44
И тут я вспомнил.
Я не мог точно сообразить, когда и где это случилось. Только был я еще совсем маленький. Лет шести.
Мы ехали в поезде с папой и мамой. Не помню куда. Нас долго держали на какой-то станции. Час или два. Там скопилось очень много поездов. Говорили, что впереди крушение.
Папа куда-то уходил, потом вернулся и сказал, что точно, впереди крушение, столкнулись и сошли с рельсов составы.
Потом мы поехали. Наш поезд пропустили вперед, потому что он мог еще войти в расписание. Другие должны были двигаться за нами.
Я тогда ничего не понимал и радовался, что мы всех обогнали. Папа рассердился и велел мне немедленно ложиться спать.
Я не хотел спать, но он прикрикнул на меня и задернул шторы.
Взрослые ушли из купе.
Но мне не хотелось спать. И потом - почему меня днем уложили в постель? Я поднялся и отдернул штору.
Наш поезд медленно шел по высокой насыпи. А внизу…
Внизу на поляне лежал на боку паровоз. У него была погнутая, смятая труба. Рядом - разбитый вагон.
Возле паровоза и вагона суетились люди. Это было очень странно и страшно - большой, настоящий паровоз на боку, со смятой трубой.
Поезд шел медленно, я все смотрел на паровоз и не услышал, как в купе вернулись взрослые.
И тут папа меня ударил. Первый раз в жизни. Он никогда меня не бил. Мама - та и шлепала и подзатыльники давала. А он нет.
Никогда больше я не видел его таким. Он не мог мне простить, что я не послушался его.
И вот теперь я вспомнил и снова увидел этот паровоз со смятой трубой, лежащий под насыпью…
45
- Олег! Они обязательно нас нагонят?
Олег не ответил. Лишь прижался к стеклу.
Сцепка приближалась к станции.
На соседнем пути, закрывая перрон, стоял товарный состав. Он был очень длинный. Чуть ли не в километр. Поезд обрывался вагоном. Тепловозов не было.
Тепловозы появились через несколько секунд.
Длинная сцепка медленно шла по запасному пути.
Олег схватил Люсю за руку.
- Смотри!
Они поравнялись с первым тепловозом.
В кабине были люди. Двое или трое. Один, высунувшись в окно, что-то кричал, но ребята не расслышали.
Через мгновенье тепловозы уже были позади.
И тут же Олег и Люся увидели их снова.
Вернее, не сами тепловозы, а луч прожектора. Он шел за ними. Потом луч мигнул и погас.
Прожектор первой сцепки выхватил из темноты головной локомотив. Спереди у него была небольшая площадка, огибавшая корпус.
"Если бы такие площадки были у всех тепловозов!" - мелькнуло в голове Олега.
Прожектор заднего состава вновь замигал. Олег подумал, что, наверное, их свет слепит машинистов, и выключил его.
И тогда сзади сильно и ровно вспыхнул прожектор.
Ребята были не одни. К ним шли на помощь.
46
Люсины пальцы сжимали мою ладонь. Губы ее шевелились. Я не слышал, но понимал, что она шепчет.
- Скорей! Скорей! Милые, хорошие… Нажмите еще… Нажмите!
Люся все сильнее сжимала мою руку.
Тепловозы мчались за нами. Они были совсем недалеко.
Еще минута, другая, и они нас догонят. Тихо стукнувшись, соединятся составы. Машинист даст задний ход.
Люся отпустит мою ладонь, и кончится этот сумасшедший бег, эта необыкновенная ночь… Неужели кончится?!
47
Это был тот случай, когда становятся бесполезными инструкции, когда нарушаются все разумные ограничения, когда человек должен переступить предел, установленный ради его безопасности.
Догнать разогнавшуюся сцепку из четырех тепловозов почти невозможно, и тем не менее люди, бросившиеся в погоню, должны были пойти на все, чтобы сделать невозможное.
Этого требовала жизнь двух незнакомых им ребят.
А впереди лежал город.
И уже жизни десятков и сотен людей угрожали сбежавшие локомотивы. Жители города сейчас спокойно спали в домах, над которыми проходила крутая эстакада железной дороги. Они не знали об опасности.
Трое лучших машинистов, бросившихся в ночную погоню, сделали все. Все, что было возможно.
Но если человек, забыв о себе, может переступить любую черту ради спасения другого, то машина, к несчастью, имеет точно определенный конструкцией последний предел.
48
Свет не приближался. Олегу даже показалось - он начал отставать.
Не хотелось в это верить, но прожектор идущего за ними состава все больше отодвигался назад.
Это был уже не луч, а только яркое пятно света.
Потом пятнышко.
Наконец и оно исчезло за горизонтом…
Люсины пальцы отпустили его ладонь.
А у Олега перед глазами был паровоз под насыпью. Он лежал на боку со смятой трубой.
49
…Вот он, подъем! Высовываюсь в окно. Даже в темноте видно, как впереди насыпь дороги круто подымается вверх.
Тепловозы замедляют свой ход. Им не под силу взять подъем с разбегу. Люся придвигается ко мне.
- Не забудь сумку! - говорю я.
Она улыбается. Теснее прижимается ко мне.
- Не бойся, - говорю я.
- Я не боюсь…
- Ты сможешь прыгнуть?
- Смогу. Только ты первый. Мне тогда будет не так страшно.
- Ты не бойся и прыгай сразу за мной.
- Я прыгну сразу.
- Не бойся. Я поймаю тебя.
- Я не боюсь. Надо только, чтобы ты прыгнул.
Мы подымаемся все выше. Дорога идет над стоящими у подножия холма домами. В свете прожектора они белые, чистые, как на картине "В лунную ночь".
Я гашу прожектор и снова смотрю вперед. Там уже виден крутой поворот. Дальше медлить нельзя.
- Прыгай сразу за мной, - говорю я. - Вперед и немножко вбок!
Распахиваю дверь.
- Олег!
Люся бросается ко мне. Крепко обнимает.
- Если со мной что-нибудь случится…
- Ничего не случится!
Я целую ее.
- Пора!
Спускаюсь по ступенькам. Прежде чем прыгнуть, оборачиваюсь. Люся стоит наготове, держась за поручень. Она смотрит на меня. В глазах у нее какое-то совсем особенное выражение.
Я машу ей рукой и прыгаю вперед и немного вбок. Меня ударяет о щебень, я падаю, но тут же вскакиваю.
Люся уже на последней ступеньке подножки.
- Давай! - кричу я.
Люся отделяется от подножки. Со всех ног бросаюсь к ней. Люся клубком катится к краю насыпи. Я поспеваю вовремя и удерживаю ее.
- Ушиблась?
- Нет, ничего… Она очень испугана.
- Кости целы?
- Вроде да…
Она прижимается ко мне.
Мы смотрим на удаляющиеся тепловозы.
Они уже наверху возле поворота. Отсюда кажется, они идут совсем не так быстро. Темный состав четко виден на фоне неба.
Так в кино идут поезда, перед тем как их подорвут партизаны.
И вдруг…
Ровная линия состава надламывается. Тепловозы вздыбливаются - лезут друг на друга.
И вот уже первый из них летит вниз.
Мы с Люсей бежим вверх по насыпи. Люся что-то кричит.
А может быть, это кричу я?
Тепловозы один за другим летят вниз. Они катятся по высокой насыпи, по склону холма.
Один, второй, третий, четвертый…
А внизу в домах спят люди. Они спокойно лежат в постелях. Они не знают, что случится через секунду. Тепловозы все ближе, ближе.
Сейчас они врежутся в здания, сомнут стены, раздастся взрыв…
- А-а-а! - в отчаянии кричу я…
50
- Что с тобой? - спросила Люся.
Они по-прежнему стояли в последней кабине несущейся в ночи сцепки.
- Ничего.
- Ты вдруг дернулся…
- Нет, ничего.
Не может же Олег рассказать ей, о чем он думал сейчас. Он представил себе, как они спрыгнут с тепловозов. Зачем только он подумал об этом?
Люся все еще всматривалась в темный горизонт, на что-то надеясь.
- Они нас теперь не догонят?
- Наверное… нет.
Сейчас уже нельзя врать. Надо говорить только правду.
- Значит… будем прыгать?
- Придется. Да ты не бойся!
- Я не боюсь.
- Все будет в порядке…
Если все будет в порядке, они окажутся на насыпи и начнут ощупывать синяки. А тепловозы уйдут вперед, к повороту и…
Олегу не хотелось думать, что будет дальше.
Послышалось всхлипывание.
- Не реви! - сказал Олег.
- С чего это ты взял! - сердито ответила Люся и затихла.
51
А я все думал. Мне еще никогда в жизни не приходилось так думать.
До сих пор самый сложный вопрос, который я решал, был: "Идти сегодня в школу или не идти…"
А сейчас я должен был думать не только о себе. Я не мог не думать о Люсе.
И потом, не мог не думать о тех людях, что сейчас спали в постелях в Узловой, в домах, стоящих под насыпью.
"Брось, - говорил я себе. - Ну что ты. О чем тебе думать? Ведь тебе ясно сказали: "Прыгай! Прыгай во что бы то ни стало!" Ну, значит, и надо прыгать. И нечего тут раздумывать. Прыгай - и все! За тебя решили!"
Ну, а если бы я не услышал радио? Тогда бы точно прыгнул. Ведь мы все равно собирались прыгать.
Я же не обязан был знать о повороте. Откуда мне знать? Может быть, я никогда в жизни не был в Узловой…
И радио не слышал. Неизвестно, когда сломалось радио. Допустим, оно сломалось на секунду раньше? Вполне могло. И я бы не услышал про поворот. Ничего бы не знал.
Кто может сказать, что я слышал радио? Никто! Ведь я был там о д и н. ОДИН! И никто никогда не узнает об этом. Никто не упрекнет.
Хорошо, что я ничего не сказал Люсе про поворот. Как будто чувствовал. Мы спокойно спрыгнем с ней. Ну, может, расшибемся, но останемся живы. Я все рассчитал, знаю, как спрыгнуть.
И все. Хватит об этом думать…
Но я не мог не думать.
Я никогда их не видел, но они все были передо мной, те, что спокойно спали сейчас в своих постелях.
Большие и маленькие Ребята вроде меня. Мамы, похожие на мою маму. Девчонки, такие, как Люся, и такие красивые, как Элка Зарафьян. И совсем мелюзга, первоклашки, и те, что ходят еще в детский сад или даже совсем не ходят, а спят в колясках.
Они все были рядом со мной.
Но что я могу сделать, чтобы помочь им? Я же не могу остановить тепловозы.
Хорошо пионеру из "Родной речи", который предотвратил крушение. Увидел лопнувший рельс, снял галстук и побежал навстречу поезду. И пожалуйста, уже герой!
Но я не могу добраться до передних тепловозов. Никак не могу. Они не сообщаются. Никаких дверей, перил, площадок. Не могу же я перескочить из одной закрытой кабины в другую.
Только если с крыши на крышу… Нечего и думать об этом! Тогда уж лучше прямо под колеса. С крыши на крышу при такой скорости, в темноте!..
Хватит, довольно травить себя, все равно ничего ты сделать не можешь. Сейчас начнется подъем, и мы с Люсей спрыгнем на землю. Спокойно спрыгнем.
И нечего думать о всякой ерунде. Ты не герой, не Матросов и не Брумель. Да еще посмотрел бы я, как Брумель прыгнул. Это не на стадионе в яму с опилками. Это совсем другое…
Ведь никто ничего не узнает. Никогда в жизни.
Только я буду знать. Тоже всю жизнь.
Всю жизнь буду носить это в себе. И буду помнить. Утром за чаем, днем на работе, вечером, ложась спать.
Ночью мне будут сниться летящие вниз тепловозы и дома под ними, белые, как на картине "В лунную ночь".
Разве я смогу жить, если всегда буду помнить об э т о м!
Через люк в машинном отделении можно выбраться на крышу. Впереди семь секций. Нет, шесть, последняя не в счет. Значит, надо прыгнуть пять раз…
Я никогда не смогу этого сделать!
Я вернусь домой. Мама будет счастлива, что я уцелел. Потом приедет отец. Он посмотрит мне в глаза и все поймет. И придется рассказать…
Нет, не только потому, что ему трудно, невозможно врать. Не только…
Я знал, почему мне придется ему рассказать. Потому что сам он никогда бы не спрыгнул с поезда, если бы беда грозила другим людям. Он бы точно влез на крышу, чтобы добраться до первых тепловозов. Он бы не вспомнил даже, что у него раненая нога до сих пор болит в колене.
Его ранили в конце войны, летом сорок пятого. Он пошел на фронт добровольцем. Он был тогда чуть старше меня. Они ехали на Запад, но там война кончилась, и их повернули на Восток.
Отец освобождал Южный Сахалин. Он был стрелок-танкист. Это случилось, когда он вернулся к своему подбитому танку. Там остался командир. Командир приказал всем уходить. Сказал, что пойдет последним. Они не знали, что он тяжело ранен и не может уже выбраться. Но командир не хотел, чтобы из-за него погибли отец и водитель. Они вылезли из танка и побежали.
Отец обернулся и увидел, что командира нет. Он крикнул водителю, но тот не остановился и бежал все дальше. А отец вернулся. И тут его ранило.
Но он все-таки вытащил командира. Долго нес его на себе по полю. Командир умер у него на руках, но отец все-таки дотащил его до своих.
Потом он встретил в медсанбате водителя. И ударил его.
Водитель был старшина, а папа только младший сержант. Его судили трибуналом и разжаловали в рядовые.
Но отец говорил, что если бы он еще встретил водителя, то все равно бы его ударил…
52
Три! Только три раза надо прыгнуть с одной крыши на другую. Ведь каждые две секции сообщаются между собой.
Теперь Олег знал, что прыгнет. Он не думал, чем это кончится. Он просто не мог поступить иначе.
Только надо было позаботиться о Люсе. Она не должна рисковать. Она спрыгнет, как только начнется подъем.
- Люся! - сказал Олег. - Не дрожи. Спрыгнем, как на парашюте!
Он явно перебрал в бодрости тона, и Люся тут же это почувствовала.
- Это еще вопрос, кто дрожит, - сказала она. - Может, глотнешь граммов пятьдесят для храбрости?
- Перебьемся, - сказал Олег. - Слушай: ты прыгнешь первой.
- Почему я?
- Так лучше. Да ты не бойся.
- Я сказала, что не боюсь!
У нее внутри просто все застыло от страха, но она больше всего боялась распустить себя.
- Тогда слушай меня…
- Смотря, что скажешь…
- Надо спуститься на последнюю ступеньку.
- Спасибо, за "цеу".
- Какое "цеу"?
- "Ценные указания". А то я уж думала из окна кидаться.
Люся отвечала сразу, не думая, пытаясь укрыться от страха за этими резкими ответами.
Но Олег не обращал внимания на ее слова. Главное, чтобы она прыгнула.
- Значит, договорились: ты прыгаешь первая…
- Это я уже слышала. - Люся повернулась к нему. - А почему все-таки я? Почему не ты?
- Я прыгну сразу за тобой. Тут же. Просто я должен быть уверен, что ты прыгнула.
- Какая забота о человеке!
- Люся! - сказал Олег. - Послушай… Это не так просто. Я один раз уже пробовал… И не смог!
- А теперь сможешь?
- Смогу.
- Значит, и я смогу! - отрезала она.
Но тут же извиняюще коснулась его руки.
- Хорошо, Олег! Я все сделаю, как надо… Когда?
- Скоро. Я тебе скажу. Как только начнется подъем.
Олег выключил наружный свет и спустился на подножку.
Взошла луна, стало немного светлее. Впереди отчетливо виднелись огни, раскинувшиеся по холму.
Это была Узловая.
Когда Олег поднялся в кабину, Люся возилась со своей сумкой.
Нет, трудно понять женщину! То подымут визг из-за мыши, то, когда действительно страшно, беспокоятся о какой-то ерунде.
Люся кончила колдовать над сумкой.
- Я готова!
Огни на холме приближались. Их стало больше.
Скоро должен был начаться подъем.
53
В домах зажглись огни.
Недовольные люди подымались на стук с постелей. Еще не стряхнув сон, они выслушивали короткие тревожные слова.
Люди невольно подымали головы и смотрели туда, где над их домами шла крутая дуга железнодорожного полотна.
Оттуда грозила опасность.
Никто не спал в этот час в кварталах города, лежащих близ железнодорожной эстакады.
С наспех собранными вещами, с детьми на руках выходили люди из квартир. Их уводили на соседние улицы, размещали в пустом здании школы.
Если сумасшедший состав сойдет с рельсов - здесь они будут в безопасности.
По ночным улицам шли вереницы людей.
Плакали разбуженные дети, сердито перебрасывались словами взрослые.
Тревожно выли сирены карет "Скорой помощи" и пожарных машин.
54
- Георгий, ты сошел с ума!
- Ошибаешься. Никогда в жизни я еще не был так разумен.
- Это бред.
- Это расчет. Понимаешь, я выхожу навстречу на легком тепловозе. Жду их у начала подъема.
- Они сомнут тебя!
- Зачем сомнут? Я тоже буду подыматься вверх. Почти с их скоростью. Понимаешь? Почти! Они нагонят меня. Я приму их на свой хвост.
- И сцепка сбросит тебя вниз.
- Никогда. Я смягчу удар.
- Ну хорошо, а потом?
- Потом переберусь на первый тепловоз. Любой ценой! Хоть прыгну с крыши. И остановлю этих взбесившихся чертей!
- Ты погибнешь, Георгий!
- А погибнут те двое? Погибнут люди? Тогда что?