- Увы.
- Какое безобразие! Нет воды! Вы только подумайте! - принялась возмущаться англичанка, потешаясь над ситуацией. Лиза давилась со смеху.
- Очевидно, этот зал не предназначен для людей, - сказала она наконец. - Ни одной живой души!
- Ну, одна душа все-таки есть, - беззлобно раздалось из партера. Когда рассеялась очередная порция пара, девушки разглядели высокого господина весьма представительной наружности, который встал и снял котелок специально затем, чтобы их поприветствовать. Те, в свою очередь, поднялись, а Лиза даже присела в реверансе. Она не могла отделаться от мысли, что очутилась в сказке.
- Разрешите представиться, Донеро, - вежливо произнес господин. - Не правда ли, я элегантен? - тут же поинтересовался он, приподняв бахрому своего клетчатого шарфа.
Девушки обменялись недоуменными взглядами.
- Мне нравится этот зал, - ничуть не смущаясь, продолжил франт. - Он дает пищу для размышлений и прямо-таки пышет загадками! - В этот миг из-за кулис вырвалась струя искрящегося серого дыма.
- Но кто-то ведь должен стоять за всеми этими спецэффектами! - воскликнула Лиза.
- По правде, мне совсем не хочется разрушать таинственную атмосферу зала, - признался Донеро. - Искать причины, докапываться до истины, вытаскивать на свет мастера мистификаций… Да, может, и нет никакого мастера!
Он придвинулся к стойке.
- Налейте мне бургундского, да поживее.
Енот повиновался и нырнул в погреб.
- А вы какими судьбами сюда забрели? - спросил щеголь, наматывая конец шарфа на палец. Между тем хвостатый бармен водрузил на стол бутылку и бокал. - Благодарю!
Джейн замялась.
- Ну-у, я думала, что визит поможет разрешить сомненья Лизы…
- Сомненья прочь! Они вредны, - принялся вдруг декламировать Донеро и нечаянно смахнул бутылку. Та разлетелась вдребезги, и на полу образовалась багровая лужа. - А в чем, собственно, состоят сомнения? - спросил он после неловкой паузы.
- Видите ли, - застенчиво сказала Лиза. - Слишком много кафедр, а я не могу понять, к чему лежит душа.
- Хм, - Донеро почесал в затылке, сдвинув шляпу на лоб. - А как вы относитесь к географии? Привлекают вас острова, океаны, рифы, глубоководные впадины?
Россиянка встрепенулась:
- Впадины? Рифы? Очень даже! Но я и не подозревала, что в Академии есть такая кафедра!
- Это потому, что она в глаза не бросается, - самодовольно отозвался профессор. - Если голову задерешь, и то не разглядишь. Поэтому о ней частенько забывают. Там она, - Донеро многозначительно ткнул пальцем в потолок. - Я вас проведу, если только вы согласны.
- Согласна! Согласна! - зааплодировала Лиза. Зачарованный неф оправдал себя, хотя отзывы о нем в основном отдавали ересью и мистицизмом, и большинство студентов панически боялось его навещать. Сложно было предугадать, что или кто встретится тебе в стенах этого капризного, изменчивого зала, у которого, словно у какого-нибудь привереды, было семь пятниц на неделе.
На восьмом этаже Донеро остановился, чтобы перевести дух. Его котелок съехал набекрень, а лоб покрылся испариной. Лиза опасливо глянула в пролет.
- А не высоко ли мы забрались?
- Хе-хе, это еще только начало, - ухмыльнулся географ. - Дальше - выше! Недаром мою кафедру прозвали вторым Эверестом!
"Самая высокая точка… - подумалось Джейн. - Значит, не погрешила книга предсказаний. Значит, и мне она всё верно предрекла".
Следующий ее шаг пришелся на изрешеченную металлическую ступеньку. Краска на стенах пооблезла, бетонная лестница осталась внизу. Из приоткрытого в крыше люка сочился дневной свет. Джейн держалась стойко, хотя ужасно боялась высоты. А Донеро чувствовал себя хозяином ситуации ровно до тех пор, пока взорам учениц не предстало его жилище. Первым, что сказала Лиза, высунувшись из люка, было:
- Ой! Вот те раз! Избушка на курьих ножках! - Произнесла она это с петербургским акцентом, ничуть не заботясь о слухе окружающих. Мнительный Донеро отпрянул от нее и, к величайшему удивлению Джейн, с тем же акцентом отпарировал:
- Чур меня! Если это избушка на курьих ножках, то я, ни много ни мало, Бабка Ёжка! А коли так, то мне надо опасаться самого себя, что ни в какие ворота не лезет!
Джейн в русском языке аза в глаза не знала, поэтому их разговор привел ее в откровенное замешательство. "Главное, Лиза нашла свое призвание", - сказала она и бесшумно ретировалась, как принято у англичан.
Чтобы попасть в "избушку на курьих ножках", требовались скорее сноровка и недюжинное терпение, нежели сказочный призыв Ивана-Царевича. И усмирять следовало отнюдь не пресловутого змея, а всего-то веревочную лестницу, но очень своевольную веревочную лестницу. Лиза одолела ее лишь после десятой попытки, с горем пополам добралась до входа в маленькую шаткую будку, и на нее пахнуло древесной амброй. "Курьи ножки" представляли собой не что иное, как ввинченные в крышный настил толстые пружины, приплясывающие на ветру и немилосердно раскачивающие будку географа. Внутри будка была вдоль и поперек исполосована картами: физическими, политическими, экономическими. Ковер заменяла карта океанских течений, и при этом южное пассатное течение начиналось от входа, следуя красными пунктирными стрелками в гущу разноцветных подушек, сваленных под окном. Старый деревянный барометр показывал "переменно", компас, намертво приклеенный к столу, шалил. Любой здравомыслящий критик заявил бы, что в таких условиях невозможно работать, и оказался бы прав. Те, кто не знаком с Донеро, сказали бы, что он лодырь, и в этом имелась бы доля истины. Никто столько не отдыхал, как он. И в то же время никто так не погрязал в исследованиях, как чудаковатый географ. Он не отделял отдыха от трудов, ибо за работой он расслаблялся.
Донеро был субъектом во всех отношениях странным. Его поступки зачастую не поддавались логическому объяснению, и даже сам директор порой пожимал плечами. Лизе достался на редкость непредсказуемый учитель. Он то впадал в депрессию и тащился в Зачарованный неф, чтобы там утолить тоску, то вдруг вскакивал и на всех парах мчался к книге предсказаний, то без предупреждения укатывал в заморские страны, предварительно запихав в чемоданчик для вещей всю свою коллекцию шарфов. Но, надо заметить, выносливостью он отличался непревзойденной: мог пролежать на холодном ветру целую ночь лишь потому, что так сподручнее высматривать созвездия. О морской болезни знал лишь понаслышке, а в существование гриппа и бронхита так и вовсе отказывался верить. В нем удивительно сочетались два несовместимых качества: экстремал, жадный до новых впечатлений, он был крепче самой стали и при этом любил изящество и утонченность. Его тонкостенный шкафчик просто вспух от обилия всевозможной одежды, хотя предназначался для хранения географической утвари, будь то компас, карты или подзорная труба…
Подзорную трубу Лиза приметила сразу, как очутилась в будке. Повертев ее так и эдак, пристроилась у окна и припала к объективу.
- Ты ее неправильно держишь, - прокомментировал Донеро, развалившись на подушках и прикрыв глаза. - Сейчас кратность увеличения в трубе максимальная, и велик риск того, что твой взгляд упрется в прилавок какого-нибудь китайского торговца.
Недоверчивая по натуре россиянка только хмыкнула в ответ. Но не успел советчик вынуть сигару из кармана, как раздалось дрогнувшее "Ой!" и студентка в потрясении отпрянула от окна.
- Там невесть что творится! Как в программе новостей! - сдавленно прошептала она, уступая прибор учителю.
- То-то же! Не послушалась меня, а я дело говорил, - веско отозвался Донеро. - Ну-ка, глянем… - и он нацелил объектив на восток, заняв позицию у подоконника. - О! Да на острове Хонсю опять землетрясение! Семь баллов по шкале Рихтера! Когда-нибудь вся эта островная цепочка пойдет ко дну… Зато в Иркутске праздник! А на Тибете тишь да гладь. Небольшой дождик над палатками кочевников и пара журавлей по курсу. Эх, до чего же пестра наша планета, до чего разномастна! - не удержался он от восклицания.
- Что же это за труба такая? - недоумевала Лиза. - Всё-всё показывает!
- Ты вот дивишься, а ведь если хорошенько расчистить линзы, то куда больше увидеть можно! В них, в родимых, суть.
Глава 5. Пробуждение Клеопатры
- Ци-ци-кее-кее! - сказала гаичка. - Тиу-тиу-тиу! - и спорхнула в клевер. Теплый ветерок нежно скользил по траве и окутывал натруженные руки Аризу Кей, которая обсаживала маргаритками необъятную сакуру Джулии Венто. Погруженная в свои думы, она не обратила на пернатого никакого внимания.
- Ци-ци-кее-кее! - повторила гаичка. - Черри Блу! - и, взмахнув крыльями, исчезла в кроне.
- Что? - вздрогнула японка. - Черри Блу? Это же новое имя! Пойду, запишу, пока оно не выветрилось из головы.
Но по дороге она остановилась, чтобы прихватить лопату, забытую у стремянки.
- Зирр-зирр-зирр, - прострекотал на земле кузнечик. - Церамида Ру. Зирр-зирр-зирр.
- Еще одно имя! - подивилась хранительница. - Два я еще удержу в памяти, - и она с проворством устремилась к беседке, где лежал набор для каллиграфии.
Но не ступила она и двух шагов, как на нее со всех сторон посыпались всевозможные фамилии. Если раньше сад безмолвствовал, то теперь он буквально взорвался сообщениями. Имена шелестели в листве, булькали в ручье, мелькали в перекличке птиц. Имена звучали повсюду.
- По очереди! Прошу, по очереди! - взмолилась японка.
В этот день она извела порядочную кипу рисовой бумаги, израсходовала с три дюжины дощечек и вконец вымоталась, бегая по саду и снабжая деревья "предписаниями" по вызволению страдальцев из горячих точек.
- Не нынче-завтра здесь будет аншлаг, - сказала она, в изнеможении растянувшись на циновке под сосной. - Уж больно утомительны эти хлопоты! Надо бы набрать помощников…
* * *
Девушка-ночь была не из тех, кто покоряется судьбе, и охотники поступили бы очень опрометчиво, если бы засадили ее в какой-нибудь ящик или клетку. Но, к счастью для охотников, кенийка испарилась прежде, чем они успели что-нибудь предпринять. Яростная жажда сражаться куда острее обычной жажды. В пленнице дерева бурлили соки гнева, и поэтому она не замечала тихого клокотания соков кокона. Она пришла к выводу, что бледнокожие ее поработили и везут на чужбину. Ох и злоба обуяла ее! Кокон не справился с ролью утешителя и примирителя, за что был жестоко наказан. Дерево сотрясли четыре последовательных удара, и с каждым ударом клумба вокруг него всё больше и больше орошалась дождем бледно-розовых лепестков. Наконец, от мощного толчка участок коры стремительно вылетел из сакуры вместе с водянистым фрагментом ткани. Так Клеопатра добыла себе свободу, а Джулия проворонила ее пробуждение.
Сколь велико было недоумение африканки, когда, выпрыгнув из дупла, она приземлилась на мягкую почву, где, под действием чар хранительницы, уже подрастали всходы маргариток. Она-то приготовилась к поединку, с радостью обнаружив, что раны от пуль заживились. А врагов нет как нет. Возликовав вдвойне, Клеопатра, эта дикая кошка, отправилась гулять сама по себе. Глубокие следы босых ног и изувеченная вишня явились первыми и неопровержимыми уликами, свидетельствовавшими явно не в пользу Аризу Кей: устоявшиеся в саду порядки были свергнуты, а нарушительница удрала. Было о чем погоревать. Раздосадованная японка подвела Джулию к попранной клумбе и выразила сожаление по поводу сакуры. Потом вдруг приосанилась, глянула на свои ладони и, изобразив на лице глубочайшее умиротворение, прикоснулась к истерзанному растению. Что тут началось! Ее рука облеклась пушистой перчаткой, сотканной из нитей света, и этот свет разлился по коре, утекая в корни и поднимаясь к ветвям. Рассудив, что одного воздействия мало, Аризу Кей приложила к пациентке-вишне другую ладонь, и дерево засияло изнутри. Восторг Джулии был неописуем, ведь по мере того, как сакура наполнялась светом, она всё более истончалась, разрыв в ней зарастал, а крона украшалась локонами цветов. Полянка близ нее расцветилась столь необыкновенными огнями, что узкоглазой садовнице позавидовал бы любой селекционер с Земли. Но вот, волшебное действие кончилось, и Аризу Кей опустила руки, лучась такой радостью, как будто ей только что вручили Нобелевскую премию.
- Как это у тебя получается? - ошеломленно спросила студентка, силясь сопоставить в уме тот образ японки, который она всегда созерцала, с тем, который только что предстал ее очам. За видимой простотой и непритязательностью хранительницы в действительности скрывалась несокрушимая воля, внушительная энергия и беспримерное могущество.
- Внутренняя тишина, - ответила та. - Она всему первоосновой. Пока ты суетлив, ты бесполезен и непродуктивен. Но если дать мутной воде в твоем стакане отстояться, вскоре покажется дно. В погоне за мнимыми ценностями многое ускользает от внимания, а уединение помогает восстановить гармонию. Лихорадка мегаполисов лечится уединением.
- Значит ли это, что каждый может стать таким, как ты? Таким… совершенством?
- О! Я далека от совершенства, - тонко улыбнулась Аризу Кей. - Посвяти я всю жизнь бдению и практикам, я бы и то не достигла совершенства! Ни в литосфере, ни в гидросфере, ни в воздушных оболочках Земли не сыщется существо, которое подпадало бы под это определение абсолюта. Я почти уверена, что и в космосе, среди многочисленных галактик, мы не обнаружим того идеала, о котором грезим. Поищи уж лучше иголку в стогу сена - вернее будет… Но кое-чему мы всё ж можем научиться. Возьми хотя бы каллиграфию…
- Ага, Кристиан намекал, что освоив это мастерство, я поднимусь на новые высоты в своем развитии, - перебила Джулия. - Слабо верится. Но я бы всё отдала, чтобы уподобиться тебе.
- Мне импонирует твоя прямота, - сказала японка. - Но в том-то и соль, что всё отдавать не нужно. Ты мечтала постичь каллиграфию, так не бросай ее лишь оттого, что она наскучила. Эдак ты ни в чем не преуспеешь.
- По-твоему, рисуя иероглифы день и ночь, я обрету внутреннюю тишину? - скептически отозвалась Джулия.
- Ну, уж не знаю, как тебя надоумить, - вздохнула хранительница. - Давай отложим дискуссию. Надо разыскать Клеопатру, пока она не наломала дров.
В библиотеке красной пагоды витал аромат жимолости. Франческо методично обшаривал полки в надежде подобрать книгу, где бы подробно описывались этапы порученного ему задания. А еще он рассчитывал хотя бы на захудалый экземпляр руководства по созданию неповторимого стиля, чтобы произвести впечатление на Аннет. И вдруг, к его вящему удивлению, в окно вломилась африканка.
- Есть хочу, - поведала она с затравленным видом. - От ягод уже живот пучит, а вот окорок сгодился бы вполне.
Юноша остолбенел. Перед ним стояла высокая, атлетически сложенная брюнетка с шоколадного цвета кожей и глазами, в глубине которых светилось два чистейших аквамарина. Это невероятное сочетание заставило Франческо прирасти к полу и на несколько секунд отняло дар речи. Клеопатра бесцеремонно пихнула его в бок.
- Чего глаза пялишь? Давай уже, я тороплюсь!
- К-кухня там, - пролепетал Росси, абсолютно позабыв, зачем пришел в библиотеку. Позднее его поразила одна вещь: он так же отчетливо понимал африканку, как и она его. А всё оттого, что в саду стирались языковые барьеры.
Опустошив кухню, кенийка двинулась к ручью. Она просто не мыслила себя без купания, без этого ежедневного ритуала. Сбросив свой красно-синий саронг и сандалии, она совершила омовение, медленно и с удовольствием. Клеопатра и еще бы поплескалась, если б не спугнули ее голоса. Кто-то приближался к пагоде. Тряхнув шапкой отросших, мелко-вьющихся волос, она кое-как натянула на себя одежду и рысцой побежала под мост. Ручей, в отличие от пруда, хорош тем, что не выдает следов беглеца. Даже если тот только что омочил в нем ноги, ни кругов на воде, ни предательской ряби сыщик не обнаружит, ибо ручей искони беспокоен, он вечно в движении, не то, что лежебока пруд.
- И как ты думаешь ее приручить? - донесся сверху голос Джулии. - Конфетами что ли выманивать?
- Конфетами не конфетами, а пирогами попробовать можно, - сказала Аризу Кей. - Кстати, к ужину я собиралась приготовить баранину. Против нее твоя протеже точно не устоит.
- Протеже, - хмыкнула итальянка, - о нраве которой приходится судить лишь по обломанным ветвям да изрытой земле.
- Ты смеешься, а представь, каково ей сейчас. Не оправившись после стресса, она чует угрозу в каждом шорохе. Ее нервы на пределе, и санаторные условия - это именно то, что доктор прописал. Но какие, скажите на милость, могут быть санаторные условия, если она затаится пугливым зайчишкой в каком-нибудь окопе и просидит так до скончания времен?!
- Ах, почему в мире столько зла! - в сердцах воскликнула Джулия. - Почему чистоте не дано цвести, почему люди столь бездушны и корыстолюбивы?!
Клеопатра прислушивалась. Разговор велся явно о ней и о ее мучителях. Внезапно ей на ум пришла мысль, будто она умерла и всё это происходит с нею в горних селениях. Те две Медеи, чьи голоса звучали, как свирель, вполне могли сойти за ангелов. Обилие плодов, богатство красок и полное отсутствие вредителей также подтверждало ее догадку. Ни аспида, ни жабы, ни комарика - лишь труженицы-пчелки да певчие. Казалось бы, чего же более? Расслабься, примостись под деревом и наслаждайся тишью. Ан нет, Клеопатра была начеку. Остерегаться неизвестного ее приучали с малых лет, и закоренелая привычка давала о себе знать. Разведать, разнюхать, прощупать почву - вот ее первейшая задача. Иначе вековой опыт предков насмарку, и прахом наставления вождя.
Опьяненная цветочным благоуханием, хвойным воздухом и свежестью дня, она еле дотащила ноги к окраине сада, откуда открывался великолепный вид на горы. Там она не поленилась сделать себе шалаш. Сакурам, что росли поблизости, досталось изрядно.
Какие только уловки не перепробовала Аризу Кей, чтобы завоевать доверие африканки. Она даже - смешно сказать - пыталась организовать обрядовый танец, поручив маленьким индийцам бить в бубен и плясать вокруг костра. Пекла вкусные пироги, от которых у ребят текли слюнки, и оставляла на траве с таким расчетом, чтобы подманить негритянку к белой пагоде, где ее подстерегал Франческо, одержимый одним только желанием - выспаться. Ибо караульный пост нельзя было покидать даже ночью. Особенно ночью. Джулия же, тайком от Кристиана, помогала парнишке с выполнением курсовой - очень уж был суров человек-в-черном и требователен, как никогда. Когда же при нем упоминали о Клеопатре, он хмурился и уходил в себя. Стоило ему нечаянно встретиться с индийцами - он отводил взгляд. И чем чаще в его присутствии рассуждали об угнетателях бедного люда, о человеческом рабстве и деспотичности, тем более замкнутым он становился. Случалось, что после подобных разговоров он даже переносил уроки каллиграфии. Джулия начинала настораживаться.