Тут ему вдруг вспомнился стакан сахарной воды с флердоранжем, выпитый им перед тем, как он задремал. Недолго думая, он подошел к столику и, захватив из стоявшей на нем вазочки часть сахара и флакон с флердоранжем, сунул их в свой чемодан, а также взял немного воды из графина, которую он отлил в небольшой пузырек, решив в Париже, на свободе, сделать анализ всех этих веществ. Затем он стал торопить Лорана, спеша покинуть эти места, где в течение одной ночи разбиты были все его надежды на счастье. Он собирал самые необходимые свои документы, бумаги и кое-какие сувениры, особенно дорогие ему, когда Лоран уведомил его о приходе какого-то незнакомого человека, настоятельно желавшего видеть графа.
Каково же было удивление молодого графа, когда он узнал в этом человеке доверенного слугу князя Васильчикова.
- Что такое случилось у вас, Сергей? - спросил он вне себя от волнения. - Быть может, ты сумеешь объяснить мне это? Я ничего не знаю, ничего не понимаю!
- Мы также ничего не знаем, ваше сиятельство, - ответил пришедший. - Сегодня ночью княжна призвала мою жену и сказала ей, чего она требует от меня. Она поручила мне передать вам вот это кольцо, подобное тем, какие носят восточные властители. Княжна просила также передать следующие слова: "Пусть граф д'Антрэг продолжает верить в меня и не дает воли своему отчаянию. Если ровно через два года, в это самое время и в этот самый день, он не свидится вновь со мной, то пусть надавит на камень в этом перстне, и тогда он узнает, чего я жду от его преданности и от его любви ко мне!" Вот и все, что мне было поручено передать вам, граф! Бедная княжна не имела даже пяти минут в своем распоряжении, когда ей было доставлено приказание немедленно отправиться в монастырь; ей даже не дали времени проститься с отцом.
Молодой человек отвернулся на мгновение, чтобы стереть украдкой слезу, навернувшуюся ему на глаза; когда он обернулся, Сергея уже не было в комнате.
Час спустя Оливье Лорагю д'Антрэг сидел, удобно расположившись в спальном вагоне, и мчался на всех парах к немецкой границе. Он не бежал от грозившей ему опасности, а только, покоряясь своей участи и силе обстоятельств, уезжал в изгнание под благовидным предлогом отпуска.
II
Прогулка в Булонском лесу. - Посланец Невидимых. - "Помните, что это борьба не на жизнь, а на смерть". - Состязание. - Князь Урусов. - Ограбление.
ПРОШЛО ТРИ МЕСЯЦА ПОСЛЕ ОПИСАННЫХ событий. Граф Оливье Лорагю все это время жил со своим отцом в родовом особняке на улице св. Доминика, в одном из самых уединенных кварталов шумного Парижа. Почти отрешившись от светской суеты, молодой человек вел затворническую жизнь, и друзья видели его только изредка в залах жокей-клуба и на скачках. Верховая езда и спорт были страстью графа, которую он унаследовал от целого ряда поколений.
Пятнадцатого июля, спустя три месяца после отъезда из Петербурга, Оливье Лорагю, сидя на своем любимом коне Баярде, объезжал Булонский лес. Это был час встреч; аллеи парка пестрели множеством всадников и амазонок парижского света и полусвета, и графу ничего не оставалось, как свернуть в одну из темных и одиноких аллей. Отпустив поводья, молодой человек мечтал о далеком и все-таки милом Петербурге, о бедной девушке, которую окутала какая-то роковая тайна. В эту минуту ему хотелось снова вернуться в Россию и отправиться на поиски невесты и ее отца.
- Граф Лорагю, если не ошибаюсь! - раздался голос за спиной молодого человека.
Граф обернулся и увидел подъехавшего к нему элегантного джентльмена на красивом коне.
- С кем имею честь говорить, милостивый государь? - спросил граф, оглядывая с любопытством и недоверием молодого и очень изящного джентльмена.
- Быть может, ночь накануне вашего отъезда из Петербурга, граф, напомнит вам и объяснит нашу встречу! - отвечал незнакомец.
Эта новость до такой степени была неожиданна для графа, что он вздрогнул и дернул лошадь в сторону.
- О, не бойтесь, граф, - с улыбкой остановил его незнакомец, - ваша жизнь вне опасности.
Эта фраза была сказана так едко и обидно, что Лорагю поднял Баярда на дыбы и бросился на оскорбителя.
- Ни с места! - крикнул тот и направил на графа дуло пистолета.
- Я забыл, - сказал граф, - что мошенники играют только с верными картами. Что же вам нужно от меня? Неужели вы не оставите меня в покое и в Париже?
- Оставим сейчас же после того, как вы дадите формальное отречения от руки вашей невесты.
- Я сказал уже однажды, что вы его не получите!
- Вы его дадите, граф; благоразумие прикажет вам это! Поймите, что с этого момента вы являетесь для нас препятствием, которое должно быть устранено, - как и когда, об этом мне ничего не известно. Удовольствуется ли Совет тем, что доведет вас до полного бессилия или же решит покончить с вами раз и навсегда, - это будет зависеть, главным образом, от вас самих, от того, что вы намерены делать и как будете себя держать в будущем! Я же лично, могу вас уверить, не питаю к вам никаких враждебных чувств и вплоть до вчерашнего дня не только не знал вас, но даже не подозревал о вашем существовании!
Слова эти были произнесены незнакомцем мягким, почти растроганным голосом. Это внушило молодому графу мысль постараться разузнать от него что-нибудь о своих друзьях.
- Как вижу, вы, милостивый государь, принадлежите к кругу тех людей, у которых порядочность и воспитанность являются наследственными, - заметил он. - Так скажите же мне, почему вы принимаете на себя роль исполнителя чужой воли по отношению к человеку, который никогда не сделал ничего, чтобы заслужить ваше недоброжелательство?
- Этого вы никогда не поймете… И я ничего не могу сказать! Прощайте, мое поручение исполнено; - мне остается теперь добавить еще только одно: если мы встретимся с вами где-нибудь в обществе, в театре или на гулянье, и вы узнаете меня, то я прошу вас, в ваших же интересах, не подавать вида, что вы меня узнали!
- На это я должен вам сказать, что если мне представится случай встретиться с вами, то я не буду слушать иного голоса, кроме голоса моей личной безопасности, и поступлю так, как мне подскажет мое чувство самосохранения.
- Как вам будет угодно - это было просто предостережение! - сказал незнакомец.
- В таком случае я также считаю нужным предостеречь вас, что по отношению к таким врагам, которые действуют тайно и под личиной, я считаю все средства борьбы законными. Вы вызвали меня на борьбу, борьбу дикарей, и я готов поддерживать ее и бороться с вами тем же оружием; для начала, так как мне во всяком случае необходимо знать, с кем я имею дело, я предупреждаю, что не отстану от вас ни на шаг до тех пор, пока не сумею открыть вашего имени: скакун у меня бодрый, и вам едва ли удастся уйти от меня!
Звонкий пренебрежительный смех был ответом на эти слова графа.
- О, граф, вы делаете мне слишком много чести! - насмешливо сказал незнакомец, потрепав по шее своего коня.
Оба всадника пустили лошадей рысью. Они пересекли главную аллею и углубились в маленькую, узкую и к тому же запрещенную для лошадей. Незнакомец как будто нарочно туда направился, потому что в конце аллеи был барьер. Достигнув его, он даже не пришпорил коня, который прекрасно взял барьер. Баярд одолел его гораздо тяжелее и начал немного отставать. Граф пришпорил его и снова выровнялся. Тогда началась борьба, продолжавшаяся минут двадцать. Баярд, не знавший соперников в быстром беге, тем не менее начал отставать на несколько корпусов от коня незнакомца.
Эта скачка привела всадников к озеру. Незнакомец слегка дал шпоры своему коню, и тот, с размаху бросившись в воду, поплыл с легкостью утки. Напрасно граф пришпоривал и даже хлестал своего Баярда: конь пугливо фыркал, бил задом, к великому удовольствию собравшегося народа, а в воду все-таки не пошел.
Граф был побежден, сконфужен, уничтожен. Он повернул лошадь домой, и в это время до его слуха донесся отдаленный крик с того берега:
- До скорого свидания, граф!
Приехав домой вне себя от злобы, Лорагю тотчас пошел в кабинет отца, чтобы рассказать ему о своем приключении и спросить совета. Старого графа не было дома, и зная, что его легче всего застать в клубе, молодой человек отправился туда. Действительно, почтенный аристократ восседал в игорной комнате клуба. Граф подошел к нему и только начал рассказывать о своем поражении, как онемел от изумления: за одним из столов сидел его утренний незнакомец и преспокойно играл в карты с генералом Буало. Поборов свое волнение, граф обстоятельно описал отцу свое приключение.
- Так это, значит, продолжение твоей истории в России? - спросил отец.
- Да, и что всего интереснее, виновник моего утреннего поражения находится здесь, в клубе.
- В клубе? Ты с ума сошел.
- Это так же верно, как то, что я вас люблю и уважаю, отец.
- Где же он? Не мучь меня, покажи.
- Партнер генерала Буало.
- На этот раз я окончательно прихожу к выводу, что ты болен, - сказал старик. - Да знаешь ли ты, кто это такой?
- Нет, не знаю.
- Это князь Урусов, один из самых веселых и милейших иностранцев, которых я видел когда-нибудь в Париже. Чтобы рассеять все твои сомнения, пойдем, я тебя познакомлю с ним.
Старик потащил сына и представил его князю.
- Очень рад познакомиться, - сказал князь и вслед за этой банальной фразой сумел завязать чрезвычайно интересный разговор, продолжавшийся очень долго.
Он говорил как умный, сведущий и бывалый человек, владея в совершенстве французским языком.
"Он, он", - думал граф, слушая князя, но минуту спустя ему уже казалось, что он ошибается.
Вечер прошел незаметно. Молодые люди поужинали вместе, и так как старик уехал, то князь предложил графу подвезти его.
- Мы почти соседи, - говорил он, - вам грешно будет отказать мне!
Граф сел, и пара кровных английских лошадей помчала карету.
Выходя, граф поблагодарил князя за приятно проведенный вечер и затем собственноручно захлопнул дверь кареты. Вдруг стекло двери опустилось, и князь тихо сказал:
- Помните, граф: завтра вечером будет уже поздно, откажитесь лучше теперь.
- А, так значит, это…
Граф бросился было к нему, но карета уже умчалась.
Когда граф рассказал отцу завершение своего знакомства с князем, старик призадумался. Ему казалось, что сын его окончательно сошел с ума. Он посоветовался с доктором и через несколько дней собрался в поездку в Италию. Под предлогом, что ему скучно одному, он увез с собой и сына.
Прошло два месяца. Графы Лорагю вернулись домой. Особняк был разграблен, а касса взломана. На дне ее было письмо:
Мы вынуждены разорить вас, чтобы лишить вас возможности действовать. Ваше состояние будет возвращено вам в тот день, когда вы окончательно откажетесь навсегда от руки вашей невесты, княжны Васильчиковой.
Невидимые
III
Австралийский буш. - Лесные бродяги. - Каторжники и искатели золота. - Тидана, пробивающий головы.
ЮЖНОЕ СОЛНЦЕ БЫЛО БЛИЗКО К ЗАКАТУ. Тропический лес нахмурился и потемнел, а трое запоздалых путешественников приютились под деревом у пылающего огня, на котором жарилось филе кенгуру, распространяя вокруг аппетитный запах, который более всего дразнил прекрасного черного пса, прохаживающегося вокруг огня.
Время от времени один из путешественников отходил от костра и, пробравшись через кустарник на опушку, осматривал окрестности через бинокль, после чего все трое совещались. Предосторожность эта была не лишней, так как в то время, к которому относится наш рассказ, австралийский материк наводнили беглые каторжники, которые для честного человека были страшнее дикарей. В то время в этой части света едва ли насчитывалось сто тысяч жителей; но ни в одном человеческом обществе не было столько преступных элементов, как здесь, столько зла, вражды и коварства, порожденных английскими колониями преступников.
Цивилизованное население Австралии делилось на две категории, а именно, на переселенцев, людей более или менее порядочных, явившихся сюда с целью наживы, и на каторжников, которые в свою очередь подразделялись на каторжников, отбывающих наказание, и каторжников, отбывших срок наказания и отпущенных на волю; они быстро превращались в лесных бродяг, бушрейнджеров, как их называли. Последние переходят в дикое состояние и живут хуже самих дикарей, не признавая ни чести, ни закона, промышляя грабежом и охотой; а так как эти занятия обеспечивают им средства к существованию, то они предпочитают грабить фермы, а не работать на них или заводить новые. С туземцами они обычно живут довольно дружно, поставляя им ром, коньяк, джин и другие спиртные напитки. Но горе скваттеру или путешественнику, прибывшему сюда с честными намерениями - возделывать землю и завести хозяйство, если он натолкнется в пути на этих людей! Не задумываясь, они убьют и ограбят его, тем более, что такие преступления в Австралии в то время всегда оставались безнаказанными.
Количество этих мародеров или лесных бродяг было тогда так велико, что двое европейцев при встрече обычно разговаривали друг с другом не иначе, как держа ружье на взводе, так как нельзя было ни при каких обстоятельствах поручиться за свою безопасность или предугадать намерения собеседника.
В числе этих бушрейнджеров были, конечно, и порядочные, честные люди, но это были лишь редкие исключения, относившиеся к канадцам, жившим жизнью трапперов, то есть охотой на кенгуру и опоссумов, мясо которых они употребляли в пищу, а кожи продавали колонистам - поселенцам, изготовлявшим из них сбрую, гетры, шапки, куртки и всевозможные необходимые в их обиходе предметы. Также охотятся они и на черных лебедей, которыми изобилует Австралия. Эти птицы дают им вкусную пищу, а пух представляет собой предмет торговли, всегда находящий покупателя. Кроме того, этих трапперов часто нанимали владельцы золотых приисков из Сиднея для провозки золота, а также и переселенцы для сопровождения транспорта товаров, клади или сельских продуктов во время пути к месту назначения с целью охраны от грабителей, особенно если местом назначения являлся какой-нибудь отдаленный пункт. Другие лесные бродяги, то есть настоящие бушрейнджеры, жившие только разбоем и грабежом, ненавидели канадцев и, не стесняясь, пристреливали их всякий раз, когда им представлялся случай сделать это, но вместе с тем они боялись их, потому что канадцы были люди рослые, сильные, смелые и решительные и в совершенстве владели и ружьем, и ножом.
Их нанимали также, за известное вознаграждение, в качестве проводников как единичные путешественники, так и целые караваны скваттеров-дровосеков или фермеров, так как во многих случаях присутствия одного такого канадца-траппера было достаточно для того, чтобы держать на расстоянии целые шайки дикарей или лесных бродяг. И те, и другие прекрасно знали, что ни один канадец не поленится пройти четыреста и даже пятьсот миль, чтобы собраться группой в двадцать-тридцать человек и беспощадно отомстить за смерть одного из своих, если только можно напасть на след убийц.
Нет числа тем преступлениям, которые были отомщены или предотвращены этими австралийскими трапперами в те годы, когда еще не существовало ни настоящих властей, ни полиции, ни суда в этой обширной стране, кроме, быть может, только двух больших центров, Сиднея и Мельбурна.
Отбывшие срок наказания преступники в свою очередь разделялись на две категории: на "чистых" и "нечистых", в зависимости от новых приговоров, которые им выносили за преступления, совершенные во время отбывания ими наказания в месте ссылки.
Нечего и говорить, что представители этих категорий ненавидели и даже презирали друг друга, так как с их точки зрения между ними существовала громадная разница. Так, например, тот, кто не подвергался никакому наказанию, кроме приговора суда, произнесенного над ним в Англии, непременно считал себя стоящим неизмеримо выше других каторжников. Такие люди считали даже особым преимуществом свою ничем не запятнанную в Австралии репутацию: до того редки были случаи, чтобы кто-нибудь их каторжников не оказывался виновным и здесь, на месте ссылки, в целом ряде всевозможных преступлений и не подвергался целому ряду взысканий во время отбывания им срока наказания.
В Европе какими-то судьбами держалось убеждение, будто эти ссыльные преступники становятся по прошествии некоторого времени образцами добродетели и будто Австралия стала тем, что она есть, только благодаря им, и приписывали это благодетельному влиянию английской системы наказаний. Однако все это - жестокое заблуждение, которое даже местные статистики, с неопровержимыми данными в руках, полностью отрицают.
Число преступников, превратившихся с течением времени в мирных и трудолюбивых граждан, до такой степени незначительно, что о них не стоит даже и говорить, и по отношению к числу преступников, которые, отбыв срок наказания, превратились в самых отчаянных негодяев и злодеев, в закоренелых преступников и развратников, продолжавших идти по пути порока, является положительно каплей в море. Большинство из них, получив свободу, совершали целый ряд преступлений и избегали новых наказаний лишь тем, что бежали в буш и скрывались там, где могли, в течение долгих лет, давая волю своим преступным наклонностям, неуловимые и недоступные закону.
Канадцы-трапперы часто преследовали их и, верша суд Линча, прямо-таки охотились за ними, стараясь очистить страну от этой язвы. Мы, конечно, вызовем всеобщее удивление, утверждая, что Австралия ничем не обязана Англии - ни своим расцветом, ни своей культурой, ни своим прогрессом, что, напротив, Англия делала все, что могла, чтобы парализовать политический рост и развитие этой страны, и современные австралийцы утверждают, что Англия опасалась основать крупную и могущественную колонию, которая, подобно североамериканским Соединенным Штатам, могла бы отделиться от нее.
Как бы то ни было, но, начиная с 1877 года, Великобритания стала отказывать в субсидиях эмигрантам, переселяющимся в Австралию, тогда как переселяющимся в другие ее колонии продолжала оказывать поддержку. Мало того, она стала продавать землю в Австралии только очень большими участками, чтобы они были доступны только людям богатым, а бесплатные колонии совершенно уничтожила даже и для тех, кто мог считать это своим неотъемлемым правом, - для отставных военных и моряков.
Такая политика могла, конечно, только уменьшить число честных работников-хлебопашцев и других порядочных людей, переселяющихся в Австралию. Кроме того, следует еще заметить, что из громадного числа ссыльных лишь очень немногие принадлежали к земледельческому классу; большинство же составляли представители городского населения фабричные, ремесленники, не имевшие ничего общего с землей и только по принуждению работавшие над расчисткой и разработкой казенных участков; отбыв срок наказания, они тотчас же бежали сначала в города, где совершали новые преступления, а затем скрывались в буше, увеличивая собой полчища лесных бродяг и грабителей.
Только золотым приискам обязана Австралия своим быстрым ростом и развитием. Приманка, какой служил драгоценный металл, привлекла сюда тысячи людей, тысячи рабочих рук, и необходимость для каждого охраны его личных интересов естественно породила известные строгие порядки и законы; образовалось общество, и жизнь вошла в обычную колею.