На противоположном берегу сотник Гумер отдал короткий приказ и сразу несколько лучников выпустили свистящие стрелы. Буцко не стал уворачиваться, он поднял голову и смотрел, как по невысокой дуге к нему приближается смерть. Подобно клювам хищных птиц, стрелы вонзились в глаза, пробили щеки, вошли в плечи и грудь.
Версалий Буцко рухнул навзничь, и через миг течение уже несло его тело, медленно вращало вокруг незримой оси, став для совсем молодого, восемнадцатилетнего казака последней дорогой.
- Эх, Буцко, ты Буцко!.. Ну, ловите, псы драные! - Кородым выстрелил и был точен. Выстрелил еще дважды, отправив на тот свет столько же, сколько затратил пуль. А потом, оценив, что перезарядить не успеет, схватил татарскую пику и с ней наперевес бросился к берегу. Влетел по колено в воду. Перед ним уже выписывал кривым клинком по воздуху молниеносные дуги крымский завоеватель. Лицо, покрытое шрамами, кривой оскал, узкие стеклянные глазки. Кородым всадил в это лицо, в эти звериные скулы, в этот сведенный морщинами лоб наконечник своей пики. Но выскочивший из-за плеча своего товарища, другой степняк несколькими ударами сабли превратил лицо крестьянина в кровавый кисель.
На противоположном берегу, верхом на боевом коне, в помятом пулей золотом шлеме, возвышался человек, безумно мечтавший когда-то о славе поэта. Звали его Кантемир-мурза. Он смотрел на последние мгновения неравного боя и едва сдерживал слезы, ибо сердце его в тот момент было переполнено горьким стыдом, душераздирающим сожалением и необыкновенным восхищением перед павшими.
А сожалел крымский полководец не о своих воинах, и, безусловно, не их действиями был он восхищен.
Глава 12
Мощный конь по кличке Кайдал ходко тянул по коричневой жиже скрипучую волокушу, в которой находились Силантий, Ядвига и Инышка. Силантий сидел на поводьях, то и дело понужая животное своим негромким "тпру-у, окаянный!". Ядвига и Полужников лежали, прикрытые прошлогодней соломой, сверху соломы лежали куски меха, где-то в головах мороженая рыба, еще был сыр, мука и прочее, с чем обычно ходят коробейничать во время войн, засух и других лихолетий. Они покинули Сежу, как только начало смеркаться. По свету двигаться нельзя, поскольку легко напороться на стрелецкий караул, поэтому пошли после захода солнца. Силантий хорошо знал эти места, легко управлял конем и был молчалив. Полька то дремала, то проваливалась в настоящий сон, где кружились лешие, Баба-яга, болотные кикиморы и казак с вихрастым льняным чубом и с глупо улыбающимся лицом. Инышка лежал на боку, резко возмужавший после первой близости с женщиной и в то же время опорожненный до какого-то леденящего одиночества. Левая рука казака покрывала прохладную кисть пани, правая чуть ли не на всю длину была подсунута ей под голову.
Высоко, почти у самого холодного ночного неба медленно проплывали верхушки деревьев. Ветер заставлял скрипеть мощные, вытянутые в тетиву стволы. В унисон с их скрипом издавали протяжные стоны полозья волокуши. Кайдал с глухим звуком вбивал пудовые копыта в измочаленную земную крепь, громко всфыркивал, шумно мочился и, задрав хвост, то и дело громко выпускал из себя необузданные ветры.
- Пани, - Инышка коснулся своими губами виска Ядвиги, - а что будешь делать, как война кончится?
- Кончится! - Полька набрала полную грудь воздуха. - Она не должна кончаться, Иннокентий! Никак не должна!
- Эт как это?
- Пока есть война, у меня есть дело на этой земле. Сидеть дома, держа под подолом детей, - не моя судьба. Я люблю войну, потому что можно всегда встретить много красивых и сильных мужчин, которые послужат тебе. Потому что война приносит доход и раскрывает твои способности. И еще на войне не так сложно заслужить титул и милость королей.
- Приносит доход? - Инышка даже чуть приподнялся на локте.
- Если кончится эта война, я отправлюсь на другую. Я счастлива только тогда, когда звучат выстрелы, строятся стратегии, плетутся тонкие, а иногда и не очень паутины державных дипломатий. И ты можешь всюду следовать за мной, мой храбрый рыцарь.
- А если меня убьют?
- Ну что ж, - Радзивил хрипло хохотнула, - у меня появиться другой рыцарь. Но история о тебе не забудет.
- А пани найдет другого и сама быстрее забудет меня! - Инышка почувствовал, как тяжелый холод стал заползать под сердце.
- Но я буду рассказывать о тебе тем, другим, что окажутся возле меня. Ставить тебя в пример. А значит, буду помнить. - Ядвига лениво улыбнулась и коснулась своими прохладными пальцами Инышкиных губ.
- А ну там потише! - Силантий буркнул, повернувшись вполоборота.
Сквозь солому проступал круглый, грязно-желтый лик полной луны. Послышались голоса. Русская речь. Скорый топот приближающихся копыт.
- А ну стой! Чё везешь!
Слышно было, как человек соскочил с лошади и направился к волокуше.
- Чё, ребятки! Да то же все: муки, хлебца, рыбки. - Силантий, кряхтя, начал вставать со своего места.
- Дай-кось на пробу! Вдруг стравишь! - Вместо диска луны показалось черная бездна бородатого лица. Стрелец наклонился так низко, что едва бородой не пощекотал щеки пани. Мясистый нос начал свистяще принюхиваться.
- И впрямь рыбой тянет. Небось поляков подкармливать решил?
- Да Бог с вами, ребятушки! Своим токмо. Вашему же начальству везу. Как заказывали.
- А какому начальству? Как зовут-то его, начальство енто?
- Так это государевым сотникам Степану Кайдашеву, Велемиру Мямликову и Мытарю, как его… трохи с памятью… Так напужали же, ребята! - Силантий говорил неестественно для себя высоким голосом. И был в манере говорить и жестикулировать ничем не отличим от прочих коробейников удачи, этих хитрых и отчаянных пауков войны.
- Мытарю Решетову, что ль? - договорил за Силантия стрелец.
- Так и есть, ребятушки, Мытарю Решетову.
- Да. С ним лучше за кусок не спорить! - Стрелец разогнулся. - Этот, парень, вмиг с головы до колен проглотит.
- Да, ну его, Тимоха, пускай едет. Не то Решетов сюды сам прилетит! - раздался голос другого стрельца.
- Третьегодни, вишь, - сказал тот, кого назвали Тимохой, - Мытарь-то наш Решетов, по отчеству Васильевич, так угостил плетью одного стрельца за то, что тот с его гостинца отломил, что шкуру до костей поободрал да на голые кости целое ведро муравьев высыпал. Эт, брат, ну его…
- Да неужто ж насмерть? - Силантий сдернул шапку и коротко перекрестился.
- Да как не насмерть! Тут, парень, из-под такого не выживешь. - Тимоха тоже перекрестился.
- Слышал, перед Шеиным выслуживается? Метит Решетов в тысяцкие на Коломну? - Силантий этим вопросом продемонстрировал свою осведомленность.
- Шеину бы самому голову на плечах удержать! - ответил другой стрелец.
- Что эдак? - Силантий вновь перекрестился.
- Да плохи дела у Михаила Федорыча. Бьют нас поляки. Пушки отбили уже. Вот-вот и все войско порешат! - Тимоха длинно выдохнул.
- Без благословения пошел царь-батюшка. Говорили ему, мол, рано пока. Он же ж нет, и все тут. - Стрелец провел рукой по соломе.
- Да ты рыбки-то возьми, служивый! Все ж для поддержания души в теле бренном! - Силантий кивнул на мешок, торчавший в конце волокуши. - Я ведь мытарю сказывать не стану. Что я, нехристь какой?
- Давай, Ваня, трохи выуди. - Тимоха отошел от волокуши.
Стрелец выхватил из мешка с рыбой несколько сушеных карпов, хмыкнул, поднес к носу и, довольный, присоединился к своему товарищу по караулу. Вскоре свистнули плети, и кони понесли стрельцов в темноту ночи.
Совсем неожиданно повалил мокрый, хлопастый снег. Инышка еще плотнее прижался к Ядвиге и затаив дыхание слушал удары ее сердца. Женщина млела в мужских объятиях, ощущала себя в уюте, что помогало проваливаться в сон. Силантий через минуту-другую стал похож на бесформенный белый бугор, торчащий над волокушей совершенно неподвижно. Только борода вокруг крупного рта тихо позвякивала сосульками.
"…Господи, помоги мне! Не дай погубить душу предательством! Укрепи дух мой!.." Казак, до сей поры не ведавший женской ласки, не гладивший ладонью женских волос, молил Бога о помощи. Наверное, было бы гораздо проще переметнуться на сторону врага, задавив в себе совесть и чувство долга, растоптав любовь к своему, к родному. Так происходило не раз и так будет не раз. Женщина и война - две вещи порой одного поля. Или наоборот: задушить в себе вспыхнувшие чувства к прелестной деве, похоронить первую любовь раз и навсегда, принести ее в жертву служению Родине. И так тоже было. Мужчины навек отказывались от чувств. Решительно, бесповоротно, совершая подвиги только во славу отчей земли. Потом женились по расчету или пригляду и всю оставшуюся жизнь делали вид, что живут в гармонии и радости. Но случай с казаком Полужниковым можно назвать из ряда вон выходящим. Бедный молодой человек полюбил врага. Врага реального, коварного и хитрого. Мало того, он совершенно ясно понимал, что Ядвига - враг. И им никогда не быть в месте.
И более того, он видел, что красивая пани играет им, забавляется, использует для утех, но ничего не мог с собой поделать. Он любил страшно, исступленно, тупиково и при этом не имел права служить своему чувству. Кабы на его месте оказался зрелый, бывалый ловелас, опытный муж, то для такого подобная работа могла бы оказаться романтической, легкой прогулкой. Но такому бы не поверила Ядвига, поэтому мудрый, но безжалостный в вопросах взаимоотношения полов Иван Скряба выбрал для этой миссии совсем зеленого казака Инышку.
Снег окончательно накрыл солому, под которой лежали Инышка и Ядвига. Для них наступила кромешная ледяная тьма. Но в этой тьме только сильнее открылось для казака другое, ранее неведомое зрение. Он видел припухлые губы, серые лучистые глаза, пряди волнистых волос. Мысленно разговаривал, переводя любую тему в угловатую, дурацкую шутку и тут же сам над собой посмеивался. Представлял, как они вместе обустраивают дом, как беззлобно бранятся и многое, многое другое…
Кайдал начинал все чаще и чаще спотыкаться, тревожно всхрапывать, а то и замирать на месте. Силантий бурчал, вскидывая поводьями. Волокуша то и дело проваливалась в какие-то ямы и рытвины. Наконец окончательно встала.
- Усе, приехали, раздери душу! - Силантий спрыгнул с волокуши.
- Что случилось? - Ядвига пошевелила замерзшими губами.
- Заблудились, кажись! Эх, Кайдалушка, куды ж ты нас завез? Я тоже чуть придремал. А он с дороги-то и сошел. Да где она, дорога эта? Богу и то не видно! Не то что животине несчастной!
Радзивил попыталась подняться, но слой мокрого снега оказался настолько тяжел, что пани только охнула и осталась лежать на месте.
Силантий сгреб предплечьем белый бугор, который возвышался над его "пассажирами", взял пучок соломы, вытащил из-за пояса топор и стал разводить огонь. Желтые языки пламени быстро поднялись, робко затрепетали и вскоре вовсю пустились в плясовую по щепе, бересте и хворосту. Инышка с трудом оторвался от своего лежбища: холодом настолько сильно заколодило мышцы, что пошевелиться было очень трудно. Но вставать нужно, иначе студенец проникнет в кости и во все внутренности, тогда пиши пропало, хорошо еще, если выживешь, а от горячки уж точно не убережешься.
- Как же нам теперь быть, Силушка? - Ядвига протянула озябшие кисти рук над пламенем.
- Ждать до восхода. - Силантий буркнул куда-то в бороду.
- Что за напасть, растуды в телегу! - Полужников стал переминаться с ноги на ногу, похлопывая себя ладонями по ляжкам.
- Вот теперь и сказывай про своих леших. - Ядвига с улыбкой посмотрела на казака.
- Самое время, пани, про леших-то… Только их нам здесь не хватает. - Инышка ответил взглядом, но, встретившись с глазами польки, тут же отвернулся и еще сильнее затоптался на месте. - Я б до ельничка дошел!
- Сходи. Оно само-то не рассосется! - Силантий впервые за все время их знакомства пошутил.
Ядвига прыснула в кулачок.
- Смотри, чтоб кикимора за штаны не уволокла.
- Да ну вас. - Инышка, поджимаясь, побежал к кустам.
Силантий тем временем сходил к волокуше, достал из мешка несколько рыбин, кусок сильно соленого мяса, половину каравая хлеба и холодного отвара из чаги.
- На вот, - протянул он сушеного карпа Ядвиге, - ужо извиняйте, пани, чистить не буду. Вон казак придет, пущай и чистит.
- Ха-х, в этом тоже есть смысл. - Радзивил усмехнулась.
- Чаво? - протянул Силантий.
- Рыцарь должен выполнять любой каприз дамы. Иначе скучно. Э-эй, Иннокентий Пахомович, вы где? У меня будет к вам одна маленькая просьба.
- Вот черт, а не баба! - Силантий сплюнул и отвернулся.
- Что, ясновельможная пани! - Инышка вышел из кромешной тьмы кустов и прищурился на костер.
- Почистите-ка мне рыбки, Иннокентий Пахомович. Начинайте привыкать к светским манерам.
По лицу Инышки словно огнем провело. Он вытер лицо рукавом.
- У нас, пани, рыбу бабы чистят. А потому попрошу тебя этим вот сейчас и заняться.
- Ин-нокентий! Я что-то плохо поняла! Или ослышалась? Неужели гордость взыграла! Ха-ха-ха…
Неизвестно, чем бы закончился этот маленький сюжет той ночи, если бы на освещенную полянку не выехали два всадника. Все произошло очень быстро и почти бесшумно, словно они здесь находились давно и поджидали только подходящего момента. Всадники были одеты в крестьянскую одежду: длинные тулупы с поднятым воротом, волчьи шапки, правда, на ногах крепкие кожаные сапоги с меховой оторочкой.
На войне всегда только как на войне. Во все века и в любые племена есть люди, которых не сложно купить. Но полагаться на таких охотников удачи - боже упаси. С ними сотрудничают, им платят, но никогда не доверяют. Где и когда разыскал хитроумный Скряба этих двух поляков, сказать трудно, но за небольшую мзду они всегда выполняли не очень опасные поручения и доставляли сведения с польско-русской границы. Конечно, такая информация не обладала серьезной значимостью, но иногда очень даже приходилась кстати. Вот и сейчас эти люди готовы были за свои "тридцать сребреников" перевезти через линию фронта одну молодую пару. Что эта за пара, для какой цели стремится в Польшу, естественно, они не знали. Один из поляков поднес факел к лицу Ядвиги.
- Хорошенькая! - сказал по-польски, обращаясь к напарнику. И неожиданно, выхватив из-за пояса пистоль, почти не целясь, выстрелил в Силантия. Тот, громко крякнув, стал оседать на снег.
- Очень похожа на польку, - прозвучал ответ из темноты.
- Вы поляки! Боже праведный, вы поляки! - Ядвига чуть не закричала от радости, не обращая внимания на бедного Силантия.
- А вы кто, прекрасная пани? - спросил тот, что держал факел.
- О-о, вы никогда не пожалеете, если окажете мне небольшую услугу! - Радзивил взяла под уздцы коня всадника.
- Мы здесь для того и находимся, пани!
- Но я не одна - Ядвига вопросительно посмотрела на Инышку, - нас двое.
- О том нам ведомо! Возьмем вас на крупы своих коней.
- Хотя, - полька снова в упор посмотрела на Инышку, - ты можешь оставаться, рыцарь. Только дай мне письмо, которое вез гонец московскому государю.
Инышка едва сдерживал себя, чтобы не броситься прочь, в чащу непроходимого ночного леса. Он выполнил приказ. Теперь можно бежать и ждать холостого выстрела в спину, после которого он должен делано плеснуть руками и повалиться навзничь. Так же делано, как упал Силантий. Скряба все рассчитал. Инышку и Силантия должны якобы убить, чтобы у Ядвиги не оставалось никаких сомнений. В темноте из-за пазухи у него бы вытащили пакет с посланием, и дело с концом. Полька доставлена. Теперь можно вернуться и побыстрее оказаться там, где сейчас сражаются казаки Тимофея Кобелева. Так нет же ж. Что-то более сильное, нежели его воля, мешало ему сделать это. А всего того нужно сыграть последнюю часть спектакля. Просто сделать вид, что спасовал перед иноземцами и драпать драпать что есть силы. Пусть в спину летят насмешки ненавистных поляков. Самое главное, задание выполнено. Но в том-то все и дело. Нелегко казаку стерпеть насмешку, но еще тяжелее молодому мужчине так вот запросто отказаться от человека, которого полюбил пуще неволи. И Инышка словно выдохнул:
- Куда ж я теперь, пани Ядвига? Ежели меня споймают, то сидеть тогда на колу. А ведь споймают обязательно. Казаки домой не примут. На Москве долго не спрячешься. Некуда мне выходит, ясновельможная!
- А как же вы узнали, где меня искать и кто я? - Ядвига вдруг отступила на шаг.
- Да вы, пани, не беспокойтесь. Тот, кто вас сюда вез, занимается тем же, что и мы. - Поляк хмыкнул. - У нас с ним старые счеты. А еще очень скоро московское войско начнет отступать, и нам не нужны свидетели.
- И все же я ровным счетом ничего не понимаю? Силантий сказал, что мы заблудились? - Ядвига начинала нервничать.
- Роланд, успокой же ее! - снова голос из темноты.
- Хорошо. - Роланд кашлянул в кулак. - Мы знали, что повезут двух перебежчиков. А мы тоже люди и хотим немного заработать денег.
- Так вы просто разбойники, которые решили пристрелить моего возницу и хозяина этих саней, чтобы завладеть добром, а меня перевезти за вознаграждение. Браво! И делиться ни с кем не нужно! Вы только потом друг друга не перестреляйте, жадные вороны! - Ядвига взяла Инышку за руку. - Так вы решились, друг мой?
- Да. - Инышка хрипло выдавил, понимая, что подписывает себе если не смертный приговор, то приговор на изгнание уж точно. Никто никогда не сможет простить его. Он все понимал. Но ничего не мог с собой поделать.
- Ну, давайте на крупы! - резко выкрикнул тот, кого звали Роланд.
Поляк, перегнувшись в седле, подхватил под локоть Радзивил и словно шутя поднял ее и посадил впереди себя.
- Нет! - выкрикнула полька. - Ты всего лишь вор, потому я пересяду назад! - Она отбросила от себя руки всадника, спрыгнула с коня, а потом, ухватившись за луку седла, ловко забросила свое тело на круп лошади.
- Эк! - крякнул поляк.
Инышка зашел за спину другому всаднику. Чуть присел, вдохнул и, оттолкнувшись от земли, взлетел на конскую спину.
- Хорош, казак! - присвистнул Роланд и ожарил плетью бок животного.
Когда конский топот окончательно растворился в глухой непроглядной ночи, Силантий поднялся. Глаза его были стеклянными от подступившей слезы. Он покачал головой, грузно сел на свою волокушу и поднял поводья.