стоял напротив ее дверей. Когда она подошла к нему, то обнаружила там отсыпающегося после пьянки Люка. Спал он с открытым ртом, демонстрируя гнилые зубы, причем многих недоставало.
Люк во время плавания вверх по реке ее игнорировал, но сейчас, проснувшись, спрыгнул с фургона и с ухмылкой подошел к ней.
– Мы с Большим Звеем сговорились, – сказал он. – А ты править фургоном умеешь?
– Думаю, что справлюсь, если мы не будем слишком торопиться, – ответила она.
Жесткие рыжие волосы Люка торчали во все стороны. Нож в ножнах около фута длиной свисал с плеча. Он непрерывно ухмылялся, показывая гнилые зубы, и вовсе не боялся смотреть ей прямо в глаза. Манерами он отличался нахальными и во время разговора постоянно сплевывал табачную жвачку.
– Звей пошел мулов покупать, – сообщил он. – У нас есть две лошади, но они фургон не потянут. Да и по дороге мы можем еще разжиться бизоньими шкурами, пока ты правишь фургоном.
– Мне не нравится запах шкур, – подчеркнула она, но, видно, недостаточно, чтобы Люк понял, о чем это она.
– Да, к запаху быстро привыкаешь, – проговорил он. – Я уж настолько нанюхался, что почти не замечаю.
Люк держал в руке небольшой арапник и постоянно нервно похлопывал им себя по" ноге.
– Индейцев боишься? – спросил он.
– Не знаю, – ответила Эльмира. – Вот не нравятся они мне, это да.
– Я с пяток из них прикончил, – похвастался Люк. Наконец появился Большой Звей, ведя в поводу двух тощих мулов и неся упряжь для них. Упряжь была драная-предраная, но вокруг имелись в изобилии сыромятные ремни, так что им вскоре удалось все связать более или менее удовлетворительно. Люк вполне ловко управлялся своими двумя пальцами, получше Звея, чьи руки оказались слишком велики для такой работы, как ремонт упряжи.
Эльмира скоро научилась хорошо править мулами, поскольку те послушно следовали за двумя всадника ми. Только в тех случаях, когда всадники мчались галопом за какой-нибудь дичью, мулы начинали упрямиться. На второй день их путешествия, когда мужчины уехали, она умудрилась самостоятельно пересечь ручей, берега которого были настолько круты и неровны, что она боялась, как бы фургон не опрокинулся. Она уже изготовилась спрыгнуть, но каким-то чудом фургон устоял.
В тот день мужчины убили двадцать бизонов. Эльмире пришлось весь день ждать на солнце, пока они не снимут с них шкуры. В конце концов она встала и села в тень под фургоном. Мужчины свалили окровавленные вонючие шкуры в фургон, что совсем не устроило мулов. Она ненавидели запах шкур не меньше Эльмиры.
Большой Звей снова впал в молчание, предоставив говорить Люку, который постоянно болтал, ничуть не беспокоясь, слушает его кто или нет.
У Эльмиры часто случались нелады с желудком. Сказывалась тряска. На расстоянии равнина выглядела гладкой, но на самом деле – кочка на кочке. Большой Звей дал ей одеяло, чтобы положить на сиденье. Оно обезопасило ее от заноз, но от тряски помогало мало.
Она чувствовала себя неуютно наедине с двумя мужчинами посреди огромной равнины. В ковбойских городках всегда вокруг много других девушек, так что в случае чего достаточно было закричать. На барже она тоже не ощущала опасности, потому что мужики постоянно ссорились между собой и играли в карты. Но здесь, в прерии, ночью их было только трое, да и к тому же абсолютно нечем заняться. Большой Звей сидел и смотрел на нее поверх костра, и Люк тоже поглядывал, при этом болтая без передышки. Она не знала, может, Большой Звей считает, что в каком-то смысле она уже вышла за него замуж. Она боялась, что он может внезапно подойти и захотеть, чтобы их брак действительно начался, хотя до сих пор он так смущался, что не решался с ней заговорить. Насколько она могла судить, он вполне мог считать, что она замужем за Люком тоже, чего ей вовсе не хотелось. Это заставляло ее нервничать, и она не могла есть мясо бизона, которое они ей дали. Да и по правде говоря, такого жест кого мяса ей в жизни не попадалось. Она долго жевала один кусок, пока у нее не заболели челюсти, и выплюнула его на траву.
Но когда она направилась к фургону и приготовила себе что-то вроде постели из одеяла, ни один из мужчин не пошел за ней следом. Она долго лежала с открытыми глазами, но мужчины продолжали сидеть у костра, иногда поглядывая в ее сторону, но не делая попыток ее побеспокоить. Люк достал кости, и вскоре они принялись за игру. Эльмире удалось заснуть, но через несколько часов ее разбудил гром. Мужчины спали у догорающего костра. На горизонте она видела всполохи молний, а через несколько минут на нее упали первые крупные капли дождя. Через минуту она промокла насквозь, вскочила и спряталась под фургоном. Не слишком надежная защита, но лучше, чем ни чего. Вскоре молнии сверкали прямо над ее головой, сопровождаемые оглушительными ударами грома, как будто падали большие здания. Ее так все это напугало, что она, дрожа, поджала колени. Когда сверкала молния, вся прерия на секунду освещалась белым светом.
Гроза вскоре кончилась, но остаток ночи она пролежала без сна, слушая, как капает с фургона вода. Было очень темно. Что могло случиться с мужчинами, она и представить себе не могла.
Но поутру они оказались точно на тех же местах, где уснули, мокрые, как водяные крысы, но готовые к завтраку. Ни один даже не упомянул о грозе. Эльмира решила, что они привыкли к суровым условиям, и ей тоже придется привыкать, причем чем быстрее, тем лучше.
Скоро она взяла себе в привычку разговаривать с мулами. Она говорила мало, да и мулы не могли ей ответить, но все-таки день тянулся не так медленно.
54
Первую половину дня Август разыскивал следы, потому что Синий Селезень оказался достаточно хитроумным, чтобы сначала ехать вместе со стадом, где их следы трудно различить среди тысяч других. Хитрый трюк, немногие решатся на такое.
Прошли годы с тех пор, как Август в последний раз всерьез шел по следу. Все утро он ехал, пытаясь вспомнить, за кем же гнался в последний раз просто для того, чтобы войти во вкус. Как ему казалось, последним был конокрад-неудачник по имени Уэбстер Уиттер, промышлявший какое-то время кражей лошадей в Бланко. Они с Каллом как-то отправились за ним вдвоем, поймали и повесили еще до восхода солнца. Но тогда все было элементарно хотя бы потому, что конокрад гнал с собой сорок украденных лошадей.
Вот что он хорошо помнил насчет Уэбстера Уиттера, так это то, что тот был высоким мужчиной, а они поймали его в низких зарослях и им пришлось вешать его на невысоком дереве. Или везти назад, против чего возражал Калл. Калл верил, что быстрый суд часто самый справедливый, и в те дни он был прав, поскольку им приходилось зависеть от курсирующих туда-сюда судей, которые чаще всего вообще не появлялись.
– Если мы отвезем его назад, он подкупит тюремщика или сделает подкоп и нам придется ловить его снова, – говорил тогда Калл. Ему никогда не приходило в голову пристрелить того, кого нельзя было повесить, и в том случае Август тоже не выступил с таким предложением, потому что ехали они через суровые края, а с патронами у них было плоховато.
К счастью, у Уэбстера сломалась шея, когда они ударили плетью его лошадь, и она рванулась из-под него, а то бы остался он стоять и хохотать над ними, поскольку сук мескитового дерева прогнулся и его ноги волочились по земле.
Это случилось по меньшей мере двенадцать лет назад, и Август вскоре пришел к выводу, что он в качестве следопыта заржавел настолько, что не годился к употреблению. Единственные лошадиные следы, найденные им после трех часов поисков, принадлежали лошадям "Хэт крик". Он уже было решил вернуться и попросить в помощь Дитца, хотя понимал, что Калл с ним расстанется неохотно.
Наконец, завершая широкий круг на северо-запад, Август наткнулся на следы двух лошадей и мула. Синий Селезень использовал старый трюк – пересек путь, пройденный стадом, но этим и ограничился. С тех пор следы вели четко на северо-запад, причем настолько неуклонно, что Август вскоре понял, что нет нужды к ним особо и приглядываться. Если вдруг потеряет след, снова обязательно нападет на него через полмили.
Он ехал настолько быстро, насколько мог рискнуть, ведь у него имелась всего одна лошадь и потерять ее он не хотел. На каждом водопое он разрешал коню несколько минут отдохнуть. Он ехал всю ночь, и на следующий день следы все еще вели на северо-запад. Август был недоволен, поскольку он явно не нагонял беглецов. Лорене, видимо, приходилось здорово тяжело, она к такому не привыкла. Скорее всего, если ей очень сильно не повезет, ждет ее еще худшая, чем прежде, доля, и Август знал, что это его вина. Он должен был заставить ее приехать с ним в лагерь сразу же, как обнаружил, что имеет дело с Синим Селезнем. Вспоминая все сейчас, он никак не мог объяснить свою халатность. Этот промах был из числа тех, которые сопутствовали ему всю жизнь: явная опасность иногда не внушала ему достаточных опасений.
Он попробовал перестать заниматься самобичеванием и сконцентрироваться на поисках Лорены. В конце концов, что произошло, то произошло, а кто виноват – уже неважно. Синий Селезень – человек из их прошлого. Это его появление среди них через пятнадцать лет лишило его возможности четко соображать.
На второй день он вообще перестал следить за следами, потому что понял, что Синий Селезень направляется в засушливую прерию. Хотя она и занимала большую территорию, Август считал, что он знает, куда подастся Синий Селезень: в район северо-западнее Пало-Дюро-Каньона, где он обычно прятался, когда его преследовали.
Когда-то они с Каллом сидели на западной стороне огромного каньона, разглядывая коричневые безводные пространства, лежащие на западе. Они порешили кончить погоню, пока у них есть реальные шансы вернуться домой живыми. Они боялись не столько индейцев, сколько отсутствия воды. Стояла середина лета, и равнины высохли, трава стала коричневой и хруп кой. Калл был расстроен, он терпеть не мог возвращаться, не поймав преступника.
– Там должна где-то быть вода, – сказал он. – Они ведь пересекают эту равнину, не могут же они пить грязь.
– Верно, только они знают, где она, а мы – нет, – ответил Август. – Они могут погубить лошадей, добираясь до воды, их там ждут другие. Но если подохнут наши, нам, черт побери, придется возвращаться в Сан – Антонио пешком.
В тот день они переправились через приток Бразоса и встретили по дороге недостроенную брошенную хижину. Она являлась ярким напоминанием власти индейцев – устраиваемая ими резня заставила многих поселенцев дать деру, пока у них имелись для этой цели ноги. Они с Каллом наблюдали в пятидесятые, как продвигалась пограничная линия, чтобы затем снова отступить. Те мужчины и женщины, которые появились тогда на Тринити и Бразосе, знали, что такое трудности, но одно дело трудности, другое – террор. Земли было много, каждый мог брать себе сколько захочется, но она не могла служить достаточной компенсацией за их страх. Калл этого никогда понять не мог. Его раздражало, что белые бегут.
– Если бы они задержались, – повторял он многократно, – если бы они задержались, их было бы скоро достаточно, чтобы справиться с индейцами.
– Тебе никогда не приходилось лежать всю ночь в постели с перепуганной женщиной, – втолковывал ему Август. – Ты не можешь стать фермером, если тебе приходится жить в форте. Те, кто хочет обрабатывать землю, должны селиться отдельно, а это значит, что на них легче напасть и перебить.
– Ну, они на время могли бы оставить женщин, – возражал Калл. – Потом бы за ними послали.
– Да, но тот человек, который берет жену вне зависимости от связанных с этим трудностей, как правило, не хочет уезжать и бросать ее, – объяснял ему Ав густ. – Это прежде всего значит, что всю домашнюю работу придется делать самому. Кроме того, если нет под боком жены, значит, не будет и детей, а дети – такой прекрасный источник дармового труда. Куда дешевле рабов.
Они безуспешно спорили на эту тему долгие годы, потому что Калл не имел привычки прощать людям их слабости. Август считал, что виной тому – недостаток воображения. Калл и представить себе не мог, что это значит – бояться. Они попадали в трудные ситуации, но обычно такое случалось в сражениях, а в бою все происходит настолько быстро, что страх не успевает парализовать мозг такого человека, как Калл. Он никогда не сможет себе представить, как это так – ложиться каждый вечер в постель со страхом в душе, что еще до восхода солнца и ты, и твоя семья узнают, что такое индейский нож.
В ту ночь Август остановился, чтобы дать лошади отдохнуть. Он не стал разжигать костер и поел сушеного мяса, которое взял с собой. Он находился в заросшей кустарником местности и со своего откоса над Бразосом мог далеко видеть освещенную лунным светом долину.
Ему пришло в голову, что он уже забыл, что такое пустота, которая сейчас окружала его. В конце концов, последние годы он прожил в пределах слышимости пианино в салуне, церковного колокола в маленькой церквушке Лоунсам Дав и блямканья Боливара по обеденному колоколу. Он спал и слышал храп Пи Ая, равномерный, как тиканье часов.
Здесь же он не слышал ни звука, ни малейшего шороха. Ни койотов, ни кузнечиков, ни саранчи, ни сов. Только хрумкал травой его собственный мерин. От него до звезд во всех направлениях расстилались лишь безмолвие и пустота. Ни спора мужиков за картами, ничего. Хотя ехал он в быстром темпе и напряженно, ему казалось, что он хорошо отдохнул просто от тишины.
На следующий день Гас наткнулся на скелет лошади Лорены. К концу дня он выбрался из кустарников. После того как пересек Уичито, он повернул на запад. Он уже два дня не встречал следов Синего Селезня, но это его не беспокоило. Он верил в свое шестое чувство и считал, что знает, куда направляется этот человек. Возможно, он едет в Эдоуб-Уоллз, один из брошенных фортов Бенца. Этот форт, который был построен на реке Канейдиан, оказался неудачным. Бенц бросил его, и он превратился в убежище для охотников за бизонами и любого путешественника через равнины.
Стояла весна, так что немногие оставшиеся бизоны двигались к северу, а немногие оставшиеся охотники за бизонами собирались в старом форте, готовясь добыть последний урожай шкур. Охотники за бизонами никогда не отличались разборчивостью в смысле общества, и, хотя Синий Селезень в свое время положил многих из них, молодая поросль, несомненно, забудет об этом, особенно если он явится с таким призом, как Лорена.
Кроме того, в этой местности до сих пор орудовали бандитские банды индейцев-кайова и команчи. По слухам, банды были разобщены, во всяком случае, так утверждали в Южном Техасе, и с торговлей пленниками было покончено.
Но Август в данный момент находился вовсе не в Южном Техасе, и, пока он ехал по пустынной местности, у него было достаточно времени, чтобы прикинуть, а есть ли в этих слухах доля правды. Разумеется, банды обречены, но вполне могут порезвиться еще пару лет, а он вторгался на их территорию сегодня. За себя он не боялся, он страшился за Лорену. Синий Селезень вполне мог иметь дело с каким-нибудь бандитом – индейским вождем, который предпочитал белых женщин. И Лорена завершит его карьеру, которая заключалась в основном в краже детей.
Если Синий Селезень собирается продать ее индейцу, он, скорее всего, увезет ее дальше на запад, в район, известный как Квитакве, а затем на север к переправе через Канейдиан, где индейцы из племени команчи торговали пленниками уже много лет. Рядом находилась Долина слез, называемая так теми пленниками, которых удалось выручить. Там индейцы разделяли пленников, матерей разлучали с детьми и продавали в разные руки, считая, что если их изолировать друг от друга, то они меньше будут стараться убежать.
Когда он добрался до Квитакве, высушенного солнцем края, где мелкие красные каньоны тянулись к западу, к Пало-Дюро, Август увидел впереди себя спиралевидные столбики красной пыли. Он пересек приток Ред-Ривер, названный Собакой Прерии, причем этих собак вокруг было видимо-невидимо, и поехал на запад, к краю Пало-Дюро. Несколько раз ему встречались маленькие стада бизонов, а дважды он пересек равнину, покрытую выбеленными солнцем костями. Там охотники забили сразу несколько сотен животных. Ему повезло, и он наткнулся на ручей, около которого и провел ночь, чтобы дать отдохнуть лошади перед последним броском.
К концу следующего дня он приблизился к пойме реки Канейдиан, изрезанной мелкими извилистыми оврагами. Он видел, где река поворачивает на восток. Он проехал в этом направлении несколько миль, надеясь наткнуться на следы индейца. Но ничего не нашел, это доказало ему, что его предположение было ошибочным, и он забрался слишком далеко на запад. Индеец, скорее всего, поехал прямо в Уоллз и сбыл Лорену охотникам за бизонами.
Не успел он пожалеть о своей ошибке, как заметил нечто, заставившее его полностью о ней забыть. Он увидел точку, двигающуюся через равнину к северу, в направлении реки. Сначала он решил, что это Синий Селезень, но если так, то Лорены с ним не было, Август видел лишь одну точку. Лошадь тоже заметила эту точку. Август вытащил ружье на случай, если точка проявит враждебные намерения. Он галопом направился в ту сторону и обнаружил старика с грязной белой бородой, толкающего перед собой тачку с бизоньими костями. Мало того, Август выяснил, что он даже знает этого старика.