Он сказал это негромко, но Герберт расслышал. Он пришел в ужас. Как! Вновь оказаться лицом к лицу с дядей, с которым у него только что произошло такое резкое столкновение? И в качестве нарушителя закона? Чтобы свидетелями его унижения были прелестная кузина и этот лондонский франт? Нет, это уж слишком!
Поэтому он вздохнул с облегчением, когда Рэвнер, к мнению которого констебль, очевидно, прислушивался, предложил отправить арестованного не к Вогану, а к другому судье, также живущему поблизости, - к Джекобу Джесюрону, владельцу Счастливой Долины. Посоветовавшись между собой, они согласились, что данный случай действительно подлежит компетенции мирового судьи Джесюрона.
Арестованных Герберта и Квэко повели под конвоем. Квэко бурно протестовал и грозил расквитаться и с Рэвнером и с констеблем, осмелившимися незаконно задержать свободного марона.
Глава XXX. ЯМАЙСКОЕ СУДОПРОИЗВОДСТВО
Джесюрон чинил суд на той же довольно неопрятной веранде, с которой накануне наблюдал гнусную процедуру клеймения. Но теперь он восседал в кресле за небольшим столом, покрытым зеленым сукном. На столе лежали перья, бумага, чернильница, золотая табакерка и два толстых тома. На переплете одного из них можно было прочесть громкое название: "Ямайское судопроизводство". Черный кожаный переплет как бы символически указывал, кого главным образом касались изложенные в книге законы, ибо добрые четыре пятых всех законоположений и правил относились только к людям с темной кожей.
Ради такого случая судья облачился в парадный костюм - в синий сюртук с золочеными пуговицами, синие панталоны и высокие сапоги. Порыжевшая касторовая шляпа была снята: священное таинство судопроизводства неукоснительно требовало, чтобы даже судья обнажил голову. Однако белый полотняный колпак все-таки остался на голове почтенного мистера Джесюрона. Ямайские судьи не так уж строго придерживались буквы закона.
Нацепив очки на нос и придав своей костлявой физиономии важное, надменное выражение, судья Джесюрон выжидал, пока рассядутся по местам все участники разбирательства. Собственно, в его лице был представлен весь суд… впрочем, предстоял только "предварительный допрос". Для вынесения приговора над белым требовалось присутствие присяжных и среди них - окружного судьи. Джесюрон располагал лишь правом заключить предполагаемого преступника в тюрьму до формального судебного процесса.
Герберта подвели к столу. Позади него выстроились констебль и его помощники. Справа от него стал Рэвнер, за ним - оба касадора. Квэко оставили во дворе и без стражи, поскольку против него не было выдвинуто никакого обвинения.
На суде присутствовал и зритель. Прекрасная Юдифь не пропускала ни одного важного дела, где участвовал ее многоуважаемый родитель. Но теперь она держалась на заднем плане. Она села у окна, выходившего на веранду, и ее красивое лицо скрывалось за кисейной занавеской. Таким образом, Юдифь отлично видела все происходившее на веранде. Хотя считалось, что ее никто не видит, но ажурная занавеска не вполне скрывала белый гладкий лоб и блестящие черные глаза, - полупрозрачная кисея делала их еще более загадочными и привлекательными.
Да прекрасная дочь Джесюрона, очевидно, и не хотела остаться незамеченной. Вместе с констеблем пришли несколько помогавших ему красивых молодых плантаторов, которым только того и надо было, что поглазеть на нее. С той минуты, когда они появились во дворе, молодая хозяйка Счастливой Долины уже больше не отходила от окна.
Но лишь когда разбирательство уже началось, она села за занавеской и принялась разглядывать присутствующих. Сперва взгляд ее, насмешливый и небрежный, блуждал от одного лица к другому, но вдруг он стал более напряженным. Презрительная усмешка исчезла с ее губ.
Кто же так привлек внимание красавицы?
Не кто иной, как сам "подсудимый", молодой Герберт Воган.
Что выражал ее взгляд? Сочувствие? Неужели в груди прекрасной Юдифи шевельнулось благородное чувство жалости к молодому незнакомцу, историю которого она уже знала от Рэвнера? Нет, ее душа едва ли была способна на высокие порывы. И, однако, в ней впервые заговорило какое-то особое, новое чувство. Она даже отдернула занавеску и во все глаза смотрела на подсудимого, нимало не беспокоясь о том, какое впечатление это может произвести на окружающих.
Джесюрон, сидевший к ней спиной, ничего не видел, но от остальных это не ускользнуло. Молодой англичанин, как ни мало он был склонен в этот момент предаваться размышлениям о чем бы то ни было, кроме своего плачевного положения, не мог не заметить прелестного лица прямо перед собой. Заметил он и взгляды, которые бросала на него красавица. "Не дочь ли это старика, сидящего за судейским столом?" - подумал он.
Рэвнер изложил суть обвинения, после чего начался допрос обвиняемого.
- Ваше имя, молодой человек? - обратился к нему судья.
- Герберт Воган.
Джесюрон поправил очки и удивленно взглянул на обвиняемого.
Констебль и все остальные были не менее поражены. Квэко, чей огромный рост позволял ему видеть все, что происходило на веранде, удовлетворенно пробормотал что-то, услышав фамилию, хорошо известную всей округе. Но у дочери Джесюрона это имя вызвало не только удивление: черные глаза ее метнули искры, выражение сочувствия сменилось злобой. Было очевидно, что это имя ей ненавистно.
- Герберт Воган? - переспросил судья. - Уж не родня ли вы мистеру Вогану, владельцу Горного Приюта?
- Я его племянник, - последовал лаконичный ответ.
- Племянник? Да неужели? Нет, вы действительно доводитесь ему племянником?
В голосе судьи слышалась радость. Он, Джекоб Джесюрон, будет судить родного племянника Лофтуса Вогана, обвиняемого в серьезном преступлении! Вот когда представился случай поквитаться с тайным недругом, отомстить за десятки обид, которые ему пришлось вытерпеть от высокомерного, заносчивого соседа!
Работорговец потер костлявые руки, взял понюшку табаку и злорадно усмехнулся. Некоторое время он сидел молча, продолжая усмехаться, погруженный в размышления. Затем стал внимательно разглядывать обвиняемого.
- Первый раз слышу, что у мистера Вогана есть племянник. Вы приехали из Англии, молодой человек?.. А еще у мистера Вогана есть племянники в Англии?
- Насколько мне известно, я его единственный племянник - во всяком случае, в Англии.
Проницательный Джесюрон понял, что молодой человек плохо осведомлен о семье дяди.
- Давно вы на Ямайке?
- Вот уже приблизительно сутки.
- Только-то? Как же это вы не в поместье у дяди?.. Вы виделись с ним?
- Да, конечно, - ответил Герберт небрежно.
- Вы остановились у него?
Герберт промолчал.
- Вы у него ночевали? Прошу прощения, молодой человек, но в качестве судьи я обязан…
- Я готов ответить, ваша милость. - Герберт иронически подчеркнул это официальное обращение. - Нет, я не ночевал в доме дяди. Я провел эту ночь в лесу.
- В лесу?! - воскликнул Джесюрон вне себя от изумления. - Вы провели ночь в лесу?
- Да, я спал в лесу под деревом. И не могу пожаловаться на постель, - добавил Герберт шутливо.
- А дяде вашему известно, где вы ночевали?
- Полагаю, что нет. Да, я думаю, это мало его интересует, - ответил Герберт, не задумываясь над тем, какое впечатление произведут его слова.
Небрежность его тона не ускользнула от проницательного старика, и он заподозрил, что между дядей и племянником не все ладно. В его глубоко сидящих глазках вспыхнула радость. Он вдруг прекратил допрос и, знаком подозвав к себе Рэвнера и констебля, начал с ними шептаться.
Ни Герберт, ни остальные присутствовавшие не догадывались, о чем идет разговор, и поэтому результат его был для всех полной неожиданностью.
Когда Джесюрон вновь обратился к обвиняемому, в тоне и выражении лица старика произошла резкая перемена. Перед Гербертом был уже не сурово нахмурившийся судья, а скорее друг и покровитель - приветливый, улыбающийся, почти заискивающий.
- Мистер Воган! - Джесюрон приподнялся со своего судейского кресла и протянул обвиняемому руку. - Прошу прощения, если мои люди обошлись с вами грубо. Видите ли, в наших краях помощь беглому рабу - большое преступление. Но раз вы приезжий и не знаете наших законов, суд должен отнестись к вам снисходительно. Да к тому же беглецу - одному из моих рабов - не удалось скрыться. Его захватили мароны, и они обязаны мне его выдать. Я ограничусь наложением на вас штрафа. Вы обязаны его уплатить. А штраф вот какой: вам придется у меня отобедать. Полагаю, это достаточное для вас наказание… Мистер Рэвнер! - крикнул он управляющему, указывая на Квэко: - Отведите-ка его в дом да накормите как следует… А вас, мистер Воган, прошу пожаловать ко мне. Разрешите представить вас моей дочери.
Было бы противоестественно, если бы Герберт не обрадовался неожиданно приятному обороту дела. И предстоящее знакомство с дочерью судьи, конечно, не умалило его радости. Всякий, даже самый нечувствительный человек, взглянув на эти прелестные глаза, испытал бы желание познакомиться поближе с их обладательницей. Презрительное выражение в них давно исчезло. И когда молодой англичанин, приняв приглашение своего бывшего судьи, пошел с ним к двери в дом, очаровательное лицо у окна засияло нежнейшей, лучезарнейшей улыбкой.
Глава XXXI. НЕОЖИДАННЫЙ ПОКРОВИТЕЛЬ
Таким образом, события, приведшие Герберта на скотоводческую ферму Джекоба Джесюрона, приняли совершенно неожиданный оборот. Но этим дело не кончилось. Впереди его ждало еще много сюрпризов.
Герберт был поражен. Он не понимал, почему отношение к нему вдруг так круто переменилось. Может быть, фермер-скотовод сменил гнев на милость из-за добрососедского отношения к владельцу сахарных плантаций? "Они с дядей в приятельских отношениях, вот и все", - решил Герберт.
Соображение это, однако, не было для него приятно. Напротив, Герберт чувствовал, что попал в неловкое положение. Ведь гостеприимство, собственно, оказывается не ему, а его обидчику и даже врагу, хотя он ему и родня. Дядя, конечно, не замедлит узнать всю эту историю и еще обвинит Герберта в том, что он воспользовался своим родством с ним. Все это очень беспокоило самолюбивого, щепетильного юношу. Если бы еще дело касалось только дяди! Но кратковременное и малоприятное пребывание в Горном Приюте дало ему возможность познакомиться с Кэт. Ее образ не исчез из его памяти, хотя сейчас ему приветливо улыбались другие столь же алые губки и, может быть, не менее прекрасные глаза.
В его воображении Кэт стояла как живая, в ушах все еще звучал ее милый, задушевный голос. Упасть в ее мнении? Нет! Он все скажет Джесюрону, объяснит начистоту, в каких отношениях он со своим чванным родственником.
Однако только после обеда, когда дочь хозяина, улыбаясь, встала из-за стола и ушла к себе в комнату, Герберт, несколько разгоряченный вином, ничего не утаивая, рассказал Джесюрону все, что произошло между ним и дядей. Может быть, выпитое вино, которым его усердно потчевали, помешало ему заметить на лице собеседника хотя бы тень неудовольствия. Будь молодой человек понаблюдательнее, он подметил бы в лице старика даже нечто совсем иное: темные, глубоко сидящие, скрытые зелеными очками глаза сверкали радостью.
- Очень, очень сожалею, мистер Воган, - заговорил он наконец. - Искренне сожалею, что вы в таких отношениях с вашим дядюшкой. Будем надеяться, что со временем все переменится к лучшему. Я, со своей стороны, постараюсь помочь уладить эту маленькую семейную ссору. Вы не собираетесь вернуться обратно в Горный Приют?
- После того, что произошло? Никогда!
- Ну, не следует быть таким злопамятным. Мистер Воган - человек гордый и, надо признаться, поступил с вами нехорошо, очень нехорошо, но все-таки он ваш родственник.
- Он вел себя не по-родственному.
- Да-да, совершенно верно, почтенный джентльмен был неправ. Но почему же он так плохо обошелся с родным племянником?.. Да, очень печально. И что же вы думаете теперь делать? Я полагаю, вы человек состоятельный?
- Нет, мистер Джесюрон.
- Как, у вас совсем нет денег?
- Ни гроша! - подтвердил Герберт, беспечно рассмеявшись.
- Да, это скверно. Куда же вы предполагаете направиться, раз не хотите возвращаться в Горный Приют?
- Да вот думал вернуться в город, - ответил Герберт все тем же шутливым тоном. - Я туда и направлялся, когда меня - к счастью, на полпути - перехватили ваши люди. Я говорю - "к счастью", иначе я, вероятно, остался бы сегодня без обеда и уж во всяком случае не попал бы на такой роскошный пир.
- Ну что вы, что вы! Разве мой жалкий обед может идти в сравнение с тем, какой вам подали бы в доме мистера Вогана, вашего дяди? Я ведь только бедный, скромный фермер. Но все, чем я располагаю, - к вашим услугам.
- Благодарю, - сказал Герберт. - Право, мистер Джесюрон, не знаю, как я сумею отплатить вам за ваше гостеприимство… Не буду, однако, злоупотреблять им. Я вижу по солнцу, что мне давно пора отправляться в Монтего-Бей.
Герберт поднялся, готовясь уйти.
- Что вы, куда? - Хозяин насильно усадил его в кресло. - Уж во всяком случае не сегодня. Не могу обещать вам постель столь же удобную, как в доме вашего дядюшки, но все-таки она будет получше той, на которой вы спали прошлой ночью. Ха-ха-ха! Вы проведете эту ночь под моим кровом. А вечерком Юдифь вам поиграет… Нет-нет, ни слова! Я не принимаю отказа!
Искушение было велико, и после непродолжительных уговоров Герберт сдался. Он знал, что в городе его ждет самый нищенский ночлег. Соблазняла его и обещанная музыка.
Разговор вернулся к прежней теме: как Герберт думает устроиться дальше, есть ли у него надежда получить место в Монтего-Бей и какое именно.
- Не знаю, удастся ли мне там обосноваться… Да я и сам не знаю, какого места искать, - сказал Герберт мрачно.
- У вас нет профессии?
- Увы, никакой. Отец умер, когда я еще был в колледже. А там меня обучали главным образом латыни и греческому.
- Да, от этого толку мало, - согласился практичный Джесюрон.
- Я умею немножко рисовать… Рисую пейзажи, - скромно добавил молодой человек. - Но пишу и портреты - довольно сносно. Этому я научился от отца.
- Ах, мистер Воган, на Ямайке эти таланты ничего не стоят! Здесь вам от них не будет ни малейшего проку. Вот если бы вы умели покрасить дом или фургон или написать вывеску лавочнику - дело другое. Тут можно было бы кое-что заработать, во всяком случае побольше, чем писанием портретов. А что вы скажете насчет должности счетовода?
- К несчастью, я ничего не смыслю в счетоводстве. Этой полезной специальности меня не обучили.
Джесюрон рассмеялся:
- Вы еще зелены, мистер Воган, как у нас говорят. В нашем деле на Ямайке счетоводу незачем вести бухгалтерские книги. Ему даже не приходится и браться за перо.
- Как это так? Я уже не впервые здесь об этом слышу, но не понимаю…
- Я вам объясню, мистер Воган. По закону, рабовладелец обязан на каждых пятьдесят негров держать одного белого служащего. Глупый закон, но закон. Этих белых служащих мы зовем счетоводами, хотя, как я вам сказал, никаких счетов они не ведут. Теперь вам понятно, как обстоит дело?
- Но в чем же все-таки заключаются обязанности этого так называемого счетовода?
- Зависит от обстоятельств. Присматривать за неграми, то да се… А знаете ли, ведь мне самому как раз нужен такой человек. Я только что купил новую партию невольников и не хочу нарушать закон. Обычно я плачу счетоводу пятьдесят фунтов в год на всем готовом, но вам, из уважения к вашему дядюшке, я эту сумму удвою. Что вы на это скажете, мистер Воган: согласны вы принять такое место?
Неожиданный оборот дела вызвал у Герберта сомнения и колебания. Впрочем, они длились недолго. У него не было ни гроша в кармане, не было даже крыши над головой - все эти обстоятельства настойчиво требовали определенного решения. Короче говоря, Герберт согласился и принял столь великодушное, как ему казалось, предложение. И с этого часа Счастливая Долина стала его домом.
Глава XXXII. ЗАБОТЛИВЫЙ ОТЕЦ
Но Джекоб Джесюрон не был способен на бескорыстное великодушие. Никогда еще не истратил он и гроша без расчета вернуть потом свое в многократном размере. Но какую выгоду мог он извлечь, оказывая благодеяния молодому англичанину - бездомному, нищему, не способному ничем отплатить за поддержку и гостеприимство? Почему он назначил столь щедрое жалованье человеку, который явно не годился для такой работы? Ведь, говоря по правде, какой надсмотрщик за невольниками мог получиться из Герберта? А именно в этом и заключается суть обязанностей "счетовода" на ямайской плантации. Несомненно, Джесюрон что-то замыслил, но, как обычно, держал свои замыслы в тайне. Даже его "драгоценная Юдифь" была не вполне осведомлена на этот счет, хотя кое-что и поняла из разговора с отцом, происшедшего на следующее утро после появления Герберта в Счастливой Долине.
- Будь полюбезнее с молодым человеком, Юдифь. Не жалей усилий, постарайся во что бы то ни стало понравиться ему.
- Почему я должна проявлять к нему какую-то особую любезность, мой достойный родитель?
- Тише, тише, Юдифь! Бога ради, тише! Вдруг он услышит! Молодой англичанин очень щепетилен. У меня есть причина добиваться его расположения.
- Потому что он племянник спесивого Лофтуса Вогана? Только поэтому?
- Тише, говорю тебе! Он в соседней комнате, может услышать. Одно неосторожное слово - и все мои планы рухнут.
- Ну, если желаешь, можем говорить шепотом… Но что ты затеял? Надеюсь, ты не собираешься передо мной скрытничать?
- Нет, конечно, нет. Все скажу, только попозже, не теперь. У меня возникла идея - блестящая идея. Если все сойдет гладко, моя Юдифь станет самой богатой женщиной Ямайки!
- Быть самой богатой женщиной Ямайки и чтобы у меня лакеем был принц - ничего не имею против. Кто не позавидует тогда Юдифи Джесюрон, дочери работорговца!
- Тсс… Помни, Юдифь, в его присутствии надо поменьше упоминать о рабах. И чтобы не вздумали на его глазах наказывать плетьми и тому подобное. Пусть сперва попривыкнет. Надо будет предупредить Рэвнера, чтобы он сдерживался. Я знаю немало случаев, когда вот такие молодые люди из-за подобной ерунды бросали место. Надо, чтоб ему вовсе не приходилось иметь дела с рабами на плантации. Я позабочусь об этом. Но помни, Юдифь: все зависит от тебя. А я знаю: ты всего добьешься, стоит тебе пожелать.
- Да о чем ты, отец?
- От тебя зависит, захочет ли Герберт Воган остаться у нас.
Эти слова сопровождались многозначительным взглядом. Но Юдифь сделала вид, что понимает их буквально.
- Я думаю, ты напрасно беспокоишься. Если он действительно так беден, как ты говоришь, он будет только рад получить выгодное место и, уж конечно, постарается удержать его.