- Сергей, вас Вершигора вызывает, - вспомнил я о поручении. - Дело серьезное есть. Как раз о Дубиллере речь идет.
И я рассказал ему о предстоявшей операции.
- Да-а, - протянул Кальницкий, - мост непростой…
Обсуждая детали предстоящего боя, мы направились к штабу дивизии.
…Группе подрывников под командой Степана Бокарева удалось незаметно пройти шестьдесят с лишним километров. Когда до Жилинского моста оставалось с полчаса ходьбы, Бокарев выслал вперед разведку.
- Все тихо, - доложили разведчики, - можно приступать к операции.
Время подходило к полуночи. Прячась в кустарнике, партизаны подобрались почти что вплотную к доту, стоявшему у северной части моста. Однако снять часовых они не смогли: охрана услышала шум.
- Русс партизан! - над дотом взвилась ракета.
С другой стороны моста, у окопов, заметалась охрана.
- Ур-а-а! - Бокарев поднял людей в атаку.
Ракеты. Взрывы гранат. Частый, неровный стук автоматных очередей. В блеске огня, выхваченные из мрака, возникают фигуры бегущих людей.
У Бокарева двое убитых и раненый. Пулей разбита рация. Дот взорван гранатами, но гитлеровцы огрызаются пулеметным и автоматным огнем. От зажигательных пуль загораются крыши строений ближайшего хутора, и вот уже полыхает пожар, багровым пламенем освещая светлую ленту шоссе, голый кустарник, сумрачную громаду моста и заснеженные откосы высокой, крутой насыпи.
Спустившись по обледенелым стропилам фермы на каменную опору, Дубиллер и Лебедев с трудом пристроились на узком, покрытом ледяной коркой покатом выступе мостового быка.
Ноги поминутно соскальзывали, и, чтобы не свалиться с двадцатиметровой высоты, партизанам пришлось уцепиться за ферму, прижаться к ней всем телом.
Стоял жестокий мороз, и холод металла проникал сквозь одежду, забирал остатки тепла. Вокруг с треском лопались разрывные пули, темноту прошивал цветной пунктир трассирующих.
Тяжело дыша, оттирая жестким снегом подбородок и щеки, отогревая дыханием одеревеневшие на морозе пальцы рук, Дубиллер и Лебедев закрепили под фермой моста взрывчатку. Оставалось вставить капсюль-детонатор со шнуром. Но зажечь бикфордов шнур Дубиллеру, прилепившемуся к самому краю крохотной цементной площадки, оказалось делом непосильным. Удобнее это было сделать Лебедеву.
Сняв с себя шапку, запихав в нее капсюль со шнуром, Дубиллер сквозь решетки железных конструкций протянул шапку Николаю, Взглянув в этот момент на товарища, Лебедев хрипло рассмеялся: потная, горячая Володина голова мгновенно покрылась инеем, волосы торчали, как у ежа иголки.
Шнур медленно тлел. Надо было спешить в укрытие - до взрыва осталось семь минут.
- Пора, Николка! Пора! - крикнул Дубиллер и стал взбираться на мост. Сзади, обивая в темноте колени о железную ферму, продвигался Лебедев.
Дубиллер влез на перила моста. Здесь стоял столб, на котором когда-то висели пожарные ведра, а теперь торчал лишь крюк. Держась рукой за столб, минер спрыгнул на деревянный настил.
- Бегом! Быстрее!! Отсюда до края насыпи не больше тридцати метров…
Дубиллер уже вовсю бежал к насыпи, когда вдруг услышал отчаянный крик Лебедева:
- Володя, Володя!..
Дубиллер обернулся, и оцепенел…
Отражение света от загоревшейся фашистской казармы дрожало, переливаясь тусклыми, мертвыми бликами на кружеве обледеневших железных конструкций. Чернели трупы гитлеровцев на присыпанных снегом шпалах. Дрожащие тени перил мрачными полосами ложились на рельсы, а на пожарном столбе… висел Лебедев!
Взобравшись на мост, Николай, по примеру Дубиллера, встал на обледеневшие перила, взялся за столб, приготовился прыгать, но неожиданно соскользнула нога, и, зацепившись ремнями портупеи за крюк для пожарных ведер, Лебедев повис на столбе, не доставая ногами досок настила.
Мороз усиливался. Руки у минеров окоченели от холода еще тогда, когда они закладывали взрывчатку под ферму моста, - работать пришлось без перчаток, - и теперь, попав в беду, Лебедев не мог расстегнуть задубевший на морозе ремень. А невдалеке от Николая Дубиллер увидел двух вооруженных гитлеровцев из охраны моста!
Один из них поспешно перелезал через перила, видимо, чтобы спуститься по ферме вниз, к опоре моста. Он хотел обезвредить нашу взрывчатку - выдернуть капсюль-детонатор с тлеющим шнуром! До взрыва три-четыре минуты! Успеет выдернуть запал или не успеет?
Дубиллер бросился обратно к столбу. Он видел, как оставшийся на мосту немец, повернувшись лицом к висевшему на крюке Лебедеву, выхватил из-за голенища сапога обойму с патронами. Немец лихорадочно втыкал обойму в гнездо автомата, но она никак не хотела вставать на место.
Подскочил Дубиллер, замахнулся финкой. Фашист рухнул на настил.
Тут же снизу показался второй фашист. Его огромные, исцарапанные красные руки уцепились за перила. В одной был зажат капсюль с бикфордовым шнуром.
Рванув из-за плеча автомат, Дубиллер бросился к нему. Увидев партизана, гитлеровец было схватился одной рукой за пистолет, но Дубиллер точно обухом хватил автоматом по вцепившейся в перила руке, и фашист с воплем рухнул вниз.
Только теперь Дубиллер бросился к Николаю и перерезал ножом злополучные ремни. Лебедев как подкошенный свалился на доски.
И тогда, вторично в эту морозную ночь, Дубиллер спустился на каменную опору моста, заложил в тол новый запал и поджег шнур…
Прошла неделя. Мы стояли в селе Радужье. Под вечер зашел я на квартиру к нашим подрывникам. Минеры пели песню. Откуда она, эта песня, пришла в наши партизанские отряды, трудно сказать. Может быть, кто-либо из сброшенных в тыл врага советских парашютистов привез ее с Большой земли, а возможно, кто-нибудь из партизан нашел ее слова в книге, которую в числе других доставили партизанам на самолетах, но как бы там ни было, слова песни партизанам понравились. Подобрали быстро мотив, кое-что переделали, и песня прижилась в партизанских ротах. Пелась она теперь так:
Не видать моста пролетов,
Тонут фермы в облаках -
Шесть немецких пулеметов
На шести его быках.
Даже ласточек залетных
Не увидишь на мосту:
Шесть расчетов пулеметных
Днем и ночью на посту.
И от страха злее черта,
Не надеясь на солдат,
От расчета до расчета
Ходит обер-лейтенант.
А на небе гаснут звезды,
Над болотами туман;
По траве высокой к мосту
Подползает партизан!
И припев подрывники сочинили к этой песне:
Крепки нервы, острый взор
Не подводят нас.
Ошибается минер
В жизни только раз.
Песню минеры пели с увлечением. Потом партизаны вернулись к разговору, который, видимо, прервала песня. Речь шла об операции на мосту под местечком Жилино.
Кто-то из ребят спросил:
- Что же вы молчали до сих пор? Не рассказывали ни о чем?
- Так ничего такого особенного не случилось, - ответил Лебедев.
Усмехнувшись, добавил Дубиллер:
- Заминка у нас там вышла…
Внезапно Лебедев рассмеялся:
- Вот с Коньком-Горбунком история получилась интересная. Расскажи им, Володя.
Дубиллер начал рассказ. Я слушал его с удовольствием.
3. Конек-Горбунок
Командир взвода Никита Прошин со своими людьми уже третий день находился на перекрестке дорог, у самой опушки леса. Километрах в двадцати расположились главные силы ковпаковцев.
Проверив с утра посты, Прошин направился к присыпанному снегом кустарнику, где партизанами была сделана коновязь: в землю были врыты две сосновые рогатины, на которых сверху лежал срубленный ствол дерева. У коновязи переминался с ноги на ногу высокий буланый конь с красивой небольшой головой, раздувающимися тонкими ноздрями, пугливым взглядом глаз и шелковистыми ушами.
Буланый стоял у сосны и косил глазом на подходившего Прошина. Никита достал из кармана ломоть хлеба и протянул коню. Пошлепав губами, буланый схватил хлеб, пожевал и снова потянулся к руке партизана. Прошин еще раз полез в карман за хлебом - отказать своему любимцу Никита не мог. Этот конь достался ему как трофей в одном из последних боев.
Страстный любитель лошадей, Прошин сразу оценил достоинства буланого - ровный и быстрый бег, умение легко брать препятствия. Партизаны, шутя, говорили, что комвзвода "дрожал" над своим трофеем, никому не разрешал на нем ездить, делился с ним последним куском хлеба. И назвал его комвзвода по масти - Буланый.
- Товарищ комвзвода! - подбежал командир отделения Коваль. - Показались какие-то люди…
- Дай-ка, Коваль, бинокль!
Партизаны встали за дерево.
Скрываясь в кустах, вдоль одной из дорог направлялась к опушке леса группа людей.
- Да ведь это штабные минеры с разведчиками. Ей-богу! Дубиллер Володька! - воскликнул Прошин, выбегая навстречу товарищам. - Дубиллер! Володя! Володя! Сюда! - кричал он, размахивая шапкой.
Дубиллер издали помахал рукой.
Через несколько минут подрывники и разведчики подходили к заставе. Дубиллер шел впереди. За плечом у него висел автомат, на боку - граната и два диска патронов, на длинном шнурке от трофейного "парабеллума" болтался гитлеровский орден - Железный крест. Следом шли бойцы, усталые, изнуренные, но, как и он, улыбающиеся.
"Не иначе как мост взорвали", - решил Прошин.
- Ну что же, орлы, заходите в землянку, накормлю я вас, - пригласил он прибывших.
- Конь-то, конь какой! - с удовольствием сказал Дубиллер, увидя Буланого. - Давно он у тебя, Никита?
- На прошлой неделе у фрица отбил под Горбовом. Конь замечательный! А бег какой у него! Любую машину обгонит.
- Ну и конь, всем коням конь! - обступили Буланого разведчики.
- Ну ладно, ладно, хлопцы! - ревниво сказал Прошин. - Пошли завтракать. Ишь, вы все высохли, точно неделю не ели.
- А нам, Никита, не привыкать, - весело ответил Дубиллер. - На войне всякое бывает.
- А что это у тебя, Владимир Викторович, за орден фашистский болтается?
- Железный крест!
- Вижу, что крест, а не ложка. Только вот зачем ты, партизан, всякую дрянь таскаешь? Ну зачем тебе орден этот фашистский?
- А им удобно с обуви грязь очищать. Края у него острые!
Все захохотали.
- Вот черт! - воскликнул Коваль. - С ним не соскучишься!
- Пошли, ребята, завтракать! - повторил Прошин. - Небось замерзли.
- Завтрак завтраком, а у меня к тебе дело есть, - сказал Дубиллер. - Слушай: до штаба мы доберемся только часа через три. Видишь, ребята устали как, а мне приказано донесение в штаб передать как можно скорее - от этого зависит успех операции в Красной Вуле. Дай, Никита, Буланого в штаб пакет отвезти. Там уже, наверное, волнуются - рацию-то у нас пулей разбило!
Всего мог ожидать Прошин от командира группы штабных подрывников, только не этой просьбы.
"Загонят Буланого, - мелькнуло у него в голове, - либо совсем уведут!"
- Да ты что, смеешься? - сказал он сердито.
- Чего ж тут смеяться? Бег у коня хороший, сам говоришь - любую машину обгонит. Вот и дай его нам донесение отвезти!
- Не дам! - замотал головой начальник заставы. - Не дам, и все тут! Часа через полтора сам на нем в штаб поеду, тогда и отвезу донесение!
Как потом рассказывал Прошин, почему он заупрямился, он и сам себе объяснить не мог. Ну дал бы коня съездить по делу, чего тут. Трофейного коня он мог бы вернуть всегда, а нет - командиру соединения пожаловался бы, и вернули. Но "не дам" вылетело как-то само собой, и он уже не мог свернуть с этой дорожки. "Не дам, и только", - твердил он.
- Значит, не дашь?.. - сказал Дубиллер.
- Сказано, нет, и не приставай!
Дубиллер прищурился:
- Хорошо. Так и быть. Значит, будем тут у вас до вечера загорать.
Дубиллер собрал своих ребят, войдя в землянку, спокойно уселся за стол. Позавтракали, дневальный убрал со стола посуду.
- Ну что? Песни будем петь, орлы? Или сказки рассказывать? Оно так и время незаметно пройдет. Слышали сказку про Конька-Горбунка? А то, может, рассказать, чтобы не скучно было?
В отрядах Ковпака знали: уж если Дубиллер что-либо "отмочит", можно будет от души посмеяться. Поэтому предложение старшего минера было встречено полным одобрением.
- Просим! Давай, Володя!
- Да не простая эта сказка, ребята, а с моралью! - сказал Дубиллер. Помолчав, он обернулся к командиру взвода.
- Так как, Прошин, не дашь Буланого?
- Нет, Володя, нет, дорогой, - улыбался начальник заставы.
- Ну хорошо… Было это, значит, ребята, в Брянских лесах… Говоришь, не дашь Буланого?
- Да нет же, Володенька!.. - ласково усмехнулся Прошин.
- Не дашь? Гм… стояла, значит, наша разведка в селе Смелиже. Я тогда еще разведчиком был. Да-а-а… и был недалеко партизанский аэродром, и каждую ночь самолеты с Большой земли к нам прилетали…
- Самолеты? Так при чем тут Конек-Горбунок? - не утерпел Прошин.
- Ты, брат, не торопись. Всему свое время. Тем более что сказка с моралью. - Дубиллер закурил сигарету. - Да… Сидим, значит, мы под Смелижем, готовимся к разведке километров на двести, а лошадь была у нас одна на всю группу - костлявая, старая, слабая, на один глаз слепая и ры-ыжая…
- Ну и рысак! - засмеялся Прошин. - А как под седлом ходила? Не пробовал?
Партизаны расхохотались.
- Не пробовал, - невозмутимо продолжал сосать сигарету Дубиллер. - А вот только невзлюбил коняку этого один из моих бойцов, Петька Самсонов. И решил он от Рыжика - так мы звали коня - отделаться. Дело было, ребята, конечно, не в том, чтобы бросить коня и оставить всю группу без транспорта. Нет! Самсонов решил где-нибудь обменять Рыжика на лошадь получше, как-никак, а без лошади нам нельзя. Сунулся было Петька в один партизанский отряд, да где уж там! На смех подняли! В другом отряде - там то же самое.
И решил тут Самсонов пойти на крайнее дело - украсть коня… То есть… м-м… не украсть. А, так сказать, заменить Рыжика. И что бы вы думали сделал Самсонов?
Выехал он под вечер на аэродром. Там партизаны уже третью ночь самолет поджидали. Нелетная все была погода. Как только наступит вечер, съезжались туда из разных отрядов десятки подвод. Ездовые - сразу же в землянку греться: кто его знает, сколько придется на морозе самолет ожидать, а подводы, прибывшие за грузом, рядами так и стояли, как на ярмарке, - разные кони, разные сани. Среди этих-то коней и решил Самсонов подобрать себе одного по вкусу. Отговаривал я его - слышать не хочет! "Нам, - говорит, - дальний путь предстоит. Разведка важная, лошадь нужна хорошая, и нечего тут агитировать".
Приехал Петька на аэродром, поставил Рыжика с краю и пошел выбирать себе новую лошадь. Но по дороге, пока доехал до аэродрома, замерз - мороз был крещенский. "Дай-ка, - подумал Петька, - зайду в землянку погреться, а потом коня выберу - и сразу в лес". Так и сделал. Обогрелся и пошел "на операцию".
Выбрав коня, сразу же умчался в Смелиж. И вот ночью чувствую, в избе воздухом вдруг холодным потянуло, кто-то дверь будто открыл. Чиркнул я спичкой - Петька Самсонов.
Дубиллер сделал большие глаза и с таинственным видом приложил палец к губам. Слушатели, затаив дыхание, не спускали с него глаз.
- Подсел ко мне Самсонов, - продолжал шепотом Дубиллер, - запыхался, тяжело так, знаете, дышит и говорит:
"Володька, удалась операция! Такого коня привел, что в два дня на нем до Берлина доскачешь! На ловца и зверь бежит… Обогрелся я в аэродромной землянке, выхожу и вижу - стоят трое саней, а в крайних запряжен конь - не конь, картина! Высокий, стройные ноги, глаза - как звезды горят, уши - как свечи стоят, из ноздрей - пар столбом валит, - ну прямо конь-богатырь! Оставил я там нашу калеку костлявую, сам на "Конька-Горбунка" - и домой!
- Никто не заметил? - тревожно спросил я.
- Никто. Доехал спокойно… А ход у него, у Конька-Горбунка! За полчаса с аэродрома добрался.
- Не может быть!
- Точно! Сейчас припрятал его. Под сломанным дубом поставил. Закрыл кругом ветками, соломой всего забросал. Утром увидишь. Ох, и конь же, Володя! - Самсонов никак не мог успокоиться.
- Короче, ребята, - сказал Дубиллер, - всю ночь мне снился конь-огонь: глаза, как звезды, горят, уши, как свечи, стоят, из ноздрей пар столбом валит? А на нем Петька Самсонов за фрицем гонится…
Чуть рассвело, повел меня Петька коня показывать. Раскидал он ветки, сбросил солому, глянули мы: подмигивая правым глазом, будто насмехаясь, под дубом стоял… кто бы вы думали?.. Наш собственный Рыжик!
Второпях, зимней ночью, впотьмах да в спешке, Петька Самсонов ошибся: украл нашего же Рыжика!
Слова рассказчика потонули в общем хохоте.
- Ну а мораль, мораль-то какая? - допытывался Прошин.
- Мораль? - когда чуть стихло, сказал Дубиллер с улыбкой. - Мораль такая: не зевай! Пока ты, Прошин, сказку слушал, мой лучший минер Лебедев Колька на твоем Буланом в штаб ускакал…
- Что?!
Прошин как бы слинял лицом, кинулся к двери. Вдогонку ему неслись взрывы смеха.
- Ну и Володя! Ай да молодец! - покатывались от смеха разведчики. - Ну и сказку же ты хорошую придумал!
Дубиллер смеялся вместе с ними. А вечером, в разгар боя, на подступах к селу Красная Вуля он и его товарищи минировали дорогу под самым носом у подошедших фашистских танков. И вновь впереди, на самых ответственных участках боя, был парень с московских Филей, коммунист Владимир Дубиллер.
"ЗЛОЙ" МОСТ
Ранней весной 1944 года соединение сумских партизанских отрядов, которое к тому времени стало называться Первой Украинской партизанской дивизией, действовало на территории Польши.
Днем и ночью на помощь потрепанным фашистским армиям шли через Польшу эшелоны с живой силой и техникой. Помешать гитлеровцам восполнить огромные потери, а следовательно, помочь нашей армии в освобождении от захватчиков советской земли, было главной задачей партизан. Вот почему ковпаковцы в своем польском рейде развернули подрывную работу главным образом на коммуникациях противника, в особенности на железной дороге.
На этой магистрали был переброшен через шоссе большой железнодорожный мост. Как объект для диверсии, этот мост был особенно заманчивым: при взрыве ферма моста, рухнув, перекрыла бы и шоссе, и, таким образом, одним ударом были бы выведены из строя две важные гитлеровские коммуникации - железная дорога и шоссе. Но мост усиленно и бдительно охранялся. Поэтому партизаны не называли его иначе, как "злой" мост.
Трое суток в незамерзающем болоте сидела группа наших разведчиков, изучая обстановку в районе моста и наблюдая за фашистской охраной. Один из разведчиков засек время смены постов на мосту и возле казармы, где находилась основная группа охраны. Два других партизана следили за кухней врага, выясняя, когда немцы обедают.
Картина складывалась такая.
Как только наступал вечер, все до одного, немцы были на "боевом взводе": лежали за пулеметами, патрулировали большими группами на подходах к мосту, пускали осветительные ракеты. Ожидая ночного, как обычно, нападения партизан, фашисты с вечера и до утра берегли мост как зеницу ока.