- Ага. В отпуске, по путевке, - сказал Семен. И быстро, не давая тому огрызнуться, добавил: - Виктор прав. Идет циклон. Надо подготовиться.
- Ничего, не пропадем, не одни здесь, - уверенно сказал Сашка.
- То есть? - не понял Семен.
- А тут рядом тоже геологи стоят.
Семен насторожился. Он сам показывал пилотам место для посадки и проглядеть чужую палатку не мог: обзор из кабины пилотов широкий, это в блистер смотришь - кусочек тундры мелькает... То, что нужно, он все рассмотрел: дрова есть, речка рядом, приемные линии размотать можно спокойно и что метрах в пятидесяти от посадки ушла между кустами лиса, спасаясь от грохота вертолета, - это он тоже видел. А палатки не было. Семен, стараясь сдерживаться, начал расспрашивать, на каком расстоянии, с какой стороны от чужой палатки Сашка закопал электрод. Тот обиженный - не верят ему! - взял бумажку, нарисовал картинку.
- Пойдем, - сказал Семен, выходя с этой бумажкой из палатки. В десяти шагах от вертолетной площадки, где уже возился с грузом Виктор, он нашел и закопанный электрод, и лопату.
- Это же надо! За какие-то пятьсот метров умудриться сделать петлю, заземлиться рядом с собственной палаткой и не узнать ее, - удивился Семен.
- Семен, ну, ей-богу, глаз не спускал с той горы со снежником, - развел руками Сашка.
- Ладно. Иди укладывать груз. Витя! Надо перемотать "иксовую" линию. Азимут - двести сорок. Буссоль у меня на спальнике лежит.
Они закончили со всеми делами уже к полуночи. Витек начал устраиваться на ночную запись - обложился журналами с детективами, пачками с печеньем, зажег рядом с пультом свечку, чтобы аккумуляторы не сажать, натаскал в палатку дров, поставил чайник. Любил человек комфорт! Остальные собрались вокруг ярко горевшей печки. Начался дождь. Монотонный шорох частых капель по брезентовой крыше... Семен откинул полог, выглянул: низкое чернеющее небо, ползет по долине клочьями туман. Даже куропатки, что дразнили весь день, попрятались - теперь хоть до нитки промокни, не найдешь ни одной. "Может, еще стороной пройдет", - подумал он, а вслух спросил:
- Слушай, Саша... Вот ты до Камчатки на мотороллере работал. И что - всю жизнь так?
- Не, до армии я в футбол играл.
- Погоди, я же не про спорт... Я тоже разряд по водному туризму имею - толку-то...
- Это на плотах, что ли? За плоты деньги не платят. А я в заводской команде играл. Если продуем, то директор устное распоряжение давал: всех в цех! А я хоть и числился фрезеровщиком пятого разряда, но так и не знаю, с какого боку к станку подходить. И вот идем заготовки таскать или стружку на тележке возить. Вот так недельку повкалываем всей командой, потом опять на тренировку. А в армии было хорошо. Я в спорт-роту попал. Нам командир скажет: "Сынки, надо выиграть!" И мы бегаем, потеем. Проиграем - делаем вид, что с ног валимся. Он и прощал...
Семену странно было все это слышать - где только люди не пристраиваются. Прочитал раз в одной исторической книге Указ Петра: "Лекарей, пекарей, писарей и прочих в строй не ставить, чтобы мерзким своим видом фрунта не портили!" - и долго смеялся, потому что сейчас эти лекари и писари - орлы, на построении не на левом фланге стоят. Ему самому армия вспоминалась без удовольствия, может, потому, что возвращался не при параде, без лоска: еще в Хабаровском аэропорту пришлось в туалете переодеться во все гражданское, что припас заранее, - так поистерлась, поистрепалась шинелишка за долгие караулы, марш-броски, учения "сопка ваша - сопка наша"...
- Ладно, - сказал Семен устало. - Отбой.
Проснулся он в темноте от тяжелых ледяных брызг, бивших в лицо, услышал заполошный Сашкин крик, дернулся из спальника и задохнулся от тугого, как горная река, воздуха. Тогда он привстал, вытащил из-под головы спрятанную робу, сберегая тепло, оделся прямо в тесном мешке и рывком вылез в темноту. Растяжки палатки сорвало с боковых кольев, она надулась пузырем, трещал каркас, пахло едким дымом, и громыхала, застряв в разделке, сорванная труба.
Семен на ощупь нашел рюкзак, точным движением залез в кармашек, вытащил и включил фонарь. Желтый, пляшущий круг света выхватил лицо Витьки. Залепленное длинными черными волосами и мелким крошевом листвы, оно все было покрыто крупными каплями воды, словно он только что вылез из холодной нелепой бани. Он стоял, стряхивая воду с голой груди торопливыми и ознобными движениями. Фонарик метнулся дальше - дымила печка, от каждого рывка ветра из нее вылетали искры и клубы дыма. Семен шагнул туда, заметив по пути, что Сашка натягивает на осциллограф кусок брезента и рубашка у парня уже промокла, прилипла к телу и острые лопатки быстро-быстро шевелятся, как крылья у птенца...
- Все хорошо, Саша! - крикнул Семен. - Беги на улицу ("какая улица - тундра кругом...")! Прижми палатку! Надя, укрой аппаратуру! Рацию - в спальник!
Успел увидеть, что Надюха натянула на голову капюшон желтой капроновой ветровки: одной заботой меньше... Хоть она-то не простынет...
Сашка откинул полог, выбрался наружу, на ощупь обошел палатку и остановился перед задранным брезентом. Зачем он ходил кругами, когда можно было просто нагнуться и выйти под задней стенкой палатки? А, черт! Нет теперь стенок! Нет жилья! Есть кусок смятого брезента, который сейчас сорвет с веревок и зашвырнет в реку...
- Держа-а-ать! - заорал Семен в темноте, потом удушливо закашлялся. Сашка вцепился в сырую и жесткую ткань, повис на ней всем телом, но мощные порывы ветра не давали прижать полог к земле. Несколько раз полог вырывался из рук, хлестал по лицу, а крупный песок, прилипший к нему, по-наждачному обдирал кожу. Вот громыхнула выброшенная труба, вылетела из палатки в грязь печурка, и голос Семена хрипло и спокойно произнес, перекрывая свист ветра:
- Витя, дай топор...
Бухнуло два удара, палатка резко осела - и Сашка, висевший на брезенте, с размаху сел в ягель. Теперь можно было прижать полог к земле, встать на него, навалиться всем телом. Ледяной ветер толкал в спину, и крупные колючие капли клевали часто и безжалостно.
- Витя, подруби другой кол...
И палатка, перекошенная, вздувшаяся, вдруг выровнялась, стала аккуратней, приземистей.
- Давай наружу...
По брезенту мазнул луч фонаря, метнулся вверх и уперся в летящую наискось дождевую россыпь, потом сорвался вниз и ослепил Сашку.
- Иди в палатку, погрейся, - крикнул Семен.
Погрейся... Над разбросанной посудой и одеждой моталась лампочка, мигала - это Надюха еще возилась с аккумуляторами, подключая шестивольтовую переноску. От этого желтого, рвущегося света стало еще холодней - до лихорадочной дрожи.
- Прижимай брезент! - крикнул Семен, и Сашка кинулся подворачивать полог вовнутрь, укладывать вдоль стенок батареи, ящики с консервами - все, что потяжелее. Парни под дождем стучали топорами, переколачивая колья поближе к палатке, ставя ее на короткие растяжки. Когда ветер перестал гулять, а от сырости стало знобить еще сильнее, Сашка не выдержал - полез наружу за печуркой.
- Угли не вытряхивай, - крикнул Семен. - Сейчас сырое все, проковыряемся с ней, пока разожгем...
Сашка прихватил было печурку верхонками, но мокрые рукавицы нагрелись мгновенно, и он начал махать руками, хлопать себя по бокам. Пинками и тычками он загнал печурку в палатку, поставил ее на колья, и тут же раздался скрежет - в палатке показалась труба.
- Принимай! - Он узнал голос Виктора. - Ты на печку поставь что-нибудь тяжелое, хоть канистру с водой, сорвет ведь опять...
Новый порыв ветра навалился с присвистом, частая дробь крупных капель заплясала над головой, и Сашка почувствовал на лице мелкую морось: дождь пробивал брезент, сыпался холодной пылью. Еще раз рвануло палатку, и раздался отчетливый звон - "та-а-ун!" - словно струну порвали, тут же с веселой злостью закричал Семен:
- Антенну сломало!..
Распахнулся полог, и рядом с печкой посыпались дрова. Залез в палатку Витька, с него текло ручьями.
- Вы чего в темноте сидите? - спросил он весело.
- Семен, где-то контакта нет, не горит лампочка, - сердито позвала Надюха.
- Сделаем... - В палатку протискивался Семен, как сивуч, отфыркиваясь из-под печально обвисших усов. Дождем и ветром ему расчесало голову на прямой пробор, цыганские кольца бороды выпрямились, и она теперь торчала вперед клинышком. Он прошел к аккумуляторам, посветил фонариком:
- Так вот она почему не стреляла - не заряжена была... - Свет зажегся, - Саша, давай еще свечей, теперь не задует... Устроим иллюминацию. Может, теплее будет?
Сашка хмыкнул, полез за свечами. Он уже начал успокаиваться.
- Сашок, дунь в печку - остались там угли?
- Ничего, у меня под раскладушкой мешок бересты, с прошлой точки, - сказал запасливый Витя-Ноль-Девятый.
- Давай, действуй.
Через минуту печка загудела, железные бока засветились малиновыми пятнами, от земли и одежды пошел пар. Они сидели и слушали, как над головой захлебывался ветер, обвальным дроботом сыпался на палатку дождь и грозно бурлила река, с гулким стуком перекатывая под водой камни.
- Ладно, переодеться надо, а то и насморк можно заработать, - сказал Виктор, нагнулся над печкой и отжал свои длинные волосы.
Они задули свечи, отключили лампочку, чтобы дать переодеться Надюхе, а сами сидели и чесали языки в темноте:
- А у Семена фляжка со спиртом есть...
- У тебя борзометр, что борзость меряет, не зашкаливает? Знаешь же, что бывает хуже...
- Что может быть хуже? - лязгая зубами, спросил Сашка. Его опять начало знобить.
- Много чего... Не дай бог, конечно... Вот сейчас Надя переоденется... А, ты уже все? Тогда зажигаем иллюминацию, завариваем чай, и я могу рассказать - когда бывает худо. Саша, займись чайником, только не давай воде много кипеть - все витамины выкипят... - Семен вдруг сделался непривычно разговорчивым.
Виктор включил приемник, чтобы не так было слышно дождевой дробот, и теперь сидел, крутил настройку:
- Что поймать? "Камчатку-метео"?
- Поймай мне Аллу Пугачеву. "Держи меня, соломинка, держи..."
Витька засмеялся и настроился на "Маяк".
- ...ветер до тридцати метров в секунду, порывами - до сорока. Сильный дождь, - говорил диктор доброжелательным голосом.
- Вот, как по теме, - засмеялся Семен. - Мы однажды тоже сидели в общаге - это на втором курсе было, - до стипендии три дня, денег, естественно, нуль. И кто-то попросил меня: вруби радио, может, музыка там сейчас, веселее жить будет. Я включил на секунду - не музыка, выключил. А там, видимо, радиоспектакль шел, и за эту секунду радио сказало: "Денег нет!" - таким ба-а-сом. Мы полчаса сидели, хохотали - тоже как по теме было...
- Да что за дурацкий край! В июне - снег, в июле - дождь ледяной, - крикнул Сашка, словно стараясь заглушить и плеск дождя, и грозный рокот реки.
Парни переглянулись, пожали плечами.
Дождь хлестал всю ночь. К утру ветер стих, и с неба сыпалась только частая морось, но и она скоро исчезла. Они выспались в эту ночь вволю и когда проснулись - сразу, одновременно, словно их разбудили чьи-то шаги или далекий выстрел, - то в палатке было тихо, светло и жарко. Перед входом поскуливал Рыжий, звал людей. Семен сбросил со спальника ватную куртку - вот запаковался! - и, как был в трусах, полез наружу.
- Рыжий, уйди, морда мокрая... - послышался его голос снаружи. - Ого-го! - Тишина-то какая... Ишь, листву на ольхаче посрывало... А берег... Мужики, метра два берега смыло. Еще два таких циклона, и мы уплывем. Ну, вставайте! Сивучи ленивые, посмотрите, как речку перебаламутило!
Долина реки заметно изменилась. Отмытая дождем до акварельной свежести, расчесанная ветром, она выглядела опрятно. Только палатка, поставленная по-штормовому, сломанная антенна и разбросанные, зацепившиеся за кусты вещи, какие выдуло ночью из палатки, портили картину. Одевшись, на свет божий вылезли остальные.
- Саня, вырубишь новые колья, поставите с Виктором палатку по-человечески. И приберите барахло. Витя, потом займись антенной, может, вечером выйдем на вечернюю связь. Я займусь аппаратурой.
Для начала Семен вытащил все панели из станции, повесил на солнышке сушиться. Потом перетаскал на место все батареи и аккумуляторы, которыми прижимали завернутый полог. Посмотрел магнитометры - в ямах было сухо: фанера, укрытая полиэтиленом, прижатая кусками дерна, воду к приборам не пустила. Тогда он решил пройти по проводам: проверить, может, где ветром подняло, электроды водой вымыло... Но не успел отойти на полсотню шагов, как у него под ногами взорвался выводок куропаток. Семен вздрогнул, засмеялся. Он вернулся, вытащил из-под спальника ружье, сунул в карман горсть патронов, потом подумал и взял рюкзак.
- После такой ночки грех не прогуляться, - сказал он примирительно. - Надя, если я задержусь, через час поставишь панели на место, подключи и проверь станцию. А я куропаток посмотрю.
Семен решил выйти на тундру по ручью, что был отмечен в полевом журнале как безымянный. Мокнуть в высокой траве и вправду не хотелось.
Понапетлял этот ручей за свою короткую жизнь, понапутал, непутевый... По берегам он зарос высокой травой, ну да ее все равно было меньше, чем в зарослях ольхача, ишь - вымахала трава за месяц, торопится прожить свой короткий век...
Семен все-таки промочил рукава, пока пробирался сквозь заросли, вышел на берег ручья, снял с плеча ружье, смахнул со стволов маслянисто-отдельные капли воды, протер ореховое ложе подолом рубахи... Осмотрелся.
Здесь было тепло и тихо. Солнечный свет, пробившись сквозь плотную траву, ложился на землю ясно ощутимыми горячими пятнами. Семен ступил в воду. Она сжала сапоги, холодом охватило ноги. Течения почти нет. Ливневая вода уже схлынула, и только по ямам сохранилась глубина, а на перекатах уже и камни пообсохли... Надо было пройти по ручью метров триста, и он выведет на чистую тундру; это оттуда было слышно, как веселятся куропатки. Он пошел вверх по ручью и почти сразу же услышал сильный всплеск - за поворотом, почти рядом. Семен замер, и тут же плеск повторился, и даже показалось, что кто-то хрипло выдохнул... Медведь? Семен беззвучно переломил "тулку", перезарядил стволы картечью, и затвор масляно чмокнул, взводя пружины для двойного удара. Медленно, ступая с пятки на носок, он двинулся вдоль ручья. За крутым поворотом, закрытым от глаз высокой травой, было тихо.
Сдерживая дыхание, прижался к высокому берегу и медленно-медленно заглянул за поворот. Медведя не было. "Да что за черт?! Он что - растворился? Не мог же он уйти совсем без треска и шороха..." Семен вышел на середину ручья, уже не прячась, и тут резкий плеск раздался почти под ногами, и сердце сорвалось, бухнуло размашистыми ударами. Тьфу ты, дьявол! Метрах в трех, в пересыхающей луже, где и воды-то было на ладонь, лежала крупная рыбина.
Семен подошел, носком сапога опрокинул ее на бок, и она покорно вытянулась, замерла, только жаберные крышки шевелились часто-часто. "Кижуч, - подумал Семен. - Да как же тебя сюда занесло, бедолагу?"
Семен нагнулся, подхватил кижуча под жабры, приподнял на вытянутой руке, отстраняясь от бьющегося хвоста. Пальцами он почувствовал песок под жабрами, и сразу все стало ясно...
Ночью, когда рушились в речку Радугу куски берега, подмытые обвальным дождем, когда с гор по ручьям летела взбаламученная вода, когда набухли черной водой сухие речки с песчаными руслами - понесло в речку всю эту грязь и песок, сорванную листву и коряги. И рыба, которая уже пошла на нерест живой плотной массой, начала задыхаться. Вспененная, слепая вода царапала взвешенным песком неподвижные рыбьи глаза, забивала жабры, обдирала кожу, разукрашенную красными пятнами брачного наряда... И тогда нерестовый вал смешался, рассыпался, и рыба начала уходить по притокам речки Радуги, по этим спокойным тундровым ручьям.
Но прошумел дождь, схлынула вода, оставив в ловушках измученных кижучей. И хоть кто-то из них успел скатиться в нерестовую реку, но многие остались в ямах. И остались бы они там - покорные и беспонятливые - на хриплую, каркающую радость воронья, на корм медведям. Остались бы, случись это в другое время, с другой рыбой. Но эта...
Властный закон нереста гнал ее к истокам реки, уже наступило время продолжения рода своего! И тут уж хоть как, хоть на брюхе ползком, обдирая до костей истерзанные плавники, хоть прыжком из ямы, чтобы потом долго биться на песке пересохшего русла, часто хлопая жаберными крышками, разевая пасть с остренькими зубками... хоть ползти по мелкой луже, падая время от времени на бок, чтобы хоть как-то смочить тепленькой водичкой пересыхающие жабры, но - ползти, ползти, ползти-и-и... Назад в реку, напичканную песком и всякой дрянью, но до-пол-зти!
А потом - одним отметать икру, другим - полить ее молоками, и - умереть. Ни одна из этих рыбин не выживет. Все уснут. И те, кто застрял в ручьях и не сможет отнереститься, и те, кто пробивается сейчас сквозь страшную, бурлящую воду к верховьям. Потом река смоет их тела.
Семен тихо вздохнул и занялся кижучем. Это был крупный самец весом килограммов на восемь, уже порядком избитый о камни. Когда-то красные перья плавников были сорваны, источены песком, ободрана шкура на брюхе. И белая полоска молок тянулась за ним, умирающим. Но мясо было еще красным, не лощавым. На жареху он годился.
- Нет, старик, не доползешь ты, - сказал ему Семен. - Ладно, там и без тебя обойдутся. На это дело мужиков всегда хватало.
Он поднял тяжелую рыбину и мордой вперед затолкал ее в неплотно завязанный рюкзак. Кижуч забился тяжелой пружиной и быстро затих. Красная рыба засыпает быстро.
Камчатка учит не удивляться. Как говорит Валерка: "Дают - бери, бей и беги". И Семен пошел по ручью. Пошел брать.
Второго кижуча он подобрал минут через пять. Это была уже самка с раздувшимся брюшком. Смятые бусинки икры - помятой и высохшей - прилипли к песку, и рыбина едва шевельнулась, когда Семен заталкивал ее в рюкзак.
"Подобрать штук пять, - просто и буднично подумал он. - Из головок уху сварганим, с хрящиками-то она самая вкусная... Если будут еще самочки, то можно будет икры присолить. "Пятиминутку". Жаль, соли у нас немного".
Соли в отряде было пол-ящика. "Экстра", мелкого помола. Такой можно икру солить: тузлук получается хороший, прозрачный, а для рыбы она не годилась - йодированная соль сжигала нежное лососевое мясо, и напластанные сочно-алые куски рыбы ржавели, словно старая селедка.
Еще пара кижучей стояла в яме, похожей на чашу, даже бортик из глины был. Семен подошел поближе, и они шарахнулись, взбивая клубами песок на дне. Черно-красные растопыренные плавники резали неподвижную воду, мощные хвосты поднимали брызги, и вода в луже закачалась, не в силах скрыть два живых тела...
Семен присел на корточки, на ощупь нашел папиросы, закурил. Ах, как хотелось жить этим кижучам! Хоте-е-лось... Взять их, что ли, за жабры и отнести до реки? Далековато. Да и зачем? Десятки, сотни других рыбин, что попали в западню, - кто их отнесет?
Один из кижучей вдруг, выскочил из лужи и мощно заработал хвостом, разгребая песок и глину. И, наверное, в его затуманенном рыбьем мозгу представлялось, что он летит сквозь холодное пространство воды, где-то там, в океане...