Вдруг перед последним поворотом на воде зарябила полоска света. Одновременно Петр явственно услышал шум работающего мотора.
- Вот и они. - Марина сказала это очень просто, совсем обыденно, будто они не ждали этого момента целых четыре часа, стоя как прикованные к скале.
Казалось, прошло столько же времени, сколько они простояли весь вечер, прежде чем из-за поворота медленно выполз слабый желтый огонек. В отсвете его стал виден нос моторки. Лодка находилась метрах в двухстах от того места, где днем был грот. Она обогнула скалистый мыс и начала пробиваться через быстрину. Она почти не двигалась, хотя по звуку Петр узнал, что мотор работал на пределе.
- Еле ползут, - сказала Марина.
- Они не могут быстрее.
Им обоим было хорошо видно, как мимо увертывающейся моторки пронеслись, словно торпеды, одно за другим три вывороченных с корнями дерева. Им были слышны команды, которые подавал с носа лодки Дзолодо, как Тимофей ловко уводил посудину от ударов плавника.
- Они просто молодцы! - сказала Марина. - Ну и Тимофей! Вот управляется!
- Нормально, - ответил командор.
Лодка напористо продвигалась вдоль берега.
- Э-эй! Мы здесь! - прокричал командор.
Дзолодо вскочил на носу лодки и замахал фонариком:
- Петя! Марина! Отзовитесь еще! Мы вас не видим!
- Идите прямо!
- Вы в гроте?
- Не-ет! Затопило его. Мы на скале! Идите прямо! У берега камни! Прямо идите!
- Хорошо!
Лодка двинулась через заводь. Петру было видно, как неяркое пятно света ложится на воду. Посредине заводи вращался водоворот, крутя большой сгусток желтой пены, похожий на звездную туманность. Они плыли прямо в центр пенной галактики.
- Осторожнее! - крикнул Петр.
Предупреждение оказалось запоздавшим. Войдя в центр водоворота, лодка остановилась на секунду, потом последним рывком продвинулась еще метра на полтора, и струя, бившая ей в левую скулу, осилила мотор. Лодка отвернула и начала медленно вращаться в водовороте.
- Ой! - негромко пробормотала Марина.
- Выводи корму в струю! - закричал Петр.
- Сейчас! - ответил Тимофей.
- Резче поворачивай!
Водоворот, вращая лодку, вывел корму из центра засасывающей воронки. Тимофей увеличил обороты до предела.
Скрежет металла оборвал пчелиный звон мотора.
Тихо. Только река глухо урчит и плещется.
Но лодка уже выскочила из водоворота и внешние струи отбросили ее к берегу. Было слышно: дюралевые бока царапали по камням.
- Дзолодо! Чалься! - крикнул Тимофей.
Дзолодо ухватился за выступ скалы, пытаясь задержать лодку, но его сил было явно недостаточно. Он повис над рекой, уцепившись носками ботинок за борта. Тимофей сорвался с места, схватил моток веревки, сделал петлю. Однако зачалить лодку было негде: перед Тимофеем поднималась гладкая стена. Горящий фонарик, брошенный Дзолодо на дно лодки, скупо освещал лишь часть стены без единого выступа, кроме того, за который держался Дзолодо.
- Держись крепче! - приказал Тимофей, схватил Дзолодо за ноги и подтянул лодку к берегу. Потом он передал Дзолодо веревку, и тот прочно закрепил ее за конусообразный выступ.
- Ну ты и цепок. - Тимофей похлопал Дзолодо по плечу.
- Будешь цепок. Что мне оставалось - в реку падать? Что с мотором? - пробурчал Дзолодо, но чувствовалось, что он горд и доволен собой.
- Нет мотора. - Тимофей махнул рукой. - По течению пойдем. Главное, добрались. Снять осталось.
Взяв под банкой фонарик, Тимофей осветил скальную стену и две фигуры на скалах. Марина и Петр - вот они, но подойти к ним не было никакой возможности: два скалистых выступа отделяли их от лодки.
- Мы не доберемся до вас, - сказал Тимофей.
- Веревку взяли? - спросил Петр.
- Точно! - подхватил Тимофей. - Марина, лови на лету веревку. Для страховки. А потом - вплавь.
Командор хотел посоветовать, как это делать удобнее. Он пошевелился. И у него из-под ног со стуком посыпались камни. Петр почти повис на руках.
- Кидай ему, Тим! - крикнула Марина.
Смотав веревку, как лассо, Тимофей примерился.
- Нет… - выдавил командор.
- Глупости! - запротестовала Марина. - Петру бросай!
- Дзолодо, свети на воду! Командор! Приготовились… Лови!
Не раскрутившийся до конца моток ударил в грудь командора. Петр схватил его, оттолкнулся от скалы и прыгнул в реку.
Тимофей тотчас начал выбирать слабину, помогая командору подобраться к моторке.
Стоя на носу, Дзолодо освещал Петру дорогу.
Командор был уже рядом с лодкой, когда в пятно света бесшумно выплыл выворотень, растопырив корни, словно щупальца. Прикинув путь выворотня, Дзолодо рассчитал: одно из корневищ неминуемо ударит Петра. Дзолодо хотел крикнуть, предупредить, но сообразил: Петр может растеряться, задержаться на секунду. Тогда выворотень настигнет и ударит командора раньше, чем Дзолодо сможет дотянуться до одного из щупалец и оттолкнуть выворотень или хоть смягчить удар.
Швырнув фонарик в лодку, Дзолодо вытянул вперед руки, упал вперед, схватил на лету, в темноте, одно из корневищ, выставленных над водой. Мгновение он был как бы пружиной, амортизатором между лодкой, в борт которой упирался ногами, и влажной, ослизлой лапой выворотня. Только мгновение. А следом Дзолодо почувствовал, что выворотень отворачивает, Петр вне опасности, но его самого выворотень стаскивает с лодки.
Полупогруженное в воду дерево поволокло его за собой.
Дзолодо полетел в реку. Он инстинктивно мертвой хваткой вцепился в щупальце-корневище, и под его тяжестью выворотень стал вращаться, погружая лапу в поток.
Крик Марины был невероятно высок и долог.
Дзолодо хотел отцепиться, оглянулся и понял - поздно. Добрый десяток метров отделял его от лодки. Преодолеть их против течения нечего было и думать, да и плавать-то он толком не умел.
Выворотень волок его в темноту ущелья.
"Так… - подумал Дзолодо. - Надо схватиться за ствол. Он-то вертеться не станет". Перебирая руками, он добрался до комля. Ствол был толст - в обхват. Дзолодо даже удивился, как это ему удалось оттолкнуть такой выворотень.
"Но что со мной будет?" - Дзолодо сам удивился, что не испуган, не обескуражен и может так спокойно рассуждать о своем положении. Тогда решил проплыть ущелье верхом на выворотне.
Выбора-то и не было: либо отцепиться от дерева и отдаться на волю течения, либо взобраться на ствол и доверить свою жизнь капризной прихоти мчащегося со скоростью торпеды ствола. Дзолодо понимал: продержаться в ледяной бешеной воде около часа - а именно такой срок понадобился бы ему, чтобы выбраться из каньона, - он не сможет: судорога скрутит его, он разожмет руки.
Сев верхом на ствол, Дзолодо скоро убедился, что это совсем небезопасно. Дерево все-таки вращалось, и он выкупался еще раз. Постепенно глаза его привыкли к темноте, подсвеченной заревом пожара, и он разглядел корневища, торчащие над потоком.
Но, прежде чем окончательно пойти на такой риск, как плавание стоя на выворотне, Дзолодо внимательно пригляделся к его поведению в воде. Очевидно, вершина дерева, плывшая позади корней, была в своем роде идеальным рулем. Она чутко подчинялась прихотям течения, которое держало выворотень почти строго на стрежне. Держась за корневище, Дзолодо преодолел два поворота, но ни разу дерево не приближалось к берегу настолько, чтобы можно было ожидать столкновения. Единственный недостаток у этой "посудины" состоял в том, что на кривунах, в завихрениях быстрины, ствол начинал медленно вращаться в сторону речного поворота. Тогда Дзолодо перехватывал руками корневища и продолжал путь.
Однако вскоре он почувствовал: больше оставаться в ледяной воде не может. Перебирая руками, Дзолодо взобрался на ствол, встал, расставив ноги, насколько позволял полупогруженный комель, и ухватился за торчащие над водой корни.
Он мчался сквозь ночную тьму по бешеной быстрине, стоя на комле выворотня, и каждая мышца его тела была напряжена. До рези в глазах он вглядывался вперед, будто в его воле и силе было хоть на сантиметр изменить направление плывущего дерева. На кривунах он осторожно переступал по комлю то вправо, то влево и перехватывал руками корни, словно это было колесо штурвала. Скользить во тьме на ненадежном бревне, когда неизвестно, что случится через секунду, было и страшно до жути, и в то же время Дзолодо охватило какое-то приятное чувство упоения опасностью и победы над страхом, своим страхом.
Выворотень вылетел из ущелья.
Дзолодо увидел на берегу костер и человека. Отсвет огня полосой протянулся по плесу. Он казался очень спокойным после свирепой гонки в ущелье.
По широкому горизонту тянулась тонкая оранжевая полоса, будто какой-то необыкновенный, жуткий восход теплился вокруг над тайгою.
Рассчитав, в каком месте выворотень ближе всего подойдет к берегу, Дзолодо бросился в воду, погрузился по пояс, был сбит течением, закричал, хотя знал, что Антон Петрович не сможет тотчас прийти на помощь; снопа вскочил, через несколько шагов снова потерял равновесие, опять поднялся и уже на четвереньках выбрался на берег.
Косых, приковылявший к реке, подал ему руку, желая помочь:
- Откуда ты взялся?
- Приплыл…
- А остальные где? - спросил Косых, боясь услышать в ответ весть о гибели туристов.
- Там… в ущелье…
- А ты?
- Надо было прыгнуть в реку… Потом на выворотне… верхом… выбрался.
- На выворотне? Верхом?
- Не верите?
- Н-ну. почему же… А остальные?
- Не знаю. Я неожиданно прыгнул. Петра едва не задело выворотнем. Я оттолкнул. Да! Фонарик! Я уронил фонарик!
- У них факелы есть, - сказал Косых. - Но лучше им подождать утра.
- Мотор испортился.
- Догадаются утра подождать, - повторил Косых.
- Они будут беспокоиться обо мне. И поэтому пойдут ночью.
- Тимофей вроде умный парень. Догадается, что ты можешь выбраться на берег. Они будут утром.
Они подошли к костру.
- Переоденься. Согрейся да спи. Коли появятся - разбужу.
- Им как-то надо сообщить, что я выбрался. Они будут очень волноваться.
- Это невозможно.
- Удивительно, - усмехнулся Дзолодо.
- Поешь. И ложись спать. Я разбужу тебя. - Нет. Я их подожду.
Дзолодо согрелся, поел, и пережитое напряжение и волнение сломили его. Он стал клевать носом, вздрагивал, крутил головой, отгоняя дрему, по напрасно. Косых накрыл его ватником.
Некоторое время Антон сидел у костра, прислушивался к неровному дыханию спящего. Дзолодо, видимо, снилась жуть. Он ворочался, метался, вскрикивал. Косых, кряхтя, поднимался, поправлял ватник. Потом Дзолодо крепко заснул. Дыхание стало ровным, он лежал тихо. Тогда Косых отправился к реке и зажег у самого уреза воды большой костер, который можно было увидеть далеко в ущелье. Он поступил так на всякий случай, уверенный, что Тимофей догадается подождать утра.
"Этот упрямый, - рассуждал Косых, припоминая свою встречу с Тимофеем, - этого не сломишь, коли он догадался переждать ночь где-нибудь в заводи. Правда, девчонка, которая с ними… Но Тимофея не согнешь. Он на своем настоит. Молодец, ничего не скажешь…"
15 июля
- Уходить надо вниз. Быстрее быстрого, - сказал Косых и по очереди оглядел четверых у костра.
Марина рассеянно тыкала прутиком в угли, сбивая пепел. Изредка она вздрагивала, словно вместе с докучливой мошкой отгоняла какие-то тяжелые, будто валуны, мысли.
Когда они засветло причалили к берегу, Тимофей и Петр буквально вытащили Марину из лодки. Она не хотела выходить. Она плакала и умоляла ребят идти дальше вниз по реке и искать хотя бы труп Дзолодо. В первые мгновения она не верила Косых, что Дзолодо спокойно спит у костра, живой и здоровый. Потом бросилась к нему, обняла спящего и расплакалась еще пуще.
Дзолодо широко открытыми глазами отрешенно глядел в огонь. Он словно опять и опять переживал свое ночное плавание на выворотне. Косых знал такие случаи. Порой парашютисты-пожарники попадали в очень сложные условия, чудом выбирались из огня, но потом оказывалось, что нервное напряжение в минуты опасности словно выжимало их. Люди становились безвольными. Их можно было взять за руку и вести куда угодно, хоть снова в огонь, - сопротивляться они были уже не в силах.
Мрачный Тимофей постукивал молотком и, позвякивая гаечным ключом, разбирал мотор. Он придирчиво рассматривал каждую деталь. Искореженные, изломанные он с силой отбрасывал в сторону реки.
Только Петр, услыхав сказанное - Косых, настороженно поднял голову:
- Зачем же вы вернули нас? Мы проскочили бы каньон и ушли от огня в верховья.
- Из огня, да в полымя… - сказал Косых. - Посмотри на реку. Видишь, сколько дохлой рыбы плывет с верховьев? Там пожар так плотно перекрыл русло, что вода только что не кипит.
- А идти вниз легче?
- Легче… Ничуть не легче. Но там можно вырваться в Низовое. Оно вроде еще не горит. Там люди.
Тимофей швырнул в сторону реки очередную железяку и сказал:
- Я знаю, почему вы так торопитесь…
Косых помолчал, затем проговорил, обращаясь к Петру:
- Ветер переменился. Теперь он погонит пожар с верховьев Лосиной вниз. Огонь придет сюда завтра днем. Может быть, к вечеру.
- Что ж, он эти скалы жечь станет?
- Тут такая круговерть будет… Можно задохнуться.
- Ладно, - согласился без всякого энтузиазма Петр. - Вам виднее. За тем сюда и прыгали. Вниз так вниз.
- Совсем не за тем… - проговорил Тимофей. - Совсем не за тем… А, да все равно…
Сборы были недолгими и печальными.
Вместо руля на корму лодки приспособил грубо вытесанное из лиственницы прав ло.
Марина командовала Тимофеем, который укладывал в лодку пожитки, а Петр сидел на галечнике и лениво, без интереса перебирал собранную им за время путешествия геологическую коллекцию.
- Все напрасно…
Он проговорил это апатично, и в голосе его звучала безнадежность побежденного.
- Почему же? - спросил Косых. Его мало интересовала коллекция, собранная Петром, ему мало было дела до того, напрасно или не напрасно собрал Петр эти камни. Антон преследовал другую цель. Ему хотелось втянуть Петра в разговор. Командор как-то странно отнесся к обвинению Косых: будто и не слышал.
- Неоконченная работа хуже неначатой…
- Ну, это не всегда, - снисходительно заметил Косых, желая поддержать разговор. - Да и кто помешал вам? Пожар?
- Вернее, вы.
- Я?
- Вы. Когда заставили нас вернуться из каньона. В верховьях за ущельем я должен был взять последние шлихи. Если бы я их взял…
- Ну, и что бы тогда?
- Тогда, возможно, мне принадлежала бы честь открытия месторождения олова.
- Геологи, значит, проморгали, а вы открыли… - Косых не понравилось тщеславие, с которым Петр проговорил последнюю фразу.
- Зачем вы так… - поморщился Петр. - Никто ничего не проморгал. Просто меня попросили в геологическом управлении проверить, насколько далеко простирается распространение по реке Лосиной моллюска Мидендорфа. Это окаменелый ископаемый рачок. Обычно он встречается в тех местах, где на поверхность выходят древние свинцовые руды.
К ним подошел Тимофей и сказал:
- Послушай, командор: либо клади свои камни в лодку, либо выбрасывай. Их вниз положить нужно. Хороший балласт.
- Да, да, - заторопился Петр, удивившись резкому тону Тимофея. - Ты чего рычишь? - спросил он у Тимофея, укладывая коллекцию на дно.
- А чего ты лебезишь перед ним? Прощенье хочешь заработать?
- Я?
- Ты! Еще ему надо доказать, что мы виноваты. Ловкий какой! Прыг - и идемте в милицию. Мало ли что Дзолодо видел. Померещилось, может, ему. А ты сразу и скис.
- Я?
- Не я же. Пусть докажет!
- Правильно, - сказала Марина. - Только кипятиться ни к чему. Вот и все.
Наконец лодку нагрузили, столкнули в воду, потом все расселись, и лодка, подхваченная течением, поплыла вниз.
Как-то уж само по себе, приказывать стал Тимофей, и все слушались его. А Петр, нахохлившись, сидел на дне лодки и, видимо, воображал себя обвиняемым на суде.
Плыли долго, и плыли молча.
Каждый думал о себе и о своем.
Мимо тянулись спокойные, пока не тронутые пожаром берега. Лишь постоянный запах гари, к которому невозможно было привыкнуть, да сизый полог, затянувший небо, явственно напоминали о том, что впереди их ждет стена огня, через которую предстояло прорваться.
По реке, зачастую обгоняя лодку, плыла брюхом вверх снулая рыба. То вблизи, то поодаль мелькало в рыжем мутном потоке белое брюхо. Изредка уносилось течением погибшее животное - жертва пожара. Все это убеждало: в верховьях Лосиной разыгрывается таежная трагедия - огонь наглухо перекрыл реку, и звери, которые пытались спастись в воде, не нашли в ней защиты от пала.
Разлив сделал берега почти неузнаваемыми. Да это, собственно, никого и не волновало, кроме Петра. По его подсчетам, они должны были к полудню следующего дня подъехать к месту их последнего привала у развилки рек Лосиной и Солнечного луча. Там, как сказал Дзолодо, они оставили небрежно погашенный костер, от которого и начался пожар. Петру не терпелось увидеть это место, своими глазами убедиться в непоправимой ошибке.
Тяжелое молчание царило в лодке. Ворочался и вздыхал Дзолодо. Даже выдержанная и терпеливая Марина, сидевшая рядом, не вынесла наконец:
- Болит у тебя что?
- Нет…
- А чего ты как на иголках?
- Не получается…
- Что?
- Не могу партию без доски сыграть. Где какая фигура, забываю.
- Так брось.
- Тогда еще хуже…
- Чего хуже-то? Говори толком!
- Мысли…
Марина вздохнула.
- Понимаешь, Марина, а вдруг не дымок был… Тогда над костром. Не дымок, а парок. Понимаешь?
- Нет.
- После грозы - помнишь? - был немного дождь. Был. Река рядом, испарение, роса. Влажный немного дерн.
Косых стал прислушиваться к разговору.
- Как ты играешь в шахматы, Дзолодо? Ты же логично рассказать не можешь.
- Нет, Марина, логично. Сырой дерн положили на огонь. Да еще заливали костер немного. Пар, наверное, шел, не дым. А я решил - дым, дымок.
Косых спросил:
- Когда гроза была?
- Ночью, - ответила Марина.
- Какого числа?
- Десятого.
Косых заметил: Петр очень пристально смотрит на него. Пожарник подумал, что тот вот-вот вступит в разговор и подскажет ему: "Вот причина пожара". Но Петр молчал.
- Может, молния подожгла…
Это сказал Дзолодо. Не Петр.
- Я слышал, - продолжал Дзолодо, - может молния поджечь тайгу!
Петр молчал. И Тимофей тоже. Они теперь даже не смотрели на Косых. Они целиком полагались на него.
- Надо посмотреть… Разобраться надо, - сказал Антон.
- Ведь может? Может! - настаивал Дзолодо.
- Может… - Косых ответил нехотя. Ему стало неудобно за себя, за то, что он так сразу накричал на ребят вчера, сразу после своего неудачного приземления. И в то же время он не хотел и не мог оправдать их. - Разобраться надо…