* * *
Джанибек был в ярости. Он ходил по шатру, распинывая ногами посуду и походную утварь, хлестал плетью стены и ломал каблуки о дорогие бухарские ковры, в бессилии топая ногами. Свита хана боялась заглянуть за полог, телохранители, от страха белее мела, стояли на карауле, боясь шевельнуть мизинцем, знать и военачальники, опустив головы, молили Аллаха, чтобы тот усмирил гнев великого хана.
- Мубарек!
- Да, повелитель.
- Готовь пеших лучников и тех, кто пойдет разбивать ворота.
- Уже ночь, великий хан. Завтра утром прибудут янычары с мушкетами.
- Завтра, говоришь! У тебя ослиная голова, Мубарек.
- Я смею напомнить моему хану, что Мубарек-гирей принадлежит к очень знатному роду.
- Смеешь напомнить? Ну, напомни мне о том, как твой отец просил меня обходиться с тобой. Я не хочу сейчас выяснять отношения и мерится мозолями от седла. Сегодня воины лягут спать голодными. Завтра голодными пойдут в бой. Легко им будет одержать победу, Мубарек? Ты этого хочешь.
- Я всего лишь хочу дождаться утра.
- Дождаться утра? О, Аллах, помоги мне вразумить этого человека! Мы дождемся утра и отправим янычар обстреливать эту крепость. Прекрасный план. Только ты одного не учел, дорогой Мубарек. Русские получат возможность до утра тоже отдохнуть, восстановить силы, оказать помощь раненым. А такой возможности им предоставлять нельзя. Иначе мы тут завязнем, подобно тупому ишаку в болоте.
- Я не подумал об этом, хан!
- Так-то лучше. Ты же видишь, - Джанибек подошел и взял за плечи своего подчиненного, - никого, кроме тебя, я ни о чем не прошу. Нет даже настоящего военного совета, потому что вокруг меня сборище растолстевших, самодовольных пастухов, а не воинов. Крымское ханство катится к своему закату. Я чувствую это. Очень остро, понимаешь?
- Да. Роскошь, в которой пребывает наша знать, давно вытеснила дух воина.
- Вот ты сам давно всё понимаешь. Наши предки покорили весь мир только потому, что оставались мужчинами и доводили дело до конца. Они жили воинами и умирали ими. И потому смогли оставить нам великое наследство, которое мы потеряли, словно во сне. Посмотри, куда простиралась империя Чингиса. Давай я тебе напомню.
- Не нужно, великий хан. Я всё и так понял. Приказывай.
- Тысяча лучников должны поджечь эту ночь своими горящими стрелами.
- Мой повелитель?
- Да.
- Как лучники смогут подойти? Их пушки и пищали бьют намного дальше. И потом, я уверен, что русские всё предусмотрели. У них много воды, и они без труда могут тушить огонь. Усложняет ситуацию холодная весенняя ночь, во время которой всё отсыревает насквозь, даже сталь клинка.
- Плевать! Мне нужно, чтобы русские не сомкнули глаз. К приходу янычар они должны быть измотаны до такой степени, когда пальцы отказываются сжимать рукоять меча. Я понимаю, что поджечь крепость невозможно. Важно не дать им сна и отдыха.
- Не кажется ли тебе, что мы больше потеряем, расстреляв запасы стрел, пакли и измотав своих воинов?
- Стрелы можно собрать. Паклю взять у тех же казаков, когда они отдадут земле свои тела, воины отдохнут в седлах, да к тому же у меня их тысячи.
- А что делать с расстоянием?
- У нас ведь есть скот, Мубарек, который мы хотели оставить здесь до своего возвращения! Наша добыча, отобранная у врага. Вот этот скот и должен стать защитой лучников. Нужно повесить костры на рога животных и пустить их к стенам крепости. Русские будут вынуждены убивать скот в воде тоже, а значит, брод станет еще мельче.
- Вот это да! - Мубарек от неожиданности даже попятился, - Но для воинов скот - это самое дорогое. Что они скажут, придя домой с пустыми руками.
- Если мы не возьмем крепость, то действительно придем с пустыми руками да еще с позором на голове. А этого делать и не нужно. Я отдаю свою долю угнанного скота. Но и это не всё. Пусть тридцать человек, умеющих бить тараном, изготовятся. Я вижу, что бревно лежит уже за линией огня их пушек. Оно почти у самых ворот. Нужно только пройти двадцать пять шагов по мелководью брода. По моему сигналу пусть бегут и пытаются ударить в ворота. А мы отсюда будем сыпать стрелами, не давая казакам возможности взяться за пищали. Если ударят раз-другой, уже хорошо. Как там у них пословица: курочка по зернышку? Так и мы будем. С каждым ударом ворота будут становиться менее крепкими.
* * *
Прошло более часа, как полонянки были освобождены. Большая часть из них переплыла Усмань и скрылась в ночной тьме. Тридцать две девушки зашли с задней стороны и попросились в крепость. Задняя часть крепости, выходившая прямо на воду пруда, была сделана по толщине в одно бревно. Заточенные бревна были вертикально вбиты прямо в дно и стянуты между собою поперечными жердями. Казаки без особого труда вывернули пару бревен, чтобы впустить девушек. В такое время работы хватит на всех. Лишние руки не помеха. Правда, не без меры. Если бы все пришли, то прокормить столько ртов, сидя в осаде, просто никак. А потому и просил атаман женщин, кричал со стены, чтобы уходили все. Что только тех, кому совсем некуда податься может принять детинец. Но русская женщина жертвенна и духом прочна иной раз получше мужика. Вот и уходили за горизонт те, кого сильно ранило, или те, у кого сил и здоровья после полона не оставалось, дабы не обременять защитников. А таких большинство оказалось. И ведь сделали это, не сговариваясь, руководствуясь женским умом прямо по ситуации. Остались лишь те, кто физически годился для войны и лишений.
Старый атаман Тимофей Степанович Кобелев знал, что на такой войне, как эта, без ночных атак неприятеля и горящих стрел не обойдешься, поэтому заранее приказал: если, мол, у кого-то появится свободная минута, то поливать и поливать стены, особенно крыши. Несколько десятков телячьих шкур специально мокли в воде, чтобы человек во время обстрела мог, набросив ее на себя, передвигаться внутри крепости, подвергаясь как можно меньшему риску.
Когда десятки мычащих, блеющих, ржащих огней стали приближаться в сопровождении топота копыт и бряцания колокольцев. Кобелев снял десять пищальников с верхнего яруса стены и приставил к воротам. Велел ждать приказа. Он не первый раз сталкивался с татарскими уловками и знал, что те обязательно погонят скот, чтобы прикрыть лучников. Еще несколько человек подхватят таран и на удачу, скорее для прощупывания ситуации и отвлечения внимания, попытаются вдарить разок-другой. Авось получится. А нет, так на все воля Аллаха. Но и у атамана были на сей случай свои заготовки.
Так и оказалось. Дюжина крымчан с широкими ремнями на изготовку побежали к тарану. В это же самое время ночь буквально вспыхнула от сотен горящих стрел, полетевших по осанистой дуге в сторону крепости. Но каждый человек из отряда Кобелева знал, что ему нужно делать. Одни встали под навес и приготовили оружие, другие, накинув на плечи телячьи шкуры, стали сбивать пламя, вырывать горящие стрелы и тушить водой очаги пожаров.
Подбежавшие к тарану татарские воины, накинули на плечи широкие ремни, приподняли страшное оружие до уровня колен. Сделали несколько шагов к броду. И вот они уже перед воротами с левого крыла крепости раскачивают таран. В них не стреляли, но в запале боя татары не обратили на эту странность никакого внимания. Раз и раз! Казалось, еще один миг, и острый нос тарана ударит в неошкуренное бревно, пошатнет, заколеблет.
Но вдруг ворота резко распахнулись, и грянул залп десяти пищалей. Несколько человек упали замертво, еще несколько корчилось и стонало от ран, другие пытались высвободиться из ремней. С саблями и с топорами выбежало полтора десятка казаков. Несколько взмахов - и с татарами было покончено. Потом ворота так же быстро захлопнулись. Всё произошло настолько стремительно, что в штабе крымчан толком никто ничего не успел сообразить.
Так закончился первый день осады.
Глава 6
- Чёт, батька, слышь? Никак лес рубят? - Дядька Пахом, шатаясь от усталости, подошел к Кобелеву и шумно опустился на настил рядом.
- Слышу. - Атаман, опираясь спиной на стену забрала, сидел прижимая руку к левой части груди. - Плоты делают.
- Для чего ж?
- Завтра нагрузят на тя плоты сено, мох, хворост и пустят по реке.
- Подожгут, что ль?
- А то!.. Выкуривать нас будут. Плоты прижмут к самому частоколу. Если ветер с реки, то, считай, хана!
- Ишь ты, хитродумкие какие! И как тут с имя быть?
- Сейчас ложись, Пахом. Отдыхайте все. Э… подожди! Скажи всем, чтобы ложились, а мы с тобой тут трохи погутарим. Ты живой, аль как?
- Да есть еще заряду.
- Вот и ладно. Татары сегодня уже не пойдут.
- Пойду шумну, чтобы ложились. - Пахом запалил люльку и пошел по крепости.
- Савва! - позвал Кобелев монаха.
- Да, бать. - По черному от копоти и грязи лицу инока текли жирные ручьи ратного пота.
- Как пушки-то?
- Да еще б… Две еще сдюжат нараз, другие две вроде постреляют на три-четыре запала.
- Мне бы две пушечки на пруд оборотить. Слышь, лес трещит? Брод как раз супротив крепости. Я так думаю, они ночью на готовом плоту перекинут несколько бревен и пару лошадок, чтобы волоком до пруда дотащить. А потом с двух сторон плоты, груженные сеном и хворостом, дотолкают по воде до частокола и подожгут. Дыма большого не миновать. Вишь, как всё отсыревает?
- Понял тебя, Тимофей Степанович! Из дерева не успеть. А вот из кожи можно попробовать. Шкур, гляжу много. Я выберу че покрепче. Одну бы успеть. Да помощники мои с ног валятся.
- Попробуй с бабами поработать. Тебе лишние руки сейчас ой как нужны. А бабы они понятливые и крепкие, когда прижмет.
- Я сам о том подумал. А если пищальников оборотить на пруд?
- Да с пищальников здесь толк не большой.
- Да и татары не дураки, - подошел Пахом, дымя трубкой, - наверняка с поля атаку свою начнут, чтобы связать силы!
- Верно мыслишь, Пахом! - Кобелев приподнялся и сел повыше.
- Ты бы, батька, отдохнул! Зеленый весь! - Пахом присел на корточки.
- А вот тут и отдохну. На забрале. Атаману под крышу да в избу - всё равно что в гроб нынче.
- Так я пойду? - Инок встал во весь свой невероятный рост.
- Давай, Савва. Под березами на том свете отдохнем.
- Ты вот что, Пахом! - Атаман скрипнул от боли зубами.
- Сиди-сиди, Тимофеюшка!
- Как там Авдотья?
- С ранеными она.
- Я к раненым сегодня не пойду. Тяжело мне встать. А ребят поддержать бы…
- Не нужно. Там без тебя есть кому посидеть с ними. Может, бурку принесть? Да под голову чё?
- И то верно. Казаков кликну, принесут. А ты меня внимательно послушай. Видел я, что Джанибек отправил двести всадников на конях-тяжеловозах. Знаешь, зачем отправил? Я так думаю, что за янычарами до Воронежа.
- Ух ты, мать честная! У янычар мушкеты аглицкие! Подале наших-то бьют!
- Подале. Сорок верст туда и обратно им скакать. На крупах коней и привезут смертушку нашу. Ко вторым петухам точно здесь будут.
- Неужель янычары за татар пошли?
- Пошли, Пахом. Хоть у нашего государя с их султаном мир, но есть наемники. Султан глаза на то закрывает, когда янычары нанимаются к татарам. Оно и понятно. Ему ведь, шельме, от такого расклада только выгода сплошная.
- Хм. Псы смердячие! - Пахом выбил трубку и тут же достал из кисея новую щепоть табаку.
- Пойдут они, Пахоша, коротким путем через лес.
- Татары леса боятся!
- Есть такие, что черта не боятся. И проводники у них есть, чтобы через засеки водить.
- Я засеки все знаю. Неужто христопродавцы такие из наших есть?
- От того и позвал тебя. Под каленым-то железом не каждый совладать сможет. А коли еще твоих детишек жечь станут, так сам всё и укажешь, быстрее вороны полетишь.
- То ж верно!
- Задержать бы их, Пахоша! Найти самую узкую дорожку, по которой им всё одно идти, и задержать. Хоть на несколько часиков.
Старый Пахом от неожиданности так и сел рядом с атаманом. Рука с люлькой задрожала.
- Так ведь ежели они на двухсот конях да янычары на крупах, то, почитай, ихнего басурманства аж четыре сотни.
- Знаю. Казаки нужны храбрые. Такую силищу удержать не просто. Но за вас будет лес и ночь. Пойдут они от Воронежа еще затемно обратно. Да много казаков я тебе дать не смогу. Но с конями пойдешь, чтобы подале от нас их встретить, да еще затемно. Пахом, заставить не могу! - Кобелев уронил на грудь голову.
- А меня и заставлять не нужно. Ты есть атаман, вот и приказывай. - Пахом внешне приободрился, пытаясь проглотить горький, колючий ком в горле. Старый казак понимал, что атаман отправляет его на верную смерть.
- Благодарствую, Пахом.
- Только казачков, батька, я сам выберу. Молодежь не возьму. Им еще жить да жить. С серьгой тоже не возьму - такой закон. На верную смерть последнего ребенка из семьи не забирают.
- Ты делай как знаешь. Но времени у тебя в обрез. Не боле часа. Да и того много.
- А сделаю я так. Там есть два узких участка. Поставлю по десять человек на каждом.
- Стой, Пахом. Двадцать человек я тебе не дам. Не могу. Дюжину только. И две пищали.
- Батька, Христос с тобой!
- Ладно. Забирай четыре пищали. Коней бери шесть. Но бери крепких, не стесняйся. По двое скакать придется.
- Топоры нужны. Где бревно срубить, а где и татарску голову. В лесу топор сподручнее сабельки-то будет.
- Топоров дам сколь угодно. Мы из Излегощ привезли, да у Терентия все дворы хорошо отопорны. Где по три, где по пять.
- Хорошо мужики у Терентия живут.
- А наши хуже? - Кобелев приподнял бровь.
- Да ну и наши не хуже. У наших и скота поболе.
- Ладно. Давай прощаться, Пахом. Авось свидимся, так обнимемся.
- И на том свете тоже, Тимофей Степанович, обняться в радость большую будет.
Старый Пахом наклонился над Кобелевым и крепко поцеловал. Окликнул караульного казака, велел тому принести атаману бурку и седло под голову. Затем пошел по крепости будить спящих казаков. Будил осторожно, чтобы не прервать сон остальных. Набирая в свою дружину только славно поживших воинов. Тех, кому перевалило за пятьдесят. Проходя мимо Лагуты, перекрестил спящего и украдкой смахнул слезу со своей щеки. Вряд ли удастся свидеться на этом свете. Серьга в левом ухе Лагуты, словно в ответ, тускло блеснула в лунном свете. Не прошло и часа, а Пахом уже стоял перед казачьей шеренгой, деловито оглядывая каждого, поправляя снаряжение и объясняя вкратце суть их боевой задачи. Казаки понимающе кивали, приосанивались, когда Пахом хлопал по плечу.
- Вот что, ребята! Я теперь ваш начальник, отец и мать родная, все вместе. Пойдем бродом, прямо здесь, за крепостью. Река здесь мелкая, сидя на коне, ног не замочишь. Потому Джанибек и выбрал через Песковатое путь свой окаянный. А в другом месте буде поглубже. Может и вплавь придется. Вода холодная. Но казак в бою тело свое согревает! Аль не так?
- Так! - дружно отвечали казаки.
- Ну а коли так, значит и погуляем знатно!
- Любо! - отвечал стройный хор.
- А тогда и по коням! Че тут время терять! Да и не нам на баб зариться. Пусть молодежь им теперича песни поет да сказки сказывает. Садись по двое на коня. Выходим за ворота тихо и сразу по правую руку держим. Огибаем угол стены и к реке. Всем все ясно? И-ях!
Пахом по-молодецки взлетел в седло. Кто-то тут же оказался позади и крепко вцепился в плечи.
Форсировав реку, небольшой отряд пошел берегом, чередуя шаг с рысью. Ночь выдалась ясная и звездная, поэтому идти было легко. Ветер совсем успокоился, а значит, не мог доносить до татарского стана глухой стук копыт. Где-то через десять верст, снова перешли реку. Но уже без лошадей. На этот раз хорошо вымокли. Пахом, прикинув время, разрешил развести костерок. Запалив несколько факелов, казаки стали рубить деревья. Валить в том направлении, куда указывал старый казак. Дюжина людей плохо понимала, находясь в темном лесу, что происходит. И лишь беспрекословно выполняла приказы.
- Вот и ладно. Вот и молодцы, ребята! - Пахом хлопнул кого-то по плечу, даже не разглядев в потемках человека. - Перегода и с ним еще пять остаются здесь. Остальные давай за мной.
- А лошадей? - Перегода спросил, сам не зная почему.
- Лошади сами дорогу к дому найдут, - ответил кто-то из казаков.
Пахом с другой половиной отряда продвинулся вперед еще на полсотни шагов. По пути обильно поливая смолой землю. И снова стали рубить, заваливая узкий проход в засечном лабиринте.
- Дядь, а из пищали дашь попробовать?
Пахом вздрогнул. Это был голос Лагуты.
- А ты-то как здесь?! А ну, марш обратно!
- Да куды ж я обратно. Я и дороги не найду. Не, дядь, сам же говоришь: Бог не выдаст, свинья не съест!
- Как только рассветет, пойдешь обратно в крепость. Понял меня?
- Из пищали дашь пальнуть?
- Почему я тебя не видел, дурака такого, когда в крепости еще людей строил.
- Так я же шустрый. Сам нас с Инышкой учил. Да просто все. Пока Сипко Кузьма Петрович примеривался к тебе на круп запрыгнуть, я его, того, толкнул маленько и сам вскочил. А кричать-то нельзя. Вот и остался дед Кузьма с раскрытым ртом стоять. А ты ведь последним из крепости выезжал. Никто боле и не увидел. Да ежели бы и не последним, я бы всё равно чего-нибудь измыслил. Ну, ты прости мя, дядь Пахом, а!
- Ладно. Оставайся. Но сидеть, головы не высовывать. Мне за тебя теперь ответ держать перед Тимофеем Степановичем.
- А с пищали-то?
- Утихни! Сказал. Ухо вырву и псам отдам.
Лагута замолчал, ибо знал, что тяжела рука у старого казака. Влепит затрещину, так два дня в ушах звенеть будет.
- Ты Кузьму Петровича-то не шибко повредил? Честно говори.
- Да не. Я на него шкуру телячью накинул, а потом полешком несильно. Да жив-здоров уже, поди.
- Вот семя бесово! А ну приготовиться, казачки. Факелы туши.
Кобелев не ошибся. Завидев, что татары на конях-тяжеловозах выдвинулись из своего лагеря, он сразу понял: пойдут самым коротким путем, а значит, через лес. Только такие кони с большого расстояния могут перевезти сразу двух всадников, да еще с тяжелыми мушкетами, при этом проламывая своей мощной грудью скрещенные ветви деревьев, не ломая ног о корни и сучья, дробя копытами поваленные стволы.
Ночь была настолько тиха, что стук копыт и конский всхрап казаки услышали задолго до приближения вражеского отряда. Затем речь. Переговаривались турки. Шутили и негромко смеялись.
- Эх, что ж ты ночка так коротка! - Пахом пробубнил себе под нос и поднял руку.
- Да, дядь, уже светать скоро начнет. - Лагута прижался плотнее боком к старому казаку.
- Да вижу. Вона. Впереди с факелом идет. Проводник, сука.
- Так то, кажись, Синезуб. Он от Ливны к нам с коробом ходит.
- Этот хорошо засеки знает. Ну, счас ему Перегода да по синим зубам.
Казаки вжались кто в землю, кто в стволы деревьев, пропуская всадников мимо себя.
Проходы были настолько узкими, что через них могла пройти только одна лошадь. План Пахома был прост. Он поделил своих людей на два отряда. Там, где остался Перегода, проход завалили. Другой проход в пятидесяти шагах сделали настолько узким, что конь, проходя, обдирал бы бока. Расстояние между двумя отрядами залили смолой. Получалась ловушка, в которой могло оказаться до тридцати вражеских всадников. Остальных можно просто отсечь. А как? Старый Пахом хорошо знал.