- Салют, - неопределенно отозвался Семен. Однажды у него уже был случай, когда медведь выкопал, оторвал и унес электрод - свинцовый блин весом килограмма на три. Запасных электродов в отряде тогда не было, и Семен уже решил, что дело дрянь, но Рыжий - умница собака - завернул хвост колесом и пошел кругами по тундре, ныряя в высокой траве. Минут через пять он уже волок электрод, ухватившись зубами за провод, и тогда Витек Назаров засмеялся: "Начальник, напиши рапорт, чтобы Рыжего старшим рабочим назначили. От него пользы больше, чем от некоторых бичей". Зачем тогда рылся медведь - поди пойми его, скорее всего, сработал инстинкт, привык в тех местах, где свежевскопанная земля, евражек ловить... Так что лишняя предосторожность не помешает... А этим подробности ни к чему, они сюда за романтикой приехали. Не работники они. Похоже, что не работники...
На обратном пути разговорились. Олег - полноватый, белолицый парень, с восторженными глазами под толстыми стеклами очков - в разговор особо не встревал, слушал, поддакивал, сопереживал. Зато Саня, посмеиваясь над своей похмельной слабостью, поминутно вытирая обильный пот, все отбрасывал назад свои светлые волосы и болтал без умолку. Он уже освоился и по снежникам шагал уверенно, снег перед собой на прочность не пробовал, зато каждый раз на ходу прихватывал горсть зернистого рассыпчатого снега, лизал его как мороженое, все своим видом показывая - снег в июне? - видали и похлеще. Семен смотрел на это спокойно, только один раз взял его жестко за шиворот:
- Ты, я гляжу, морем собрался до Петропавловска добираться?
- Как это? - не понял Саня.
- Смотри! - Семен подвел его к снежному колодцу, дохнувшему холодом и сыростью. Внизу, в пятиметровой зеленоватой дыре, бесился клокоча белой пеной ручей. - Метров через сто отсюда - водопадик, потом ручей впадает в речку Жировую, а там и Тихий океан недалеко. Нам тебя и не догнать будет. - Семен смотрел на парней пристально, без улыбки.
Саня передернул плечами.
Они вышли к палаткам. Семен снял на ходу свою клетчатую рубаху, вытер ею потное лицо (мускулы на спине перекатились) и предложил:
- Пойдем к костру, чаю глотнем.
Он снял чайник с почти прозрачного огня, с видимым удовольствием разлил дымящийся чай по кружкам, свою отставил в сторону - остывать, потом неторопливо выбрал на золе уголек, прикурил от него.
- О! Чефир! - сказал Олег, хлебнул из кружки и поперхнулся. Очки у него запотели.
- Чефи-и-ир... Не болтай того, чего не знаешь, - не оборачиваясь обронил Семен.
Семен повесил кружку на колышек рядом с костром, встал, за ним поднялись остальные. Надо было выкопать ямы под магнитометры, установить и подключить аппаратуру, развести химию - проявители-закрепители и вообще переделать много мелких, но неотложных дел. Он быстро распределил работу - Сашке досталась заготовка дров, - а сам занялся настройкой магнитометров. Семен уже лежал на земле и выставлял прибор по азимуту, когда совсем рядом услышал неестественные, бухающие удары топора. Он встал, пошел разбираться. У развесистого куста стланника воевал Сашка. Он подкрадывался к толстой, в руку толщиной, ветке и лихо рубил ее, как Георгий-победоносец змия. Топором он орудовал, как колуном - из-за головы, - ухал по-молодецки, но исклеванная ветка бешено пружинила, подбрасывая топор вверх, и Саня, ловко уворачиваясь от обуха, снова бросался в атаку. Семен подошел сзади, поймал за топорище взметенный топор и легонько потянул на себя. Саня потерял равновесие, разжал пальцы, и тогда Семен наподдал ему болотным сапогом в деловито оттопыренную задницу.
- Ты чего? - взъелся Сашка. Он смотрел на Семена снизу вверх - растрепанный, злой, потный.
- Мне еще производственных травм не хватало! Ты как рубишь? Как топор держишь? - Семен взял топор, и широкие, разлапистые ветки кедрача начали плавно ложиться на землю, роняя длинную желтую хвою. Отточенное лезвие входило в сухое дерево наискосок, с поттягом, и срез был чистый, словно приполированный.
- О! Прямо казацкая рубка! - одобрил Сашка.
Семен бросил топор.
- А ты, казак, чем на материке занимался? Где работал?
- На мотороллере. Товары по универмагам развозил. Все дефициты мои были, - добавил он.
Семен сперва растерялся, а потом поморщился - хватает же у мужика совести хвастаться. Сашка заметил эту презрительную гримаску и засмеялся:
- Ты чего, начальник, как красная девица? Нормальная работа. Имел в два раза больше чем другие.
- Ты! - заорал на него Семен. - Чтобы к вечеру дров натаскал выше палатки! - Он пнул срубленные ветки, перешагнул через топор и быстро зашагал к магнитометрам. Он был зол на себя за то, что стушевался перед этим блондинчиком, зол за то, что за двадцать восемь лет жизни так и не научился вещам, которые известны всем - достать, договориться, позвонить нужному человеку... Может, поэтому и не сдержался сейчас... "Надо поменьше обращать на него внимания", - решил Семен.
Под вечер снова пришел вертолет. Сперва из него выпрыгнул Рыжий, забегал, принюхиваясь, - такой весь деловой, озабоченный пес, но все-таки не выдержал, подпрыгнул несколько раз, облаял посвистывающие лопасти и уж потом степенным шагом направился к костру. Следом за ним появился Витек Назаров и тут же начал выгружать батареи, укладывать их аккуратным штабелем. Закончив, он отряхнул ладони и пошел навстречу, раскинув руки: "Нача-а-альник!" Семен встретил его на полдороге, ткнул кулаком в плечо: "Ты чего такой лохматый, как анархист?" - и только тут заметил, что рядом с вертолетом стоят две девушки.
Его парни, увидев этих длинноногих девиц в капроновых ярких ветровках и неумело завернутых болотных сапогах, встрепенулись, быстро заправили рубахи в штаны, пригладили растрепанные волосы (Андрей еще протер очки) и, решив на этом, что они выглядят достаточно прилично, пошли знакомиться.
Девицы были похожи друг на друга, как участницы молодежной телепередачи. Когда Семен узнал, что они с одного курса, зовут их Вера и Надежда, он успокоился и потерял к ним интерес.
Но вечером Валерка отвел Семена в темноту и, нависнув над ним вопросительным знаком, зашептал:
- Старик, надо бы как-то сплотить коллектив... Вечер сделать у костра, посидеть...
Семен молча развел руками и засмеялся. Фляжку со спиртом, которую он брал с собой в каждое поле и на которую намекал Валерка, мало кто видел пустой и уж никто не мог похвастаться, что раскрутил Семена на выпивку просто так, для настроения. Спирт был нужен на случай купания в ледяной воде при переправах, при сильной зубной боли или при свирепых приступах ностальгии, которая страшнее, чем зубная боль. Бывало, что сезон заканчивался, а фляжка так и оставалась полной. "Бывает хуже", - говорил во многих случаях Семен.
- Бывает хуже, - усмехнулся он на этот раз со значением. - Может, мне вас в поле женить еще придется, вот тогда и распечатаем напиток.
Валерка махнул рукой и зашагал к костру. А там уже всеобщим вниманием завладел Санечка. Семен постоял минуту, посмотрел, как от костра летели искры, теряясь среди крупных звезд, послушал, как потрескивают дрова.
- По снежникам ходите осторожней, - говорил Сашка. - А то вас придется в Тихом океане вылавливать... Участок этот называется Мутновским по вулкану и речке...
- Кстати, кто так назвал участок? - спросила черненькая девушка. Семен вспомнил, что ее звали Вера.
- Действительно, Саша, расскажите, - подхватила вторая - небольшая, с короткой стрижкой. И Семену показалось, что голос у нее слишком заинтересованный, а хитрые глаза чересчур внимательные.
- А вот мой коллега вам расскажет, - устало сказал Санечка, мотнул кудрявой головой в сторону Семена и отвернулся от костра.
- Дак русские люди и назвали, - подхватил Семен, опускаясь на землю.
- Топографы? - тихо спросила Надя.
- Скорее всего, казаки. Часть названий осталось местных - Авача, Вилюча, а рядом русские названия - Горелый, Мутновский, это все вулканы... Называли их через один. Стоят два вулкана рядом: один по-корякски называется, другой по-русски. Может быть, когда начали сближаться казаки с местным населением, это нарочно было сделано, вроде как символ... Дескать, мир и дружба. - Он говорил негромко, почти машинально, а сам слушал, как за спиной монотонными горловыми звуками бормочет ручей, чувствовал, что, как только он сел у огня, темнота сгустилась, пространство одним прыжком сжалось до освещенного круга и вулканы, о которых он только что вспоминал, ушли куда-то, остались только лица людей, высвеченные ровными сполохами огня - красные, словно обожженные этим пламенем... И надо бы вот сейчас, пока они неотрывно смотрят на огонь, постараться понять: не просто работать - жить вместе...
- А топографы потом более мелкие объекты называли, - сказал Валерка. - Реки, ручьи...
В начале сезона в палатке (если ее поставить не на шлаковых полях) всегда пахнет сенокосом - дымком и увядающей травой. Подумав это, Семен понял, что Витек Назаров все-таки успел протопить все палатки березовым корьем, чтобы жилым духом пахло. Этот запах есть всегда, потому что труба у печки еще пригнана не плотно, сама печка не успела обгореть, а к запахам травы просто не привыкли после зимнего полевого сезона. И когда в палатке тихо, только слабый ветерок колышет брезент, и погашена лампочка, и ничто постороннее не лезет в глаза, тогда начинаешь различать и другие запахи - горячего пластика от панелей аппаратуры, резины - от кабелей и проводов, мягкий запах ружейного масла - от двустволки, что висит в изголовье.
Тихо... Словно и не было этого дня, когда недолгая городская жизнь всего за несколько часов взяла и закончилась. Семен вздохнул, перевернулся с боку на бок, и под его тяжелым телом застонали пружины раскладушки. Парни тоже завозились - не спали.
- Откуда такие берутся? А, Семен? - спросил Валерка в темноте.
- Не знаю, - не сразу отозвался Семен. - Я, мужики, по молодости даже свою теорию сочинил. Жизнь - это огромная центрифуга. Не удержался в середине, не ухватился за стержень, за ось эту - выбросит к чертовой матери на самый край. На Таймыр, в Якутию или к нам, на Камчатку. Земля-то крутится быстро, инерция сильная...
- Постой, Семен, - тоже заскрипел раскладушкой Андрей. - Тут философия философией, а законы физики нарушать не надо. По законам физики должны в первую очередь вылетать тела крупные, тяжелые, а не пена всякая...
- А кто тебе сказал, что жмот Санечка - пена? - Он человек...
Валерка загремел в темноте спичками, на секунду осветил свое худое лицо - прикуривал. Потом медленно сказал:
- Кто только через Камчатку не проходит! А ведь можно, если подумать, их систематизировать.
- А чего тут думать? - засмеялся Семен. - Одни едут сюда за экзотикой. Вулканы рядом с городом - красивые, близкие до нереальности... У нас в общежитии - в одно окно посмотришь: Авача дымится, в другое - Корякская сопка. Термальные бассейны под открытым небом - сидишь в горячей воде и снежинки ртом ловишь... Климат мягкий, снегу много... Горные лыжи - с ноября по конец апреля... Швейцария!..
- Другие едут за деньгами. Мультимиллионеры.
- Кстати, Семен, - заинтересовался Валерка. - Мультимиллионер - это когда много миллионов или миллиардов?
- Причем здесь миллионы? - удивился Семен. - Это я их так называю. "Мульти" - от слова "мультфильм". Мультик для взрослых.
- Экзотика! - сказал в темноте Андрей.
Парни лежали тихо - наговорились.
"Все правильно, - думал Семен. - На Камчатке для всех место находится. Для всех и для всего. Вот если взять циркуль и провести на карте круг радиусом в сотню-полторы километров, то туда попадет и море, и горы, и тундра, и тайга. Все то, что природа растянула на тысячи километров по стране: Сибирь - одна тайга, Кавказ - одни горы, Заполярье - одна тундра, Курилы - одни вулканы... А на Камчатке вдруг сжалось все, собралось... Полчаса на вертолете пролетишь и словно в другую страну попал - только что в сернистых источниках купался, по грудь в траве ходил, а записал точку, перебросили - горы, камни, шлак, ветер ледяной и вместо травы - сухие былинки... И людей на Камчатке тоже всех и всяких хватает. Такой конгломерат характеров и национальностей, что поневоле начинаешь делить на "стареньких" и "новеньких". Здесь и учить-то никого не надо - Камчатка сама научит".
Он вспомнил, как приехал сюда в первый раз, как нисколько не стеснялся, что приехал за романтикой, привез с собой ледоруб, пуховку... После первого сезона, когда он решил, что все знает и умеет, он как-то сказал в общаге: "Хочу пройти траверсом по Корякско-Авачинской группе вулканов" - и кто-то ему насмешливо бросил: "Испытай счастье". Потом посмотрел оценивающе и добавил: "Без "кошек" не вздумай туда соваться - лед". А потом он полз по склону с сожженным на солнце лицом, не веря уже, что сможет выбраться из этого богом проклятого места, а город Петропавловск клубился почти под ногами, качался в дымном мареве, казалось, прыгни посильнее - и расшибешься об асфальт его улиц... Да, Камчатка сама всему научит. Эти ребята еще не прошли душевной сортировки, им пока хочется всего: и денег побольше заработать, и мир посмотреть, и романтики понюхать...
2
Последние годы жизнь у Семена складывалась неладно. Он вырос под Иркутском и в пятнадцать лет любил читать юношеским баском стихи: "Мальчишку шлепнули в Иркутске, ему семнадцать лет всего..." Так, с этими словами, по утрам клокочущими в горле, он ушел после восьмого класса из школы - надоели детские слова "класс", "перемена", "география". Он хотел ощутить эту г е о г р а ф и ю всем своим существом - жмуриться, стоя в кузове гремящего грузовика на пыльных дорогах Забайкалья, умываться ледяной водой Витима, вдыхать разреженный воздух Таймыра.
Он поступил в Иркутский геологоразведочный техникум и, когда не шла учеба, не лезли в голову палеонтологические "вермикулитусы" и "глобигерины", орал на всю студенческую общагу:
- Таймыру нужны рабочие руки! Мужики!! Плевать я хотел на то, что кушали эти "глобигерины" пятьдесят миллионов лет назад! Я сам хочу кушать три раза в день! Поехали на Таймыр - там мужская работа и мужские заработки! - и общага - полуголодная, легкая на подъем, сама такая же горластая - с сочувственным вниманием слушала его.
Но на Таймыр он не попал. После защиты диплома было распределение. И грузный старик - начальник отдела кадров геофизического треста - положил на карту Союза свою красную обмороженную лапу:
- Наша фирма работает вот здесь и здесь... Поедешь сюда, - и показал на Камчатку.
Вначале все шло цивильно. Лето они работали на западном побережье в тундре, по речкам Палана, Тигиль, Кохтана, а зимой уезжали обрабатывать материалы - камералить - в Иркутск, шатались по вечерам друг к другу в гости, вспоминали полевые хохмы, понизив голоса, короткими и недоговоренными фразами выпытывали, кто сколько икры заготовил, сколько балыка сумел домой переслать.
Только со временем Семен понял, что в сухие и морозные иркутские зимы он все чаще вспоминает речку Крестовую или Срединный хребет - иссиня-черный, иззубренный, с голубоватыми языками снежников. Там была настоящая жизнь, а городская зима - лишь ожидание этой жизни. Да и друзья - если по большому счету говорить-то - все на Камчатке остались. И первая женщина - молодая еще, крепкая, злая и на все согласная, и первая девушка - с отчаянными глазами, вздрагивающими уголками губ, - они тоже остались на Камчатке, в северном поселке Тигиле, ходят там по дощатым тротуарам, прячут лица от пурги... И надо быть рядом с ними, чтобы не встретились случайно, не обожглись друг о друга.
И он остался. Сперва на базе полевой партии - подремонтировать аппаратуру, подшаманить вьючники и седла, починить палатки и прочее снаряжение. Потом попросился на вторую зиму... Народ в геофизическом тресте посмеивался. Говорили: Семен хочет побыстрее все восемь надбавок накрутить. Поговорили и привыкли. К тому же надо было оставлять на базе зимой человека, чтобы он работал - от скуки на все руки - и сторожем, и завхозом, и снабженцем, и ремонтником.
И, когда грянула реорганизация (Камчатская партия Иркутского геофизического треста по приказу Мингео СССР отныне подчинялась Камчатскому геофизическому управлению) и началась драка за места в штатном расписании, потому что проигравший лишался всего - и заработанных северных надбавок, и камчатского коэффициента 0,8, и трехлитровых банок с икрой, и привычной работы, - Семен в эту драку не полез. За годы он настолько врос в камчатскую жизнь, обзавелся связями с местными геофизиками, что штатное расписание составляли так: сперва Семен, а потом - начальник новой партии.
К тому времени у него была уже квартирка в Тигиле. Нормальная, по поселковым меркам - комната и кухня, все удобства - за углом, печь не дымит, и дров запасено на пять лет. Она ему нравилась: на стене медвежья шкура и оленьи рога, под ними - широченная тахта, сколоченная из оструганных и обожженных паяльной лампой досок, кухонный стол (он сам себе готовил), книжная полка с хорошей подборкой геологической литературы (и немного чтива для отдыха) и даже дешевый японский синтетический ковер, брошенный презрительно на пол. Все было камчатское, все свое. Даже ковер был сделан японцами из отходов камчатского леса, вот и место ему было определено соответствующее. Потом в его доме появился полированный шифоньер с антресолями, купленный по случаю. И, может быть, этот факт подействовал на Семена странно. Он задумал жениться.
Но у девчонки с отчаянными глазами уже давно перестали вздрагивать уголки губ, теперь она смотрела на Семена по-женски пристально и оценивающе. Семен был парень простой и сильный. Чином особым не отличался. Техник-геофизик, даже если он работает на должности начальника отряда и считается одним из лучших операторов в экспедиции, - такие у поселковых женщин особо не котировались. Камчатские женщины разборчивы - есть выбор: пилоты, ребята молодые, веселые и любвеобильные, зарабатывающие - дай бог каждому, рыбаки, зарабатывающие побольше и не обременяющие своим обществом подолгу...
В "Камчатской неделе" часто печатают такие объявления: "...молодая, белокурая, не склонная к полноте... желательно, автолюбителя... морской профессии..." Однажды Семен видел, как эта девчонка, забравшись с ногами на широченную тахту, читала такие объявления - слишком внимательно. И тогда он подумал: а ведь она сравнивает... Он искоса посмотрел в зеркальную дверцу шифоньера, увидел себя - рельефные, но тяжелые мускулы, даже несколько грузноват, ранняя седина, словно голову солью пересыпали... Да еще черная цыганистая борода - сбрить ее, что ли?
Все это, нельзя сказать, чтобы старило, нет, просто к нему не подходило юное слово "жених". "Муж" - это да. Но без предыдущей, черт ее возьми, стадии семью создать с девятнадцатилетней читательницей брачных объявлений будет трудновато.