- Мы пока не имеем в виду наступать на хвост Витеме - пусть еще походит! Как вокруг всякой акулы, около него вьется немало мелкой рыбешки. Мы ее вылавливаем помаленьку. Он это, конечно, понимает и как будто собирается сматывать удочки. Мы еще не знаем: выгонят его или перебросят на другую работу, на подводное пиратство, например. Кто их знает? Но пока мы располагаем его позывными и волной, на которой он ведет переговоры со своей тайной радиостанции. Мы его запеленговали в самом "надежном" месте. Вон куда эти черти умудрились его забросить… вот, голая тундра, - и Ноздра показал на карту. - Он пока не подозревает, что открыт. Но мы-то знаем: в скором времени ему предстоит выйти в море на рандеву с ихним самолетом. Время и координаты будут уточнены. Самолет заберет его на борт и доставит на подводную лодку. Воображают, что ежели удалось забросить волка в глухую тундру, так уж там он в безопасности и оттуда легко попадет на свою лодку. Каковы задачи этой лодки, в чем ее назначение, куда она пойдет, - мы не знаем. Заинтриговала нас и такая фраза в одной из передач, предназначенных Витеме: "Известная вам тактическая особенность лодки". Что за особенность? Они не доверяют эту тайну даже эфиру. Инструкции Витема получит на борту лодки.
- Остальное понятно, - сказал Житков.
- Тем лучше, - усмехнулся Ноздра.
- Его инструкции должны быть у меня в руках?
- Верно.
- А с инструкциями я должен предстать перед вами…
- Нет, ничего ты не понял! - отрезал адмирал.
Житков недоуменно осекся.
- На что ты мне тут? - сказал Ноздра. - Вместе с инструкциями ты должен оставаться на их подлодке…
- В качестве кого же? - удивился Житков.
- Почем я знаю, какие обязанности будут возложены на Витему. Вот теперь ты, пожалуй, и можешь сказать, что тебе кое-что понятно.
- Теперь - меньше всего, товарищ адмирал, - сознался Житков.
- Тут дело не только в знаниях языка. Ведь Витема - типичный немец, немецкий офицеришка, со всеми его манерами, ухватками… Вот в чем загвоздка.
- Я достаточно долго видел Витему бок о бок с собою, - уверенно проговорил Житков. - Его привычки изучил, кажется, куда точнее, чем свои.
- Учти: там ты будешь в такой мышеловке, что в случае провала не выскочишь!
- Учел.
- Добро.
Ноздра обратился к Найденову:
- Сам решай, нужны ли тебе помощники, хотя заранее говорю: хотелось бы не впутывать лишних людей. Задача: самолет, который придет за Витемой, переймешь из рук гитлеровского летчика целым и невредимым. Как? Дело твое. Нужно доставить на этом самолете Житкова к месту встречи с подлодкой. Одновременно необходимо изолировать Витему, чтобы не было шума, и так, конечно, чтобы он не узнал ни одного из вас. Ликвидировать его еще рано. Пускай приписывает свою неудачу кому и чему угодно, лишь бы у него не было возможности известить о ней своих, прежде чем Павел Александрович сделает все, что нужно.
- После этого мне присоединиться к Павлу?
- Он и без тебя обойдется. На лодке тебе делать нечего.
Найденов вопросительно посмотрел на друга. Ему хотелось найти поддержку. Но Житков молчал в раздумье: задание и вправду было нелегким. Как ни уверенно говорил он адмиралу, что сумеет провести игру, теперь, по мере того, как перед его взором вставали детали будущей операции, уверенность делалась менее твердой.
- Нужен я тебе на лодке? - спросил Найденов.
Житков медлил с ответом.
- Я ни минуты не буду спокоен, если останусь сидеть тут, - сказал Найденов.
Житков вопросительно поглядел на адмирала:
- Если у Тараса Ивановича не будет для тебя другого задания…
- Задача вам изложена, - заявил адмирал. - Вам действовать, вам и отвечать.
- Ты сможешь прибыть на лодку под видом немецкого летчика на том же самолете, на котором доставишь и меня, - сказал Житков.
- Я так и думал.
- Ваше дело, ваше дело, - повторил Ноздра. - Можете быть свободны…
О силе долга
- Отлично понимаю: нужно, - сказал Житков. - И все-таки не по душе мне такие методы борьбы. Противно пускать в упряжку Витемы больную собаку, чтобы заразить его стаю…
Найденов сердито поглядел на приятеля:
- Брось дурить. Выбирать тут не из чего. Витему нужно лишить возможности свободно передвигаться, и сделать это так, чтобы он не заподозрил нашу руку.
- Через полтора часа я отправлюсь, - сказал Житков.
- Один?
- Тебе придется поторчать у приемника. Нельзя же пропустить разговор Витемы.
- Может быть, подождем попутчика? Какой из тебя полярный путешественник?
- Вероятно, такой же, как из тебя - норвежский пастор.
- Я хочу сказать: один ты…
- Наперед знаю все, что ты можешь сказать: один я не выдержу стокилометрового перехода; один я заблужусь; один я соскучусь; не сумею подвязать себе слюнявчик, найти соску. Одним словом, не разыгрывай из себя няньку!
- С тобой невозможно серьезно говорить!.. Делай, как знаешь. Как ты поведешь собаку?
- За поводок, который ты привяжешь к ее ошейнику.
За сборами незаметно пролетели полтора часа. Все было готово к лыжному походу. Житков оделся.
- Однако, - заметил Найденов, покачав головой, - я бы все-таки предпочел, чтобы денек ты переждал. - Он указал на барометр. Стрелка за ночь упала на десяток делений. - Как бы не началась пурга.
- Либо дождик, либо снег - либо будет, либо нет. Смазал лыжи?
…Найденов знал: споры бесполезны.
- Давай все же условимся о твоем маршруте. Чтобы в случае чего я знал хоть направление, где тебя искать.
- Я условлюсь с тобой вот о чем, - жестко ответил Житков. - Если ты хоть на минуту отлучишься от приемника и рискнешь пропустить передачу, я сверну тебе шею. Вот последнее, о чем я хотел по-дружески договориться.
Найденов молча сверил свой компас с житковским.
- Направление на зимовье Витемы - двести семьдесят восемь, тридцать. По прямой шестьдесят два километра.
Житков кивнул на прощанье и вышел.
Делая вид, будто дальнейшее его совершенно не трогает, Найденов взял книжку и повалился на койку. Но взгляд его был устремлен поверх книжки на входную дверь. Он прислушивался к тому, что делается на крыльце. Когда показалось, что Житков ушел, он отбросил книжку, отворил дверь и неожиданно для себя увидел, что Павел все еще стоит на крыльце. Что-то не ладилось с лыжным креплением, и он, нагнувшись, исправлял его. Найденов сделал вид, будто и это его не касается. Молча оглядел горизонт и, вернувшись в горницу, демонстративно громко накинул щеколду. Потом шумно, чтобы Житков слышал и это, занялся уборкой посуды. Однако он не забывал прислушиваться и к тому, что делалось на крыльце. Когда Житков наконец действительно ушел, Найденов осторожно приотворил дверь и стал глядеть на удаляющуюся фигуру друга. Он следил за ним до тех пор, пока силуэты лыжника и послушно следовавшей за ним собаки не растворились в сумерках полярного утра.
Столько неподдельной любви и беспокойства было во взгляде Найденова, что если бы Житков их увидел, то не преминул бы отпустить какую-нибудь едкую шутку о телячьих нежностях, служащих помехой истинной дружбе мужчин.
Но Житков ничего этого не видел. Убедившись в том, что ушел достаточно далеко, он задержал бег, обернулся и, улыбнувшись, помахал рукой едва заметному в темноте силуэту избушки.
* * *
Вот уже несколько часов Житков не слышал ничего, кроме равномерного скрипа лыж. Он шел не торопясь, размеренным, широким шагом, зная, что переход предстоит нелегкий и длинный - сто двадцать пять километров в оба конца.
Падение барометра не сулило добра здесь, в краю изменчивой природы. А быть застигнутым бураном в снежной пустыне Житкову вовсе не улыбалось. Но не только эти соображения заставляли его строго рассчитывать силы и ни на минуту не забывать о темпе. Ведь в любую минуту его отсутствия Найденов может перехватить радиопереговор, вызывающий Витему на рандеву с подводной лодкой "особого назначения". Приди такой вызов в отсутствие Житкова, и никакого Витемы он уже не застанет… Нет, этого не могло, не должно было случиться! Все предыдущие переговоры, подслушанные ими, позволяли думать, что Витеме предстоит еще некоторое время ждать вызова. Поэтому друзья и решились на эксперимент с собакой, рассчитывая лишить Витему его упряжки, а следовательно, и возможности опередить их на пути к берегу, к которому Витема был значительно ближе.
По расчетам Житкова, он уже должен был быть недалеко от становища Витемы. Но сколько ни приглядывался, избушки не было видно. Начавшийся снегопад делал видимость ничтожной. Подумав, Житков решил, что в такую погоду Витема наверняка сидит в избе, и нет никакого риска в том, чтобы подойти поближе. Собака, по-видимому, уже учуяла жилье. Натянув сворку, она стала рваться вперед. Остановившись в раздумье, Житков сквозь свист ветра и дробные удары осыпавшей его ледяной крупы, услышал звуки, похожие на лай.
Он сделал еще с полкилометра. Действительно, лаяли собаки.
Житков без колебаний снял намордник со своей рыжей собаки, и она тотчас исчезла во тьме.
Житков хорошо знал, что его посланнице грозила бы верная смерть от клыков витемовских псов, не будь она самкой. Но самку псы не тронут. Значит, прежде чем издохнуть, она заразит остальных скоротечным бешенством.
Все это он продумал, пока отдыхал, сидя на первом попавшемся сугробе. Что говорить, как они с Найденовым ни тренировались в лыжных прогулках, но лыжи - дело не морское, и шестьдесят километров без отдыха дали себя знать. С трудом двинулся Житков в обратный путь. Ветер, дувший раньше ему в спину, теперь больно бил в лицо пригоршнями колких, быстро несущихся снежинок. Пришлось отвернуться, прикрыть щеки малахаем.
Ветер усиливался с каждой минутой. Он все крепче давил на грудь, мешая движению. Снежный покров сделался рыхлым и неровным. Словно вся тундра поднялась и смешалась с воздухом в одно кружащееся, свистящее снежное облако.
За тот же срок, в который Житков прошел шестьдесят километров, он сделал теперь не более двадцати. Он всегда, и не без оснований, считал себя физически сильным и достаточно хорошо тренированным человеком, думал, что нет таких препятствий, которые были бы для него непреодолимы. Но сейчас понял, что с полярной пургой бороться не так-то просто.
Житков стоял, в изнеможении опершись на палки. Хотелось сесть, но он знал: стоит опуститься на землю, и подняться будет вдвое трудней, чем сейчас стоять. Он решил отдохнуть на ногах. Повернувшись спиной к ветру, достал шоколад и стал старательно пережевывать его. Плитка лежала под кухлянкой и все же затвердела, как хороший морской сухарь. Несколько глотков коньяка, и Житков наконец почувствовал, как возвращаются силы. Встряхнувшись, он решил идти дальше, и тут не смог удержаться от удивленного восклицания: пока он стоя отдыхал, ветер намел сзади него такую массу снега, что образовался сугроб в рост человека. Житков повернулся навстречу ветру и, обойдя сугроб, пошел вперед. Он больше не слышал скрипа своих лыж.
Попробовал крикнуть - и не услышал голоса. Шуршание гигантских масс ледяных крупинок, с огромной скоростью гонимых над тундрой, заглушало все. Льдинки ударялись об одежду с силой ружейной дроби. Поверх концов малахая лицо пришлось замотать шарфом до самых глаз. Но от дыхания около глаз в несколько минут образовалась корка инея. То и дело приходилось останавливаться и отдирать ее.
По расчетам Житкова до дома оставалось не меньше тридцати километров. Взвесив все, он решил, что не сможет преодолеть их без основательной передышки. Но как отдохнуть? Лечь и дать снегу засыпать себя, как это делают по примеру полярных собак опытные ненцы? Но что, если, не совладав с усталостью, он заснет в таком сугробе?..
За несколько минут, что он размышлял, подставив ветру спину, буран снова намел сзади целый сугроб. Житков решительно стряхнул его с себя, но тут же почувствовал такой удар пурги, что едва удержался на ногах. Скорость ветра возрастала с каждой секундой. Житков устало присел на скрещенные палки.
Подумав, он решился. Накрепко связав палки, просунул в их петли лыжи и воткнул в снег. Получился как бы остов шалаша. Быстро образовался высокий снежный бугор. В вершине этого конуса Житков прочно укрепил рюкзак, растянув его насколько можно в виде козырька. Буран с завидным усердием доделывал остальное. Через несколько минут был готов снежный грот. Житков залез в него. Оставалось позаботиться о том, чтобы сохранить доступ воздуха в это убежище.
Житков знал: под снегом не будет так холодно, - ветер не пробьется в берлогу. Но сколько времени придется так просидеть? Еды и питья хватит, но ведь он не имеет права долго торчать здесь. Если он вздумает пережидать буран, то, обеспокоенный его отсутствием, Найденов пойдет его искать.
Житков отлично знал друга. Найденова ничто не удержит! И что тогда будет с радио? Ведь эдак можно пропустить самый важный разговор! Нет, нужно как можно скорее вернуться в свое зимовье. Час отдыха, и он пойдет дальше! Пойдет во что бы то ни стало!..
Итак - час! Житков посмотрел на часы. Он еще раз проткнул рукой образовавшийся над головой снежный купол, чтобы усилить доступ воздуха, натянул шарф на нос и закрыл глаза.
Скупщик пушнины
Тихо. Лишь изредка в подернутое лунной прозеленью серебро ночи проникает негромкий однообразный шум, чужой в этом глухом молчании. Он рожден не землей, идет издалека, с севера, с моря, из темноты. Уходит в неотзывчивую тундру и в ней умирает. Шелохнется в зимнем покое лед; ветер с темного норда нажмет на толстые паки… Вот и все! Лед неподвижен, море под ним спокойно - ни шороха, ни звука. Нет ветра, и в тундре тишина. Закованная в броню вечной мерзлоты, плотно укрытая многометровым одеялом снега, земля спит, и сон ее глубок и покоен.
Всего двумя-тремя венцами сруба в щель между вздувшимся пуховиком тундры и пушистой шапкой крыши, сползшей на самые оконца, выглядывает изба. Лишь одно из ее окон глядит на Божий свет, подслеповатое, мутное, с бельмом инея, затянувшим стекло. И по нему неверным желтым бликом растекается слабый свет.
Тихо и внутри избы, едва освещенной десятилинейной лампочкой. Углы комнаты тонут в густой тени.
* * *
Витема сидел на койке и неотрывно, до рези в глазах, вглядывался в темноту за окном. Он и сам не знал, что заставило его подняться, отбросить книгу и уставиться в эту немую черноту. А взглянув в нее, он нервно передернул плечами. Движение это было так несвойственно ему, что он оглянулся, словно испугавшись, не наблюдает ли кто-нибудь за ним здесь, в этой пустой, одинокой избушке, за сотни километров от жилья.
Витема задул лампу. Впервые за две недели жизни здесь он глядел из своего убежища в тундру, и чем дольше вглядывался, тем все более не по себе ему становилось. Помимо воли один за другим в памяти всплывали те редкие случаи, когда ему бывало страшно. И впервые он с полной ясностью осознал, что все эти случаи - их было слишком немного, чтобы он мог их забыть - связаны с работой в России. Странная, удивительная страна, населенная загадочными существами! В любой другой стране Европы Витема мог заранее более или менее точно предсказать действия своих противников. А здесь?..
Здесь ему приходится усомниться в собственном даре предугадать что бы то ни было! И в результате он, Генрих Вольф-Витема, опытнейший из опытных, старейший волк стаи, прокладывающей в мир пути "арийскому сверхчеловеку", оказался загнанным на край света, в грязную конуру, погребенную под многометровым слоем снега… Да… Всякие роли игрывал он, но впервые оказался в шкуре затравленного волка, следящего за тем, как сжимается вокруг него кольцо облавы. Опытным глазом он видит опасность, чутьем угадывает близость охотников, которые где-то здесь, в безграничных снегах тундры, бродят по его следу. Нет, лучше уж вовсе не думать, чем вспоминать такое. От таких мыслей нервы не приходят в порядок.
И чего они тянут там, в Берлине?! Неужели не было возможности прислать лодку и не заставлять его столько времени торчать в тундре?! И сколько же можно разыгрывать роль человека, прибывшего на смену скупщику пушнины?
Правда, он без большого труда убрал "предшественника" со своего пути, документы у него чистые, он, кажется, предусмотрел все возможные случайности. А между тем… Пока по земле ходит Найденов, Витема не может спать спокойно. Хорошо еще, что удалось утопить на "Марии-Глории" Житкова.