Сборник приключенческих повестей, объединенных темой борьбы советских людей и коммунистов-интернационалистов других стран против фашизма, за утверждение социалистических идеалов.
Книга рассчитана на массового читателя.
Содержание:
ВОЛОНТЕРЫ 1
"ЧТОБЫ ЖИЛА ФРАНЦИЯ..." 26
ЭПИЛОГ 35
ЗЕЛЁНАЯ РАКЕТА 35
УЛИЦА ЦАРЯ САМУИЛА, 35 39
ЭПИЛОГ 46
ОБЕЛИСК У БИЛЫ ГЛИНЫ 47
ЭПИЛОГ 52
ПОСТЫ СМЕНЯЮТСЯ НА РАССВЕТЕ... 52
ЭПИЛОГ 78
Примечания 79
Посты сменяются на рассвете
ВОЛОНТЕРЫ
1
Андрей Лаптев прошел КПП и вступил на пирс. Навстречу шагнул мужчина - лоб с выступающими теменными шишками, коричневые пятна загара на скулах.
- Ветер свежий.
- Так точно. Пять баллов.
Мужчина протянул руку:
- Зато попутный. Здравствуйте, камарадо Артуро. Все в порядке. Пароход готов к отправлению.
Как недавно генерал в Москве, он придирчиво оглядел Андрея - мешковато сидящий на нем новый костюм, сверкающие магазинным сизым блеском штиблеты, берет, неловко надвинутый на самые брови.
- Какие вещи у вас с собой?
Лаптев растопырил пальцы.
- А в карманах?
- Носовой платок, расческа и бутерброд.
- Покажите. - В голосе мужчины звучали жесткие начальственные нотки.
Бутерброд и платок он вернул, а расческа ему не понравилась.
- Все необходимое получите на борту. - И повел мимо военных кораблей.
Андрей хоть и старался держать себя соответственно новой своей роли, но, как мальчишка, с восхищением косил глаза на крейсеры и эсминцы.
Его судно было пришвартовано у дальнего причала. Мужчина остановился около трапа:
- Поднимайтесь на палубу и принимайте хозяйство. Вы назначаетесь шефом.
- После первого же обеда команда выбросит меня за борт! - растерялся Лаптев. Конечно, если необходимо, он готов стать и официантом, и чистильщиком сапог. Но шефом... Спросил: - А нельзя для начала - рядовым поваром? Не берусь отвечать за всю кухню!
- Да не шеф-поваром! - не удержался - захохотал инструктор. - Ох и чудило! - с трудом заставил себя погасить смех. - Вы назначаетесь комендантом корабля со всеми правами единоначальника.
- А капитан и штурман - настоящие? Или такие же шефы, как и я?
- Не беспокойтесь! На все сто! Испанские морские волки. - Показал на низко осевший в воду белый борт: - В трюмах - авиабомбы, артиллерийские снаряды и двенадцать танков. Ваша задача - довести пароход до военно-морской базы Картахена и сдать груз представителю Испанской республики. Если в море перехватят итало-германские подводные лодки или надводные корабли, в плен не сдаваться, судно взорвать.
Андрей оценивающе оглядел "посудину":
- Взорвать - это я сумею.
- Надеюсь, не придется. Из Картахены выедете в Валенсию и поступите в распоряжение нашего главного военного советника. Задача ясна?
- Так точно!
С палубы по трапу спускалась девушка. Она сбега́ла вприпрыжку, и Андрей увидел, как голубую юбку взбивают круглые белые колени. Девушка остановилась около них, выпятила нижнюю губу и сдула упавшую на глаза и щеку светлую прядь.
- Познакомьтесь, ваша переводчица Хозефа.
Лаптев оглядел ее: худенькая фигурка, веселые светлые глаза под челкой пшеничных волос, коротко стриженных и перехваченных широкой голубой лентой, "Красочка!.." Ему показалось забавным: бомбы и танки в трюмах - и девчонка с голубой лентой.
- Будем знакомы, - сухо сказал он.
- Желаю успеха! И, как говорится: три фута под килем! - напутствовал инструктор.
Андрей не знал, надо ли ответить: "К черту!.."
- Спасибо! - опередила его Хозефа. Голос у нее был звонкий и веселый.
И вот прозвучали команды на незнакомом языке, прогрохотали якорные цепи, накручиваемые лебедкой, забурлил винт. Пароход дал протяжный прощальный гудок.
Лаптев стоял, обхватив ладонями поручни. Берет он сунул в карман, и ветер лохматил волосы.
Буксир выводил судно в открытое море мимо серых военных кораблей. Краснофлотцы, свободные от вахт, высыпали на стальные палубы и с любопытством глазели на пароход под чужеземным флагом. И для Андрея все было необычно и остро интересно: не только в военном порту, но и вообще на море он оказался впервые. А вот теперь довелось, да еще в каком качестве!
Мерно, с носа на корму, покачивался пароход. Вибрировал под ногами настил, ритмично рокотали машины в чреве судна. Солнце уже не резало глаза, скатывалось за горизонт. Ветер сник, расслабились мускулы волн. Берег позади растворился в сини. Море стало темным. Лишь прямо по курсу оно было розовым, даже светлее неба, наливавшегося глубокими пунцовыми тонами. Высоко в поднебесье обозначились прежде неразличимые золотистые облака.
У Андрея защемило сердце. Словно бы уплывала в невозвратное вся его прошлая, полная забот, огорчений и радостей жизнь и с этого момента начиналась совсем иная, ни в чем минувшем не имеющая опоры - как эта неверная морская зыбь. Он понимал, что все не так, что в будущем, в совершенно иных условиях непременно пригодятся и его знания, и его опыт - иначе не стоял бы он сейчас у этого поручня.
Только сейчас он увидел, что Хозефа стоит рядом. Ветер обтекал ее, остро обозначил грудь, оголил выпуклый лоб. Девушка тоже, будто зачарованная, смотрела на море. "А она-то зачем здесь? Тоже мне, солдат в юбке... Парня не могли найти, что ли?.." Но снова почему-то всплыло давнее, из детства: "Красочка!.." У них в селе так говаривали: "Уж больно хороша, красочка!" "Ишь куда повело..." Он отвернулся, подошел к трапу, начал подниматься в рубку, к капитану. Хозефа застучала каблучками по ступеням вслед за ним. "Так и будет за мной хвостом? Лучше бы дали переводчиком парня". И еще подумал: "Юбка у девчонки как парашют, а с палубы смотрят на нее моряки".
Ночь уже поглотила землю. Блестками рассыпались далекие огни. Стало совсем темно. Лишь стлался за кормой светлый след.
Что ж, новый этап в его жизни... Тридцать его лет остались там, на берегу. А что впереди? Победы? Поражения?.. Что бы ни было, хорошо, когда в размеренный ток жизни свежим ветром в пять баллов, и даже штормом, врывается неизведанное. Хотя, коль вернется жив-здоров, в очередной автобиографии запишет одной строчкой: "С сентября 1936 г. по... находился на спецзадании".
Он снова посмотрел назад. Но уже не увидел и огней. "Ерема, Ерема, сидел бы ты дома..." - снова тонким насмешливым голосом детства прозвучало в мозгу.
2
"Ерема, Ерема, сидел бы ты дома..." Где теперь его дом?.. "Рязанцы, синебрюхие, мешком солнышко ловили!.." "Почему - синебрюхие?" - допытывался он у бабушки Фроси. "Рубахи синие носили". - "А почему мешком солнышко?" - "Аднысь бой сильнай был, а солнце в глаза, спасу нет, дык спымали рязанцы его в мешок и спущали на ворога, инт ослеп и побег". Хороша присказка, ничего, оказывается, не было в ней обидного.
Их село Музлево стояло над Цной. За селом - в бараках и брезентовых палатках - размещался запасной полк. Что ни день, уходили к станции маршевые роты - на фронт, на войну, которая, как казалось Андрею, шла вечно. Правда, он помнил, как маршировали солдаты еще с разухабистыми песнями. Но потом вышагивали уже без песен, молчаливые и угрюмые: не новобранцы, а мобилизованные по второму сроку, оторванные от семей, залечившие раны в лазаретах.
Отца на фронт не забрали - он работал на железной дороге, пролегавшей неподалеку от села. Когда он возвращался домой и развешивал рубаху, она, высыхая, из черной становилась белой. И Андрей ногтями соскребал с нее соль.
Потом в селе загомонили: "Революция! Конец войне!!"
Андрей видел, как солдаты запасного полка бросали с берега в реку винтовки. Котомки за спину - и по домам. А потом снова началась война. Не та, далекая, неведомая, мировая, а гражданская. И эта война захлестнула и их Музлево. За Цной грохотало, матери прятали ребят в подпол и в погреба. Потом, когда стихло, захватившие село казаки пороли на площади перед управой мужиков.
В селе сбился красный отряд, и отец ушел вместе с ним в леса. Однажды, уже зимой, пробрался в избу - помыться и запастись продуктами. С отцом было еще двое. Андрей не мог заснуть, прислушивался с печи к их разговору. Понял, что нет в отряде оружия, сказал:
- Батя, я знаю, где сховано! В Дунькином омуте!
Той же ночью запрягли сани. Мороз сковал реку. Андрей точно помнил, куда солдаты побросали трехлинейки. Показал. Прорубили полынью и из черной жгучей воды начали доставать винтовки. Уложили в сани, прикрыли соломой. Только отъехали, навстречу казачий разъезд. Офицер:
- Кто такие? Откуда? Что везете? - И приказывает одному из казаков: - Проверь, что в санях.
За хранение оружия - Андрей знал - расстрел на месте: по селу расклеены листки. Казак соскочил с коня, сунул руки в сено, отвалил пук. Матово блеснули обледенелые ложа.
- Ничего нет, ваше благородие! - вытянулся перед офицером.
Ускакали. Отец - лицо белей снега - больно прижал сына к тулупу.
А вскоре Музлево встречало регулярные части Красной Армии. Отец вступил в полк и ушел вместе с ним.
Где сложил он свою голову - на западе, или на севере, или на Южном фронте? Так и осталось неведомо Андрею по сей день. А тогда - только выступил в поход отцов полк - собрался следом и он. Прежде что мать, что бабка Фрося: "Завертяй баловущий, спокою от тебя нету - пропади ты пропадом!" А тут: "Миленький, сладенький! Не пустим ни в жисть!" Да разве могли удержать? Подбил он еще двух приятелей, таких же пацанов. Горбушки хлеба и луковицы в котомках - вот и все их снаряжение. И ходу! Куда вот только идти? Дороги от села - во все четыре стороны. Загадали:
Чигирики, мигирики, шаранды, баранды,
По мосту, по мосту, по лыкову мосту:
Шишел вышел, вон пошел!..
Получилось: за реку им перебираться. Удачно загадали - прямо на воинскую часть вышли. Но никто не желал принимать босоногое пополнение: "А ну, безгодовые, кругом марш - и домой!" Такой оборот их не устраивал. Стали околачиваться около полевой кухни - хворост на растопку собирают, дрова пилят, воду носят, картошку чистят... Повар не нахвалится, кормит от пуза. Но не настоящее это дело для революционного бойца. "Потопаем в другую часть", - решил Андрей.
Но тут неожиданно повезло. Попались, видать, на глаза командиру в ответственный момент.
- А ну, ребятеж, марш сюды! - позвал он их. - Есть такое боевое дело: мы потеряли соприкосновение с противником и не знаем, с какого фланга его ждать. Так что дуйте по хуторам, а как увидите беляков - посчитайте вприглядку, сколько их, какое вооружение, пушки-пулеметы, хурда-мурда разная - и назад!
- А нам ружья, а нет - хучь наганы!
- Ишь, ветродуи! Ничего не дам. Пойдете так. А задержат и допрос начнут снимать - брешите как есть, без выдумки: откуда родом, как зовут, иначе худо будет... А почему бродите - голод, мол, гоняет.
Разбрелись мальцы в разные стороны. Плетется Андрей от хутора к хутору, от деревни к деревне - как назло, нет беляков, только старики, бабы да малолетки, хоть плачь! Устал целый день без пользы грязь по проселкам месить. Зашел в избу попросить хлеба. Только присел передохнуть, видит в оконце: солдат идет. За спиной - винтовка, на плечах - погоны. Беляк! Не успел Андрей сообразить, что делать, как солдат уже вошел в хату.
- Эй, кто тут живой? Запрягай коня!
В избе только старуха и сосунок. Старуха - на колени перед солдатом, цепляет руками сапоги:
- Не замай, родимый! Воронок - остатний наш кормилец!
Малыш тоже будто понимает, орет в зыбке.
- Запрягай! - Оттолкнул сапогом солдат старуху и подступил к Андрею, схватил его за шкирку: - Выводи коня!
Воронок упрямился, Андрей никак не мог затянуть на нем хомут - то ли со страху, а может, тугой был.
- Сопля! - Солдат оттолкнул мальчика, скинул винтовку, прислонил к стене конюшни, уперся ногой в хомут.
Андрей зырк-зырк по сторонам, хвать винтовку, передернул затвор, вогнал патрон в патронник:
- Руки вверх!
Таким голосом гаркнул, что сам испугался.
- Положь, не балуй! - рассвирепел солдат. Но, когда увидел черный ствол, нацеленный в грудь, и перекошенное ненавистью лицо мальчика, поднял руки.
Боясь оглянуться назад, - может, сзади погоня? - боясь, что солдат опустит руки и придется тогда нажать на спусковой крючок, Андрей вел беляка по проселкам, пока не привел в полк, к своему ротному.
С того дня и зачислили его на все виды пищевого и вещевого довольствия, да еще получил он от командира в награду желанный наган. Так, в тринадцать лет, стал он красным бойцом-разведчиком. Еще несколько раз посылали его в тыл противника. С "языком" больше не повезло. Но "хурду-мурду" - сведения о врагах - собирал: невдомек было белякам, что вихрастый нищенка с котомкой - красный лазутчик.
Однажды на рассвете отправился он на задание. К обеду вернулся, а роты нет. И вообще никого из своих. Хозяйка, у которой располагались на постое, передала:
- Старшо́й казал: "Нагоняй, лети что есть духу!"
Сорок верст - то бегом, то шагом, а под конец уже, шатаясь от усталости, едва не ползком - отмерял Андрей по пустынной дороге со следами ободьев и подошв. Когда впереди показались дома городка, услышал гулкие взрывы. На станции один-единственный паровоз разводил пары. Только успел вскарабкаться в теплушку, состав тронулся. Едва поезд пересек мост, как грохнул последний взрыв сзади. Оказалось, войска противника перешли на этом участке в наступление и их полк получил приказ отходить.
Через несколько дней фронт установился и полк снова занял позиции. Но Андрею уже не довелось продолжать службу - пришло распоряжение командования собрать по полкам, эскадронам и ротам всех таких "безгодовых", как он, и направить в Москву, на учебу.
Тогда он впервые и приехал в столицу. Не сказал бы, чтоб с охотой. Конечно, раз посылают командиры и есть такое распоряжение чуть ли не самого Ленина, значит, надо, и он, как сознательный революционный боец, должен подчиниться. Но на фронте он уже испытал чувство боевого братства, когда люди равны - не считаясь с возрастом; когда кругом - опасности и распаляет сердце азарт схватки; когда враг - вон он, маячит у горизонта или, того острей, - в двух шагах... Разговоры на привалах. Дымки кухонь. И, что греха таить, кобура с наганом, оттягивающая пояс... Тяжело оторвать себя от всего этого. И наган хоть заслужен, подарен, а пришлось отдать. "Боевое оружие нужно здесь, зачем оно в глубоком тылу?" И то правда...
Вот он, глубокий тыл - голодный, изможденный. Заколочены щелястыми досками витрины магазинов с побитыми вывесками. Если подойти поближе, услышишь, как шуршат за досками крысы. Бесконечные очереди за хлебом. А хлеба того по карточке - на ладони три пайки уместятся. На шершавой бумаге на шершавых стенах плакаты:
"Трудящиеся! Спешите на защиту вашей власти, ваших революционных завоеваний!", "Социалистическое Отечество в опасности!".
Рядом и другие:
"Вооружись знанием, рабочий и крестьянин, как ты вооружился винтовкой!", "Знание - это оружие в руках бойца!".
Горячие слова. Да почему-то не лежит душа к учебе, когда с севера - вести о наступлении англичан и американцев, с юга рвется к столице Деникин, на Западном фронте - там, где его полк, - жмет Петлюра... Собрался было Андрей снова податься в действующую армию, да встретил на улице Федьку, бывшего бойца из своего же полка. Федька был в кожанке, с пистолетом на боку. Разговорились. Оказалось, несет он службу в ВЧК.
- Иди к нам! Нам боевые хлопцы сгодятся!
- Э-ма, да чего тут делать у вас, в глубоком тылу?
- Тылу-у? - задохнулся от возмущения Федька. - Да знаешь ты!..
И как начал рассказывать: о заговорщиках, контрреволюционерах, бандитах, саботажниках, спекулянтах, о схватках не на жизнь, а на смерть.
- Иди к нам, Пеструха, не пожалеешь!
Пеструха - это у Андрея кличка была такая. Обидная, вроде как у телки или бычка, да ничего не поделаешь: темно-русая голова его была будто с подпалинами: белые прядки - одна надо лбом, другая - справа над ухом.
Пошел Андрей с Федором. Не пожалел. Зачислили его бойцом оперативного отряда. И снова выдали наган. А к нему еще и удостоверение. Такого документа у него никогда не было. Не какая-то фитюлька с кляксами - на обороте царского уездного предписания о взыске недоимок, - а настоящий типографский бланк. Слева красивым шрифтом:
"Российская Социалистическая Федеративная Советская Республика. Московская Чрезвычайная Комиссия по борьбе с контрреволюцией, спекуляцией и преступлением по должности при Московском Совете. Москва, Б. Лубянка, 14", номер и число.
А далее:
"Московская Чрезвычайная Комиссия при Московском Совете Рабочих, Солдатских и Крестьянских Депутатов разрешает гражд. Лаптеву Андрею Петровичу ношение и хранение револьвера за № 1369 системы "наган".
Подпись: "Председатель Комиссии В. Манцев" и треугольная печать МЧК. К нагану - мешочек патронов.
Белые подходили к Москве. Восстание заговорщиков в столице должно было начаться в самый критический момент. Чекисты заблаговременно раскрыли шпионский "Национальный центр", нити от которого тянулись к Деникину, Колчаку, Юденичу, к иностранным посольствам, привели к подпольному штабу "Добровольческой армии Московского района" и главарю его - полковнику Ступину. Штаб захватили врасплох.
Но деникинцы уже в Курске. Пал Орел... 25 сентября 1919 года - взрыв бомбы в Леонтьевском переулке, в бывшем особняке графини Уваровой, где после революции размещался Московский комитет партии большевиков. Взрыв во время собрания партийного актива столицы. Андрей шел в скорбной колонне к Кремлю, где хоронили жертв белого террора. От товарищей чекистов он знал: враги рассчитывали, что в тот час на собрании будет выступать Ленин...
Преступников нашли. Организаторами взрыва оказались член ЦК партии левых эсеров и один из лидеров анархистов.
Эсеры, анархисты, "Союз возрождения", "Кусковский клуб", белые офицеры, меньшевики... А кроме явной контры - спекулянты, саботажники. Андрей участвовал в боевой деятельности МЧК. "Участвовал" - это, конечно, громко сказано: хоть и взяли его в оперативный отряд, а берегли. Он попытался протестовать.
- Ша, салага! - охладил его пыл командир отряда Чигирь, бывший балтийский матрос, - громадина, поверх кожанки перетянутая портупеями. - У меня на борту - дисциплина и р-революционный порядок, и кажный сверчок - знай свой шесток!
- Да я ж на фронте разведчиком был, сколько раз в тыл к белякам ходил!