- Ты также его слуга. Царь хоть сегодня может тебя отослать в каменоломню и сделать правителем города любого подхалима. Не забывай это.
- Так не пойдет, друзья мои, - успокаивающе начал четвертый жрец Амона, тучный пожилой человек, не лишенный болезненного честолюбия, однако слывший умным и рассудительным. Все смолкли, и он продолжил: - Брак заключен, и здесь ничего не изменишь. При первой же возможности мы напомним фараону о его обещании, поэтому вторая жена наследного принца будет из Фив и женщиной нашего круга. Нам стоит основательно обдумать, кто подойдет на эту роль. Девушка должна не только быть красивой, умной и молодой, но и твердо держаться за Амона.
Тотмес горько рассмеялся:
- Это будет нелегко, мой дорогой. К тому же есть вероятность, что наша избранница сгинет в темном углу гарема, если вдруг по какой-либо причине не понравится Рамзесу. В этом случае нам придется начинать все сначала.
- А я тоже полагаю, что нам следует попытаться, и у меня есть предложение. - Правитель города назвал имя своей незамужней дочери. - Ей только десять лет, но она умна, красива…
Тотмес покачал головой:
- Ребенок не может нам помочь. Девушка должна быть взрослой. Она должна уметь постоять за себя и быть полностью преданной Амону.
Было названо еще несколько имен, но каждый раз имелись возражения, опасения и препятствия. Вдруг третьему жрецу пришло кое-что в голову.
- Послушайте, друзья мои, дочь моего брата (он и его жена уже отправились в Закатную страну), не замужем. Ей исполнилось восемнадцать лет. Она певица Амона, и хотела бы ею оставаться. Это умная, гордая девушка, глубоко преданная нашему великому богу. Она красива, но, как бы сказать, ее не прельщают брак и мужчины. Нужно поговорить с ней и дать ей понять о важности нашего дела. Я мог бы попытаться. Ее нужно убедить, что она делает это для Амона-Ра, что она, так сказать, жертва…
Правитель города удивленно поднял брови:
- Жертва? Что же жертвенного в том, чтобы стать женой царя? Тысячи девушек в стране позволили бы отрубить себе Руку за подобную жертву…
Третий жрец покачал головой:
- Ты неправильно понял. Для Бент-Амон (так зовут девушку) это будет жертва. Она получила от родителей богатое наследство, но с радостью служит храму, довольна своей жизнью и не хочет ничего другого. Жизнь в гареме, пусть даже в царском, была бы для нее наказанием. К тому же в Мемфисе невысоко чтят Амона-Ра.
Тотмес стукнул по столу.
- Об этом-то и речь! Амон в Мемфисе лишен власти, и те, кто почитает его там, называют его Амоном Мемфисским, как будто это другой бог, как будто есть два Амона. Родина Амона - Фивы, отсюда произошла его власть, задолго до того как царская резиденция была перенесена в Мемфис. Так и должно оставаться. Амон из Фив - царь всех богов в стране Кеми. Чтобы сохранить это положение дел и создать противовес все усиливающемуся из года в год влиянию Пта, будущий царь должен иметь жену, которая умно и осторожно напомнит ему о Фивах и Амоне. Я предлагаю осторожно познакомить с нашим планом эту Бент-Амон.
Побег каторжника Меру из каменоломни прошел без сучка без задоринки, как будто Сет, бог пустынь и оазисов, простер свою могущественную длань над заговорщиками.
Остановились только в Фивах. Один из содействовавших побегу сказал:
- Так, как ты сейчас выглядишь, без носа и ушей, обритый и с незажившими следами палочных ударов на спине, ты не можешь показаться среди людей. Городская стража тотчас арестует тебя, и ты закончишь свой путь на виселице. Мы сейчас несколько изменим твою внешность, и ты сам с трудом узнаешь себя.
В закрытых носилках Меру отнесли на запад, в Город Мертвых, где бальзамировщики выполняли свой ужасную, но необходимую работу. Среди них имелись специалисты, которые занимались тем, что придавали трупам, лежавшим до того семьдесят дней в растворе, вид живых. Они творили настоящие чудеса с помощью косметики, воска, льняных капель, крошечных деревянных палочек и других вспомогательных средств.
Здесь-то и оказался Меру, и один из местных мастеров осмотрел его со всех сторон. Наконец он решил:
- Волосы вырастут снова, шрамы от побоев исчезнут, а нос и уши я должен для тебя изготовить. Это в общем несложно.
Меру устроили жить в маленькой, скрытой от посторонних глаз комнатке, а мастер время от времени измерял его голову, смешивал краски и что-то лепил из воска. Однажды он сказал.
- Время пришло, я снова сделаю из тебя нормального человека.
Он показал Меру глиняную миску, в которой лежали два идеальных по форме уха и нос. Они были изготовлены из воска и старательно окрашены в цвет тела. Уши приклеивались к голове особым составом, как и нос, который в точности подходил Меру. Около часа мастер-бальзамировщик занимался сложным гримом, после чего нельзя было обнаружить ни малейшего следа того, что нос и уши были ненатуральными. Он принес отполированное металлическое зеркало и дал Меру поглядеться в него. В последний раз тот видел свое лицо, когда притащил в каменоломню два ведра с водой и одно из них послужило каторжнику зеркалом. С тех пор у него не было ни желания, ни возможности рассматривать свою безносую физиономию. А теперь с глади бронзового зеркала на Меру смотрел какой-то незнакомец.
- Не… не… ужели это я? - заикаясь, спросил опешивший Меру. - Это же, это же…
Бальзамировщик довольно ухмыльнулся:
- Да, мой дорогой, это новый человек! Если ты наденешь парик и хорошую одежду, то можешь в любой момент идти к людям, и никто не обратит на тебя особого внимания. Можешь даже купаться, если захочешь: воску и клею вода не страшна.
В первый раз с давних пор в ожесточенном и опустошенном уме Меру мелькнуло нечто похожее на радость, но следующей его мыслью было использовать свое новое обличье для мести, какой мир еще и не видал.
"Даже если ты вскоре станешь фараоном страны Кеми, великий Рамзес, я и тогда найду возможность встретить тебя или твоих близких. За это я с радостью отдам жизнь".
Меру отложил зеркало в сторону и сказал:
- Хорошая работа! Ты славный мастер бальзамировщик. Жаль, что мертвецы не могут оценить твоих стараний.
- Не старайся обидеть меня, ибо твои слова проносятся, как ветер, мимо моих ушей. К тому же слова твои правдивы, а то, что я хорошо работаю, я знаю сам. Уже несколько человек, подобных тебе, прошли через мои руки, и я скажу тебе одно: по совести говоря, эта работа похожа на работу с мертвыми, потому что вы все равно раньше или позже закончите свой путь на виселице или на эшафоте. У меня прекрасный дом, большая семья, а в Закатной стране меня ждет просторное жилище Вечности. У тебя этого никогда не будет. Твое ка уже ожидают демоны Подземного царства с раскрытыми пастями. Нерадостная мысль, правда? Новые уши и нос из воска и небольшая передышка. Что ж, пусть она у тебя будет. Через час тебя заберут отсюда.
Меру ничего не ответил на эти слова и напрасно ждал хорошо знакомой ему вспышки гнева, которая кое-кому стоила жизни, - в его груди ничто не шевельнулось, и пророчества мастера-бальзамировщика его не пугали. Жизнь Меру здесь, на земле, и он проживет ее, используя каждый миг ради собственного удовольствия.
- Эй, трупный мастер, здесь нет девушки? - гаркнул он. - У меня еще есть время. Я легко справлюсь с женщиной, как ты считаешь?
Но мастер Города Мертвых и глазом не повел.
- Женщин и девушек здесь нет, - спокойно ответил он. - Это место работы. Если тебе так уж загорелось, я могу, конечно, спросить у бальзамировщиков наверху, не поступили ли к ним какие-нибудь молоденькие. До того как их положат в раствор, трупы девушек еще бывают привлекательными. Есть даже ряд клиентов… В общем, если хочешь, я спрошу.
Меру, которому были знакомы любое насилие, любая подлость, любое преступление, прошиб холодный пот.
- Это без меня, я не оскверняю трупов.
- Как знаешь. Меня ждет работа, а ты пойдешь другим путем. Тем не менее, желаю удачи. Вероятно, Сет покровительствует тебе.
За Меру явился невзрачный скромно одетый человек.
- Называй меня просто Хем, потому что во время путешествия в Мемфис я буду твоим слугой. - Он вытащил из-за пояса свиток. - Ты путешествуешь как Узер-Амон, жрец и чтец, по делам наследства в Мемфис. Печать храма Амона, между прочим, подлинная. Есть определенные связи… Но тебя это не касается.
Меру кивнул. Что ему за дело до всего этого, если он скоро окажется в Мемфисе и встретит Себека лицом к лицу. Единственным ощутимым следом от пребывания на каторге у него было подрезанное сухожилие на левой ноге, которое вынуждало Меру хромать самым жалким образом. Какую пользу может извлечь повелитель пустыни из такого человека? "Слуга" как будто прочитал его мысли.
- Твою хромую ногу в Мемфисе также будут лечить. Есть лекарь, который может поправить дело. По крайней мере в большинстве случаев у него это получалось.
Меру пожал плечами:
- Было бы неплохо. Об этом я подумаю, когда мы доберемся до Мемфиса, но у меня есть некоторые сомнения.
Хем ухмыльнулся, как шакал:
- Ты и не подозреваешь, как далеко простирается власть повелителя пустыни. Ему все равно, что многие сомневаются в его существовании. Тот, кто встречает его лицом к лицу, больше не жилец. Кто хочет обратиться к нему, должен действовать через связных. Я тоже его никогда не видел.
Меру ничего не сказал на это, но вспомнил о том времени, когда был разбойником в Мемфисе. Тогда многие его товарищи мечтали встретиться с Себеком. Однако его никто не видел, а тот, кого принимали в банду повелителя пустыни, просто исчезал, и видели его в лучшем случае только во время публичной казни.
Когда Меру со своим спутником поднялся на борт ладьи, отправлявшейся на север, никто не обратил внимания на него, и бывший каторжник понял, что его маска великолепна и что он действительно начал новую жизнь.
Сенеб и Хатнуфер, родители ставшей царицей Нефертари, жили, как и прежде, в Доме для гостей в пределах Белой Стены. Их почтительно обслуживали, оказывали им почести и… забывали. Мечта Хатнуфер сидеть каждый вечер в покоях царицы Туи и болтать о детях разбилась вдребезги. Когда мать молодой жены наследника очень осторожно осведомилась о царице, оказалось, что Богоподобная уже некоторое время назад покинула Мемфис и находится в своем имении в Дельте. Что касается царя, он большей частью чувствовал себя больным, и его необходимо было щадить. Наследный принц занимался государственными делами и повсюду брал с собой свою молодую жену.
Сенеб, который предвидел, что они окажутся здесь лишними, затосковал об Абидосе и однажды сказал жене:
- Моя дорогая, я думаю, детям мы больше здесь не нужны. Нефертари сейчас царица, и у нее множество обязанностей. Нам лучше вернуться домой и там подождать ее визита. Рамзес ведь обещал, что будет лично наблюдать за тем, как продвигается строительство храма.
Хатнуфер, которая прежде думала, что ее примут как члена царской семьи, тем временем уже образумилась, однако женская гордость не позволяла ей это выказать. Втайне она уже мечтала о том, чтобы муж потребовал их возвращения домой. Поэтому она сказала с плохо скрываемой радостью:
- Ты знаешь, я всегда покоряюсь твоим желаниям, супруг мой, но нам все же надо попрощаться с нашей дочерью.
Едва только они объявили о своем намерении, как все двери для них открылись. Даже Благой Бог почувствовал себя достаточно сильным для того, чтобы удостоить их прощальной аудиенции, которая прошла очень торжественно.
- Что я могу дать тебе в качестве подарка, дорогой друг? Хотел бы ты земли, золото, титул? Как отец царицы, ты имеешь право на более высокий ранг.
Сенеб был смущен таким предложением.
- У меня есть все, что мне нужно, о Богоподобный. Мы живем скромно. Самый большой подарок ты мне уже сделал, когда дал поручение выстроить новый храм Озириса.
Сети кивнул:
- Конечно, ты набожный человек, это известно, поэтому я назначаю тебя главным надзирателем за строительством храма в Абидосе. Отправляй мне время от времени сообщения, мой друг, и если ты не побоишься путешествия, то всегда будешь с радостью принят в Мемфисе.
Когда Хатнуфер прощалась с дочерью, Нефертари шепнула ей:
- Мама, думаю, я беременна.
Более прекрасного прощального подарка для своей матери она не могла приготовить.
5
Работа в храме Озириса в Абидосе шла не так быстро, как хотелось бы, и даже на второй год строительства стены едва достигали шести или семи локтей в высоту. Было достаточно народу, чтобы складывать каменные блоки или ставить колонны, но не хватало мастеров для художественных работ. Необходимо было высечь сотни сцен на известняке и отшлифовать их. Предварительные рисунки уже давно были готовы, но претворить их в жизнь можно было, лишь потратив много времени и силы.
Храмовый двор был разделен пилонами на две части. За ними следовали два больших зала с колоннами, которые заключали в себе капеллы семи божествам: Гору, Озирису, Изиде, Амону, Пта, Ра-Харахте и Божественному царю Сети.
Затем следовали большой и малый залы Озириса, многочисленные служебные помещения, галереи и на юго-востоке громадный комплекс с кладовыми и складами. В юго-западной части начались земляные работы для уходившего глубоко под землю еще одного храма Озириса, под которым должна была располагаться ложная гробница фараона Сети.
Целая толпа мрачных надсмотрщиков руганью и палочными ударами побуждали рабов трудиться изо всех сил, но над художниками они не имели власти, потому что один избитый или обруганный скульптор тут же мог поднять бунт.
Ирамун и Пиай работали со своими помощниками в капелле Изиды. Быстро, ловко, экономными движениями Пиай высекал и шлифовал фигуру фараона, который приносил в жертву сидящей на троне Изиде блюдо с хлебом и фруктами. Ирамун полировал рыбьей кожей уже законченное лицо богини, а два помощника переносили ряд иероглифов с папируса на камень.
Ирамун считался старшим среди скульпторов, но недавно был назначен еще главный надзиратель, который не имел ни малейшего представления об их работе, но мотался, как злой дух, по строительной площадке, чтобы смотреть за людьми и понукать их.
Ирамун отложил рыбью кожу в сторону и отступил назад, чтобы посмотреть на матовое величественное лицо богини издалека. Тут к нему сзади тихонько подошел худой, с ястребиным лицом главный надсмотрщик и закричал:
- Не слишком ли долго ты любуешься на свое творение, ленивая тварь? Я тебе не помешал спать? - и, подняв палку, которую он постоянно носил с собой, ударил ею Ирамуна по голове. - Я научу тебя работать быстрее, жалкая жратва крокодила!
Удары посыпались на спину и плечи совершенно удивленного, почти парализованного Ирамуна.
Но прежде чем старый мастер успел что-то понять, к ним прыгнул Пиай. Выхватив у надсмотрщика палку, юноша начал бить худого надсмотрщика по лицу так жестоко, что оба помощника схватили его за руки.
Весь в крови главный надсмотрщик отполз в сторону, затем с трудом поднялся и заковылял от скульпторов, громко ругаясь.
Ирамун пощупал шишку на голове, и лицо его болезненно искривилось.
- Спасибо, сынок, спас. Но я боюсь, что будут последствия. Люди такого сорта мстительны и не успокаиваются до тех пор, пока не посчитают, что справедливость восстановлена в их пользу. - Ирамун повернулся к обоим помощникам. - Вы ведь оба видели, что главный надсмотрщик в своем безумном гневе был готов забить меня до смерти, в то время как мой сын действовал по крайней необходимости, чтобы спасти мне жизнь?
Оба парня согласно кивнули:
- Все так и было, почтенный мастер, мы все точно видели.
- Попробуем тогда его переиграть, - решил Пиай, - и тотчас донесем на главного надсмотрщика за попытку убийства. Обратимся к главному жрецу Мери.
Ирамун кивнул в знак согласия:
- Попробуем его опередить.
Здоровье фараона Сети быстро ухудшалось. Он переносил только совсем легкие кушанья, да и после них его часто рвало. Врачи безуспешно боролись с учащавшимися приступами боли и наконец пришли к мнению, что неизвестный злой демон вселился в тело Благого Бога.
В четвертом месяце Ахет фараон планировал принять участие в празднествах Озириса в Абидосе и одновременно посмотреть, как продвигается строительство храма.
Однако из-за его телесной слабости путешествие все отодвигалось, пока наконец не стало понятно, что Сети не сможет туда поехать уже никогда.
Рамзес, которого измученный недугом Сети велел позвать к себе, присел на кровать отца.
Фараон виновато улыбнулся:
- Я сегодня просто не могу встать. Может быть, я окрепну, если полежу несколько дней… Но давай перейдем к делу. Ты ведь знаешь, я с большой охотой бы порадовался тому, как продвигается строительство моего большого храма в Абидосе, но, похоже, что вскоре мне предстоит путешествие на юг уже в качестве Озириса.
Рамзес отрицательно покачал головой и хотел прервать отца, но тот взял его за руку.
- Я знаю, что ты хочешь сказать, но я чувствую, Анубис уже стоит перед дверями и ждет своего часа, поэтому я желаю только, чтобы ты предпринял путешествие один, не как фараон и с большой свитой, а быстро и без излишней пышности, потому что я не хотел бы, чтобы о твоем путешествии узнали преждевременно. В последние месяцы из Абидоса приходят вести, которые мне не нравятся. Ты знаешь эти донесения чиновников! Они пишут, что строительные работы продвигаются со скоростью ветра и храм уже почти готов, а между строк я читаю, что почти ничего еще не готово, что всего не хватает, что рабочие ленивы, художники медлительны, а скульпторов слишком мало. Я хотел бы, чтобы ты сам все увидел и оценил, поэтому твой визит должен быть неожиданным.
Рамзес выехал немедленно. По мере того как отец все слабел, молодой наследник чувствовал, что его жизненные силы все возрастают, как будто угасающая жизненная энергия Сети переходила к сыну.
Рамзес от всего сердца любил отца и почитал его. Между ними никогда не возникало серьезной ссоры. Рамзес всегда беспрекословно следовал приказам фараона, однако, когда ему казалось необходимым, он высказывал свои сомнения, которые отец серьезно рассматривал и очень часто принимал во внимание. Но, несмотря на глубокое почтение к отцу, Рамзес был твердо убежден в том, что сделает все лучше и что его власть принесет новый блеск стране Кеми. В голове молодого человека уже роились планы, которые он хотел воплотить, когда будет царствовать один, и в которые не посвящал никого, кроме Нефертари. Царская супруга постоянно была рядом с ним.
Двухлетнюю принцессу Мерит, их первенца, передали няньке, когда вошел Рамзес. Нефертари находилась на позднем сроке беременности и неловко подошла к стулу, на который осторожно уселась.
Рамзес рассмеялся:
- Ты начинаешь все больше походить на Деба, небесного гуся, который снес большое яйцо мира, но я все же надеюсь, что ты принесешь не яйцо, а наследника.
Нефертари притворилась обиженной:
- Твои сравнения почетны, но безвкусны. Если я сейчас и напоминаю гуся, то виноват в этом ты. Не сама же я довела себя до этого состояния!
Рамзес поцеловал маленькую Мерит и отослал ее вместе с нянькой. Затем встал на колени перед Нефертари, положил руки ей на колени и нежно посмотрел на жену: