Но у Джека Обри был удивительно острый глаз - недаром он числился на флоте с девяти, а плавал с двенадцати лет, - и он получил немало других впечатлений. Штурман, против ожиданий, оказался рослым, с приятной внешностью, толковым моряком средних лет - напившийся в стельку мистер Болдик, видно, что-то напутал насчет его любви к мужскому полу. Боцман соответствовал такелажу, за который отвечал: он был крепким, надежным, проверенным и традиционным. Казначей и канонир были ни рыба ни мясо, хотя канонир слишком болезненно отнесся к замечаниям в свой адрес и до окончания смотра незаметно скрылся. Мичманы оказались гораздо приличнее, чем он ожидал: на бригах и куттерах они зачастую имели довольно жалкий вид. Но вот этого мальчишку, юного Бабингтона, на берег в таком виде выпускать нельзя. Провожая сына на флот, его мать, очевидно, рассчитывала, что он еще подрастет, но этого не произошло, и одна лишь треуголка, в которой он тонул, опозорила бы весь экипаж.
Главное впечатление от осмотра судна - старомодность: в облике "Софи" было нечто архаичное, словно ее днище было утыкано гвоздями с широкими шляпками, а не покрыто листами меди, и борта просмолены, а не покрашены. Даже у команды, хотя большинству матросов было лет двадцать с небольшим, был какой-то старомодный вид: на некоторых были надеты широкие штаны и башмаки - наряд этот успел устареть еще в ту пору, когда Джек, тогда юный мичман, был не старше малыша Бабингтона. Еще он заметил, что походка у нижних чинов свободная, нескованная; парни были в меру любопытные, причем в их лицах не было ни скрытой кровожадности, мстительности, ни забитости.
Итак: старомодность. Он полюбил "Софи" с первого взгляда за ее изящно выгнутую палубу, но холодный расчет подсказал Джеку, что именуемый шлюпом бриг тихоходный, не первой молодости, и вряд ли с его помощью можно добыть состояние. Под командованием его предшественника бриг участвовал в паре серьезных сражений: одно - с двадцатипушечным французским капером из Тулона, а второе произошло в Гибралтарском проливе, когда "Софи", охраняя свой конвой, отбила атаку множества гребных канонерок, вышедших из Альхесираса и в штиль напавших на англичан. Однако, насколько он помнит, бригу ни разу не удалось захватить сколько-либо стоящего призового судна.
…Они вернулись на скромные по размеру шканцы, скорее походившие на полуют, и Обри, нагнув голову, вошел в свою каюту. Не разгибаясь, он добрался до рундуков под кормовыми окнами, которые шли от одного борта до другого, являя собой элегантную, гнутую раму для удивительно живописного, в стиле Каналетто, вида на Порт-Магон, залитый спокойным полуденным солнцем, - вид был особенно яркий из-за скупого освещения каюты; тускловатый свет как бы напоминал, что здесь другой мир. Осторожно сев, Джек Обри убедился, что в таком положении может поднять голову: до подволока оставалось еще добрых восемнадцать дюймов. Устроившись, он подвел черту под смотром:
- Итак, мистер Маршалл, я должен поздравить вас с внешним видом "Софи". Все на надлежащем уровне, как и подобает военному кораблю. - Капитан решил ничего не добавлять к этой казенной фразе. Тем самым он дает понять, что не собирается подлаживаться под экипаж и сулить матросам какие-то блага. Сама мысль о том, чтобы стать этаким "свойским" командиром, была ему противна.
- Благодарю вас, сэр, - отозвался штурман.
- А теперь я сойду на берег. Но ночевать, разумеется, буду на судне. Так что будьте любезны, пришлите баркас за моим рундуком и вещами. Я остановился в "Короне".
Он посидел некоторое время в своем салоне, наслаждаясь его уютом. Пушек в нем не было, поскольку, благодаря своеобразной конструкции брига, их дула оказались бы дюймах в шести от поверхности воды, и две ретирадные четырехфунтовые пушки были установлены на палубе у него над головой. Однако и без орудий в каюте было тесновато. Рундуки и поперечный стол занимали почти все свободное место. Но в прежних плаваниях Джек довольствовался куда меньшим, поэтому он чуть ли не с восторгом разглядывал изящно скошенные окна - семь рам, со вкусом расположенных в кормовой части каюты, были лучше и краше любой корабельной мебели.
Это было больше, чем он когда-либо имел и на что мог рассчитывать в начале карьеры. Так почему же его восторг омрачался трудно определимым чувством, этой aliquid amari , знакомой ему по школьным дням?
Возвращаясь на берег на шлюпке, гребцами которой были теперь уже его матросы, облаченные в белые парусиновые штаны и соломенные шляпы с надписью "Софи" на лентах, рядом с мичманом, восседавшим на корме с торжественным видом, Обри понял природу этой горечи - он перестал быть частью корабельного "мы", превратившись в того, кого называют "они". И Обри в первый раз почувствовал, что это такое. Во время обхода он был окружен почтением совсем другого рода, чем то, к которому привык, будучи лейтенантом - одним из многих. Это почтение как стеклянный колпак отделило его от команды. Когда он покинул "Софи", у всех вырвался так хорошо знакомый ему вздох облегчения: "Иегова покинул нас".
"Вот цена моего эполета", - стоя на ступенях лестницы, подумал Джек и произнес вслух, обращаясь к маленькому мичману:
- Благодарю вас, мистер Бабингтон.
Шлюпка развернулась и стала удаляться. Мистер Бабингтон свистел:
- А ну-ка посторонись! Не спать, Симонс, пьяная твоя рожа.
"Такова цена, которую нужно платить, - повторил про себя молодой офицер. - Но, клянусь Господом, за ценой я не постою". И вновь на его просиявшем лице появилось счастливое, почти восторженное выражение. Но, идя на встречу в "Короне" - встречу с тем, кто не обязан ему козырять, - он шагал более энергичной походкой, чем та, которая была еще вчера свойственна лейтенанту Обри.
Глава вторая
Они сидели за круглым столиком в эркере, высоко над водой, и небрежно швыряли пустые устричные раковины в их родную стихию. От разгружавшейся в полутораста футах от них тартаны пахло шведским дегтем, пеньковыми тросами, парусиной и итальянским скипидаром.
- Позвольте положить вам еще немного бараньего рагу, сэр, - произнес Джек.
- Что ж, раз вы настаиваете, - отозвался Стивен Мэтьюрин. - Очень уж оно вкусно.
- Это одно из блюд, которое в "Короне" умеют приготовить, - продолжал Джек. - Хотя не мне хвалить здешних поваров. Кроме закусок я заказал пирог с утятиной, говяжье жаркое и свиную щеку под соусом. Вне всякого сомнения, малый не понял меня. Я несколько раз повторил ему: "Visage de роrсо", и он закивал, как китайский болванчик. Странные люди: когда хочешь, чтобы тебе приготовили пять блюд, cinco platos, и старательно объясняешь им это по-испански, оказывается, что принесли тебе только три, да и то два из них совсем не те, что заказал. Мне стыдно, что ничем лучшим я не могу вас угостить, но это вовсе не из-за невнимания к вам, уверяю вас.
- Так вкусно я не ел много дней, к тому же, - добавил Мэтьюрин с поклоном, - в таком приятном обществе, честное слово. Возможно, сложности возникли оттого, что вы объяснялись на кастильском наречии?
- Видите ли, - отвечал Джек, наполнял бокалы и с улыбкой разглядывая их содержимое на свет, - мне сдается, что я разговариваю с испанцами не лучше, чем немой с глухим.
- Вы, разумеется, забыли, что на этих островах разговаривают на каталанском языке.
- А что это за язык?
- Это язык Каталонии - на нем говорят на островах, на всем Средиземноморском побережье, до самого Аликанте и дальше. В Барселоне, в Лериде. В самых богатых провинциях полуострова.
- Вы меня удивляете. О таких тонкостях я не имел ни малейшего представления. Выходит, это совсем другой язык, сэр? Но мне кажется, это одно и то же - putain , как говорят во Франции?
- Вовсе нет, ничего подобного. Это гораздо более изящный язык. Он строже и литературней. Гораздо ближе к латинскому. Кстати, вы, скорее всего, имели в виду другое слово - patois , если позволите.
- Вот именно - patois. И все же, могу поклясться, то, что я имел в виду, произносится как-то иначе, - возразил Джек. - Однако не стану строить из себя ученого, сэр. Скажите, а язык этот звучит иначе для уха человека непросвещенного?
- Он так же отличается, как итальянский от португальского. И те и другие друг друга не понимают - эти языки звучат по-разному. И интонации в них совершенно разные. Как у Глюка и Моцарта. Это великолепное кушанье, к примеру, - я вижу, они постарались, чтобы вам угодить, - по-испански называется jabali, а по-каталански - senglar.
- Это свинина?
- Мясо дикого вепря. Позвольте…
- Вы очень добры. Не передадите ли мне соль? Действительно, роскошная пища. Я бы ни за что не догадался что это свинина. Скажите, а что это за вкусные темные колбаски?
- Вы меня ставите в тупик. По-каталански они называются bolets, а как по-английски - не знаю. Очевидно, у них нет названия, я имею в виду английское название, хотя натуралист сразу определил бы их как Линнеевы boletus edulis .
- Как-как?.. - воскликнул Джек, глядя на Стивена Мэтьюрина с добродушным изумлением. Успев съесть два, если не три фунта баранины, а в завершение жаркое из вепря, он размяк душой. - Откуда вы все это знаете? - Однако, сообразив, что приступает к гостю чуть ли не с ножом к горлу, Обри кашлянул и позвонил официанту, сдвинув пустые бокалы к краю стола.
Вопрос ненадолго повис в воздухе, и лишь недоброжелательное отношение или мрачное настроение доктора помешали бы ответить на него.
- Я вырос в здешних местах, - произнес Стивен Мэтьюрин. - Значительную часть моей юности провел в Барселоне, вместе с дядей и бабушкой, и еще в провинции недалеко от Лериды. Пожалуй, я больше жил в Каталонии, чем в Ирландии, и когда впервые поехал на родину, где стал учиться в университете, то математические задачи решал на каталанском языке, потому что таким образом цифры более естественно приходили мне на ум.
- Выходит, вы разговариваете на этом языке как местный уроженец, сэр, я в этом уверен, - отозвался Джек. - Это же превосходно. Вот это называется - с пользой провести детство. Жаль, что мне в свое время не так повезло.
- Нет, нет, - покачал головой Стивен. - Я понапрасну тратил время. Сносно изучил птиц - в этой стране множество хищных птиц и животных, сэр, - а также рептилий. Однако насекомые, помимо lepidoptera, и растения - это же непочатый край, к которому прикоснулись лишь невежественные руки! Только прожив несколько лет в Ирландии, я сумел написать небольшую работу, посвященную явнобрачным, и понял, до чего же чудовищно бездарно я потратил свое время. Огромная часть территории, интересной для всестороннего изучения, осталась нетронутой со времен Уилагби и Рея до конца минувшего столетия. Испанский король пригласил Линнея приехать в свою страну, гарантируя ему свободу вероисповедания, - как вы, несомненно, помните, - однако ученый отклонил его предложение. Все эти неисследованные богатства были у меня в руках, но я пренебрег ими. Подумать только, что бы на моем месте совершили Паллас, ученый Соландер или Гмелины, старый и молодой! Вот почему я воспользовался первой представившейся возможностью и согласился сопровождать старого мистера Брауна. Правда, Менорка - это не материк, но, с другой стороны, такая огромная площадь известняковых пород имеет свою особенную флору, и вообще, здесь много любопытного.
- Вы о каком мистере Брауне - о том, что складом заведует? О морском офицере? Я хорошо его знаю, - воскликнул Джек. - Превосходный собутыльник - любит петь за столом, сочиняет прелестные мелодии.
- Это не он. Мистер Браун - мой пациент, которого я сопровождал в Испанию. Он умер в море, и мы его схоронили у мыса Святого Филиппа. Бедняга, у него была последняя стадия чахотки. Я надеялся привезти его сюда: смена воздуха и режим могут творить чудеса с такими больными. Но когда мы с мистером Флори вскрыли его, то обнаружили такую огромную… Словом, мы убедились, что его консультанты - а это были лучшие в Дублине доктора - были настроены чересчур оптимистично.
- Так вы его разрезали? - воскликнул Джек, отодвинувшись от своей тарелки.
- Да, мы сочли это необходимым, чтобы удовлетворить просьбу его друзей. Хотя, могу поклясться, похоже, что их все это очень мало трогало. Несколько недель назад я написал единственному его родственнику, известному мне, - господину, проживающему в графстве Ферманаг, но не получил от него ни строчки.
Наступила пауза. Джек наполнил бокалы (это походило на прилив и отлив) и заметил:
- Если б я знал, сэр, что вы хирург, то я, пожалуй, не устоял бы от соблазна и принялся уговаривать вас пойти ко мне служить.
- Хирурги - отличные ребята, - отозвался Стивен Мэтьюрин с ноткой сарказма. - Что бы мы без них делали, боже упаси! Ловкость и быстрота, с которой мистер Флори вскрыл в здешнем госпитале eparterial bronchus , удивила, я сказал бы даже - восхитила бы вас. Но я не имею чести принадлежать к их числу, сэр. Я всего лишь обычный врач.
- Извините меня, ради бога, надо же было так ошибиться. Но даже в этом случае, доктор, даже в этом случае я заманил бы вас на борт своего судна и держал взаперти до тех пор, пока мы бы не вышли в море. На моей бедной "Софи" нет лекаря, и нет никакой надежды отыскать его. Послушайте, сэр, неужели мне не удастся уговорить вас вместе отправиться в плавание? Военный корабль - находка для философа, особенно в Средиземном море. Тут есть и птицы, и рыбы - обещаю, что вы увидите чудовищных и странных рыб, редкие природные явления, метеоры, а еще - возможность получить призовые деньги. Ведь даже Аристотель позарился бы на призовые деньги. Дублоны, сэр. Они сложены в мягкие кожаные мешки приблизительно вот такой величины. И очень приятно ощущать их тяжесть. Больше двух мешков человеку не унести.
Говорил Обри шутливым тоном, не рассчитывая на ответ, поэтому удивился словам Стивена:
- Но у меня нет диплома морского врача. Разумеется, мне довелось делать немало вскрытий, и я знаком с большинством хирургических операций. Но я не изучал морской гигиены и совсем не знаю характерных для моряков болезней…
- Благослови вас Господь! - вскричал Джек. - Даже не думайте о таких пустяках. Вы только представьте, кого нам присылают, - помощников хирурга, несчастных недорослей - недоучек, которые в лучшем случае отирались по аптекам, чтобы получить патент в военно-морском министерстве. Они знать не знают, что такое хирургия, не говоря о медицинской науке. Они учатся ей на бедных матросиках. И еще они надеются заполучить опытного фельдшера, какого-нибудь мастера ставить пиявки, хитрована или мясника из числа матросов. В печати о таких пишут сколько угодно. И когда они немного поднатаскаются в своем ремесле, то сразу метят на фрегаты и линейные корабли. Что вы! Мы были бы рады заполучить вас, более чем рады. Прошу вас, подумайте над моими словами. Не стоит говорить, - с серьезным выражением лица добавил молодой офицер, - как приятно было бы мне оказаться вашим сослуживцем.
Открылась дверь, и вошел официант со словами:
- Морская пехота.
Вслед за ним появился солдат в красном мундире с пакетом в руке.
- Капитан Обри? - произнес он громким голосом. - Это вам от капитана Харта с наилучшими пожеланиями.
Прогрохотав сапогами, он тотчас исчез, и Джек заметил:
- Должно быть, это распоряжения от коменданта.
- Не обращайте на меня внимания, прошу вас, - сказал Стивен. - Вы должны прочитать их тотчас же.
Взяв скрипку Джека, он отошел в дальний конец комнаты и принялся наигрывать тихую, как бы шепчущую мелодию, повторяя ее вновь и вновь.
Распоряжения оказались именно такими, каких Джек и ожидал: ему было предписано как можно быстрей пополнить запасы, погрузить провизию и отправиться для конвоирования в Кальяри двенадцати парусных судов и транспортов (перечисленных отдельно). Ему предписывалось следовать полным ходом, но щадить при этом рангоут и паруса. Он не должен был уклоняться от опасности, но в то же время ему не следовало рисковать напрасно. Затем, под грифом "Секретно", ему были даны инструкции относительно особых сигналов - как отличать своего от противника: "Судну, сигнализирующему первым, надлежит поднять красный флаг на топе фок-мачты и белый флаг с вымпелом над ним - на грот-мачте. Отвечать должно поднятием белого флага с вымпелом над ним на топе грот-мачты и синего флага на топе фок-мачты. Судно, первым поднявшее сигнал, должно выстрелить из одной пушки в наветренном направлении, а то, которое ему отвечает, стреляет трижды, с интервалами между выстрелами, в подветренном направлении". Наконец, была приписка, в которой указывалось, что лейтенант Диллон назначен на "Софи" вместо мистера Болдика, который вскоре прибудет на борт "Берфорда".
- Хорошие новости, - произнес Джек. - У меня будет отличный товарищ в лице лейтенанта. "Софи" по штату полагается лишь один лейтенант, так что это очень важно… Лично я с ним не знаком, но он великолепный товарищ, я в этом уверен. Он отличился на "Дарте" - наемном куттере: в Сицилийском канале атаковал не то два, не то три французских капера. Одного из них потопил, а второго захватил. На флоте только об этом и говорили, но его рапорт в "Гэзетт" опубликован не был, и повышения он не получил. Чертовски не повезло малому. Для меня это удивительно - такое впечатление, будто повышение его не интересовало. Фитцджеральд, которому известно о вещах такого рода, сказал мне, что Диллон не то племянник, не то кузен какого-то пэра. Вполне возможно. Десятки людей получали очередной чин за гораздо менее значительные подвиги. К примеру, я сам.
- Позвольте узнать, что именно вы совершили? Я так мало знаю о флотских делах..
- Все просто: мне два раза чуть не проломили голову - сначала во время сражения на Ниле и потом еще раз, когда "Женерё" захватил старый "Леандр". Приспела пора раздавать награды, и поскольку я оказался единственным оставшимся в живых лейтенантом, то наступил и мой черед. Повышение ко мне пришло не сразу, но, клянусь, было кстати, хотя я его и не заслужил… Как насчет чая? Да еще с куском сдобного пирога? Или предпочитаете портвейн?
- Чай был бы весьма кстати, - отозвался Стивен. - Но скажите, - продолжал он, взявшись за скрипку и прижав ее подбородком, - разве ваши повышения не связаны со значительными расходами, поездкой в Лондон, приобретением формы, клятвами верности, уплатой налогов?..