- Получив из нашего посольства телеграфный перевод, - Владимир отхлебнул из бокала, - я всерьез задумался о морском путешествии и заявил властям, что намерен выехать в Стромнесс, оттуда - пароходом - в Скрабстер на севере Шотландии ну и... далее. Как они взвились! Сначала запретили трогаться с места, потом решили дать сопровождающего. В конце концов подчинились обстоятельствам. То ли денег пожалели, то ли няньки под рукой не оказалось, зато нашелся самолет, и я ближайшей ночью вылетел в Лондон, где имею удовольствие беседовать с вами, - скороговоркой закончил капитан-лейтенант, потому что, пересекая зал, к ним направлялся Маскем в сопровождении американского посла и военно-морского атташе. Судя по всему, Маскема в е л и, шел он явно не по своей воле и выглядел достаточно кисло.
- Представьте, господа, они, мой друг адмирал и н а ш сегодняшний именинник, - посол добродушно склонил перед Владимиром седую гриву, - старые знакомые и, так сказать, соплаватели по "Абердину". Вот она, солдатская скромность! - И хотя последняя фраза о скромности была совершенно, как подумал Владимир, "не пришей кобыле хвост", глаза дипломата выдавали старого интригана из тех, что способны стравить собутыльников просто ради собственного удовольствия. - Правда, мой атташе уверяет, что между вами были какие-то недоразумения? - На лице посла светилась каждая морщинка.
- Стоит ли вспоминать о них в такой день? - Атташе, краснощекий мужчина в чине кептена, с сигарой во рту, делавшей его похожим на Черчилля, забеспокоился: - Надеюсь, недоразумения исчезли, и вы, как положено союзникам и собратьям по оружию, подымете бокалы за нашу общую победу.
Маскем натянуто улыбнулся. Одними губами. Неприязни не скрывал, хотя и не выпячивал. Выслушал посла, выслушал кептена, склонил седую породистую голову с аккуратным прибором и, слегка приподняв бокал, сухо поздравил "мистера Арлекина" с наградой.
Никто из присутствующих, и это естественно, не слышал об этом имени капитан-лейтенанта. Как говорится, для этого не было повода. Заметив на лицах понятное недоумение, тем более, Владимир молчал, Маскем добавил с оттенком пренебрежения, что "экстравагантность, гм... псевдонима, неким образом согласуется с тем фокусом, что имел место на фрегате "Черуэлл", и поистине изумляющей осведомленностью наших славных союзников, - (корректные поклоны послу и атташе), - с т о й стороны Атлантики о событиях на крейсере, где я держал флаг начальника конвоя".
Адресовав этот витиеватый и туманный комментарий американцам, повернулся к советским дипломатам и капитан-лейтенанту:
- За вашу удачу, господин Арлекин! - Адмирал вторично приподнял бокал и ждал того же от капитан-лейтенанта.
- На крейсере, помнится, вы признали за мной право считаться европейцем, в вашем понимании, естественно, - Владимир говорил хотя и негромко, но медленно и отчетливо. К ним начали прислушиваться. - Не знаю, как поступают в подобных случаях н а с т о я щ и е европейцы, но я, славянин, не пью со своим палачом даже за удачу, ибо его удача - мое поражение.
Лицо Маскема покрылось пятнами и вдруг побелело, как некогда на "Абердине".
- Предлагаю выпить... - Арлекин повернулся к американцам: - Удача - это случайность. Выпьем за неизбежное и закономерное: за победу над фашизмом любого вида и любой национальности.
Атташе, капитан третьего ранга, сжал локоть Арлекина: мол, сбавь обороты, сердечный!.. - но крохотный дипломатический спектакль уже приблизился к финалу. Маскем внешне вроде бы никак не проявил своего неудовольствия. Рывком задрал подбородок и как бы стал еще прямее. Стоял так несколько секунд, взирая перед собой совершенно оловянными глазами, вдруг развернулся и зашагал к дверям, продолжая сжимать в кулаке бокал с коктейлем.
Седоголовый янки-посол пожал плечами, допил виски, улыбнулся и раскланялся, сославшись на дела. Кептен погасил сигару, сунул ее в футляр и достал алюминиевый портсигар - обычную поделку флотских умельцев с изображением крейсера на крышке.
- Мне подарили его в Мурманске ваши парни. Смею надеяться, что, хорошо зная их, знаю и русских вообще: вы - надежные и порядочные люди. Поэтому открою вам - только вам, понимаете? - небольшой секрет.
...Кептен знал историю капитана "Заозерска", так как интересовался точными сведениями о каждом караване. Особенно копался, досконально и въедливо, в причинах неудач, добросовестно суммируя каждую мелочь. Формировался новый конвой, поэтому требовался тщательный анализ предыдущих ошибок. Это далеко не праздное любопытство стало причиной встречи кептена и адмирала Маскема.
- Я получил красочное описание всех перипетий злосчастного похода. Адмирал не в лоб, но исподволь, намеками и недомолвками давал понять, что во всех неудачах виновны "тихоходы", лишавшие маневренности корабли эскорта, и, безусловно, громадное преимущество немцев в воздухе, усиливающиеся с каждым днем удары субмарин. Конечно, адмирал ни словом не упомянул о русском танкере, брошенном, в сущности, на произвол судьбы, как не упомянул о собственных промахах и ошибках. От этого, от невыгодных деталей, он ловко уходил, поэтому впервые о "Заозерске" и его капитане я услышал в Адмиралтействе во время случайного разговора о роли крейсера "Абердин" в организации обороны каравана. В том смысле, что капитан танкера обязан крейсеру своим спасением. Об этом, конечно, говорили мимолетно, как о незначительном факте, но я дивился, что Маскем не упомянул столь выигрышной детали, в лучшем свете рисующей и его самого, и его подчиненных. Повторная встреча с адмиралом и вроде бы невинный вопрос о русском моряке вывели его из равновесия. Маскем утратил невозмутимость. Сначала обвинил чуть ли не весь белый свет в некоей предвзятости, потом раздраженно заявил, что "все эти вопросики, основанные на чьей-то болтовне, не что иное, как происки злопыхателей, а также, поверьте мне, красных и комми, которые всегда готовы оболгать честного офицера". Стоит ли рассказывать, что во мне заговорило настоящее любопытство: что-то ведь скрывается за этим?!
Они распрощались недовольные друг другом, а вскоре английские коллеги свели кептена с офицерами Адмиралтейства, друзьями лейтенант-коммандера О’Греди, и он постарался выпотрошить их. Впрочем, в том не было труда. На свет появился рапорт командира "Черуэлла" и ходатайство офицеров фрегата. Последовал детальный рассказ о происшедшем на крейсере и - взаимные расспросы. Прощупав настроение кептена, офицеры выложили просьбу О’Греди предпринять какие-то шаги по дипломатическим каналам "в защиту попранной справедливости". Кептен обратился к своему боссу.
- Поверьте, господа, у посла имелись личные причины пощекотать нервы островитян. Подробности вам не нужны, а результат вы уже лицезрели. Боюсь, заключительный акт не понравился боссу, но - сам виноват. Зачем потащил к вам Маскема?
Владимир расстроился: так вот какова подоплека вручения награды - союзники сводят какие-то счеты!
- Выходит, наш хозяин, - Владимир поискал глазами посла, но не нашел, - наградил не меня, а себя, оконфузив з д е ш н и х х о з я е в?
- "Морской крест" получен вами заслуженно! - возразил кептен. - Полярные конвои - трехсторонняя акция, в которой гибнут и американские моряки. И потом... Вспомните "Черуэлл", просьбу офицеров и рапорт командира фрегата...
- Я узнал об этом только сегодня.
- Какая разница? Просили военные моряки, побывавшие в боях, в том числе и рядом с вами. Им лучше знать, кому следует награда. Нет-нет, орден получен вами не за красивые глаза!
День шел на убыль. Мы уже подустали от разговоров. Задумались, глядя в чистое небо, облитое ясной зеленью близкого вечера.
- А ты не догадался, Федя, спросить нашего друга ирландца, за какие дела-подвиги он получил орден Красного Знамени?
Все ушли с пляжа. Я тоже отлежал бока и начал подумывать о благах цивилизации, но Владимир никак не мог расстаться с прошлым - крепко мы разбередили его, ворочая вдвоем.
- Догадался... Спросил.
...Выйдя из порта, мы шли, как говорится, куда глаза глядят. Не сговариваясь, направились к мэрии, к ее удобным скамейкам и фонтану, уже подсвеченному разноцветными лампочками. Четырехгранная башня с часами напоминала маяк, но вообще здание мэрии выглядело суховато. Смахивало на крепость.
- Простите, кептен, - я наконец решился задать этот простенький в сущности вопрос, - а какая из ваших заслуг отмечена нашим орденом?
- Заслуг... Причем здесь заслуги? Да-да! Как военный моряк, я выполнял свой долг и, надеюсь, выполнил. Да-да-да! После госпиталя вернулся на "Черуэлл". Сопровождал в Архангельск новый караван и... Знаете, мне помог Арлекин. Его рассказ о том, как пришлось подставить под торпеду тральщик, чтобы защитить транспорт с детьми. Кто-то из его товарищей на Черном море решился на этот шаг.
- Да, сам он и решился!
- Почему-то я тоже думал об этом. Да-да! Именно тогда, и потому прикрыл фрегатом флагманский крейсер. Да-да-да! Вы - русский, и я не буду скромничать. Поймете. Что было - то было. Кстати, тем крейсером оказался все тот же "Абердин".
- Но... без Маскема?
- К счастью, да. Вы, конечно, знаете о трагедии конвоя PQ-17? Она имела большой резонанс среди моряков, и это естественно, - продолжал О’Греди, - тем более, поползли слухи, что наше Адмиралтейство имеет к ней какое-то отношение. Вспомнили Маскема - чья креатура? Адмиралтейства! К тому времени контр-адмирал стал фигурой достаточно одиозной. Его и убрали со сцены. Тихо, мирно, без скандала... Как же, будущий лорд!
- Значит, "Черуэлл" погиб?
- Не в этот раз. Хотя... Мой фрегат потопить не так-то просто! - Ах, как ему хотелось сказать, что фрегат уцелел. В голосе, мне показалось, прозвучали молодые задорные нотки. - Случилось это к востоку от Медвежьего. "Черуэлл" держался на плаву, а ваши соотечественники пришли на помощь и отбуксировали фрегат в Мурманск. Там, во время ремонта, я и был представлен к ордену.
- И английский офицер Джордж О’Греди носит орден эСэСэР, Джордж О’Греди!..
- А вот Арлекину достался - от янки. Жаль, не удалось встретиться. Перед выпиской из госпиталя я получил от него последнее письмо. Сообщал, что улетает на родину. В представительство больше не вернулся. Да и к чему? Арлекин - боевой офицер.
- Черт возьми, почему ты, а не я повстречался с ирландцем?!
- Ах, синее море, фрегат "Черуэлл"?.. - Не скажу, чтобы в этот момент я испытывал злорадство - вовсе нет. Просто вздохнул облегченно (слегка облегченно), хотя и постарался не выпускать вздох наружу, дабы Арлекину не подумалось, будто я в какой-то мере оправдываю себя. Да, я вспоминал о старом товарище, но мимоходом, урывками, на ходу - попробуй соберись с силами хотя бы для розыскных писем. И Арлекин покинул Англию, не позаботившись об адресе ирландца и не оставив свой. Положим, время другое и другие заботы. Война - к чему загадывать о встречах, если неведом завтрашний день? И все-таки, как ни мимолетно было их знакомство, оно - неординарно. Так почему бы не разыскать друг друга после войны и не терять контактов? Они нужны, особенно в наше время, которое есть всего лишь, поговаривают, промежуток между прошедшей войной и преддверием новой. О возможности новой твердит мир, стыдливо прикрывая пальмовой ветвью атомные игрушки и бактериозно-химическую дрянь.
- Думаю, можно попытаться разыскать О’Греди, а, Федя?
- Зачем пытаться? - усмехнулся я. - Взять и написать. Об адресе я позаботился.
- Ну?! - Он перевернулся на живот и, ей-ей, взглянул на меня с немым обожанием.
- Вот тебе и "ну"!.. Потому и встретились через сорок лет.
- Думаешь? - Теперь он смотрел на меня, скорее, с любопытством. - А может, не слишком хотели встретиться? А вот теперь поняли, что себя обокрали.
- Кстати, что ты делал в тот вечер на Хаймаркет? - Я резко "переложил руль" и поспешил увести разговор с опасного фарватера: в его "может" виделась прежде всего моя вина. - Помнишь, я налетел на тебя, когда бравый капитан-лейтенант брел в гордом одиночестве к Пикадилли, и так удивился встрече, что с великим трудом вытащил собственный язык из собственного горла!
- Разве вспомнишь, Федяка? - усмехнулся Владимир. - Допустим, хотел попасть в театр, жаждал одиночества в темном зале, а ты налетел, пристал с расспросами - душа на дыбы встала!
- Что - душа... Душа, как сказал поэт, грустит о небесах, а мы, мил друг, пока, слава богу, топчем грешную землю.
- "Топчем землю", Федя, - пустые слова. Лихие немного, но бессмысленные. Зачем ее топтать? На ней жить нужно, ходить - бережно. Земля столько вытерпела, столько всего... Для нас с тобой война кончилась сорок лет назад, а землю, Федя, все еще ковыряют железом и динамитом.
- Алексеич, - взмолился я, - ну чего ты на меня навалился?! Я всего лишь конторский служащий!
- А землю, Федя, в основном конторские мудрецы и гадят. Не хлеборобы же. Словом, отношу я твою словесную браваду на счет старческой лихости, которой хотел ты, Адеса-мама, блеснуть перед постаревшим Арлекином.
- Не будем уточнять, будем собираться. Заболтались, а глянь на обрыв, это не Красотуля высматривает абреков?
- Она... Хотела сразу со мной на берег, как узнала в конторе, кто ошвартовался в здешней гавани, да я не пустил к морю старушку. Сначала, сказал, мы одни побеседуем за жизнь. Вдруг, говорю, сцепимся, как Лопес и Бонифаций. Отпустила... Поиграть. Давай, старпом, собирай шмутки.
- Будем собираться, капитан, - я потянулся за одеждой.
Красотуля с улыбкой наблюдала, как мы пыхтим, одолевая подъем. Конечно, она лишь отдаленно напоминала прежнюю Красотулю нашей молодости, но ведь и мы... У нее хоть глаза остались прежними, как инжир с того куста, возле которого состоялось знакомство. Этими огромными да черными глазищами она долго и тщательно разглядывала меня. И как разглядывала!.. Заглядывала в прошлое? Молодость искала, надеялась увидеть отблески давно прошедшей новогодней ночи, а в них - большетрубый буксир, меня, помятого и забинтованного до маковки, а рядом, в той же тесной каютке, разлюбезного Арлекина и себя в костюме Пьеро? Кто знает... Может, видела только Володьку, встали перед ней страшные военные годы, дни и месяцы ожиданий, молчаливый эфир, когда ни тире ни точки от ее Арлекина, тонувшего в очередной раз где-то в Атлантике...
Наконец она вздохнула:
- Господи, какие вы оба старые да плешивые!..
- Да?! - подбоченился я. - А мне кажется, что я еще парень хоть куда!
- К своему привыкла, Федя, - не замечаю, а на тебя взглянула и поняла, как много убежало воды из наших бабьих глаз в ваши моря.
- Вот-вот, Адес-са-мама, синий океан! Потому и солоно море, что глаза ваши постоянно на мокром месте! - поддразнил муж.
Она погладила его плечо и ничего не сказала.
...Девять раз тонул и девять раз выплывал, чтобы на склоне лет подставить плечо любимой ладони... Как не позавидуешь? И как не вспомнишь то далекое счастливое время?
- Когда ты превратился в Арлекина, ее глаза были на сухом месте. Еще бы! Помните, други? - и я пропел как мог:
Любой бичо, любой пацан во всех портах Володьку знал,
И повторял Сухум-Батум:
"Воло-о-одька!"
А он хотя и Арлекин, но в море выводил буксир
И приводил хоть в шторм, хоть в штиль,
Хоть в порт Сухум, хоть в порт Батум,
Воло-о-одька!
- Федя, неужели помнишь всю целиком?! - всплеснула руками Красотуля, быстро взглянув на мужа.
- Ку-уда мне - дырявая память! Разве еще вот это:
Хотя и звался Арлекин, но морю верен до седин,
А значит, вам Сухум-Батум,
Воло-о-одька!
Наш Арлекин - силен мужик! И в Сочах пляс, и в Поти крик,
И веселится Геленджик, и Туапсе не ест, не спит,
А ждет - придет
Воло-о-одька!
- И в Сочах пляс! Не ест, не спит!.. - расхохотался Арлекин, по-старому, "по-арлекиньи", допел, переиначив: - А ждет - придет Красо-о-отка!.. То есть Красотуля - рекомендую! - и поцеловал жену.
Она подхватила нас под руки и в который раз вздохнула:
- Когда ж это было, чтоб "в Сочах пляс"? В прошлом веке, наверное. А в этом, старички, накормлю вас сейчас, напою, и уснете вы, диды, и приснятся вам...
- ...коты Лопес и Бонифаций, - закончил я.
- После нынешних воспоминаний, скорее, - Сэр Тоби, - поправил Владимир, после чего мы замолчали надолго, переполненные своим, что высвободил и снова заставил прожить сегодняшний день.
Тропинка свернула в яблоневые посадки.
Старые да плешивые... Она права. Поскрипывает в суставах и пояснице "морская соль", побаливает там и сям - в местах, где терзали тело осколки, пули, рваное железо родных кораблей, на которое часто швыряла дура-война...
Обрывы налились закатной краснотой. Тишина спадала с небес на море и сухую крымскую землю. За спиной снова грянуло:
...р-ребята, ребята, сюда мы бег-гали когда-то, когда-то,
Глаза сверкали, к-как-к аг-гаты, агаты, агаты-ы,
И на щека-а-ах игра-ала
крофффь!..
"Что есть наша жизнь? - машинально, продолжая инерцию нынешнего дня, размышлял я. - Вопрос равносилен другому, извечному: "Что есть истина?". Сколько ни долбишь лбом в эту проблему, высекаешь только новые вопросы. А где ответы? А хрен его знает! Наверно, за семью печатями. И выходит, чтобы не свихнуться, существует механизм, регулирующий наше состояние и поддерживающий человека в работоспособной уравновешенности. Баланс - великое чудо! Чуть дрогнула стрелка со знаком "минус" - испортилось настроение, еще скачок на пару делений - поперли раздражение и всякая хреновина, а если зашкалило стрелку - капец. В мозгах - сумеречный кисель. Увязнет в нем шизик-параноик и тщетно бьется над алогизмами бытия, пытаясь разрешить вывихнутыми мозгами хотя бы один, самый больной и въедливый, вопрос, да куда там!.."
- Н-да, гамлетовская проблема... - вырвалось вслух.
- Ты о чем? - встрепенулся Владимир.
Пришлось объяснять, и он, помешкав, согласился:
- Должна существовать в организме машинка. Без нее кто ж выдюжит? Представь, что живем мы как бы в двух измерениях. Сознание живет, естественно. В настоящем и параллельном, которое и есть прошлое и, значит, течет с постоянным замедлением, все больше отстает, теряет отчетливость и существует в нас на равных правах с давними, как ты говоришь, полузабытыми снами. Словом, то ли было, то ли нет. И потому нам, Федяка, кажется, что все вопросы были когда-то решены. Решены, понял? А все остальное - поблазнилось.
...не зная горря, горрря, гор-ря,
в стране магно-лий пле-щет
мор-рре!..
- Услышишь такое - поблазнится, - улыбнулась Красотуля.
- Ну так нам сегодня весь день потому и блазнилось! - переглянулись мы. - День прошел "не зная горя". Как у этих парней, что целый день крутят одну пластинку. Чего нашли?
- Свое, нынешнее, а мы - прошлое, а ведь оно совершенно неизвестно им...
- Это уж слишком! - не поверил я. - Должны знать, по крайней мере, что их нынешнее зиждется на нашей военной яви. В ней, увы, мало хорошего: грязь, пот, кровь, а куда денешься?
- В том и парадокс, - сказала Красотуля, - они вроде бы все знают, а в сущности, не хотят знать ничего.