Особое задание. Повесть о разведчиках - Ржевская Елена Моисеевна 6 стр.

Фашисты судорожно вылавливают всех, кто сколько-нибудь подозрителен им, каждый день приносит новые тяжёлые известия: погиб раз­ведчик, оборвалась связь... В этих условиях не­обходимо было сохранить людей, менять харак­тер связи, не погубить созданную мудрым опы­том, изобретательностью и презрением к смерти кропотливую, выверенную, как механизм, раз­ведку в тылу врага и в то же время нельзя было ни на один день отказаться от своевремен­ного получения донесений. Поэтому так напря­жённо ждут здесь, по эту линию фронта, связи.

Наконец, "Брат" заговорил. Ярунин слушал его, вставляя короткие, мало понятные Белоухову замечания. Окончив прием, Ярунин встал, воз­буждённо зашагал по блиндажу, остановился, спросил у Белоухова:

- Ты в Ржеве ориентируешься?

- Да, товарищ подполковник, ведь Ржев мой родной город,- пылко ответил он.

Ярунин ушёл, не сказав больше ничего, оста­вив Белоухова в смятении: что означает его вопрос?

Задевая ветки деревьев разлетающимися рука­вами накинутой на плечи шинели, подполковник шёл по лесу, вслед ему с потревоженных веток осыпался снег. Хорошо дышалось в этот ранний час морозного утра.

В лесу за несколько дней вырос военный го­род: густо лепились друг к дружке блиндажи, образуя подобие узкой улички; над протоптан­ными в снегу тропинками, от сосны к сосне про­тянулись наскоро сколоченные перила - это что­бы ночью, не зажигая фонаря, передвигаться наощупь; вверх в безветреный воздух подни­мались из труб прямые столбы дыма.

Навстречу подполковнику неслись приветствия часовых, хрипловатые от продолжительного мол­чания голоса. Подполковник заметил появивше­гося на опушке леса капитана Дубягу, вечером выехавшего с заданием на передовую. Почему вернулся Дубяга? Кого привёл он?

Дубяга подбежал, поднёс руку к ушанке, доло­жил подполковнику:

- Из ржевского лагеря заключённых от Хасымкули прибыла связная.

Подполковник поправил сползшую с плеча ши­нель, подошёл ближе, разглядел: наглухо завя­занный платок, глубоко впавшие глаза, измож­дённое лицо. Он поздоровался и неловко пожал вместе с рукавом протянутую ему в ответ руку.

На топчане в блиндаже разметалась в жару связная из ржевского лагеря.

- Люба, - тихо зовет её Дубяга, - Люба, ты вспомнила?

Она медленно, широко распахивает глаза, тусклый язычок коптилки дрожит у неё на лице. Лицо худое, скулы обтянуты кожей, рот стиснут в напряжении.

- ...Припомнила, - с трудом выговаривает она, - еще гоняли на угол Калининской улицы...

- Там тоже гнёзда для мин?

- Да, и там... откапывали... Три дня го­няли туда на работу. Земля мёрзлая... ломом били...

Она снова закрывает глаза. Дубяга возвра­щается к расстеленному на столе плану Ржева: фашисты начали минировать Ржев, на улицах, дорогах, под домами глубоко закладываются мины. Об этом сообщила Люба, связная под­польной группы лагеря. Дубяга нашёл на плане Калининскую улицу, сделал ещё одну по­метку.

Как и предполагал подполковник Ярунин, по­сылая Хасымкули через линию фронта в ржев­ский лагерь, фашисты заставляли заключенных отрывать гнёзда для мин. Подпольная группа лагеря выполнила задание, переданное ей Ха­сымкули, собрала сведения, где работали люди.

Все эти данные занесены Дубягой на карту, но сейчас ясно, что этого недостаточно, необходимы исчерпывающие точные сведения, необходим точный план минирования Ржева.

Люба подзывает капитана Дубягу.

- Пить хочешь?-спрашивает Дубяга.

Пришла девушка к своим и свалилась, сдали нервы. Жажда выговориться, рассказать всё о себе, о пережитом мучает ее. О том, как кава­лерийская дивизия по приказу ставки с боями прорвала оборону врага, скрылась глубоко в лесу и пошла рейдом по немецким тылам, как при­шлось ей, радистке, остаться в лесу для связи с Большой Землей, а дивизия, выделив отряд ох­раны санбата, ушла дальше: кони взбороздили снег, кавалеристы помахали на прощанье - только их и видели.

Раненых разместили в пустых партизанских землянках, и Люба приняла по рации: завтра выйдут самолёты, жгите костры.

Наутро фашистский карательный отряд ата­ковал лесной лагерь. Врачи, санитары, раненые стойко сражались, и фашисты дважды отходили, а в третий, это было уже к вечеру, они верну­лись с пополнением. У наших кончились боепри­пасы. Фашисты вытаскивали раненых на снег, избивали, кололи штыками, расстреливали. Это длилось долго. Когда стемнело, гитлеровцы зато­ропились, боялись встречи с партизанами, и тех немногих, кого еще не успели расстрелять, по гнали из лесу. А над лесом в это время появи­лись самолёты, они долго кружились, высматри­вая костры...

Глаза Любы сухо горят.

Где-то совсем близко грохнул тяжёлый снаряд, подпрыгнула на столе коптилка, с потолка посыпалась земля, едва не погасив её.

Люба замолчала. Дубяга накрыл её своим по­лушубком и вернулся к столу.

Казалось, немало пройдёт времени, прежде чем оправится Люба. Она не выходила из блиндажа, часами просиживала на топчане грустная, не от­решившаяся от пережитого.

Подречный, когда случалось у него свободное время, подсаживался к девушке. У самого - дочь ровестница Любе, но своя - дома, в кол­хозе живёт, а этой, такой молоденькой, сколько горя пережить пришлось. Солдатскую ношу не­сёт она наравне с мужчинами. Глядя исподлобья на истощённое лицо девушки, Подречный сокру­шался. Он сходил к старшине за обмундирова­нием для Любы, перерыл склад в поисках вале­нок поменьше размером и вместе с девушкой ра­довался её обновкам.

А через несколько дней Люба преобразилась. Ей не сиделось на месте: то обходила она лес, заселённый блиндажами, привыкая к окружаю­щему, приглядываясь ко всему со счастливым чувством возвращающегося к жизни человека, то в поисках дела спускалась в блиндаж-кухню и подсаживалась к бойцам чистить картошку или уходила в глубь леса за сучьями на растопку.

Подполковник Ярунин сказал ей:

- Отдыхай пока, сил набирайся а потом найдём для тебя работу.

Девушку не узнать, - с каждым днём в круп­ных чертах её лица обнаруживается столько при­влекательности, что хочется смотреть и смотреть на неё.

Часовой провожает её взглядом, а боец-баш­кир останавливает её:

- Постой, Любонька, хорошая! - примерясь к полену, он ловким ударом топора разрубает его. - Вот! - и снова продолжает рубить. Пусть полюбуется его работой, одна она у нас девуш­ка в воинской части подполковника Ярунина.

Люба следит за топором башкира. Ей весело оттого, что Дубяга стоит невдалеке и смотрит на неё.

- Люба! - зовёт он.

Она подходит к нему.

- Проводи меня, в штаб сходить надо.

Протоптанная в снегу тропинка вот-вот кон­чится, приведёт их к штабу, и, чтоб продлить свой путь, они сходят с тропинки в лес по нехоженному глубокому снегу. Снег пухлый, искри­стый лежит на ветках деревьев, в просветах ме­жду макушками хвои - небо чуть розоватое, как топлёное молоко.

Люба с трудом выбирается из глубокого снега, и вдогонку опередившему её Дубяге летит сне­жок. Она пытается бежать, но Дубяга догоняет её, и, схватив за руки, не давая ей вырваться, ударяет палкой по веткам, и весёлый снежный дождь сыплется на них.

Нечаянно они встречаются глазами и пере­стают смеяться. Любе кажется: может быть, она осталась жива, вырвалась из рук врага для того, чтобы дожить до этой минуты.

- Не заблудишься, девушка, обратно пой­дёшь?- спрашивает Дубяга.

Они расходятся, не глядя друг на друга, не сказав больше ни слова, у обоих стучит сердце.

* * *

Крутит снежной вьюгой по низу, ватное небо нависло над головой.

Идут на фронт на пополнение сибирские ба­тальоны в новых белых полушубках, с новыми автоматами на груди. Движутся танки, артил­лерия, груженые машины. Санитарные собаки, по четыре-пять в упряжке, крупные разномаст­ные, тащат на передовую пустые лодочки, в ко­торых они вывозят с поля боя тяжело раненых. Дорога звенит от их разноголосого остервене­лого лая.

Дорога идёт по следам войны, через разрушен­ные, сожжённые деревни; снегом заносит останки жилищ, а голые трубы тянутся вверх, они вреза­ются в память, в сердце.

Чуть развиднелось с утра, и тягач уже проби­вает дорогу, за ним идут колхозницы с лопа­тами и расчищают снег.

Густо дымят трубы вновь вырытых крестьян­ских землянок. Милые, случайные пристанища бойца, здесь тесно, чадно, но бойцу всегда отве­дут место у огня, расспросят о делах. И хотя трудно живётся сейчас солдатским жёнам, никто не навяжет бойцу свои невзгоды, ему и своя ведь ноша нелегка.

У бойца крепкая память, она сбережёт их всех, женщин России, обогревших его, подавших ему напиться, пожелавших ему счастливого пути.

- Повтори, - тихо сказал подполковник.

Они были вдвоём с Дубягой в блиндаже, их никто не мог слышать, но говорили они вполго­лоса. Глядя прямо перед собой, нахмурив лоб, Дубяга начал:

- Перехожу до рассвета линию фронта с юж­ной стороны города. Двигаюсь по улице Кали­нина через Цветочную. Если обстановка измени­лась, и эти улицы окажутся трудными для про­движения, изменяю маршрут... К исходу дня прихожу в городскую управу. Первый этаж, чет­вёртая комната налево, заместитель заведующего торговым отделом Меринов Николай Степано­вич, высокого роста, волосы чёрные...

- Небольшая чёрная бородка, - добавил подполковник.- Дальше ты знаешь,- остановил он Дубягу. Он отстегнул нагрудный карман, по­шарил, что-то достал.

- Возьми, - он протянул Дубяге на ладони маленький обломок от кости домино, - это поло­винка от дупеля два, покажешь Меринову, он сразу поймёт, от кого ты.

Они разом поднялись, стояли друг против друга; через плечо подполковника Дубяге была видна карта на стене, а под ней на полу - яловые сапоги подполковника. Плащ-палатка, натянутая на верёвке, завешивала койку Ярунина. Пустой блиндаж вдруг показался Дубяге обжитым, до­машним. Он встретился взглядом с подполков­ником.

Коротки были сборы Дубяги - выбрился, подтянул потуже ремень, повесил на плечо ве­щевой мешок. В мешке у него гражданская одежда. Он уйдёт сейчас в дивизию на передо­вую, а рано утром затемно поползёт через ли­нию фронта.

Ярунин вышел проводить его. Падал снег, рано темнело в лесу. На опушке леса их догнала Люба. Помолчали, оттягивая минуту расставанья.

Когда человек уходит на задание, много слов при прощанье не произносится. Скажет: "До свиданья", и пошёл. Может быть, и хочется ему кое-что добавить, но очень уж боязно громких слов, да вроде и не к месту. Сегодня я ухожу, завтра, будет надо, пойдёшь ты. Вот за то, что уверен в этом, за нашу общую борьбу, за общую судьбу нашу, давай пожмём руки.

Дубяга попрощался с Яруниным и подошёл к Любе. Девушка поспешно стянула с руки ва­режку, уронила её в снег.

Дубяга ушёл далеко по дороге, обернулся, и, сняв шапку, помахал им на прощанье.

Подполковник распорядился: младшему лейте­нанту Белоухову сдать аппараты Любе и приго­товиться к выполнению задания. Задание следу­ющее: выйти в Ржев в распоряжение Дубяги.

Подполковник отпустил Белоухова отдохнуть, а навстречу младшему лейтенанту в блиндаж во­шёл сержант Бутин.

- Разрешите?

Он крутнул руку к виску, отчеканил:

- По вашему приказанию прибыл!

- Подсаживайся к столу, товарищ Бутин, - сказал подполковник.

Дрова давно прогорели, в блиндаже было хо­лодно, подполковник кутался в шинель.

- В Ржев надо пройти, - заговорил подпол­ковник, помолчав. - Пойдёшь не один, проведёшь младшего лейтенанта Белоухова через ли­нию фронта.

Он встал, положил руку на карту, висевшую на стене. Большая рука его перерезала оборону противника, словно перекидывала мост из нашего расположения в оккупированный город.

- Справишься, как ты думаешь?

- Чего ж думать, товарищ подполковник, не в первый раз.

Не в первый раз, это верно. Уральский рабо­чий-слесарь, Бутин с начала войны в разведке. В боевых испытаниях, где надо быть умнее врага, отважней и искусней его, ковался мужест­венный характер. Бутин - надёжный товарищ идущему с ним рядом разведчику, их роднит, родней, чем братьев, общая вера, общая нена­висть к врагу, общая боевая задача, Бутин не дрогнет сам и свою стойкость сообщит товарищу.

Таким был Бутин в разведке, и Ярунин пору­чал ему самые ответственные задания. А вернув­шись с задания, он снова становился весёлым че­ловеком, добродушно переносящим невзгоды фронтовой жизни, словно берёг энергию, чтобы в нужный момент отмобилизоваться, собрать волю в кулак и действовать отважно, дерзко и точно.

Глянув на валенки Бутина с щеголевато за­гнутыми голенищами, подполковник распоря­дился:

- Покажи валенки. Исправны? А ноги не стёрты?

- С чего стереть, - усмехнулся Бутин, - бегать от врага привычки не имею.

Медленно покачивая головой, он слушал под­полковника, запоминал по карте маршрут, но в мыслях он был уже далеко отсюда и жил иной, особенной, известной только разведчикам жизнью.

А Белоухов, выйдя от подполковника, почув­ствовал, что ему совсем не хотелось отдыхать, как посоветовал ему Ярунин. Солнце только са­дилось, и лучи его расцветили лес. Белоухов воз­буждённо шагал по снегу. Большие мохнатые лапы елей задевали лицо. Он не замечал ни часовых, ни замаскированных штабных машин.

Вдалеке по просёлочной дороге кто-то быстро шёл. Проваливаясь в снег, Белоухов заспешил по снежной целине наперерез. Когда он, наконец, выбрался на дорогу, женщина в тёмном пальто, с мешком на спине, ушла уже далеко вперёд. Он крикнул нерешительно вдогонку ей:

- Тоня!

Она услышала, оглянулась, Белоухов побежал к ней.

- Здравствуйте, Тоня! - издали прокри­чал он.

Лицо её, низко по брови укутанное тёплым платком, казалось маленьким, совсем детским.

- Куда вы спешите?

- В Ржев спешу, - она улыбнулась, но от­того, что она давно была в пути и губы у неё замерзли, улыбка получилась короткой, беспо­мощной. - Наши городские учреждения уже го­товятся вступать в Ржев, и я хочу с ними. С му­жем. думаю, пустят меня. Как вы думаете?

- Я пойду,- сказала Тоня, поправив на спине мешок,- а то, боюсь, замёрзну.

Она обернулась и крикнула ему:

- А вы-то сами когда же? Прозеваете, смо­трите, Ржев как раз без вас и возьмут.- И по­махала ему на прощанье.

* * *

Третий час длится заседание Военного Совета соединения. Жарко натоплено в блиндаже, под низким потолком висят клубы табачного дыма.

Командующий отпил глоток остывшего креп­кого чая и сказал, проведя ладонью по гладко выбритой голове:

- Слушаем вас, товарищ Ярунин.

Подполковник коротко повторил то, что было

уже известно Военному Совету и над чем весь этот месяц трудились его люди. Фашисты заминиро­вали Ржев. Они делали это. тщательно, проду­манно. Мины вложены в специальные ящики, и это затрудняет обнаружение их миноискателями. Когда наши части войдут в Ржев и в освобож­дённый город двинутся поезда, а в городе раз­местятся тылы армии со своими складами, не­мецкая диверсионная группа приведет системы мин в действие.

Он склонился над картой, и лицо его снова попало в свет лампы; оно выглядело сосредото­ченным и хмурым, над подвижными бровями сели толстые бугры. Обращаясь к Ярунину, он добавил:

- В тылу нашей армии всё должно оставаться спокойно. Нельзя допустить, чтобы здесь у нас были жертвы.

Он замолчал и карандашом отметил на карте границы наступления основных сил армии.

- Если бы нам пришлось после освобождения Ржева выводить из города войска и население, это посеяло бы панику,- добавил член Воен­ного Совета. Командующий задумчиво смотрел в его обветренное лицо и утвердительно кивал головой.

- Пётр Ильич,- сказал он, приглашая выска­заться своего заместителя по тылу.

Генерал, командующий тылом, поднялся; худо­щавый и очень высокий, он стоял, чуть склонив голову, держа перед собой листок со столбцами цифр.

- Одним продовольствием мы обеспечены на 70 сутодач. О боеприпасах и говорить не при­ходится. Всё это составляет много тонн, - изла­гая, он теребил длинными пальцами листок бу­маги.- Весь этот огромный груз нужно переки­нуть вслед за наступающими войсками. Но после снегопада дорога для машин еще не пробита. Прогноз же погоды неблагоприятный - днями ожидается оттепель. Я намереваюсь большой груз пустить потоком по железной дороге. Рассредоточить склады, взяв за основу ржевский железно­дорожный узел.

- Всё ясно, - сказал командующий, тяжело кладя на стол широкую ладонь. Повернувшись всем корпусом к Ярунину, он спросил: - Что вам надо в помощь?

У Ярунина глаза полуприкрыты, лицо непро­ницаемо, он ответил, словно очнувшись:

- Роту сапёров, товарищ командующий,

- Это все?

- Пока да.

- Пётр Ильич, отдашь Ярунину своих сапё­ров. - Командующий шумно встал и крикнул адъютанта.

- Раздеваешь, - пожаловался заместитель командарма по тылу, подсаживаясь к Ярунину,- может обойдёшься двумя взводами?

Ярунин затянулся, выпустил табачный дым и покачал головой, не вынимая изо рта папиросы.

- Не скупись, Пётр Ильич.

По распоряжению командующего ввели "язы­ка". Соблюдая инструкцию, его доставили сюда, на новый наблюдательный пункт соединения, с завязанными глазами. Сопровождавший боец сорвал с глаз пленного повязку, и тот ошелом­ленно попятился.

Широко расставив ноги в больших чёрных не разношенных валенках, заложив руки за спину, командующий с нескрываемым любопытством долго рассматривал пленного - огромного роста молодого фельдфебеля в неуклюжем ватном стё­ганом одеянии. Командующий нетерпеливо под­бирал в уме нужные ему немецкие слова.

- Верно, что солдаты подписали Гитлеру при­сягу не сойти с места под Ржевом?

Пленный поспешно стянул с головы мешавший ему слышать ватный капюшон, вытянул вперёд шею, отчеканил гулко:

- Так точно.

- А ты приведи-ка текст присяги.

Видно было, что фельдфебеля успели уже до­просить об этом в дивизии, не задумываясь, он начал:

- Я клянусь моему фюреру, что не сойду...

- Не тараторь,- оборвал его командующий и пояснил: - ты давай медленно, лянгзам.

- Я клянусь моему фюреру, что шагу не сойду с места и буду стоять насмерть на моём посту у Ржева,- старательно проскандировал пленный.

- Покладистый, -коротко рассмеялся Пётр Ильич.- Это они после Сталинграда увяли.

Всматриваясь фельдфебелю в лицо, командую­щий спросил с деланной наивностью:

- А зачем фюреру нужен Ржев?

Гитлеровец ответил тихо:

- Фюрер обратился по радио к солдатам у Ржева. Он сказал нам, если мы сдадим Ржев, мы откроем русским дорогу на Германию.

Хитро подмигнув присутствующим, отчего лицо его стало простым, веселым: - "Слыхали, каково им Ржев отдавать?", позабыв про гитле­ровца, командующий, насвистывая, молодо заша­гал по блиндажу.

* * *

Колючий ветер дует с той стороны, где мёрт­вая под снежным грузом река петляет и пропа­дает с глаз, сливаясь с белой равниной. Исче­зают контуры реки, едва обозначенные торча­щими из снега чёрными палками берегового ольховника. В гой стороне Волга делает крутой поворот и уходит на позиции русских войск, а здесь восточный берег реки изрыт - линия обо­роны немцев.